Гордость бушевала в ней, гордость, вытеснившая даже боль.
Тара недвусмысленно дала понять, в каких она отношениях находится с ее супругом. Выход из такой ситуации только один – развод.
Странно, но ее семья выступила против такого решения, упрекнув ее, что она не думает о ребенке. Вин, однако, была непреклонна, требуя, чтобы Джеймс покинул дом немедленно.
Звук пролетающего в небе самолета прервал ее воспоминания. Она нахмурилась и беспокойно заерзала на сиденье: не заплутаться бы ей в дебрях прошлого! Обычно, когда возвращались воспоминания о ее недолгом замужестве, Вин решительно отгоняла их прочь, и вот теперь, когда они явились освобожденными от обиды и боли, она начинала осознавать, какой же была неопытной, эгоистичной и, пожалуй, даже испорченной.
Глядя на себя прежнюю с дистанции прожитых лет, она хмурилась все сильнее.
Да, ее семья оказалась права: слишком молода она была и для замужества, и для материнства. Теперь, к примеру, разве стала бы она требовать у загруженного работой Джеймса отчета за малейшее опоздание, разве стала бы так упрямо настаивать на своих детских капризах? Нет, конечно. И уж ни в коем случае не встречала бы усталого мужа такой замарашкой и в таком неприбранном доме.
Да, пожалуй, с Джеймсом она обошлась слишком круто: взять и вытолкать из дома отца своего ребенка, даже не выслушав его оправданий!
Вин опять беспокойно пошевелилась. Да, теперь она поступила бы иначе, сумела бы обойти возникшие между ними рифы.
Джеймс не был готов к отцовству – и прямо ей заявлял об этом. Она уже тогда заподозрила, что он женился на ней ради постели, а влюбленность его была если не притворством, то иллюзией. Но каковы бы ни были настоящие причины их брака, прошлого не воротишь, и во многом виновата она сама: нельзя строить отношения с мужчиной на такой зыбкой основе.
Какой же она была наивной, восторженной, навязчивой… Но это тоже в прошлом, теперь она поумнела. Материнство изменило ее, заставило считаться с другими и понимать их.
Домашние всегда относились к ней как к маленькой, братья возились с ней, как с любимой собачкой, а она этому не противилась. Теперь она от их опеки избавилась. Вин даже улыбнулась, припомнив, в какое они пришли изумление, когда она объявила, что идет на работу. Зато теперь она добилась от них настоящего уважения, братья наконец увидели в ней человека, а не игрушку. Нет, больше она не повторит ошибок, понаделанных в прошлом… Не повторит… Сердце заколотилось как шальное. Вин до сих пор не осмелилась сказать Чарли, что Том сделал ей предложение, – она еще для самой себя не решила, соглашаться на него или нет.
Том ей нравился; нравилось, как он уверенно продвигался в жизни, правда, иногда без оглядки на окружающих, и излишней сентиментальностью он явно не страдал, зато она не сомневалась в одном – он любит ее.
А она его?
Вин пристально посмотрела на след, оставленный самолетом. Три месяца назад, когда Чарли уехал на каникулы вместе со сверстниками, они с Томом стали любовниками. После Джеймса она мужчин не заводила. Боялась обжечься еще раз, а может, просто стала осмотрительнее и, отбросив прочь розовые очки, училась согласовывать ожидания с нажитым опытом.
В любви Том вел себя столь же обдуманно, как и в делах. Он был внимателен и учтив, конечно, фейерверков от него ждать не приходилось, но Вин это вполне устраивало: пылких страстей она уже натерпелась с Джеймсом.
Они, конечно, впечатлениями не делились, но она почувствовала, что Том разочарован, и, честно говоря, она тоже не жаждала продолжения, потому с тайным облегчением воспринимала антипатию Чарли: неприязнь сына к Тому служила вполне сносным поводом для уклонения от любовных встреч.
В их отношениях с Томом секс не главное, полагала Вин, не мешает им сперва узнать друг друга получше.
Для этого, конечно, полагалось бы встречаться почаще. Но когда и где? Вин уже не в том возрасте, чтобы заниматься любовью в машине по дороге домой.
У нее слегка дернулось веко – она вспомнила вдруг, как это однажды произошло у них с Джеймсом. Они ехали домой со званого обеда, и она ненароком коснулась его бедра. Джеймс сразу напрягся, а она смотрела на него широко раскрыв глаза.
Сердце забилось часто-часто, когда он резко затормозил машину и повернулся к ней.
