Потом высоко занес булаву, со всей силой обрушил ее на коленную чашечку и раздробил кость, смешав кусочки разорванной ткани брюк с кашей из крови и хряща. Миколас пронзительно взвыл и потерял сознание. Еще одним ударом Бехайм размозжил второе колено и сел, терпеливо ожидая, когда тот очнется. Он видел, как Александра опустилась на колени рядом с детьми, кажется пытаясь кому-то из них помочь. Наконец Миколас пошевелился. Веки его задергались и поднялись. Глаза уставились на Бехайма.
– А теперь я тебе расскажу историю, – сказал Бехайм, отвернув булавой от себя физиономию Миколаса, чтобы тот не смог прибегнуть к силе своего взгляда. – Не так давно в Париже объявился маньяк, он собственноручно убил четырех женщин. Между прочим, очень на тебя похож был. Потрясающий образчик физической силы, просто нечеловеческой. Это видно было по тем зверствам, что он творил с телами своих жертв. Слал нам письма, смеялся над нами, куражился – а ну-ка, мол, выловите меня. Хвастался, что укокошит любого, кто посмеет к нему приблизиться. Писал стишки о том, какие мы тупицы, и отправлял в газеты. В конце концов, мы выяснили, кто это, но жил он на улице, прятался в сточных трубах, во всяких темных углах и там своей силой мог подчинить кого угодно, так что вытащить его на белый свет было нелегкой задачей. Но вот однажды ночью нам все-таки удалось устроить ему ловушку на Монпарнасе, и мы загнали его на крыши.
К нему подошла Александра и заговорила было, но он поднял руку.
– Я недолго, – сказал он. – Уже почти закончил.
Миколас попытался повернуть голову и посмотреть на Александру, но Бехайм еще раз крепко ткнул его булавой.
– Дома в этой части Монпарнаса жмутся друг к другу, – продолжал он. – Узкие улочки – взрослый человек едва протиснется. А на крышах – целая отдельная страна: тут и там торчат верхушки, коньки, скаты крутые, с черепицей, ногам скользко даже в сухую погоду. Опасное место для охоты на такое чудовище, как наш маньяк. Мы знали, что ему от нас не уйти. Оцепили несколько кварталов. Рано или поздно мы должны были поймать его – на улицах или на крышах. Но нас беспокоило вот что. Во-первых, нам не хотелось, чтобы пострадало много народу. Если бы мы бросили большие силы на крыши, маньяк почти наверняка убил бы нескольких человек. Выскочил бы из какой-нибудь дыры, вспорол бы жертве живот или сбросил ее вниз. Требовалась крайняя осторожность. В то же время нужно было действовать быстро – нам было ясно, что, если мы скоро не схватим его, он ворвется к кому-нибудь в дом и учинит там резню. Мы, конечно же, постарались вывести людей из домов, но была поздняя ночь, и на это потребовалось бы много времени и труда. Надеяться, что мы успеем сделать это до того, как маньяк куда-нибудь вломится, не приходилось. Тупиковое положение, правда? Казалось бы, по-хорошему из него не выкрутиться. – Бехайм слегка толкнул Миколаса булавой. – Интересно, что бы ты придумал? Наверное, спалил бы, к чертовой матери, всю округу. Видишь ли, такие, как ты, не умеют действовать, когда на них давят обстоятельства. Вы считаете, что в таких переделках у человека не остается сил, что из тех, кто, подобно мне, попадает в них, можно веревки вить, как из дураков. Но вы ошибаетесь. В таких обстоятельствах рождается военная хитрость, которой и можно прихлопнуть таких, как ты, кто полагается на упрямство и грубую силу.
Он заметил, что Александра не сводит с него глаз, и раздраженно сказал:
– В чем дело? Где дети?
– Оба мальчика мертвы, – монотонно произнесла она. – Девочка… может быть, выживет. Я отослала ее кое-куда. Она будет в хороших руках.
Он бросил взгляд на две белокурые фигуры, застывшие под окном. Их смерть, казалось, почти не имеет отношения к той ненависти, что он чувствовал к Миколасу, а если и усиливает ее, то совсем немного. Наверное, потому, что он давно похоронил свои чувства, подумал он. Но весть о том, что дети погибли, все же подействовала на него: она отбила у него охоту откровенничать с Миколасом, теперь ему не терпелось снова взяться за дело.
