Можно проскользнуть мимо него и оказаться в безопасности раньше, чем он сможет что-то сделать. Или нажать кнопку внутренней связи и позвать на помощь.
Любой вариант предпочтительнее ее теперешнего критического положения.
— Нет, Кассандра, — сказал он, расшифровав ее мысли с пугающей точностью. — Ты не выйдешь из комнаты и подкрепление тоже не станешь звать, если, конечно, не предпочитаешь обсуждать наши частные дела прилюдно. — Он склонился над ее столом, приподнял телефонный аппарат.
Помахал им перед ее носом. — В противном случае — звони, пожалуйста. Зови всех, кто есть в здании. Пусть идут. Или мне самому позвонить?
— Положи на место! — взвилась она, раздражаясь от слабости своего голоса. И злясь, что несмотря на его угрозы, она находит его привлекательным — мотылек, летящий на пламя свечи.
— Вот именно, дорогая. Последнее, что мне хотелось бы сделать, — это огорчить тебя больше, чем ты уже огорчена. — Он мягко поставил телефон на место, уселся в одно из кресел, вытянул свои длинные ноги и, словно продолжая задушевную беседу, заметил:
— Итак, в скором времени нас ждет появление младенца. И каковы твои предложения?
Немного успокоенная и обнадеженная переходом от войны к миру, она сказала:
— Не нам. Это не твои проблемы, Бенедикт.
— Ребенок не проблема, тут ты права. Но если я отец, то имею к нему некоторое отношение. Его темные глаза впились в ее лицо, разыскивая следы обмана. — Ведь я его отец, Кассандра?
Если бы она думала, что таким способом можно отвязаться от него, то солгала бы и ответила «нет». Но он подслушал ее разговор с Патрицией, а если бы и нет, то вопрос установления отцовства решается в наше время достаточно просто.
— Да.
— Тогда следующий наш шаг достаточно предсказуем. Мы поженимся.
— Поженимся? — Из ее горла вырвался истерический смешок. — Ты шутишь!
— Такими серьезными вещами? Никогда!
— Ты с ума сошел. Брак между нами.., невозможен.
— У тебя имеется муж, о котором ты забыла известить меня?
— Конечно же, нет!
— Тогда в чем дело? — Он пожал плечами. — Поскольку у меня тоже нет жены, брак между нами вполне реален.
— Ради бога, Бенедикт, мы были близки единственный раз, с тех пор три месяца прошло. С тех пор я ничего о тебе не слышала.
— Меня не было в стране.
— А я была! Каждый день тут была. Телефон работает по всему миру, электронная почта тоже.
Но ты не воспользовался ни тем, ни другим, а значит, для тебя «с глаз долой» означает «из сердца вон». Поэтому мысль о внезапном твоем желании жениться звучит, согласись, как бред.
Он исследовал свои коротко подстриженные, безупречные ногти и удостоил ее еще одного взгляда.
— При чем тут желание. Я считаю это своей обязанностью.
Даже не смысл его фразы, а тон, которым она была произнесена, добил ее. Она опять начала плакать. Словно острый шип вонзили в самое уязвимое место. Многие вкладывают больше эмоций в заключение деловых контрактов!
— Я не хочу иметь мужа, рассматривающего меня как вынужденную меру для очищения собственной совести, — проговорила она, едва обретя способность говорить.
— Чего же тебе надо, Кассандра?
— Любви, дружбы, доверия, страсти — ничего подобного ты, как я вижу, мне предоставить не намерен.
— Почему же ничего? — лениво вопросил он. Разве ты забыла канун прошлого Нового года?
Забыла? Она бы рассмеялась нелепости вопроса, если бы внезапно не погрузилась в нежелательные воспоминания, такие яркие, что лицо ее вспыхнуло.
— Не забыла. И как я уже, кажется, сказала, единственный раз не может быть показателем.
— Но даже сегодня воспоминания о той нашей встрече возбуждают тебя. Думаю, могу обещать тебе повторение.
Румянец Касси разгорелся сильнее.
Иногда, проинформировал ее гинеколог, уточняя, чего ей ожидать в последующие шесть с половиной месяцев, женщины во время беременности практически теряют интерес к сексу. Другие, наоборот, возбуждаются от самой малости.
Неужели, мрачно подумала Касси, я принадлежу к последней группе? Будет ли конец унижениям сегодняшнего дня?
Пытаясь скрыть признаки возбуждения, она ерзала в кресле, презирая себя за слабость. А Бенедикт.., улыбался. Он знал!
