Он хотел отравиться. Еле откачали.
Мы смотрим друг другу прямо в глаза.
Сережа – ее девятнадцатилетний сын. Его недавно выгнали из колледжа в Америке. Из школы в Англии его выгнали в прошлом году.
– Я только что оттуда, – очень серьезно говорит Чернова. – Не дай бог никому…
1
…Первый раз мой маньяк позвонил мне, когда я была в тренажерном зале. Редкий случай. Как потом выяснилось, гораздо более редкий, чем звонки маньяков.
Он попросил меня к телефону.
– Я вас слушаю! – почему-то игриво ответила я.
Это было еще то время, когда я не говорила нагло в трубку: «Нет, ее нет по этому телефону. Запишите номер ее директора. Ее зовут Регина», даже не пытаясь менять голос.
– А что вы делаете сегодня вечером? – без всякого выражения поинтересовались в трубке голосом, от которого потом еще целый год меня бросало в жар.
– Вечером? – Я глупо захихикала, вот что значит: спорт вырабатывает адреналин. Зачастую – излишний. – Ас кем я говорю?
– Ну… скажем так… я хотел бы прочитать вашу книгу. Где ее можно купить?
– Послушайте, вам надо позвонить в издательство. А вообще-то во всех магазинах… – Тренер уже кивал мне, стоя рядом с огромным тренажером, похожим на пыточный инструмент времен инквизиции.
– Но, я думаю, нам все равно придется с вами встретиться, – сказал голос.
– О! – вдруг оживилась я, как самая последняя дурочка. С тех пор в тренажерном зале я отключаю телефон. – Так, может быть, вы – маньяк?
– Маньяк? – Голос в трубке неожиданно повеселел. – Точно: маньяк.
– Знаете что, господин маньяк? Всего вам доброго.
– А я вам этого не пожелаю…
Я бросила трубку. «Идиот какой-то», – уговаривала я себя. Но на душе было тоскливо и тревожно. Как в детстве, когда маму вызывали в школу. Когда ты не догадываешься, что будет, но одно знаешь наверняка: точно ничего хорошего.
– One! Two! Three! – скандирует моя эпиля-торша, громко, бодро, с улыбкой старшей пионервожатой. Она работала эпиляторшей в Варшаве, потом – в Лос-Анджелесе, теперь – у нас.
Она так кричит, что кричать самой уже нет смысла.
– One! Two! Three! – Рывок. Улыбка. – Fashion is a lifestyle! One! Two! Three!
Интересно, если с утра по сто раз слушать: «Fashion is a lifestyle!» – это как-то отразится на поведении в течение дня?
После эпиляции нельзя принимать ванну. Зачем же я ее налила? Да еще высыпала туда полкоробки соли из Лондона, из «Halkin Hotel»?
– One! Two! Three! – Последний рывок, и я снова могу надеть мини-юбку.
Очень удобно: моя эпиляторша делает еще и маникюр. Я опустила пальцы в ванночку с теплой водой.
Зазвонил телефон. Номер моей подруги Кати Беру трубку мокрыми руками.
– Дома? – Мне ее голос показался каким-то неестественным. Я пристроила трубку на плече, отправляя пальцы обратно в тепло.
– Дома. Привет. У меня маникюр. Ты куда вчера пропала?
Всхлипывания, стоны, частые гудки.
Маникюрша вытирает мне правую руку, и я набираю номер Кати. Левая – в ванночке.
Я одновременно и слышу и вижу свою взлохмаченную, зареванную подругу. Слышу «алле» в трубке, вижу – в дверях моей ванной.
– Катя! Бедная моя! Что случилось?
Подушка под мышкой, слезы, запах перегара.
Катя еще не ложилась со вчерашнего вечера.
– Я не хочу жить, понимаешь? Я не могу жить! Ты знаешь, что это такое, когда не хочешь жить?
С Катей это уже неделю. Неделю она ложится в десять утра; встает в три; рыдает в телефонную трубку; заезжает за кем-нибудь из подруг; ужин в ресторане – шампанское, смех, хорошее настроение, иногда – угрозы в адрес того, с кем рассталась неделю назад. Потом – зажигательные танцы в клубе или неистовые песни в караоке. Потом – истерика. Слезы. Вырывание волос.
От нее ушел муж.
– Каким цветом красить?
Я выбирала между красным и бежевым.
– Я умру! Я больше не могу так! Я не выдержу!
– Беж, please.
Она сжимала подушку, и ее слезы капали на ткань и становились невидимыми, словно растворяясь в ней. Казалось, что подушка уже вся пропитана и Катиными слезами, и Катиным горем; хотелось жалеть и Катю, и подушку, и маникюршу, которая очень трогательно, по-американски делала вид, что все – okay.
– Ты же моя подруга! Помоги мне! Я не могу, не могу, понимаешь?