Похоже, она перешла Рубикон, оставив позади период необузданной сексуальности, подумала Вин, включая зажигание. Но если она согласится выйти за Тома, не подтолкнет ли это Чарли к отцу? Ах, если бы Том был хоть немного помягче с мальчиком, ему явно не хватает такта. И Чарли тоже хорош! То и дело грубит ему и при любой оказии поминает в разговорах имя Джеймса.
Веко вновь дернулось, когда она вспомнила, с каким раздражением Том однажды заметил:
– Слава Богу, что твой бывший супруг в Австралии. Если он такой распрекрасный, как об этом талдычит Чарли, то непонятно, почему бы вам не сойтись снова?
– Мальчик почти не знает его, вот и думает, что он распрекрасный, – примирительно сказала Вин, защищая сына.
А когда она попыталась урезонить Чарли, заметив, что не следует так часто упоминать Джеймса при Томе, тот недоуменно спросил:
– Почему это? Он же мой отец.
Чарли подрастал и начинал обращаться с ней так же покровительственно, как некогда братья.
Уроки прошлого не пропали для нее даром, при всей своей любви к сыну Вин не собиралась отказываться от своего права на личную жизнь и на друзей, даже если они ему не по вкусу. Эту истину Чарли следует усвоить ради его же блага и ради блага той женщины, которая когда-то войдет в его жизнь.
Однако одно дело – заставить сына признать Тома ее другом, и совсем другое – привести его как отчима.
Проезжая через город, она услышала звон церковного колокола и удивилась, что уже так поздно. Чарли в этот вечер был у друга, они собирались смотреть по телевизору футбольный матч. Обычно после таких просмотров он возвращался довольно поздно, а на ее попреки сердито фыркал, что уже не малолетка.
Вин с сыном жили в том коттедже, который оставил им Джеймс. На улице таких домов, как у них, было двенадцать. За домом – сад, а дальше тянулись поля. В прошлом году они с Чарли покрасили забор и, хотя им пришлось здорово потрудиться, оба остались довольны.
Том ужаснулся. Он давно предлагал направить к ним маляра, но она ни в какую не соглашалась. Вин крепко усвоила одну истину: самое главное – быть независимой. Это убеждение осталось с того времени, когда она искала опору в других, нередко позволяя им принимать решения вместо себя.
Перед коттеджем была припаркована дорогая машина марки «даймлер» с новыми номерами. Вин смиренно припарковалась позади нее.
У Чарли был свой ключ. Наверное, это машина отца друга; он подвез Чарли, а тот пригласил его в дом. Надо бы оправдаться за опоздание. Чего доброго, подумают, что она совсем забросила сына, раз ему приходится возвращаться в пустой дом.
Появляясь поздно, она всегда испытывала чувство вины, и, как уверяла Хедер, совершенно напрасно.
– От твоих опозданий ничего страшного с Чарли не случится, он всегда может побыть у нас. Работа тебе нужна не только из-за денег, но и для самочувствия. Когда он был маленький – дело другое. А теперь пусть привыкает к самостоятельности. Все равно лет через десять ему вылетать из гнезда.
Вин признавала справедливость резонов подруги, но все равно ее не переставала мучить мысль, что она слишком мало времени посвящает сыну.
Войдя в холл, Вин услышала, что телевизор работает на полную громкость. Дверь в гостиную была открыта, и слышались восторженные возгласы Чарли:
– Вот это да! Ты видел, папа? Ты видел, как он забил гол?
Папа! Вздрогнув, Вин похолодела от одного простого слова.
– Да он вполне владел ситуацией.
Она не слышала этого голоса около десяти лет, но узнала бы его среди сотен… тысяч. Густой баритон, размеренные, твердо произнесенные слова без австралийского акцента, тот самый голос, который пробудил ее первое чувство, который умел звучать и страстью, и нежностью.
Но каким жестким, каким непреклонным был этот голос, когда Джеймс объявил, что не намерен обзаводиться детьми! Подавляя в себе нервное, пугающее напряжение, Вин сделала глубокий вдох, распрямила плечи и, распахнув дверь, вошла в гостинную.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Жизнь многому научила Вин, она хорошо усвоила, что лучшая форма защиты – нападение.
Не взглянув на Чарли, она холодно спросила:
– Что ты здесь делаешь, Джеймс?
Краем глаза она заметила, как Чарли покраснел и сник, но ей достало сил проигнорировать его, обратив все внимание на мужчину, который вальяжно поднялся с диванчика и теперь стоял перед ней.