— Я не собираюсь вести с тобой подобные разговоры, тем более здесь! — воскликнула она.
Он легко поднялся.
— В таком случае мы продолжим сегодня вечером. Я закажу ужин себе в гостиничный номер или мне прийти к тебе?
Ни то, ни другое. Но решимость, написанная на его лице, утвердила ее в мнении, что, откажись она от приглашения сегодня, завтра он снова явится в офис. И кто знает, может быть, будет вести себя куда менее корректно.
Она схватила ручку. Взяла блокнот, быстро написала пару строк, вырвала страницу, протянула ему.
— У меня дома, — прошипела сквозь зубы. — Тут адрес.
По крайней мере она будет на своей территории. Сможет при удобном случае указать ему на дверь.
— Во сколько?
— В семь. Но не жди кулинарных изысков. В последнее время еда вообще превратилась для меня в пытку.
— Я понимаю. — Он кивнул. Предполагая, — что уже пора ему удалиться, она с нетерпением ждала его ухода. Вместо этого он подошел к ее креслу.
Касси быстро поднялась.
— До свидания, — сказала она, протягивая ему правую руку. Довольно нелепый жест, учитывая, что она носит его ребенка, а он только что сделал ей предложение. Но безопаснее держать дистанцию.
Вместо того чтобы пожать ей руку, он повернул ее и, наклонив голову, поцеловал в запястье, там, где бился пульс.
С ее губ сорвался возглас удивления. Тогда он распрямил сжавшиеся пальцы и запечатлел другой поцелуй на ее ладони. Потом слегка приподнял голову и пробормотал:
— Amvederci, Кассандра. — И через мгновенье дверь за ним захлопнулась.
После заката стало прохладно, и Кассандра зажгла камин. Когда пламя занялось, она подложила еще пару поленьев.
Лампа с шелковым абажуром отбрасывала мягкие тени на потолок, отблески света легли на стеклянные дверцы встроенных книжных шкафов по обе стороны камина.
Букет роз, высокие свечи и бабушкин фарфор на столе в нише. В кухне в печи томилась телятина. В холодильнике — бутылка бургундского.
Не перестаралась ли она? Разве ей не все равно, что подумает Бенедикт Константине о ее вкусах? Может, не стоило усложнять — подать на стол пиццу, включить телевизор с вечерними новостями вместо прелюдии Дебюсси, льющейся из проигрывателя? А самой вместо длинного вечернего платья и жемчуга надеть джинсы со свитером?
Вконец запутавшись в своих мыслях, она готова была уже броситься в спальню переодеваться, когда зазвонил звонок. Выглянув из окна гостиной, она увидела стоящего под навесом подъезда Бенедикта, изучающего список жильцов дома. Он был в том же темном костюме, что и в прошлый раз. Должно быть, и рубашка с галстуком те же.
Может, он и намерен на ней жениться, но производить на нее впечатление — видно, такой цели у него нет.
— Чем-то восхитительно пахнет, — сказал он, появившись в дверях ее квартиры. Потом, отметая предположение, что его замечание относится к ее духам, добавил:
— Я думал, в вашем дуэте кухня в руках Патриции.
— Так и есть. По пути домой я зашла в кулинарию. Единственное, к чему пришлось приложить руки, — салат.
Костюм, при ближайшем рассмотрении, оказался другим. Тоже безупречно сшитым, темно-серого цвета, с рубашкой в тон и шелковым галстуком. Он выглядел просто роскошно — не чета ей. Чтобы не пялиться слишком откровенно, она спрятала лицо в принесенные им цветы.
— Ммм, фрезии! Откуда ты узнал, что они мне больше всего нравятся?
— Зачем иначе ты стала бы выращивать их на балконе офиса?
— Ты заметил? Что ж, спасибо. Они прелестны.
— Prego! — Он улыбнулся — улыбка, разящая наповал.
Проведя его в гостиную, она сказала:
— Располагайся, пока я найду для них вазу.
— Я мог бы принести вина, — заметил он, следуя за ней в кухню, — но решил, что сейчас ты отказываешься от алкоголя.
— Ты правильно решил. Но на тебя такие ограничения не распространяются. Могу предложить на выбор виски, херес, вино.
— Тогда, пожалуй, бокал вина. Но попозже, во время обеда. А пока мне хочется полюбоваться на тебя.
Ее щеки залил румянец.
— Не говори лучше ничего такого.
— Почему? Мне нравится на тебя смотреть, что совсем неплохо, поскольку ты станешь моей женой и мы будем проводить в обществе друг друга довольно много времени.