– Я понимаю, Кать…
– Я отравлюсь! Дай мне таблетки! Я нажрусь таблеток и сдохну! И мне будет хорошо!
Я дула на свои накрашенные ногти, чтобы они быстрее высохли.
– Хорошо. Я сделаю все, как ты хочешь. Но с одним условием.
Катя смотрела на меня, часто хлопая ресницами. Подушка лежала на полу рядом с ней.
– Ты сейчас – в муку. И можешь говорить, все что угодно…
– Это не важно, я…
– Важно. Давай так: ты принимаешь ванну, кстати, она уже готова, трезвеешь, и, если после этого твое решение не поменяется, я дам тебе все таблетки, которые есть в моем доме. Договорились?
Катя тяжело поднялась с пола. Расстегнула рубашку.
Я протянула эпиляторше деньги.
– Thank you. – Голливудская улыбка.
– Okay. I'll call you. – Я проводила ее до двери.
Катя неуклюже поменялась местами с водой. Теперь Катя была в ванне, а вода – на полу.
Я всегда немного завидовала Катиным волосам. Они были жесткие и крепкие. Если про людей говорят, что некоторые из них твердо стоят на ногах, то Катины волосы твердо сидели на голове.
Я намотала их на руку и потянула.
Катя замычала и взмахнула руками.
Я с силой пригнула ее голову, погрузив лицом в воду. Катя упиралась, брыкалась, я не отпускала. Я уже промокла насквозь. Она билась ногами о чугунные края ванны.
Я разжала руку.
– Ну, что? Сдохнуть хочешь? Хочешь?! Хочешь?!
Она хваталась за меня, а я снова окунала ее головой в воду.
– Хочешь? Хочешь? Сейчас сдохнешь!
Она кричала, билась. Я тоже кричала и не отпускала ее.
– Хочешь?
– Нет! Прошу тебя!
Потом я кутала ее в розовый плед. Она пила чай и тихонько всхлипывала. Она заснула у меня в гостевой. Как раз пришла Ира, моя домработница.
– Кате какое постелить? В желтый цветочек или то, с месяцем?
– Постели в цветочек.
Я так и сидела в гостиной, со своей чашкой чая. Рассматривала свежий маникюр. Лак вроде не смазался.
Ира уселась напротив меня.
– Ну, что тут у вас происходит?
Ира приходила ко мне каждый день. Убиралась, готовила, стирала вещи. Лучше бы она этого всего не делала.
За Ирой ухаживал следователь. Николай. Еще у нее были какие-то Юра и Сергей.
– Ничего не происходит. Все нормально.
– Нормально? – возмутилась Ира. – Да разве же это нормально?
– A y тебя что? – я предпочла сменить тему.
– Я своего отшила!
Я даже не пыталась продемонстрировать заинтересованность. Продолжение последует в любом случае.
– Ушел вчера в баню. Представляете?
Я смотрела на нее молча, не кивая и не поддакивая. Вчера она постирала черные брюки, которые можно было только чистить.
– Пришел часа через четыре, с тортиком! Представляете?
Надо вытащить из корзины с грязным бельем белую кофту на пуговицах. А то она ее тоже постирает.
– С половиной, то есть, тортика А?! Это какой же нормальный мужик, да еще следователь, будет в бане тортики есть? Представляете?
– Не представляю, – согласилась я.
– И я тоже! Значит, что? Значит – с девками был! Представляете?
– Представляю. Там полная ванная воды, посмотришь, ладно?
– Ладно. А на ужин что?
Я зашла к Кате. Она спала, с головой накрывшись одеялом. Наверное, спала.
Кате было 40. Она счастливая. В 40 лет она все еще надеялась умереть от любви.
Почти час я перебирала лекарства в домашней аптечке. Половина – просрочена. Половина – неизвестного мне назначения. Это то, что я привожу из Европы. А потом забываю. Я вообще много чего привожу из Европы: зубную пасту, шампуни, кремы, сыры, копчености, конфеты. Все это почему-то сильно отличается от того, что продается у нас. И лекарства в том числе. Я вообще не уверена, получилось бы у Кати отравиться нашими лекарствами? Хотя нашими, скорее всего, получилось бы.
Жалко, Алик улетел.
Алик -• это наш товарищ. Он – гей.
Когда Ира работает, лучше уходить. Вернее, лучше уходить еще «до».
– Приготовлю на ужин кролика! – крикнула Ира мне вдогонку.
– Не надо. Я сама приготовлю.
– Да где вам! Забудете!
Жалко кролика.
Я достала из машины солнцезащитные очки. Ира будет убираться часа четыре. Максимум – четыре с половиной. Можно поехать в Москву.
Солнце осенью похоже на планы после тридцати: светят, но не греют.
Можно заняться делами: съездить к косметологу или выкупить юбку, которую я отложила еще три дня назад.
Моя соседка Чернова встретила меня с мокрой головой и в махровом халате.