– Остальное рассказывать не буду, – сказал он Миколасу. – Впрочем, пожалуй, скажу, чем все кончилось. Мы не потеряли ни единого человека, и через десять минут после того, как я один вышел на крышу, маньяк покончил с собой.
Он склонился к Миколасу, поддерживая его голову булавой, и прошептал:
– Я тебя не боюсь. Хочу, чтобы ты за мной погонялся. Конечно, если ты настоящий мужчина. Если тебе достанет смелости встретиться со мной лицом к лицу, не прибегая к помощи братика. Уверен, тебе очень захочется превратить личное дело в войну с Агенорами, но подумай, по-мужски ли это. Честно говоря, я не очень-то верю, что ты способен на борьбу, если заранее не известно, что победишь ты. Ты трус и забияка. Задира, но не такой уж и страшный. Ты не сумел убить меня здесь, на твоей территории, ну а в других местах мне будет легче. Буду тебя ждать.
Он распрямился, бросил булаву – она легко и быстро покатилась по полу в дальний угол – и в сопровождении Александры оставил Миколаса наедине с его ненавистью и болью.
Они шли от серой залы по коридору. Александра, все время выжидающе смотревшая на него, наконец спросила:
– Мне расскажете?
– О чем?
– О том, что произошло на крышах Монпарнаса. С вами и маньяком. Мне не терпится узнать, какой вы нашли выход.
Где-то рядом часы пробили полночь. Издалека доносились испуганные крики, безумный смех, лязг металла, и когда эти звуки, мрачно отдаваясь в пустом пространстве, слились в одно целое, Бехайм снова почувствовал чуждость и безмерность всего, что его окружало. Несмотря на прелесть и открытость лица Александры, ему вдруг почудился хитроумный обман, несший в себе такую же угрозу и столь же непонятный, как тот, что сквозил из безглазого и безротого деревянного лица манекена-фехтовальщика. В ее зеленых глазах таинственно мелькали, вспыхивая, переменчивые токи. Не нужно ничего выдавать, подумал он, ни единым движением лица. Тут можно только притворяться. Он вдруг почувствовал крайнее изнеможение, словно яды возбуждения и усталости подорвали его последние силы. Ему хотелось отдохнуть, остановить вращение мыслей по их шатким орбитам.
– Нет, – ответил он ей. – Не сейчас.
ГЛАВА 9
Несколькими этажами ниже залы, в которой произошел бой с Миколасом, они обнаружили большую пустую комнату с белеными стенами, из углов лепного потолка которой глядели вниз гипсовые ангелы. Их серьезные, погруженные в созерцание лица, казалось, ручались за святую неприкосновенность пространства, за которым они надзирали. Обстановка состояла из двух мягких стульев, комода и кровати черного дерева, находившейся в самом плачевном состоянии: одна ножка была сломана, балдахин-шатер наполовину завалился. Большие размеры и какая-то болезненность конструкции – на фризе передней спинки было изображено сонмище перекошенных от боли лиц – придавали этому ложу сходство с погребальным кораблем. Они зажгли два фонаря, свисавшие с потолка, и комната осветилась бледным ровным пламенем. Комод сгодился как подпорка для покосившейся кровати, и теперь можно было расстелить матрац так, чтобы он не сползал. Бехайм сорвал с себя окровавленную рубашку, вытянулся и закрыл глаза. Александра же продолжала расхаживать по комнате, и, когда так прошло почти пять минут, Бехайм приподнялся, опершись на локоть, и спросил, что ее гложет.
– Ничего меня не гложет, – ответила она. – Просто мне немного не по себе. Мне всегда немного не по себе.
– Боитесь, вот-вот за нами придут де Чеги?
– Нет. – Она прислонилась к стене, спрятав за спину руки. – Они замыслят какие-нибудь козни, сплетут интригу, приготовят хитроумную ловушку, но в конце концов, когда дойдет до дела, а у них не будет полной уверенности в успехе, они потеряют голову и кинутся в стремительную атаку. Это в их духе. Они не способны действовать тонко.
