– Рита в момент удара отсутствовала. Продавщица табачного киоска готова рассказать любую историю. Но установлено, что она ничего толком не могла разглядеть. Вы – единственный очевидец.
Власов хрустел пальцами и нервно поводил шеей.
– Значит, каждое мое слово влияет на судьбу… Это тяжелая ответственность. Что его ждет?
– Платонова? Статья пока не ясна. Дело в том, что от ушиба головы потерпевший ослеп… Вы встретили в две­рях его отца. Если слепота останется, – до восьми лет.
– Боже! Несчастный парень!
– Да, трагично.
– Ну съездил кому-то. Максимум должен был по­явиться фонарь на скуле. А вдруг – восемь лет!!
– Так вы… о Платонове горюете? Сочувствие не по адресу, Игорь Сергеевич.
– Смотря как взглянуть, – раздраженно возразил тот.
– Как ни взгляни. Вам жаль хулигана и не жаль чело­века, пострадавшего ни за что ни про что?
– Того тоже жаль. Невольно. Потому что он жалок вообще… заработал оплеуху – дай сдачи. Не способен – утрись и переживи. Нет, он, конечно, падает. И, конечно, неудачно. И получает сотрясение мозга, будто летел со второго этажа! Потом он слепнет. Потом, естествен­но, его бросит девушка. – Во Власове нарастало озлоб­ление. – Родители на старости лет зачахнут в заботах… Есть, знаете, люди, которые умудряются занимать в жизни невероятно много места – с разными своими бедами, немощами, обидами. Все вокруг как будто в долгу, все с ними нянчатся. А ведь просто-напросто – неудачник!
– То бишь, как говорит Платонов, дохляк, – холод­но подытожил Знаменский. – Давайте без обиняков. Вы готовы на попятный?
Власов молчал, оттопыривая и втягивая нижнюю губу.
– Если я вас сейчас спрошу, видели ли вы, как преступник ударил потерпевшего, что вы ответите?
Власов опустил голову, думал. Наконец ответил, не меняя позы:
– Ударил.
У Пал Палыча отлегло от сердца.
– Тогда о чем мы толкуем?
– Я признаю факт, но не согласен с его оценкой.
– Оценивать факты – задача суда.
– Не будьте формалистом. Взгляните на вещи шире. Вы говорите «преступник». Допустим, объективно – да. Но субъективно, с точки зрения самого Платонова, в ту минуту…
– Предлагаете мне стать на его место, что ли?
Власов язвительно усмехнулся:
– У вас, разумеется, строгие принципы… вы не заго­ворите с незнакомой девушкой…
– Нет, случалось, зарекаться не могу. Но я не стал бы колотить ее приятеля.
– О, разумеется! Выдержка и хладнокровие!
– Игорь Сергеевич, вы часом, не играете на флейте?
– При чем тут флейта?
– А при чем мое хладнокровие?
«Я уже тоже раздражаюсь. Когда оба раздражены, добра не жди».
Пал Палыч подавил дурное расположение духа, ми­ролюбиво предложил:
– Давайте от широкого взгляда на вещи вернемся к конкретике? Вы прежде встречали Платонова, или Риту, или потерпевшего – Алексея Демина?
– Нет.
– Когда Платонов с ней заговорил, она отвечала?
– То отвечала, то не отвечала. Слишком короткий разговор. Хоть бы минут десять – и все могло повернуться иначе.
– Как именно?
– Они могли бы и столковаться.
– Сомневаюсь.
– А кто знает? Вы – знаете? Он не знал. Ему каза­лось, что есть шанс. Вдруг является какой-то почти маль­чишка и цапает за плечо. – Он вновь отрешенно уставил­ся в окно. – Видите ли, людей определенного склада нельзя попросту цапать за плечо. И разговаривать начальственным тоном. Да еще при девушке, от которой перехватывает горло… «Оставьте в покое мою невесту!» Если такая рыжая, с такими глазами – невеста, умей ее защитить. Иначе – смешно!
«Опять рыжая, опять накатило. Что-то тут…»
– Выходит, Платонов поступил как надо?
Власов поиграл скулами, справился с эмоциями, отозвался сухо и рассудочно:
– Судя по конечному результату, Платонов поступил нерационально.
– Потерпевший назвал Риту своей невестой?
– По смыслу. За точность текста не ручаюсь.
Не ладился допрос, не ладился. Где-то на полпути от Знаменского к Власову крылась трещина, и туда утекало все самое главное, а от собеседника к собеседнику долетали лишь оболочки слов.
«Ну что мне с ним делать? Качается на шаткой какой-то жердочке вправо-влево. Как привести его на твердую; почву?»