– Ты одна? – поинтересовалась я, имея в виду ее мужа.
Потому что ее кудрявого девятнадцатилетнего сына дома все равно никогда не было. Его выгнали из американского колледжа, и теперь он ждал следующего сентября, чтобы поступить в МГИМО.
Мне нравилось бывать у них дома. У них огромное натуральное хозяйство. За домом – огород и куры. Специально нанятые люди выращивают овощи.
Чернова – мулатка. Ее папа был негр. Она его никогда не видела. Но говорила, что, наверное, он похож на ее мужа. Ее муле – тучный голубоглазый мужчина, – слыша это, снисходительно улыбался.
По утрам у них во дворе поют петухи. Даже у меня слышно. Я сначала просыпалась, думала – галлюцинации. Слуховые. Потом все привыкли.
И Чернов-муж каждое утро получал на завтрак свежие яйца. И говорил о том, что пора завести козу.
У них в семье все было взаимно: и увлечения, и неверность.
Они прожили в браке 20 долгих лет, познакомившись еще в школе.
Темнокожая пионерка выгодно отличалась от своих субтильных одноклассниц. Формами, зубами и пластикой. Что конкретно из этих трех достоинств поразило будущего олигарха Чернова – неизвестно. Но он униженно носил за ней ее портфель и отзывался на имя Че Гевара.
Долгими эти 20 лет стали для них обоих.
Они грызли время, как мыши: по краям, не чувствуя вкуса. Но это устраивало и его, и ее.
– Алик долетел? – спросила Чернова.
Я сидела за барной стойкой, которая служила обеденным столом. За стойкой было два стула – ее и мужа. К тому, что сын снова дома, Чернова никак не могла привыкнуть.
– Пока не звонил. У меня Катька с утра сидит. Сейчас отсыпается.
– Как она?
– Так же.
– Вот подонок! Прямо зарезать его тупым ножом!
– В глаз!
– Ей уже лет-то… Не девочка.
– Мы уже все не девочки.
– Так-так-так! Упаднические мысли бросить!
– А давай я тебе на день рождения козу подарю?
– Козу? – Чернова задумалась. – Нет. Молоко пить придется, а оно калорийное. Я опять на килограмм поправилась.
– Я тоже.
– По тебе не видно.
– По тебе тоже.
– У меня живот.
– И у меня живот.
– У тебя телефон. – Чернова включила фен.
– Алло.
– Это редактор из издательства. Здравствуйте.
Я кивнула Черновой, волосы которой стояли дыбом под струей из фена, и выскочила на улицу.
– Да, я вас слушаю. – Когда я волнуюсь, я всегда говорю как провинившаяся первоклашка.
– Как ваше отчество?..
– Не важно, можно просто…
– Я прочитала вашу рукопись, и она мне понравилась. Мы могли бы издать ее.
– Ничего себе… – проговорила я.
– Да! Но мне было бы интересно узнать что-нибудь о вас. Сколько вам лет, чем занимаетесь? Писали ли раньше что-нибудь?
– Мне тридцать лет. Я домохозяйка. Я давно ничего не писала и ничем не занимаюсь. Год назад развелась. У меня сын.
– Какое у вас образование?
– Филфак МГУ.
Мы договорились, что я приеду к ним завтра в Москву. Со мной познакомится издатель.
– Чего это вы такая довольная? – спросила Ира. Она разрезала кости кролика электрическим ножом. Ира подарила мне этот нож на Новый год.
– Ты знаешь, я написала книжку…
– Зачем? – удивилась Ира. Не выключая нож.
– Не знаю. Просто захотелось. И она понравилась редактору! Они хотят ее напечатать!
– А деньги за это платят?
– Деньги платят за то, чтобы ты кролика вкусно приготовила, а не за то, чтобы ты из его костей фарш делала. Выключи нож.
– Я буду говорить, что работаю у писательницы, представляете?
Я решила сама потушить кролика.
– Ну, хоть сколько-нибудь платят? – допытывалась Ира.
– Да не особо там платят… это другое. Я написала книгу, и она кому-то понравилась. Понимаешь?
– Вот если бы платили, я бы тоже могла написать.
– Про что?
– Да хоть про вас!
Кролик не получился.
Он вонял несвежей рыбой, и я обреченно вдыхала его аромат, пытаясь к нему привыкнуть.
Это был ужин для моей мамы.
Сегодня вечером она привезет из Ялты моего шестилетнего сына.
2
Посмотрела телевизор.
Рассказывали про то, что в рамках кампании по борьбе с курением меняется дизайн сигаретных пачек. Сигареты теперь будут продаваться в коробке, похожей на гробик. Намек на скорую смерть.
Я подумала, что тогда надо поменять и дизайн автомобилей. И конечно же самолетов. И некоторая еда в супермаркетах тоже должна продаваться в гробиках. И дома, в которых живем. Гробик на колесах. Гробик с пропеллером. Со сроком хранения и показателем калорийности. Гробик с кухней и телевизором. И, собственно, сам гробик: гробик-переноска.