– Вот поэтому-то их вполне можно подозревать.
– В убийстве Золотистой? – Она покачала головой. – Не думаю. На такое насилие они, конечно, способны. Но это конкретное преступление – не в их стиле. Тут, но крайней мере, требовалось что-то заранее спланировать. А они, как я уже сказала, обычно действуют экспромтом.
Бехайм рассматривал простыню, на которой лежал. Она была украшена изящным тисненым узором из шипов и роз – белое на белом.
– Я тут поразмыслил, – сказал он, – и пришел к выводу: так мне ничего не добиться. Я решил последовать вашему совету. Пробка от флакона – единственное имеющееся у меня косвенное свидетельство. Вы правы. У меня действительно нет выбора.
– Я знала – вы поймете, – глухо произнесла она.
– Вы сходите со мной в апартаменты Фелипе?
– Не могу, – сказала она. – Мне нельзя так рисковать. Если Фелипе застанет меня там, если обнаружит, что я вступила в игру против него, все погибло. Но вам, конечно, необходим спутник, который мог бы постоять у двери и предупредить об опасности. Да вы возьмите с собой служанку вашу. Жизель.
Ага, подумал он, вот оно – тут-то и нужно кое-что выяснить. Она вышла на главную тему, от которой будут зависеть все решения, связанные с Александрой.
– Что именно погибнет? – спросил он.
По ее лицу пробежала тень недовольства.
– Все, на что я рассчитываю.
– Власть?
Она поколебалась.
– Да, власть.
– Но ведь это не все.
Она кивнула.
– Мне не расскажете?
– Ничего особенного. Просто у меня есть кое-какие ожидания.
– И вы думаете, они сбудутся? Вы уверены, что я найду улики против Фелипе?
– Как я могу быть уверена? – Голос ее стал резким от раздражения, плечи напряглись, она сделала несколько шагов и встала у противоположной стены, спиной к ней.
На фоне беленой поверхности ярче стали рыжий оттенок ее волос, голубизна шелковой ночной рубашки, живой блеск глаз, словно откуда-то из белизны, из невыразительного белого неба явилась богиня.
– Значит, вы просто надеетесь на то, что Фелипе замешан? – спросил Бехайм.
Она снова кивнула.
Бехайм сел прямо, спиной к фризу из замученных лиц.
– А эти ваши ожидания… леди Долорес они случайно не касаются?
Ее щеки покрылись лихорадочным румянцем.
– Нет!
– Говорят, вы с ней очень сблизились.
– Сблизились! – злобно рассмеялась она. – Я бы не стала называть это так.
– А какое слово предпочли бы вы?
В ее горящих щеках прибавилось краски, он подумал: сейчас закричит; но она не открыла рта.
– Кажется, мои вопросы расстраивают вас.
– Меня расстраивает то, что вы как будто подозреваете меня.
– А чего бы вы хотели? Сами вы ничего не говорите.
Казалось, этот вопрос задел ее больше, чем другие. Она долго молчала, потом вернулась к кровати, села на край и провела пальцами но простыне.
– Фелипе просил меня помочь ему выяснить, что Долорес нужно от него, – сказала она. – Он ее подозревал. С тех самых пор, когда они стали любовниками.
– Зачем ему обращаться за помощью к вам? Между вами ведь давно все кончено. Разве нет?
Она откинула со щеки локон и устремила взгляд вверх, на одного из гипсовых ангелов, словно за советом. Глазам Бехайма предстала ее изящная шея, украшавшая ее голубая жилка, едва просвечивавшая сквозь белую кожу и исчезавшая у основания шеи.
– Не знаю, смогу ли объяснить наши с ним отношения, – начала она. – Сколько раз он по-скотски обходился со мной, да и я не раз его просто использовала. Между мной и Фелипе идет постоянная борьба. Она никогда не прекращалась. Он жестокий, извращенный ублюдок. Я бы нисколько не опечалилась, если бы его подвергли Озаряющему Жертвоприношению, и все же временами я чувствую к нему что-то похожее на любовь. Нас что-то связывает. Наверное, кровь. Любые наши чувства друг к другу всегда были сильными.