— Ничего еще не решено, Бенедикт, — твердо сказала она. — Для начала следует убедить меня в том, что от такого брака будет хоть какая-то польза.
— Но это очевидно, — сказал он, его итальянский акцент внезапно стал гораздо заметнее. — В моей стране человек женится на матери своего ребенка. Проще простого.
— Но тут не Италия, а Соединенные Штаты. И на вещи смотрят несколько иначе.
— Иначе, возможно. Но отнюдь не правильнее. Он тронул ее за щеку. — Тебя беспокоит, что мы не влюблены друг в друга? Но там, где я родился, при заключении брака обращают куда больше внимания на другие факторы — уважение между будущими супругами, желание вместе растить детей. Если любовь, о которой ты говоришь, и присутствует, то на вторых ролях и по случайному стечению обстоятельств.
— Другими словами, ты толкуешь о браках по расчету. — Она презрительно тряхнула головой. Вероятно, есть женщины, согласные поступить в полное распоряжение того, кто предложит большую цену. Но я не из их числа.
— Ты за меня выйдешь, — с непоколебимой уверенностью заявил он. — Единственное, что пока требуется выяснить, — сколько времени мне придется затратить, чтобы тебя убедить.
Она поглядела на часы, стоящие на камине.
— Ориентируйся на два часа, Бенедикт. Не позже чем в половине десятого я собираюсь лечь спать. Одна.
— Ты плохо себя чувствуешь?
— Если не считать легких приступов тошноты, я в полном порядке, — солгала она, не желая давать ему еще один повод для шантажа. — Мой врач говорит — все идет превосходно.
В действительности слова врача звучали примерно так — я не хочу без необходимости пугать вас, но, возможно, придется принимать меры для минимизации риска преждевременных родов или выкидыша.
Когда она обнаружила, что беременна, ее охватили сложные чувства. Но теперь перспектива выкидыша просто ужасала. Только сейчас она начала понимать, как сильна ее связь с крохотным существом, растущим внутри ее.
— Какие меры? — спросила она врача.
— Небольшая операция, требующая местной анестезии.
— Есть ли риск для ребенка?
— Небольшой риск есть, но чем раньше проведена операция, тем безопаснее и для матери, и для плода. Вот почему я уже сейчас ставлю вас в известность.
— Если все идет превосходно, — вторгся в ее мысли Бенедикт так внезапно, что она едва не выронила вазу, — почему ты выглядишь такой запуганной? О чем ты умалчиваешь, Кассандра?
— Ни о чем. Я боюсь, не пережарила ли мясо, только и всего.
— Не думаю, что, перебирая фрезии, ты отыщешь ответ.
— Ты прав, — сказала она, поставив вазу с букетом на стол. — Извини, я пойду проверю духовку.
На сей раз он не пошел за ней. Вернувшись, она обнаружила его изучающим старинные гравюры цветов на стенах.
— У тебя дома есть несколько прекрасных вещей, дорогая.
— Большинство из тех, что ты видишь, достались мне по наследству.
Он прошелся по комнате, остановившись полюбоваться изысканными формами и контрастными переливами цвета различных сортов дерева ее любимого антикварного комода, и закончил экскурсию в арке обеденной ниши.
— А остальное?
— Я купила. Посещение аукционов антиквариата — моя страсть.
— У тебя отличный вкус.
— Спасибо. — Комнаты всегда казались ей просторными, но в его присутствии они будто съежились и уменьшились в размерах.
Чем скорее он уйдет, тем лучше, думала она.
— Может, поедим? Жаркое уже готово.
Он отставил ее стул во главе длинного овального стола, занял место напротив и, пока она разливала суп из спаржи, налил себе вина.
— Высоко ценю оказанную мне честь, — прокомментировал он, разламывая пополам душистый теплый рогалик, только-только вынутый из печки. — В отеле неплохо готовят, но ничто не сравнится с домашней пищей.
Последующие минут пятнадцать они обменивались ничего не значащими репликами. Несмотря на свои опасения, Касси смогла успокоиться и отдать должное супу и салату.
Но основное блюдо пошло уже не так гладко.
Сочетание мяса с грибами и луком, сдобренное к тому же сырным соусом, оказалось для ее желудка тяжелым испытанием. И, конечно, Бенедикт это заметил.
— Ты совсем не ешь, Кассандра, — заметил он, видя, как она гоняет еду по тарелке, изредка отправляя в рот маленькие кусочки.
— Внезапно мне расхотелось.
— А доктору ты говорила?
— Да.
— И?