В те поры шутковали: «Есть обычай на Руси на ночь слушать Би-би-си». Глушили уже редко и кое-как. Поэтому Пал Палыч знал, что в зарубежной практике суще­ствует специальная служба охраны свидетелей. Вплоть до вывоза их в тайные убежища, где они пребывали огражденными от посторонних воздействий до суда. Мера зача­стую совершенно необходимая.
Может, и Власову ее не хватает?.. Может, и не хватает. Только службы такой у нас нет как нет. Бейся, следователь, в одиночку.
– Игорь Сергеевич, можно немного о вас? Вы инже­нер, работаете старшим диспетчером на ТЭЦ? Сколько лет?
– Пять.
– Напряженная работа?
– Всякое бывает.
– Насколько представляю, вы должны следить за тем, как сбалансировано энергопитание многих объектов. Перед вами громадный пульт, и вы одновременно массу показателей держите под контролем. Верно?
– Приблизительно.
– Значит, у вас тренированное внимание, професси­ональная наблюдательность – и слуховая и зрительная. Но почему вы путаетесь в такой несложной картине происшествия? В произнесенных тогда нескольких фра­зах? Даже в описании девушки?.. Вы жили когда-нибудь в Подольске?
– Нет.
– В Харькове родственников не имеете?
– Нет.
– Извините, никого из близких на Кузьминском кладбище не хоронили?
– Нет. Ищете, был ли я связан с Платоновым?
– Верно, грешен. Хотелось поделикатнее. Но могу и напрямик: не мешают ли вам какие-то житейские обсто­ятельства давать показания по делу? Возможно, они по­явились после ареста Платонова? Скажем, к вам обрати­лись его доброжелатели?
Власов прищурился насмешливо:
– Как долго вы держали в себе этот вопрос!.. Обрати­лись вплотную за арестом. Но это не играет роли. Не это играет роль.
– Верю, – почти искренне улыбнулся Пал Палыч. – Но ведь они и до меня доберутся. Поделитесь, пожалуй­ста, опытом.
– Позвонили домой. Попросили. Угрожали. Я объяс­нил, что в случае повторного звонка расскажу, будто Платонов сулился прикончить парня на месте. Если даль­ше станут давить – «вспомню», что видел у него нож. Поняли. Отвязались.
Власов изложил все это без рисовки собственным мужеством. Просто проинформировал. И в тот момент понравился Знаменскому и вызвал встречную откровен­ность:
– Не могу раскусить вас, Игорь Сергеевич. В вашем поведении мне чудится что-то глубоко личное. Но что?
Неподвижные черты Власова на секунду скомкала гримаса. Испуганная? Страдальческая? Так была коротка, что Знаменский не разобрал. Но ясно, что предположе­нием своим попал «в яблочко».
Тема требовала развития. Однако возникла Кибрит с папкой.
– Ничего, что вторгаюсь?
– Ничего, раз не с пустыми руками. Прошу изви­нить, Игорь Сергеевич, – совещание с экспертом. По­дождите немного в холле.
Власов с облегчением удалился.
– Тот самый свидетель? – проводила она его взгля­дом.
– Угу. Выкладывай свои достижения.
Кибрит раскрыла папку.
– Оцени! Точные расчеты, бесспорные выводы. Твое­му хулигану чистый мат. Если он сумеет хоть что-то понять. С дураками беда – чем виртуозней доказатель­ство, тем оно меньше убеждает. Не доходит.
– Он тупица?
– Интеллектом не блещет. Но все-таки сколько-то проучился, авось знает слово «экспертиза». Спасибо большое, Зиночка. По дороге пошли мне обратно свидетеля.
– А что он, собственно? Выскочил весь в смятении.
– Того и гляди даст задний ход. Разводит какую-то сомнительную философию – право сильного и прочее. Если на суде заявит, что ничего не видал, начнется неразбериха. Потерпевший даже опознать преступника не может – ослеп.
– Да, мне говорили. И сотрясение мозга…
– Угу. И запишет суд в решении: учитывая, что по­терпевший получил тяжелую травму черепа, показаний его недостаточно для вынесения приговора.
– Свинство! Держи бульдожьей хваткой своего един­ственного!
– Погоди минутку, при тебе лучше думается… Если сделать так: с помощью этой папки я привожу в чувство хулигана Платонова и сразу устраиваю им очную ставку. Только шиворот-навыворот?
Кибрит кивнула одобрительно: поняла.
– А инструкции побоку?
– Побоку!
– Ну-ну… Желаю удачи.
– Стоп, сударыня. Юбка сантиметров на двадцать ко­роче твоей – это как?
– Довольно вызывающе.
– И подтверждает сомнительность морального обли­ка девушки?
– Ну-у, Павел, что за ханжество!

* * *
Пал Палыч задумал простенький, но остроумный трюк.