Я думала об этом, заходя в супермаркет. Тележка – гробик.
Я складывала в него продукты с полок.
Гробик – шапочка на голове кассирши.
– За телефон можно заплатить? – спросила я.
– Можно! – голос с того света. Из-под гробика-шапки.
Человек за мной – удивительно знакомое лицо.
Как будто эти глаза уже на меня смотрели.
Точно! Он – с телевидения. Аналитическая программа, которую закрыли почти сразу после выборов. Следом за ним написали заявления об уходе почти полканала. Нашумевшая история.
– Номер телефона?
Гробик – телевидение.
Я продиктовала свой номер. Протянула деньги.
Переложила пакеты снова в гробик-тележку.
Потом в гробик-машину. Джип.
Зазвонил телефон. Номер не определен.
Я ехала мимо вереницы таких же, как у меня, гробиков на колесах.
– Девушка! – незнакомый голос. – Вы пакет забыли! В супермаркете!
– Что? – не поняла я.
Зажав телефон между ухом и плечом, я включила дворники. Пошел дождь.
– Пакет в супермаркете. Вы сейчас где?
– Я? Я отъехала… – Я не стала ему рассказывать про гробик, в котором уютно ехала домой. – А вы кто? – поинтересовалась я довольно агрессивно.
– Да я никто. Я просто пакет ваш забрал. Думал – догоню…
– А откуда вы телефон-то мой узнали?
– Да вы же номер свой сказали кассирше, а у меня память профессиональная. Вы где?
– Да я… домой уже… – Я пыталась понять: это звонит ведущий? Нет, вряд ли.
– Вы на какой машине?
– Джип… зеленый…
– Так я за вами, оказывается, еду!
Я увидела его в зеркало.
Остановитесь, я вам пакет отдам.
Я остановилась почти посередине дороги. У меня никогда не было проблем с парковкой.
– Здравствуйте, – он улыбался. – Меня зовут Александр.
Ведущий.
– А я знаю, – я тоже улыбнулась. И забрала пакет в открытое окно.
– А у вас зонтик есть?
– Я не люблю зонтики, – сказала я.
И почему-то подумала: если идти вдвоем под двумя зонтиками, взявшись за руки, дождь будет капать? На руки? Или нет?
– До свидания, – сказала я. – И спасибо.
И нажала на кнопку стеклоподъемника.
Дождь хлестал по стеклу, оно плавно поднималось, а лицо ведущего, наоборот, постепенно тонуло и исчезло окончательно, когда мое окно закрылось.
Когда я подъехала к дому, дождь уже закончился.
Как мило: в одном из пакетов оказались чипсы и банка сардин в томатном соусе. И еще тертый пармезан. Никогда не покупала ничего подобного.
За пармезан – спасибо.
А чипсы я не ем. Жизненные принципы не позволяют.
Сардины попробовала. Вкусно.
Съела полбанки и открыла пакет с чипсами.
Доела и то и другое.
Почувствовала себя телеведущей. Опальной.
Ай да Пушкин! Ай да сукин сын! Тоже, кстати сказать, Александр Вот так, значит, телеведущие сейчас с девушками знакомятся.
Я посмотрела на телефон – звонков не было.
Вспомнила его улыбку. И как он тонул. Достойно. Как капитан подводной лодки, который остался на корме. А лодка погружалась в море. Я где-то в кино видела.
Сытая улыбка не сходила с моего лица.
Я вышла на улицу. Странно, дождь прошел, а не холодно. Даже наоборот.
Я посмотрела в небо.
Лучше всего умереть как птица – на лету. Замерзнуть. И падать, продолжая полет.
Самолет Алика потерпел аварию. Они совершили экстренную посадку прямо на воду. Самолет летел из Гватемалы в Москву.
Он спускался по надувному трапу, сняв свои начищенные лайковые ботиночки. Вместо того чтобы ужинать в «Аисте» с друзьями.
Может быть, даже он потерял их. Ботиночки.
По «Муз-ТВ» показывали рейтинг туалетов в ресторанах. На первом месте – туалет с прозрачной перегородкой между мужским и женским. На четвертом – туалет с ванной. В ванне плавали рыбки.
Телеведущий не звонил.
Может быть, он вовсе и не знакомился со мной? Может быть, я действительно оставила пакет в супермаркете, а он по-честному хотел его мне вернуть? И случайно передал свои чипсы? Свои, наверняка любимые, чипсы!
Кажется, я покупала шампунь. В моих сумках его не было.
Зазвонил телефон. Странной, дребезжащей мелодией, как будто жаловался.
Мой телефон исхитрялся сам каким-то неведомым науке и технике способом менять звонок.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Casual-2: Пляска головой и ногами'
1 2 3
Мы смотрим друг другу прямо в глаза.