Было бы лучше, если б он оставался сидеть, подумала Вин, не желая отступать перед ним ни на шаг. Отступить – значит уступить, несколько футов поверхности пола обретали символическое значение. Поэтому она стояла на своей территории, запрокинув голову и глядя прямо ему в глаза. Она не пыталась скрыть свое недовольство.
Она заметила, как Джеймс украдкой посмотрел на Чарли, отчего ее враждебность только усилилась. Как он смеет использовать сына в качестве оборонительного барьера? И какая наглость – сразу же заявиться сюда, в ее дом! Зачем? Он же не знал, что ее нет, или…
Вин вся напряглась, с трудом подавив желание посмотреть Чарли в глаза. Его смущение вполне можно было интерпретировать как виноватость.
Неужели Чарли солгал ей относительно своих планов на этот вечер? Неужели он знал – и заранее готовился к приезду Джеймса? Вопросы возникали сами собой.
Прежде чем Джеймс успел что-то сказать, Чарли подошел и встал рядом с ним.
– Это я пригласил папу сюда. Дом ведь не только твой, но и мой. Разве я не могу позвать сюда моего отца?
Мальчик дерзко выпятил подбородок, и она безошибочно распознала скрывавшиеся за бравадой слезы. Она постаралась взять себя в руки – сейчас не время давать волю эмоциям. Позднее она растолкует сыну, в чем состоит бестактность его поступка, а пока что, при Джеймсе, лучше от нотаций воздержаться.
– Конечно, это и твой дом, Чарли.
С этими словами она отвела взгляд в сторону и заметила, что Джеймс, нахмурившись, изучает ее. Наверное, едко вопрошает себя, чем же его прельстила некогда эта злючка. Конечно, куда ей до Тары. Интересно, что сталось с его красоткой. Джеймс так повторно и не женился. Если и была в его жизни какая-то женщина, с Чарлзом он ее не знакомил.
– Ивиняюсь, – кратко обронил Джеймс.
– Чарли говорил, что ты возвращаешься, – холодно произнесла она. – Но не ожидала, что ты сразу примчишься сюда и рассядешься в моей гостиной. – Она сделала ударение на слове моей и с удовольствием заметила, как на скулах его проступил легкий румянец. Ага, значит, рыло у него в пуху: нахально напросился в гости, потому как знал, что приглашения не дождется. Ладно. – Что ж, не станем тебя задерживать, – небрежно продолжала она. – Дел у тебя, наверное, невпроворот.
Отец и сын обменялись взглядами, и Вин с тревогой подумала, что у них припасен еще какой-то сюрприз.
– Папа приехал, чтобы жить с нами, – доложил Чарли и затем вызывающе добавил: – Я обещал ему, что все будет в порядке.
От изумления Вин чуть не грохнулась в обморок. На сей раз Чарли зашел слишком далеко.
Сквозь раздражающий звон в голове и ушах она услышала, как Джеймс произнес:
– Прошу меня извинить, я думал, ты в курсе. Вообще-то… – Он запнулся, а Вин продолжала глядеть на сына с горестным недоумением.
Чарли знал, что она меньше всего желает, чтобы Джеймс жил с ними под одной крышей, но, видимо, никакой другой вариант его не устраивал.
Да, конечно, во всем виноват Чарли, но и поведение Джеймса вызывало у нее досадливое изумление. Он же наверняка знал, что Чарли лжет, обещая, что «все будет в порядке», и тем не менее позволил сыну выкинуть этот дурацкий номер.
Да, конечно же, он все знал. Уж чего-чего, а сообразительности у него хватало.
– Джеймс, если это шутка, то очень дурного тона, – начала она ледяным голосом, пытаясь вздохнуть поглубже.
– Я к этой шутке не имею никакого отношения.
– Тогда тебе должно быть ясно, что оставаться здесь ты не можешь.
– Почему это он не может? Вин воззрилась на Чарли.
– Чарли, ты прекрасно знаешь почему. Мы разведены. Он… я…
– А вот и нет. Просто ты собралась замуж за другого и думаешь, что тот тип станет моим отцом. А я не хочу!
Вин почувствовала волнение и отчаяние. Она никогда не обсуждала с Чарли свои отношения с Томом, чистосердечно веря, что он не подразумевает о матримониальных намерениях Тома, – и вот пожалуйста, сын обвиняет ее в том, что она пытается навязать ему постылого отчима. Ляпнуть такое при Джеймсе!
– Я хочу, чтобы папа жил здесь, со мной, – стоял на своем Чарли. – В конце концов, это и мой дом, – повторил он.
– И мой.