На обычной очной ставке свидетель рассказывает и уличает преступника. Шиворот-навыворот – это заста­вить самого подследственного все рассказать и признать вину. Куда тогда деваться колеблющемуся свидетелю? Опровергать преступника вопреки всякой логике?..
Власов принял приглашение в Бутырку с болезнен­ным любопытством. По пути они обменялись считанными незначительными фразами. Свидетель был напряжен.
В тюремной проходной, пока Знаменский заполнял пропуска, внимательно прислушивался к непринужден­ной болтовне его с дежурной:
– Ниночка, что вас давно не было?
– Экзамены сдавала, Пал Палыч. Последняя сессия.
– Так что скоро нас покинете?
– Может, когда и встретимся. Я ведь юридический кончаю. Кабинет хотите в тени или на солнышке?
– На солнышке.
Все еще держалось неурочное тепло, но могло сло­маться в одночасье, и как тогда пожалеешь, что забивался в тень.
– Ниночка, Игорь Сергеевич пока побудет у вас. Я подготовлю очную ставку и позвоню.
– Будет сделано, Пал Палыч.
– Уж потерпите, Игорь Сергеевич, четверть часика. Специально для вас свежие журналы захватил. Хотите?
Тот взял и угрюмо проследил за процедурой прохода Знаменского внутрь через автоматические решетчатые ворота. Вот они лязгнули железными челюстями. Знамен­ский скрылся.
– Курить здесь можно?
– Да, пожалуйста, – разрешила Ниночка.
Власов свернул журналы в трубку, подошел к ее окошку.
– Не думал, что в городе может быть такая тишина.
Тишине новички обязательно удивлялись.
– Такой и в лесу нет. Это стены. Весь шум съедают.
Власов помолчал, слушая невероятную тишину. Ни­ночка с приветливой улыбкой ожидала вопросов.
– Хороший следователь? – кивнул Власов вслед Зна­менскому.
– Пал Палыч замечательно талантливый! И очень душевный!
Власов догадливо усмехнулся: вы, голубушка, к нему неравнодушны. Та потупилась, но произнесла твердо:
– Это не я, это сами заключенные говорят!
– Да? Нелепо!.. И вы тоже. Сидите, как страж в преддверии ада. Кому тут нужна хорошенькая девушка?
Подобные замечания Ниночка тоже не раз слышала. Бывалые же люди считали, что именно такая и нужна.
Она уйдет – найдут взамен похожую: улыбчивую и хорошенькую.
(А со Знаменским они действительно встретились. И даже немного поработали вместе. И то было самое счастли­вое время ее короткой жизни… оборванной ударом ножа.
История описана нами в повести «До третьего выст­рела»).
…Между тем Пал Палыч энергично обрабатывал Платонова. Тот изо всех сил старался вникнуть в акт экспер­тизы и разложенные на столе таблицы. Чтобы лучше понять, бормотал вслух:
– «Место кровоподтека на лице потерпевшего соот­ветствует удару, нанесенному человеком, выше его рос­том, а именно…»
– Ваш рост, верно?
– Ну и наворочено в этих таблицах…
– Специалисты работали. Кому бы другому я и пока­зывать не стал – слишком сложно. Но вы человек неглу­пый, с полувысшим образованием… – польстим, слицемерим, плевать, абы проняло.
– Понятно, – утер лоб Платонов. – А тут что?.. «Наи­более вероятно, что удар нанесен правым сжатым кула­ком руки, чему соответствуют расположение, конфигу­рация… расположение, конфигурация и глубина гема­том… смотри таблицу шесть». Это ж надо!
– А вот тут вычислено соотношение между углом удара в челюсть и тем, где на затылке потерпевшего образовалась ссадина при падении. Ссадина небольшая, обратите внимание.
Платонов круглил глаза, из которых испарилась на­глость. С него уже и в камере спесь сбили, да еще следо­ватель с победоносным видом вывалил заумные свои бумаги…
– Значит, что же мы имеем, гражданин майор? – озабоченно спросил он. – Против меня девчонка. Этот, который с сотрясением. Длинный свидетель. И плюс ва­гон науки… А кто же за меня?! Вам разве не звонили?
– Ну! За вас очень даже заступались. И многие. Только я начхал. Вы поймите, Платонов, Петровка – не райотдел. Нас не достанешь, – и приврем, и прихвастнем, где наша не пропадала!
– Вот петрушка! – горестно изумился Платонов. – Чего ж делать? Советуете идти на чистосердечное при­знание?
– Честно – советую.
– К чистосердечникам отношение, говорят, получше.
– Безусловно.