Сережа – ее девятнадцатилетний сын. Его недавно выгнали из колледжа в Америке. Из школы в Англии его выгнали в прошлом году.
– Я только что оттуда, – очень серьезно говорит Чернова. – Не дай бог никому…
1
…Первый раз мой маньяк позвонил мне, когда я была в тренажерном зале. Редкий случай. Как потом выяснилось, гораздо более редкий, чем звонки маньяков.
Он попросил меня к телефону.
– Я вас слушаю! – почему-то игриво ответила я.
Это было еще то время, когда я не говорила нагло в трубку: «Нет, ее нет по этому телефону. Запишите номер ее директора. Ее зовут Регина», даже не пытаясь менять голос.
– А что вы делаете сегодня вечером? – без всякого выражения поинтересовались в трубке голосом, от которого потом еще целый год меня бросало в жар.
– Вечером? – Я глупо захихикала, вот что значит: спорт вырабатывает адреналин. Зачастую – излишний. – Ас кем я говорю?
– Ну… скажем так… я хотел бы прочитать вашу книгу. Где ее можно купить?
– Послушайте, вам надо позвонить в издательство. А вообще-то во всех магазинах… – Тренер уже кивал мне, стоя рядом с огромным тренажером, похожим на пыточный инструмент времен инквизиции.
– Но, я думаю, нам все равно придется с вами встретиться, – сказал голос.
– О! – вдруг оживилась я, как самая последняя дурочка. С тех пор в тренажерном зале я отключаю телефон. – Так, может быть, вы – маньяк?
– Маньяк? – Голос в трубке неожиданно повеселел. – Точно: маньяк.
– Знаете что, господин маньяк? Всего вам доброго.
– А я вам этого не пожелаю…
Я бросила трубку. «Идиот какой-то», – уговаривала я себя. Но на душе было тоскливо и тревожно. Как в детстве, когда маму вызывали в школу. Когда ты не догадываешься, что будет, но одно знаешь наверняка: точно ничего хорошего.
– One! Two! Three! – скандирует моя эпиля-торша, громко, бодро, с улыбкой старшей пионервожатой. Она работала эпиляторшей в Варшаве, потом – в Лос-Анджелесе, теперь – у нас.
Она так кричит, что кричать самой уже нет смысла.
– One! Two! Three! – Рывок. Улыбка. – Fashion is a lifestyle! One! Two! Three!
Интересно, если с утра по сто раз слушать: «Fashion is a lifestyle!» – это как-то отразится на поведении в течение дня?
После эпиляции нельзя принимать ванну. Зачем же я ее налила? Да еще высыпала туда полкоробки соли из Лондона, из «Halkin Hotel»?
– One! Two! Three! – Последний рывок, и я снова могу надеть мини-юбку.
Очень удобно: моя эпиляторша делает еще и маникюр. Я опустила пальцы в ванночку с теплой водой.
Зазвонил телефон. Номер моей подруги Кати Беру трубку мокрыми руками.
– Дома? – Мне ее голос показался каким-то неестественным. Я пристроила трубку на плече, отправляя пальцы обратно в тепло.
– Дома. Привет. У меня маникюр. Ты куда вчера пропала?
Всхлипывания, стоны, частые гудки.
Маникюрша вытирает мне правую руку, и я набираю номер Кати. Левая – в ванночке.
Я одновременно и слышу и вижу свою взлохмаченную, зареванную подругу. Слышу «алле» в трубке, вижу – в дверях моей ванной.
– Катя! Бедная моя! Что случилось?
Подушка под мышкой, слезы, запах перегара.
Катя еще не ложилась со вчерашнего вечера.
– Я не хочу жить, понимаешь? Я не могу жить! Ты знаешь, что это такое, когда не хочешь жить?
С Катей это уже неделю. Неделю она ложится в десять утра; встает в три; рыдает в телефонную трубку; заезжает за кем-нибудь из подруг; ужин в ресторане – шампанское, смех, хорошее настроение, иногда – угрозы в адрес того, с кем рассталась неделю назад. Потом – зажигательные танцы в клубе или неистовые песни в караоке. Потом – истерика. Слезы. Вырывание волос.
От нее ушел муж.
– Каким цветом красить?
Я выбирала между красным и бежевым.
– Я умру! Я больше не могу так! Я не выдержу!
– Беж, please.
Она сжимала подушку, и ее слезы капали на ткань и становились невидимыми, словно растворяясь в ней. Казалось, что подушка уже вся пропитана и Катиными слезами, и Катиным горем; хотелось жалеть и Катю, и подушку, и маникюршу, которая очень трогательно, по-американски делала вид, что все – okay.
– Ты же моя подруга! Помоги мне! Я не могу, не могу, понимаешь?