Вкрадчиво произнесенные слова буквально пригвоздили Вин к полу. Она медленно повернула голову, чтобы взглянуть на бывшего мужа. Сердце неистово заколотилось. Что это Джеймс говорит? Угрожает? Или действительно хочет переехать сюда? Зачем? Надеется выжить ее отсюда и остаться с Чарли? Если раньше сердце отчаянно билось, то теперь оно, казалось, хотело выпрыгнуть из груди.
Что он задумал? Конечно, он имеет право на половину дома, но на дом ему наплевать, Джеймс хочет бросить яблоко раздора между ней и Чарли, создать такую ситуацию, при которой она неизбежно выставит себя в самом невыгодном свете. Он решил отлучить от нее Чарли. Ведь расчет какой? Она в бешенстве покинет собственный дом и снимет комнатенку в отеле.
Их взаимоотношения с Чарли подвергались тяжкому испытанию. Мальчишке позарез нужно, чтобы рядом поселился отец. Решил наказать ее за дружбу с Томом, впрочем, в его возрасте тяга к отцу вполне естественна. Зачем искать причины, по крайней мере сейчас? Сейчас нужно поступить так, чтобы потом не раскаиваться.
– Я не могу поверить, что ты действительно хочешь остаться здесь, Джеймс, – спокойно проговорила она, стараясь не выдавать возмущения.
– А почему бы нет? Здесь живет мой сын, – сообщил ей Джеймс, словно она об этом не знала. – Я намерен заняться его воспитанием. Для того и вернулся.
Вин хотелось к чему-нибудь прислониться, чтобы не упасть. Она почувствовала мелкую дрожь во всем теле и, к своему ужасу, поняла, что способна сделать нечто из ряда вон выходящее – разреветься.
Нет, только не здесь. Джеймс ее слез не увидит. Глубоко вздохнув и поджав губы, она смерила его презрительным взглядом.
– Не думай, что я не догадываюсь, зачем ты явился, Джеймс, – спокойно сказала Вин. – Но не рассчитывай выиграть.
Она мельком взглянула на Чарли и с вымученной улыбкой обратилась к сыну:
– Ну что ж, Чарли, раз ты зазвал в наш дом гостя, проводи его наверх и покажи свободную комнату.
– Комнату я уже выбрал. Ту, что была нашей общей. Я так полагаю. Помнишь, я там жил? – парировал Джеймс. – И кроме того… – он посмотрел на Чарли, – мы с Чарли уже отнесли мои пожитки наверх, не так ли, старик?
Вин вынуждена была отвернуться, чтобы скрыть выражение лица.
– Мам, мы голодные как волки, – объявил Чарли как ни в чем не бывало.
Чувствуя новый приступ отчаяния, Вин диву далась, откуда у нее берутся силы, чтобы хоть как-то сносить абсурдность своего положения: бывший муж не просто явился в гости, а въехал в их дом с вещами и, кажется, вознамерился этот дом оттягать. А ей предоставляется право ублажить его ужином.
Вин хотелось уползти в какой-нибудь темный, безопасный угол, свернуться калачиком и дать волю слезам. Но в их доме безопасных углов не водилось: она даже в спальне не могла закрыться без того, чтобы Чарли не допытывался, что она там делает. Джеймс, конечно же, догадался, что ей невтерпеж пореветь.
О, он имел над ней перевес. Как же долго он все это затевал… как умело манипулировал Чарли, и вот ребенок скрытничает, обманывает, лжет. Скрытность сына ранила больнее всего, и оставалось только терпеливо сносить эту боль. То благоговение, с каким Чарли относился к отцу, пошатнуло ее уверенность в том, что между ней и сыном существует взаимопонимание. Чарли же знал прекрасно, что она будет против того, чтобы Джеймс жил с ними.
Вин не умела долго сердиться на сына, и мало-помалу ее негодование перекидывалось на незваного гостя. Чарли, как ни крути, еще мальчишка, хотя и достаточно большой для того, чтобы осознать порочность своего поступка, но каков Джеймс: пойти на сговор с сыном против нее, поощрять его ложь, совершенно позабыв о своей родительской ответственности…
Как же может Чарли вырасти честным и порядочным человеком, если отец учит его обманывать?
На нее снова накатило отчаяние. Как старалась она воспитать в Чарли уважение к тем ценностям, в которые верила сама! И как это было трудно: характер у Чарли упрямый, даже строптивый. Ему не всегда по нраву этические нормы, сковывающие его склонность к своеволию. В последнее время ее особенно удручало то, что он все чаще следовал примеру своих кумиров и совсем не считался с ее мнением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
Тара недвусмысленно дала понять, в каких она отношениях находится с ее супругом. Выход из такой ситуации только один – развод.