– У меня сложилось нехорошее впечатление, что вы замыслили отнять у него власть. Стать во главе рода Валеа.
– Это всем известно. Мы с Фелипе во многом согласны, но он недостаточно напорист. Чересчур любит поразвлечься, и это мешает ему должным образом отстаивать наши интересы.
– В чем же, по-вашему, ему недостает напористости? – спросил Бехайм.
– Да во всем. Например, он позволил нашим разногласиям с де Чегами перейти запретную черту. Зачем было затевать междоусобицу? Он просто не дает себе труда сгладить иногда какие-то шероховатости. А в последнее время – все эти разговоры о переселении Семьи из Европы. Он якобы на стороне Агенора. Но он не поддерживает дело безоговорочно. Он все выжидает, хочет подстраховаться, и не потому, что сомневается, он просто не желает проникнуть в суть этого вопроса.
– А как вы смотрите на переезд?
– Пока не поддерживаю, – сказала она. – Но считаю, что нужно незамедлительно снарядить экспедицию и исследовать возможность переселения. И если препятствий действительно нет и если это так безопасно, как утверждает Агенор, было бы глупо не основать новую колонию. Или что-нибудь помасштабнее.
Она говорила твердо, уверенно и, кажется, вполне серьезно. Ни в ее голосе, ни в жестах Бехайм не почувствовал никакой фальши.
– Вас это удивляет? – спросила она.
– Учитывая вашу известную дружбу с Долорес, да. Но о ней вы мне так пока и не рассказали.
Ее плечи снова напряглись.
– Долорес распустила слух, что мы с ней подруги, но это не так.
Она вздохнула и прислонилась к столбу у изножья кровати.
– Я прикинулась, что подружилась с ней, после того как Фелипе попросил меня помочь. Возможно, она меня раскусила. А может быть, дружба для нее совсем не то, что для меня. Однажды вечером я пришла к ней в гости, и она соблазнила меня. Я и раньше спала с женщинами, но выбирала всегда сама. А тут Долорес воспользовалась своей силой, и я подчинилась. Я не могла ей противостоять. Она принудила меня, заставила делать то, чего я не хотела. От начала и до конца это было самое настоящее грубое насилие. И я ее возненавидела. До сих пор ненавижу. Словами не передать, до какой степени. Ради Фелипе я продолжаю строить из себя ее подругу – надеюсь выудить что-нибудь такое, что обернулось бы против нее, что заставило бы его убить ее.
– Ну и как, удалось что-нибудь выведать? Она потеребила складку голубого шелка, скрутила ее пальцами.
– Не знаю. И он, и она – скользкие, как черви. Кое-какие подозрения есть, но наверняка ничего не скажешь. Недавно я пришла к мысли, что, хотя Фелипе нужно, чтобы я шпионила за Долорес, у него еще кое-что на уме. Думаю, он задумал двойную игру, используя меня против Долорес, а ее – против меня. Ей он сказал, что подговорит меня следить за ней, как будто бы это и так не было правдой, якобы для того, чтобы она смогла сделать меня своей любовницей, о чем сама она давно мечтала. Но я ни в чем не уверена. Мне никак не отличить его истинные намерения от моих страхов по поводу его целей. А что касается побуждений Долорес… – Александра нервно рассмеялась. – Я знаю, что, куда ни кинься, везде тебя может поджидать коварство. Я уже боюсь за свою жизнь. Если Долорес хочет влиять на Фелипе, я могу быть для нее только помехой. А может быть, это все игры, шутки такие страшные? Не уверена, что и сами они в курсе того, что происходит сейчас.
Она положила руку Бехайму на колено.
– Поэтому я и решила втянуть вас в это дело. Мне было страшно. Я подумала, что вас можно использовать в борьбе против них. – Ее голос дрогнул. – Но теперь мне хотелось бы, чтобы…
– Чтобы не я, а кто-нибудь другой взвалил на себя эту тяжкую обязанность. За те несколько часов, что мы провели вместе, стало ясно, между нами есть какое-то внутреннее родство, нас что-то связывает, и вы это цените и не хотели бы ставить под угрозу. Но все-таки это поручение дали мне, и вы должны позволить мне действовать дальше, надеясь, что оказанная вами помощь не только послужит достижению ваших целей, но и позволит мне быстро и успешно справиться с задачей, и тогда мы сможем дать полную волю нашему взаимному расположению и сбудутся все наши заветные желания.