– Кой черт его дернул, этого дохляка, ко мне лезть?! Нужна мне была его девчонка! Своих невпроворот! Заго­лила ноги и вот маячит перед носом, вот маячит! Стерва!.. Гражданин майор, а мы не договоримся, будто я этих премудростей в глаза не видел, а? Будто просто вот совесть заела и все такое?
– Теперь уж нельзя.
– Эхма! Надо было меня раньше убедить! Растолкова­ли бы, припугнули! Вам, можно сказать, человеческая судьба доверена, а вы…
Он еще раз крепко обругал всех по кругу (кроме себя). Выдохся.
– Ладно, что проиграл, то проиграл. Дальше бы не напортачить.
– Вы просили об очной ставке.
– Дурак был.
– Но сейчас полезно зафиксировать ваше раскаяние в присутствии свидетеля. Думаю, стоит даже извиниться перед ним: человек ходит, время из-за вас теряет
– По шее бы ему, чтоб не ходил!.. Хрен с ним, извинюсь…

* * *
«Мы свой, мы новый мир построим». А чего не пост­роим, то переименуем, и будет как бы новое.
«Каторга», скажем. Ну что за откровенное наимено­вание! В новом-то мире! Пусть будет, к примеру, «коло­ния». И сразу мило бюрократическому уху, ничто не царапает. «Исправительно-трудовая колония» – отлично звучит.
Или «Нескучный сад». Фи, по-мещански же. То ли дело «Парк культуры и отдыха имени…»! Что «парк куль­туры» – неграмотно, нелепо, нужды нет. Зато идейно и солидно.
То же и «Бутырская тюрьма». Зачем это нам – «тюрь­ма»? Почесали в затылке, вычесали «Следственный изо­лятор». Хорошее нейтральное словечко, даже в больницах изоляторы есть.
Но древняя Бутырка не ведала, что превратилась в невинный «изолятор». Веками пропитывалась она духом неволи, тоски, проклятий, чьих-то предсмертных томле­ний. Наука утверждает, что информация неуничтожима. Сколько же ее вобрали в себя эти стены, лестницы, глухие коридоры. И источали обратно, густо пропитывая недра тюрьмы.
Так что прогулка по ним для нервно настроенного человека (да еще впервые) была определенным испыта­нием. Если говорить о Власове, то он показался Пал Палычу ниже ростом и, войдя в освещенный солнцем кабинет, словно бы обрадовался знакомым лицам.
Поздоровался с Платоновым. Платонов зыркнул ис­подлобья, отозвался нехотя.
– Садитесь вот сюда, Игорь Сергеевич.
Для свидетеля был принесен дополнительный стул.
– Провожу между вами очную ставку. Порядок ее каждому из вас я разъяснил. Первый вопрос к вам, гражданин Платонов. Знаете ли вы этого человека?
– Знать не знаю, но видал.
– Уточните, когда, при каких обстоятельствах. Мож­но коротко.
– Когда я совершил свой поступок, то есть ударил одного парня… – он аккуратно подбирал слова, – по­скольку в это время хотел познакомиться с его девуш­кой… тогда гражданин, с которым я нахожусь на очной ставке, подошел ко мне… и сделал замечание.
Знаменский услышал подробность впервые.
– Какое же? – заинтересовался он.
– Вроде того, что зря, мол, ты так некультурно…
– Вы ответили?
– А то нет! – и сразу спохватился: – Поскольку я был расстроен… то я этому гражданину ответил недоста­точно вежливо… за что теперь извиняюсь, потому что полностью осознал свою ошибку.
«Любопытно наблюдать за Власовым. Мой свидетель озадачен. Нет, больше – ошарашен!»
Знаменский усердно записывал слово в слово.
– Гражданин Власов наблюдал всю драку от начала до конца?
– Разве это драка? – пренебрежительно бросил Пла­тонов. – Я его один раз. Положил – и все.
– То есть вы ударили, он упал и не поднялся?
– Точно так, гражданин майор. А гражданин Власов действительно наблюдал, потому что торчал у киоска.
«Ну вот и перевалили главный хребет! Если не грянет какая-нибудь неожиданность – финт удался».
– Так… Когда подоспела милиция, то именно Власов указал на вас?
– Он, – прорвалась острая неприязнь, и Платонов поспешил замазать ее: – Его, так сказать, заслуга… Осо­бо прошу занести, гражданин майор, что глубоко раска­иваюсь и сожалею, что попал в такую историю…
Физиономия его обмякла и выразила искреннее глу­бочайшее сожаление.
– Эх! – простонал он. – Житуха была! Рубанешь кому без очереди «Здесь покоится незабвенный…» – и пей-гуляй… Этого не пишите, – уныло вздохнул он. – Пиши­те – считаю, хулиганство несовместимо с моральным обликом.
1 2 3 4 5 6