Странно, но ее семья выступила против такого решения, упрекнув ее, что она не думает о ребенке. Вин, однако, была непреклонна, требуя, чтобы Джеймс покинул дом немедленно.
Звук пролетающего в небе самолета прервал ее воспоминания. Она нахмурилась и беспокойно заерзала на сиденье: не заплутаться бы ей в дебрях прошлого! Обычно, когда возвращались воспоминания о ее недолгом замужестве, Вин решительно отгоняла их прочь, и вот теперь, когда они явились освобожденными от обиды и боли, она начинала осознавать, какой же была неопытной, эгоистичной и, пожалуй, даже испорченной.
Глядя на себя прежнюю с дистанции прожитых лет, она хмурилась все сильнее.
Да, ее семья оказалась права: слишком молода она была и для замужества, и для материнства. Теперь, к примеру, разве стала бы она требовать у загруженного работой Джеймса отчета за малейшее опоздание, разве стала бы так упрямо настаивать на своих детских капризах? Нет, конечно. И уж ни в коем случае не встречала бы усталого мужа такой замарашкой и в таком неприбранном доме.
Да, пожалуй, с Джеймсом она обошлась слишком круто: взять и вытолкать из дома отца своего ребенка, даже не выслушав его оправданий!
Вин опять беспокойно пошевелилась. Да, теперь она поступила бы иначе, сумела бы обойти возникшие между ними рифы.
Джеймс не был готов к отцовству – и прямо ей заявлял об этом. Она уже тогда заподозрила, что он женился на ней ради постели, а влюбленность его была если не притворством, то иллюзией. Но каковы бы ни были настоящие причины их брака, прошлого не воротишь, и во многом виновата она сама: нельзя строить отношения с мужчиной на такой зыбкой основе.
Какой же она была наивной, восторженной, навязчивой… Но это тоже в прошлом, теперь она поумнела. Материнство изменило ее, заставило считаться с другими и понимать их.
Домашние всегда относились к ней как к маленькой, братья возились с ней, как с любимой собачкой, а она этому не противилась. Теперь она от их опеки избавилась. Вин даже улыбнулась, припомнив, в какое они пришли изумление, когда она объявила, что идет на работу. Зато теперь она добилась от них настоящего уважения, братья наконец увидели в ней человека, а не игрушку. Нет, больше она не повторит ошибок, понаделанных в прошлом… Не повторит… Сердце заколотилось как шальное. Вин до сих пор не осмелилась сказать Чарли, что Том сделал ей предложение, – она еще для самой себя не решила, соглашаться на него или нет.
Том ей нравился; нравилось, как он уверенно продвигался в жизни, правда, иногда без оглядки на окружающих, и излишней сентиментальностью он явно не страдал, зато она не сомневалась в одном – он любит ее.
А она его?
Вин пристально посмотрела на след, оставленный самолетом. Три месяца назад, когда Чарли уехал на каникулы вместе со сверстниками, они с Томом стали любовниками. После Джеймса она мужчин не заводила. Боялась обжечься еще раз, а может, просто стала осмотрительнее и, отбросив прочь розовые очки, училась согласовывать ожидания с нажитым опытом.
В любви Том вел себя столь же обдуманно, как и в делах. Он был внимателен и учтив, конечно, фейерверков от него ждать не приходилось, но Вин это вполне устраивало: пылких страстей она уже натерпелась с Джеймсом.
Они, конечно, впечатлениями не делились, но она почувствовала, что Том разочарован, и, честно говоря, она тоже не жаждала продолжения, потому с тайным облегчением воспринимала антипатию Чарли: неприязнь сына к Тому служила вполне сносным поводом для уклонения от любовных встреч.
В их отношениях с Томом секс не главное, полагала Вин, не мешает им сперва узнать друг друга получше.
Для этого, конечно, полагалось бы встречаться почаще. Но когда и где? Вин уже не в том возрасте, чтобы заниматься любовью в машине по дороге домой.
У нее слегка дернулось веко – она вспомнила вдруг, как это однажды произошло у них с Джеймсом. Они ехали домой со званого обеда, и она ненароком коснулась его бедра. Джеймс сразу напрягся, а она смотрела на него широко раскрыв глаза.
Сердце забилось часто-часто, когда он резко затормозил машину и повернулся к ней.