— Ничего. — Потягивая ледяную воду, она молила Бога о том, чтобы не пришлось делать позорный рывок в сторону ванной. — Проблемы с пищеварением — не самая подходящая тема для застольной беседы. Может, поговорим о чем-нибудь другом?
— Как хочешь. Но мне хотелось бы знать фамилию твоего врача.
— Зачем? — Ее желудок предостерегающе заурчал.
— Убедиться в его компетентности.
— Он хороший специалист. Беременность — его специализация.
— Ты так говоришь.
— Ты мне не веришь?
Некоторое время Бенедикт молчал, потом сказал:
— Верю. Но боюсь, ты не рассказываешь мне всего. Я беспокоюсь за тебя.
На сей раз одним предостережением не обошлось. Желудок выразил протест в самой агрессивной манере.
— Перестань. Я в хороших руках.
— Я хочу убедиться сам. Поговорю с этим врачом, в твоем присутствии или без тебя.
Она сделала очередной осторожный глоток холодной воды и, как могла спокойнее, ответила:
— Нет. Это не твое дело.
— Очень даже мое, Кассандра. Не заблуждайся в данном вопросе, пожалуйста.
— Ты, возможно, слышал о сохранении врачебной тайны. У тебя нет права на информацию обо мне.
— Нет права? Как у отца ребенка, у меня есть все права, и уверяю тебя, я собираюсь ими воспользоваться.
Металл его голоса выводил ее из себя. По слухам, он богат, магнат с международными связями.
Представляет интересы семьи в Северной Америке, действует как агент по международным связям и специалист по импорту. Несомненно, общение с сильными мира сего не представляет для него затруднений. Он привык быть наверху, знает, как заставить себе подчиняться.
А она? На нее могут оказать колоссальное давление. В ее теперешнем положении оказывать достойное сопротивление она не в состоянии, не говоря уже о серьезности его ссылок на родительские права.
Словно по сигналу, жаркое мерзко хлюпнуло в животе. Прижав ко рту салфетку, Касси ринулась прочь из комнаты.
— Извини, — донеслось до него невнятное.
Вернувшись минут через пятнадцать, Касси обнаружила, что гостиная погружена в полутьму, горела только лампа на столе, и подумала, что Бенедикт ушел. Раздосадованная помимо воли, она прилегла на кушетку, подобрав ноги под себя. Но не успела устроиться, как услышала доносящиеся из кухни шаги. Все-таки он не ушел.
— Принес тебе чай и сухарики, — пояснил Бенедикт, ставя поднос на кофейный столик. Искреннее сочувствие на его лице пробрало ее до слез. Жаль, что пришлось возиться так долго. Никак не мог освоиться у тебя на кухне. Надеюсь, ты не против.
— Нет, — сказала она. — Откуда ты узнал, что делать — в смысле, принести мне сухари?
— У меня два племянника. Я хорошо помню, каких мук стоило моей сестре их выносить. Она постоянно грызла сухарики.
Касси отпила из принесенной чашки. Он следил за каждым ее жестом.
Наконец спросил:
— Что такое, дорогая? Я приготовил плохой чай? Почему ты выглядишь столь несчастной?
И снова сочувствие его голоса ее тронуло. Она беспомощно помотала головой, сжала сильнее губы, пытаясь не размякнуть окончательно. Но когда заговорила снова, не смогла скрыть слез.
— Чай замечательный. Но все остальное…
— Мне жаль, что так получилось с ребенком.
Нельзя было поступать так безответственно. — Он взял ее руку, вложил между своих ладоней. — Я виню себя, Кассандра. Я давно вышел из возраста, когда позволительно, чтобы человеком управляли импульсы, поэтому молю тебя позволить мне искупить свою ошибку лучшим из известных мне способов.
Его ладонь поднялась по ее руке к плечу, скользнула в широкий вырез вечернего платья, легла на шею.
Она задрожала от его прикосновения — такого нежного, полного эротики. Возможно ли оставаться бесстрастной в таких обстоятельствах? Не дать своей решимости ослабнуть под его напором?
— '''— Ты меня боишься? — спросил он.
— Да, — призналась она, глядя ему прямо в глаза.
— Не объяснишь, почему?
Она не посмела признаться, как коварно ее притяжение к нему.
Бенедикт продолжал глядеть на нее, поглаживая ее затылок. А затем неожиданно спросил:
— Как получилось, что ты выросла без отца, Кассандра?
— Мои родители не были расписаны. А когда мне было семнадцать месяцев от роду, отец променял мою мать и меня на другую женщину.
Больше мы о нем ничего не слышали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14