Он произнес это ровным, почтительным голосом, а в последних словах прозвучал неприкрытый сарказм, как будто он резюмировал очевидное и довольно сомнительное положение дел. Лицо его оставалось непроницаемым, он ждал, чем ответит она. Пожалуй, труднее всего было бы объяснить гнев, подумал он. Гнев или, скорее, вызов и впрямь мелькнул в ее глазах, но тут же в ее взгляде проступило замешательство и смятение, и, когда он договорил, она, потупив взор, отвернулась и сказала:
– Зачем вы стараетесь посмеяться над теми самыми чувствами, признания в которых добивались от меня всего полчаса назад?
В ее голосе прозвучала непритворная обида, но он не стал отвечать, решив собрать побольше доказательств, прежде чем можно будет прийти хоть к какому-то заключению.
Александра взглянула на него из-за плеча, лицо ее было печально, прелестно своей взволнованностью, как у ангелов, стерегших спальню по углам.
– Я не могу рассеять ваших подозрений. От них нельзя избавиться полностью. Ими тут пропитано все, и особенно сейчас, тем более принимая во внимание стоящую перед вами задачу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– А теперь я тебе расскажу историю, – сказал Бехайм, отвернув булавой от себя физиономию Миколаса, чтобы тот не смог прибегнуть к силе своего взгляда. – Не так давно в Париже объявился маньяк, он собственноручно убил четырех женщин. Между прочим, очень на тебя похож был. Потрясающий образчик физической силы, просто нечеловеческой. Это видно было по тем зверствам, что он творил с телами своих жертв. Слал нам письма, смеялся над нами, куражился – а ну-ка, мол, выловите меня. Хвастался, что укокошит любого, кто посмеет к нему приблизиться. Писал стишки о том, какие мы тупицы, и отправлял в газеты. В конце концов, мы выяснили, кто это, но жил он на улице, прятался в сточных трубах, во всяких темных углах и там своей силой мог подчинить кого угодно, так что вытащить его на белый свет было нелегкой задачей. Но вот однажды ночью нам все-таки удалось устроить ему ловушку на Монпарнасе, и мы загнали его на крыши.
К нему подошла Александра и заговорила было, но он поднял руку.
– Я недолго, – сказал он. – Уже почти закончил.
Миколас попытался повернуть голову и посмотреть на Александру, но Бехайм еще раз крепко ткнул его булавой.
– Дома в этой части Монпарнаса жмутся друг к другу, – продолжал он. – Узкие улочки – взрослый человек едва протиснется. А на крышах – целая отдельная страна: тут и там торчат верхушки, коньки, скаты крутые, с черепицей, ногам скользко даже в сухую погоду. Опасное место для охоты на такое чудовище, как наш маньяк. Мы знали, что ему от нас не уйти. Оцепили несколько кварталов. Рано или поздно мы должны были поймать его – на улицах или на крышах. Но нас беспокоило вот что. Во-первых, нам не хотелось, чтобы пострадало много народу. Если бы мы бросили большие силы на крыши, маньяк почти наверняка убил бы нескольких человек. Выскочил бы из какой-нибудь дыры, вспорол бы жертве живот или сбросил ее вниз. Требовалась крайняя осторожность. В то же время нужно было действовать быстро – нам было ясно, что, если мы скоро не схватим его, он ворвется к кому-нибудь в дом и учинит там резню. Мы, конечно же, постарались вывести людей из домов, но была поздняя ночь, и на это потребовалось бы много времени и труда. Надеяться, что мы успеем сделать это до того, как маньяк куда-нибудь вломится, не приходилось. Тупиковое положение, правда? Казалось бы, по-хорошему из него не выкрутиться. – Бехайм слегка толкнул Миколаса булавой. – Интересно, что бы ты придумал? Наверное, спалил бы, к чертовой матери, всю округу. Видишь ли, такие, как ты, не умеют действовать, когда на них давят обстоятельства. Вы считаете, что в таких переделках у человека не остается сил, что из тех, кто, подобно мне, попадает в них, можно веревки вить, как из дураков. Но вы ошибаетесь. В таких обстоятельствах рождается военная хитрость, которой и можно прихлопнуть таких, как ты, кто полагается на упрямство и грубую силу.