Похоже, она перешла Рубикон, оставив позади период необузданной сексуальности, подумала Вин, включая зажигание. Но если она согласится выйти за Тома, не подтолкнет ли это Чарли к отцу? Ах, если бы Том был хоть немного помягче с мальчиком, ему явно не хватает такта. И Чарли тоже хорош! То и дело грубит ему и при любой оказии поминает в разговорах имя Джеймса.
Веко вновь дернулось, когда она вспомнила, с каким раздражением Том однажды заметил:
– Слава Богу, что твой бывший супруг в Австралии. Если он такой распрекрасный, как об этом талдычит Чарли, то непонятно, почему бы вам не сойтись снова?
– Мальчик почти не знает его, вот и думает, что он распрекрасный, – примирительно сказала Вин, защищая сына.
А когда она попыталась урезонить Чарли, заметив, что не следует так часто упоминать Джеймса при Томе, тот недоуменно спросил:
– Почему это? Он же мой отец.
Чарли подрастал и начинал обращаться с ней так же покровительственно, как некогда братья.
Уроки прошлого не пропали для нее даром, при всей своей любви к сыну Вин не собиралась отказываться от своего права на личную жизнь и на друзей, даже если они ему не по вкусу. Эту истину Чарли следует усвоить ради его же блага и ради блага той женщины, которая когда-то войдет в его жизнь.
Однако одно дело – заставить сына признать Тома ее другом, и совсем другое – привести его как отчима.
Проезжая через город, она услышала звон церковного колокола и удивилась, что уже так поздно. Чарли в этот вечер был у друга, они собирались смотреть по телевизору футбольный матч. Обычно после таких просмотров он возвращался довольно поздно, а на ее попреки сердито фыркал, что уже не малолетка.
Вин с сыном жили в том коттедже, который оставил им Джеймс. На улице таких домов, как у них, было двенадцать. За домом – сад, а дальше тянулись поля. В прошлом году они с Чарли покрасили забор и, хотя им пришлось здорово потрудиться, оба остались довольны.
Том ужаснулся. Он давно предлагал направить к ним маляра, но она ни в какую не соглашалась. Вин крепко усвоила одну истину: самое главное – быть независимой. Это убеждение осталось с того времени, когда она искала опору в других, нередко позволяя им принимать решения вместо себя.
Перед коттеджем была припаркована дорогая машина марки «даймлер» с новыми номерами. Вин смиренно припарковалась позади нее.
У Чарли был свой ключ. Наверное, это машина отца друга; он подвез Чарли, а тот пригласил его в дом. Надо бы оправдаться за опоздание. Чего доброго, подумают, что она совсем забросила сына, раз ему приходится возвращаться в пустой дом.
Появляясь поздно, она всегда испытывала чувство вины, и, как уверяла Хедер, совершенно напрасно.
– От твоих опозданий ничего страшного с Чарли не случится, он всегда может побыть у нас. Работа тебе нужна не только из-за денег, но и для самочувствия. Когда он был маленький – дело другое. А теперь пусть привыкает к самостоятельности. Все равно лет через десять ему вылетать из гнезда.
Вин признавала справедливость резонов подруги, но все равно ее не переставала мучить мысль, что она слишком мало времени посвящает сыну.
Войдя в холл, Вин услышала, что телевизор работает на полную громкость. Дверь в гостиную была открыта, и слышались восторженные возгласы Чарли:
– Вот это да! Ты видел, папа? Ты видел, как он забил гол?
Папа! Вздрогнув, Вин похолодела от одного простого слова.
– Да он вполне владел ситуацией.
Она не слышала этого голоса около десяти лет, но узнала бы его среди сотен… тысяч. Густой баритон, размеренные, твердо произнесенные слова без австралийского акцента, тот самый голос, который пробудил ее первое чувство, который умел звучать и страстью, и нежностью.
Но каким жестким, каким непреклонным был этот голос, когда Джеймс объявил, что не намерен обзаводиться детьми! Подавляя в себе нервное, пугающее напряжение, Вин сделала глубокий вдох, распрямила плечи и, распахнув дверь, вошла в гостинную.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Жизнь многому научила Вин, она хорошо усвоила, что лучшая форма защиты – нападение.
Не взглянув на Чарли, она холодно спросила:
– Что ты здесь делаешь, Джеймс?
Краем глаза она заметила, как Чарли покраснел и сник, но ей достало сил проигнорировать его, обратив все внимание на мужчину, который вальяжно поднялся с диванчика и теперь стоял перед ней.