– Я понимаю, Кать…
– Я отравлюсь! Дай мне таблетки! Я нажрусь таблеток и сдохну! И мне будет хорошо!
Я дула на свои накрашенные ногти, чтобы они быстрее высохли.
– Хорошо. Я сделаю все, как ты хочешь. Но с одним условием.
Катя смотрела на меня, часто хлопая ресницами. Подушка лежала на полу рядом с ней.
– Ты сейчас – в муку. И можешь говорить, все что угодно…
– Это не важно, я…
– Важно. Давай так: ты принимаешь ванну, кстати, она уже готова, трезвеешь, и, если после этого твое решение не поменяется, я дам тебе все таблетки, которые есть в моем доме. Договорились?
Катя тяжело поднялась с пола. Расстегнула рубашку.
Я протянула эпиляторше деньги.
– Thank you. – Голливудская улыбка.
– Okay. I'll call you. – Я проводила ее до двери.
Катя неуклюже поменялась местами с водой. Теперь Катя была в ванне, а вода – на полу.
Я всегда немного завидовала Катиным волосам. Они были жесткие и крепкие. Если про людей говорят, что некоторые из них твердо стоят на ногах, то Катины волосы твердо сидели на голове.
Я намотала их на руку и потянула.
Катя замычала и взмахнула руками.
Я с силой пригнула ее голову, погрузив лицом в воду. Катя упиралась, брыкалась, я не отпускала. Я уже промокла насквозь. Она билась ногами о чугунные края ванны.
Я разжала руку.
– Ну, что? Сдохнуть хочешь? Хочешь?! Хочешь?!
Она хваталась за меня, а я снова окунала ее головой в воду.
– Хочешь? Хочешь? Сейчас сдохнешь!
Она кричала, билась. Я тоже кричала и не отпускала ее.
– Хочешь?
– Нет! Прошу тебя!
Потом я кутала ее в розовый плед. Она пила чай и тихонько всхлипывала. Она заснула у меня в гостевой. Как раз пришла Ира, моя домработница.
– Кате какое постелить? В желтый цветочек или то, с месяцем?
– Постели в цветочек.
Я так и сидела в гостиной, со своей чашкой чая. Рассматривала свежий маникюр. Лак вроде не смазался.
Ира уселась напротив меня.
– Ну, что тут у вас происходит?
Ира приходила ко мне каждый день. Убиралась, готовила, стирала вещи. Лучше бы она этого всего не делала.
За Ирой ухаживал следователь. Николай. Еще у нее были какие-то Юра и Сергей.
– Ничего не происходит. Все нормально.
– Нормально? – возмутилась Ира. – Да разве же это нормально?
– A y тебя что? – я предпочла сменить тему.
– Я своего отшила!
Я даже не пыталась продемонстрировать заинтересованность. Продолжение последует в любом случае.
– Ушел вчера в баню. Представляете?
Я смотрела на нее молча, не кивая и не поддакивая. Вчера она постирала черные брюки, которые можно было только чистить.
– Пришел часа через четыре, с тортиком! Представляете?
Надо вытащить из корзины с грязным бельем белую кофту на пуговицах. А то она ее тоже постирает.
– С половиной, то есть, тортика А?! Это какой же нормальный мужик, да еще следователь, будет в бане тортики есть? Представляете?
– Не представляю, – согласилась я.
– И я тоже! Значит, что? Значит – с девками был! Представляете?
– Представляю. Там полная ванная воды, посмотришь, ладно?
– Ладно. А на ужин что?
Я зашла к Кате. Она спала, с головой накрывшись одеялом. Наверное, спала.
Кате было 40. Она счастливая. В 40 лет она все еще надеялась умереть от любви.
Почти час я перебирала лекарства в домашней аптечке. Половина – просрочена. Половина – неизвестного мне назначения. Это то, что я привожу из Европы. А потом забываю. Я вообще много чего привожу из Европы: зубную пасту, шампуни, кремы, сыры, копчености, конфеты. Все это почему-то сильно отличается от того, что продается у нас. И лекарства в том числе. Я вообще не уверена, получилось бы у Кати отравиться нашими лекарствами? Хотя нашими, скорее всего, получилось бы.
Жалко, Алик улетел.
Алик -• это наш товарищ. Он – гей.
Когда Ира работает, лучше уходить. Вернее, лучше уходить еще «до».
– Приготовлю на ужин кролика! – крикнула Ира мне вдогонку.
– Не надо. Я сама приготовлю.
– Да где вам! Забудете!
Жалко кролика.
Я достала из машины солнцезащитные очки. Ира будет убираться часа четыре. Максимум – четыре с половиной. Можно поехать в Москву.
Солнце осенью похоже на планы после тридцати: светят, но не греют.
Можно заняться делами: съездить к косметологу или выкупить юбку, которую я отложила еще три дня назад.
Моя соседка Чернова встретила меня с мокрой головой и в махровом халате.