Он заметил, что Александра не сводит с него глаз, и раздраженно сказал:
– В чем дело? Где дети?
– Оба мальчика мертвы, – монотонно произнесла она. – Девочка… может быть, выживет. Я отослала ее кое-куда. Она будет в хороших руках.
Он бросил взгляд на две белокурые фигуры, застывшие под окном. Их смерть, казалось, почти не имеет отношения к той ненависти, что он чувствовал к Миколасу, а если и усиливает ее, то совсем немного. Наверное, потому, что он давно похоронил свои чувства, подумал он. Но весть о том, что дети погибли, все же подействовала на него: она отбила у него охоту откровенничать с Миколасом, теперь ему не терпелось снова взяться за дело.
– Остальное рассказывать не буду, – сказал он Миколасу. – Впрочем, пожалуй, скажу, чем все кончилось. Мы не потеряли ни единого человека, и через десять минут после того, как я один вышел на крышу, маньяк покончил с собой.
Он склонился к Миколасу, поддерживая его голову булавой, и прошептал:
– Я тебя не боюсь. Хочу, чтобы ты за мной погонялся. Конечно, если ты настоящий мужчина. Если тебе достанет смелости встретиться со мной лицом к лицу, не прибегая к помощи братика. Уверен, тебе очень захочется превратить личное дело в войну с Агенорами, но подумай, по-мужски ли это. Честно говоря, я не очень-то верю, что ты способен на борьбу, если заранее не известно, что победишь ты. Ты трус и забияка. Задира, но не такой уж и страшный. Ты не сумел убить меня здесь, на твоей территории, ну а в других местах мне будет легче. Буду тебя ждать.
Он распрямился, бросил булаву – она легко и быстро покатилась по полу в дальний угол – и в сопровождении Александры оставил Миколаса наедине с его ненавистью и болью.
Они шли от серой залы по коридору. Александра, все время выжидающе смотревшая на него, наконец спросила:
– Мне расскажете?
– О чем?
– О том, что произошло на крышах Монпарнаса. С вами и маньяком. Мне не терпится узнать, какой вы нашли выход.
Где-то рядом часы пробили полночь. Издалека доносились испуганные крики, безумный смех, лязг металла, и когда эти звуки, мрачно отдаваясь в пустом пространстве, слились в одно целое, Бехайм снова почувствовал чуждость и безмерность всего, что его окружало. Несмотря на прелесть и открытость лица Александры, ему вдруг почудился хитроумный обман, несший в себе такую же угрозу и столь же непонятный, как тот, что сквозил из безглазого и безротого деревянного лица манекена-фехтовальщика. В ее зеленых глазах таинственно мелькали, вспыхивая, переменчивые токи. Не нужно ничего выдавать, подумал он, ни единым движением лица. Тут можно только притворяться. Он вдруг почувствовал крайнее изнеможение, словно яды возбуждения и усталости подорвали его последние силы. Ему хотелось отдохнуть, остановить вращение мыслей по их шатким орбитам.
– Нет, – ответил он ей. – Не сейчас.
ГЛАВА 9
Несколькими этажами ниже залы, в которой произошел бой с Миколасом, они обнаружили большую пустую комнату с белеными стенами, из углов лепного потолка которой глядели вниз гипсовые ангелы. Их серьезные, погруженные в созерцание лица, казалось, ручались за святую неприкосновенность пространства, за которым они надзирали. Обстановка состояла из двух мягких стульев, комода и кровати черного дерева, находившейся в самом плачевном состоянии: одна ножка была сломана, балдахин-шатер наполовину завалился. Большие размеры и какая-то болезненность конструкции – на фризе передней спинки было изображено сонмище перекошенных от боли лиц – придавали этому ложу сходство с погребальным кораблем. Они зажгли два фонаря, свисавшие с потолка, и комната осветилась бледным ровным пламенем. Комод сгодился как подпорка для покосившейся кровати, и теперь можно было расстелить матрац так, чтобы он не сползал. Бехайм сорвал с себя окровавленную рубашку, вытянулся и закрыл глаза. Александра же продолжала расхаживать по комнате, и, когда так прошло почти пять минут, Бехайм приподнялся, опершись на локоть, и спросил, что ее гложет.