Было бы лучше, если б он оставался сидеть, подумала Вин, не желая отступать перед ним ни на шаг. Отступить – значит уступить, несколько футов поверхности пола обретали символическое значение. Поэтому она стояла на своей территории, запрокинув голову и глядя прямо ему в глаза. Она не пыталась скрыть свое недовольство.
Она заметила, как Джеймс украдкой посмотрел на Чарли, отчего ее враждебность только усилилась. Как он смеет использовать сына в качестве оборонительного барьера? И какая наглость – сразу же заявиться сюда, в ее дом! Зачем? Он же не знал, что ее нет, или…
Вин вся напряглась, с трудом подавив желание посмотреть Чарли в глаза. Его смущение вполне можно было интерпретировать как виноватость.
Неужели Чарли солгал ей относительно своих планов на этот вечер? Неужели он знал – и заранее готовился к приезду Джеймса? Вопросы возникали сами собой.
Прежде чем Джеймс успел что-то сказать, Чарли подошел и встал рядом с ним.
– Это я пригласил папу сюда. Дом ведь не только твой, но и мой. Разве я не могу позвать сюда моего отца?
Мальчик дерзко выпятил подбородок, и она безошибочно распознала скрывавшиеся за бравадой слезы. Она постаралась взять себя в руки – сейчас не время давать волю эмоциям. Позднее она растолкует сыну, в чем состоит бестактность его поступка, а пока что, при Джеймсе, лучше от нотаций воздержаться.
– Конечно, это и твой дом, Чарли.
С этими словами она отвела взгляд в сторону и заметила, что Джеймс, нахмурившись, изучает ее. Наверное, едко вопрошает себя, чем же его прельстила некогда эта злючка. Конечно, куда ей до Тары. Интересно, что сталось с его красоткой. Джеймс так повторно и не женился. Если и была в его жизни какая-то женщина, с Чарлзом он ее не знакомил.
– Ивиняюсь, – кратко обронил Джеймс.
– Чарли говорил, что ты возвращаешься, – холодно произнесла она. – Но не ожидала, что ты сразу примчишься сюда и рассядешься в моей гостиной. – Она сделала ударение на слове моей и с удовольствием заметила, как на скулах его проступил легкий румянец. Ага, значит, рыло у него в пуху: нахально напросился в гости, потому как знал, что приглашения не дождется. Ладно. – Что ж, не станем тебя задерживать, – небрежно продолжала она. – Дел у тебя, наверное, невпроворот.
Отец и сын обменялись взглядами, и Вин с тревогой подумала, что у них припасен еще какой-то сюрприз.
– Папа приехал, чтобы жить с нами, – доложил Чарли и затем вызывающе добавил: – Я обещал ему, что все будет в порядке.
От изумления Вин чуть не грохнулась в обморок. На сей раз Чарли зашел слишком далеко.
Сквозь раздражающий звон в голове и ушах она услышала, как Джеймс произнес:
– Прошу меня извинить, я думал, ты в курсе. Вообще-то… – Он запнулся, а Вин продолжала глядеть на сына с горестным недоумением.
Чарли знал, что она меньше всего желает, чтобы Джеймс жил с ними под одной крышей, но, видимо, никакой другой вариант его не устраивал.
Да, конечно, во всем виноват Чарли, но и поведение Джеймса вызывало у нее досадливое изумление. Он же наверняка знал, что Чарли лжет, обещая, что «все будет в порядке», и тем не менее позволил сыну выкинуть этот дурацкий номер.
Да, конечно же, он все знал. Уж чего-чего, а сообразительности у него хватало.
– Джеймс, если это шутка, то очень дурного тона, – начала она ледяным голосом, пытаясь вздохнуть поглубже.
– Я к этой шутке не имею никакого отношения.
– Тогда тебе должно быть ясно, что оставаться здесь ты не можешь.
– Почему это он не может? Вин воззрилась на Чарли.
– Чарли, ты прекрасно знаешь почему. Мы разведены. Он… я…
– А вот и нет. Просто ты собралась замуж за другого и думаешь, что тот тип станет моим отцом. А я не хочу!
Вин почувствовала волнение и отчаяние. Она никогда не обсуждала с Чарли свои отношения с Томом, чистосердечно веря, что он не подразумевает о матримониальных намерениях Тома, – и вот пожалуйста, сын обвиняет ее в том, что она пытается навязать ему постылого отчима. Ляпнуть такое при Джеймсе!
– Я хочу, чтобы папа жил здесь, со мной, – стоял на своем Чарли. – В конце концов, это и мой дом, – повторил он.
– И мой.