– Ты одна? – поинтересовалась я, имея в виду ее мужа.
Потому что ее кудрявого девятнадцатилетнего сына дома все равно никогда не было. Его выгнали из американского колледжа, и теперь он ждал следующего сентября, чтобы поступить в МГИМО.
Мне нравилось бывать у них дома. У них огромное натуральное хозяйство. За домом – огород и куры. Специально нанятые люди выращивают овощи.
Чернова – мулатка. Ее папа был негр. Она его никогда не видела. Но говорила, что, наверное, он похож на ее мужа. Ее муле – тучный голубоглазый мужчина, – слыша это, снисходительно улыбался.
По утрам у них во дворе поют петухи. Даже у меня слышно. Я сначала просыпалась, думала – галлюцинации. Слуховые. Потом все привыкли.
И Чернов-муж каждое утро получал на завтрак свежие яйца. И говорил о том, что пора завести козу.
У них в семье все было взаимно: и увлечения, и неверность.
Они прожили в браке 20 долгих лет, познакомившись еще в школе.
Темнокожая пионерка выгодно отличалась от своих субтильных одноклассниц. Формами, зубами и пластикой. Что конкретно из этих трех достоинств поразило будущего олигарха Чернова – неизвестно. Но он униженно носил за ней ее портфель и отзывался на имя Че Гевара.
Долгими эти 20 лет стали для них обоих.
Они грызли время, как мыши: по краям, не чувствуя вкуса. Но это устраивало и его, и ее.
– Алик долетел? – спросила Чернова.
Я сидела за барной стойкой, которая служила обеденным столом. За стойкой было два стула – ее и мужа. К тому, что сын снова дома, Чернова никак не могла привыкнуть.
– Пока не звонил. У меня Катька с утра сидит. Сейчас отсыпается.
– Как она?
– Так же.
– Вот подонок! Прямо зарезать его тупым ножом!
– В глаз!
– Ей уже лет-то… Не девочка.
– Мы уже все не девочки.
– Так-так-так! Упаднические мысли бросить!
– А давай я тебе на день рождения козу подарю?
– Козу? – Чернова задумалась. – Нет. Молоко пить придется, а оно калорийное. Я опять на килограмм поправилась.
– Я тоже.
– По тебе не видно.
– По тебе тоже.
– У меня живот.
– И у меня живот.
– У тебя телефон. – Чернова включила фен.
– Алло.
– Это редактор из издательства. Здравствуйте.
Я кивнула Черновой, волосы которой стояли дыбом под струей из фена, и выскочила на улицу.
– Да, я вас слушаю. – Когда я волнуюсь, я всегда говорю как провинившаяся первоклашка.
– Как ваше отчество?..
– Не важно, можно просто…
– Я прочитала вашу рукопись, и она мне понравилась. Мы могли бы издать ее.
– Ничего себе… – проговорила я.
– Да! Но мне было бы интересно узнать что-нибудь о вас. Сколько вам лет, чем занимаетесь? Писали ли раньше что-нибудь?
– Мне тридцать лет. Я домохозяйка. Я давно ничего не писала и ничем не занимаюсь. Год назад развелась. У меня сын.
– Какое у вас образование?
– Филфак МГУ.
Мы договорились, что я приеду к ним завтра в Москву. Со мной познакомится издатель.
– Чего это вы такая довольная? – спросила Ира. Она разрезала кости кролика электрическим ножом. Ира подарила мне этот нож на Новый год.
– Ты знаешь, я написала книжку…
– Зачем? – удивилась Ира. Не выключая нож.
– Не знаю. Просто захотелось. И она понравилась редактору! Они хотят ее напечатать!
– А деньги за это платят?
– Деньги платят за то, чтобы ты кролика вкусно приготовила, а не за то, чтобы ты из его костей фарш делала. Выключи нож.
– Я буду говорить, что работаю у писательницы, представляете?
Я решила сама потушить кролика.
– Ну, хоть сколько-нибудь платят? – допытывалась Ира.
– Да не особо там платят… это другое. Я написала книгу, и она кому-то понравилась. Понимаешь?
– Вот если бы платили, я бы тоже могла написать.
– Про что?
– Да хоть про вас!
Кролик не получился.
Он вонял несвежей рыбой, и я обреченно вдыхала его аромат, пытаясь к нему привыкнуть.
Это был ужин для моей мамы.
Сегодня вечером она привезет из Ялты моего шестилетнего сына.
2
Посмотрела телевизор.
Рассказывали про то, что в рамках кампании по борьбе с курением меняется дизайн сигаретных пачек. Сигареты теперь будут продаваться в коробке, похожей на гробик. Намек на скорую смерть.
Я подумала, что тогда надо поменять и дизайн автомобилей. И конечно же самолетов. И некоторая еда в супермаркетах тоже должна продаваться в гробиках. И дома, в которых живем. Гробик на колесах. Гробик с пропеллером. Со сроком хранения и показателем калорийности. Гробик с кухней и телевизором. И, собственно, сам гробик: гробик-переноска.