Вкрадчиво произнесенные слова буквально пригвоздили Вин к полу. Она медленно повернула голову, чтобы взглянуть на бывшего мужа. Сердце неистово заколотилось. Что это Джеймс говорит? Угрожает? Или действительно хочет переехать сюда? Зачем? Надеется выжить ее отсюда и остаться с Чарли? Если раньше сердце отчаянно билось, то теперь оно, казалось, хотело выпрыгнуть из груди.
Что он задумал? Конечно, он имеет право на половину дома, но на дом ему наплевать, Джеймс хочет бросить яблоко раздора между ней и Чарли, создать такую ситуацию, при которой она неизбежно выставит себя в самом невыгодном свете. Он решил отлучить от нее Чарли. Ведь расчет какой? Она в бешенстве покинет собственный дом и снимет комнатенку в отеле.
Их взаимоотношения с Чарли подвергались тяжкому испытанию. Мальчишке позарез нужно, чтобы рядом поселился отец. Решил наказать ее за дружбу с Томом, впрочем, в его возрасте тяга к отцу вполне естественна. Зачем искать причины, по крайней мере сейчас? Сейчас нужно поступить так, чтобы потом не раскаиваться.
– Я не могу поверить, что ты действительно хочешь остаться здесь, Джеймс, – спокойно проговорила она, стараясь не выдавать возмущения.
– А почему бы нет? Здесь живет мой сын, – сообщил ей Джеймс, словно она об этом не знала. – Я намерен заняться его воспитанием. Для того и вернулся.
Вин хотелось к чему-нибудь прислониться, чтобы не упасть. Она почувствовала мелкую дрожь во всем теле и, к своему ужасу, поняла, что способна сделать нечто из ряда вон выходящее – разреветься.
Нет, только не здесь. Джеймс ее слез не увидит. Глубоко вздохнув и поджав губы, она смерила его презрительным взглядом.
– Не думай, что я не догадываюсь, зачем ты явился, Джеймс, – спокойно сказала Вин. – Но не рассчитывай выиграть.
Она мельком взглянула на Чарли и с вымученной улыбкой обратилась к сыну:
– Ну что ж, Чарли, раз ты зазвал в наш дом гостя, проводи его наверх и покажи свободную комнату.
– Комнату я уже выбрал. Ту, что была нашей общей. Я так полагаю. Помнишь, я там жил? – парировал Джеймс. – И кроме того… – он посмотрел на Чарли, – мы с Чарли уже отнесли мои пожитки наверх, не так ли, старик?
Вин вынуждена была отвернуться, чтобы скрыть выражение лица.
– Мам, мы голодные как волки, – объявил Чарли как ни в чем не бывало.
Чувствуя новый приступ отчаяния, Вин диву далась, откуда у нее берутся силы, чтобы хоть как-то сносить абсурдность своего положения: бывший муж не просто явился в гости, а въехал в их дом с вещами и, кажется, вознамерился этот дом оттягать. А ей предоставляется право ублажить его ужином.
Вин хотелось уползти в какой-нибудь темный, безопасный угол, свернуться калачиком и дать волю слезам. Но в их доме безопасных углов не водилось: она даже в спальне не могла закрыться без того, чтобы Чарли не допытывался, что она там делает. Джеймс, конечно же, догадался, что ей невтерпеж пореветь.
О, он имел над ней перевес. Как же долго он все это затевал… как умело манипулировал Чарли, и вот ребенок скрытничает, обманывает, лжет. Скрытность сына ранила больнее всего, и оставалось только терпеливо сносить эту боль. То благоговение, с каким Чарли относился к отцу, пошатнуло ее уверенность в том, что между ней и сыном существует взаимопонимание. Чарли же знал прекрасно, что она будет против того, чтобы Джеймс жил с ними.
Вин не умела долго сердиться на сына, и мало-помалу ее негодование перекидывалось на незваного гостя. Чарли, как ни крути, еще мальчишка, хотя и достаточно большой для того, чтобы осознать порочность своего поступка, но каков Джеймс: пойти на сговор с сыном против нее, поощрять его ложь, совершенно позабыв о своей родительской ответственности…
Как же может Чарли вырасти честным и порядочным человеком, если отец учит его обманывать?
На нее снова накатило отчаяние. Как старалась она воспитать в Чарли уважение к тем ценностям, в которые верила сама! И как это было трудно: характер у Чарли упрямый, даже строптивый. Ему не всегда по нраву этические нормы, сковывающие его склонность к своеволию. В последнее время ее особенно удручало то, что он все чаще следовал примеру своих кумиров и совсем не считался с ее мнением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12