Я думала об этом, заходя в супермаркет. Тележка – гробик.
Я складывала в него продукты с полок.
Гробик – шапочка на голове кассирши.
– За телефон можно заплатить? – спросила я.
– Можно! – голос с того света. Из-под гробика-шапки.
Человек за мной – удивительно знакомое лицо.
Как будто эти глаза уже на меня смотрели.
Точно! Он – с телевидения. Аналитическая программа, которую закрыли почти сразу после выборов. Следом за ним написали заявления об уходе почти полканала. Нашумевшая история.
– Номер телефона?
Гробик – телевидение.
Я продиктовала свой номер. Протянула деньги.
Переложила пакеты снова в гробик-тележку.
Потом в гробик-машину. Джип.
Зазвонил телефон. Номер не определен.
Я ехала мимо вереницы таких же, как у меня, гробиков на колесах.
– Девушка! – незнакомый голос. – Вы пакет забыли! В супермаркете!
– Что? – не поняла я.
Зажав телефон между ухом и плечом, я включила дворники. Пошел дождь.
– Пакет в супермаркете. Вы сейчас где?
– Я? Я отъехала… – Я не стала ему рассказывать про гробик, в котором уютно ехала домой. – А вы кто? – поинтересовалась я довольно агрессивно.
– Да я никто. Я просто пакет ваш забрал. Думал – догоню…
– А откуда вы телефон-то мой узнали?
– Да вы же номер свой сказали кассирше, а у меня память профессиональная. Вы где?
– Да я… домой уже… – Я пыталась понять: это звонит ведущий? Нет, вряд ли.
– Вы на какой машине?
– Джип… зеленый…
– Так я за вами, оказывается, еду!
Я увидела его в зеркало.
Остановитесь, я вам пакет отдам.
Я остановилась почти посередине дороги. У меня никогда не было проблем с парковкой.
– Здравствуйте, – он улыбался. – Меня зовут Александр.
Ведущий.
– А я знаю, – я тоже улыбнулась. И забрала пакет в открытое окно.
– А у вас зонтик есть?
– Я не люблю зонтики, – сказала я.
И почему-то подумала: если идти вдвоем под двумя зонтиками, взявшись за руки, дождь будет капать? На руки? Или нет?
– До свидания, – сказала я. – И спасибо.
И нажала на кнопку стеклоподъемника.
Дождь хлестал по стеклу, оно плавно поднималось, а лицо ведущего, наоборот, постепенно тонуло и исчезло окончательно, когда мое окно закрылось.
Когда я подъехала к дому, дождь уже закончился.
Как мило: в одном из пакетов оказались чипсы и банка сардин в томатном соусе. И еще тертый пармезан. Никогда не покупала ничего подобного.
За пармезан – спасибо.
А чипсы я не ем. Жизненные принципы не позволяют.
Сардины попробовала. Вкусно.
Съела полбанки и открыла пакет с чипсами.
Доела и то и другое.
Почувствовала себя телеведущей. Опальной.
Ай да Пушкин! Ай да сукин сын! Тоже, кстати сказать, Александр Вот так, значит, телеведущие сейчас с девушками знакомятся.
Я посмотрела на телефон – звонков не было.
Вспомнила его улыбку. И как он тонул. Достойно. Как капитан подводной лодки, который остался на корме. А лодка погружалась в море. Я где-то в кино видела.
Сытая улыбка не сходила с моего лица.
Я вышла на улицу. Странно, дождь прошел, а не холодно. Даже наоборот.
Я посмотрела в небо.
Лучше всего умереть как птица – на лету. Замерзнуть. И падать, продолжая полет.
Самолет Алика потерпел аварию. Они совершили экстренную посадку прямо на воду. Самолет летел из Гватемалы в Москву.
Он спускался по надувному трапу, сняв свои начищенные лайковые ботиночки. Вместо того чтобы ужинать в «Аисте» с друзьями.
Может быть, даже он потерял их. Ботиночки.
По «Муз-ТВ» показывали рейтинг туалетов в ресторанах. На первом месте – туалет с прозрачной перегородкой между мужским и женским. На четвертом – туалет с ванной. В ванне плавали рыбки.
Телеведущий не звонил.
Может быть, он вовсе и не знакомился со мной? Может быть, я действительно оставила пакет в супермаркете, а он по-честному хотел его мне вернуть? И случайно передал свои чипсы? Свои, наверняка любимые, чипсы!
Кажется, я покупала шампунь. В моих сумках его не было.
Зазвонил телефон. Странной, дребезжащей мелодией, как будто жаловался.
Мой телефон исхитрялся сам каким-то неведомым науке и технике способом менять звонок.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Casual-2: Пляска головой и ногами'
1 2 3