– Ничего меня не гложет, – ответила она. – Просто мне немного не по себе. Мне всегда немного не по себе.
– Боитесь, вот-вот за нами придут де Чеги?
– Нет. – Она прислонилась к стене, спрятав за спину руки. – Они замыслят какие-нибудь козни, сплетут интригу, приготовят хитроумную ловушку, но в конце концов, когда дойдет до дела, а у них не будет полной уверенности в успехе, они потеряют голову и кинутся в стремительную атаку. Это в их духе. Они не способны действовать тонко.
– Вот поэтому-то их вполне можно подозревать.
– В убийстве Золотистой? – Она покачала головой. – Не думаю. На такое насилие они, конечно, способны. Но это конкретное преступление – не в их стиле. Тут, но крайней мере, требовалось что-то заранее спланировать. А они, как я уже сказала, обычно действуют экспромтом.
Бехайм рассматривал простыню, на которой лежал. Она была украшена изящным тисненым узором из шипов и роз – белое на белом.
– Я тут поразмыслил, – сказал он, – и пришел к выводу: так мне ничего не добиться. Я решил последовать вашему совету. Пробка от флакона – единственное имеющееся у меня косвенное свидетельство. Вы правы. У меня действительно нет выбора.
– Я знала – вы поймете, – глухо произнесла она.
– Вы сходите со мной в апартаменты Фелипе?
– Не могу, – сказала она. – Мне нельзя так рисковать. Если Фелипе застанет меня там, если обнаружит, что я вступила в игру против него, все погибло. Но вам, конечно, необходим спутник, который мог бы постоять у двери и предупредить об опасности. Да вы возьмите с собой служанку вашу. Жизель.
Ага, подумал он, вот оно – тут-то и нужно кое-что выяснить. Она вышла на главную тему, от которой будут зависеть все решения, связанные с Александрой.
– Что именно погибнет? – спросил он.
По ее лицу пробежала тень недовольства.
– Все, на что я рассчитываю.
– Власть?
Она поколебалась.
– Да, власть.
– Но ведь это не все.
Она кивнула.
– Мне не расскажете?
– Ничего особенного. Просто у меня есть кое-какие ожидания.
– И вы думаете, они сбудутся? Вы уверены, что я найду улики против Фелипе?
– Как я могу быть уверена? – Голос ее стал резким от раздражения, плечи напряглись, она сделала несколько шагов и встала у противоположной стены, спиной к ней.
На фоне беленой поверхности ярче стали рыжий оттенок ее волос, голубизна шелковой ночной рубашки, живой блеск глаз, словно откуда-то из белизны, из невыразительного белого неба явилась богиня.
– Значит, вы просто надеетесь на то, что Фелипе замешан? – спросил Бехайм.
Она снова кивнула.
Бехайм сел прямо, спиной к фризу из замученных лиц.
– А эти ваши ожидания… леди Долорес они случайно не касаются?
Ее щеки покрылись лихорадочным румянцем.
– Нет!
– Говорят, вы с ней очень сблизились.
– Сблизились! – злобно рассмеялась она. – Я бы не стала называть это так.
– А какое слово предпочли бы вы?
В ее горящих щеках прибавилось краски, он подумал: сейчас закричит; но она не открыла рта.
– Кажется, мои вопросы расстраивают вас.
– Меня расстраивает то, что вы как будто подозреваете меня.
– А чего бы вы хотели? Сами вы ничего не говорите.
Казалось, этот вопрос задел ее больше, чем другие. Она долго молчала, потом вернулась к кровати, села на край и провела пальцами но простыне.
– Фелипе просил меня помочь ему выяснить, что Долорес нужно от него, – сказала она. – Он ее подозревал. С тех самых пор, когда они стали любовниками.
– Зачем ему обращаться за помощью к вам? Между вами ведь давно все кончено. Разве нет?
Она откинула со щеки локон и устремила взгляд вверх, на одного из гипсовых ангелов, словно за советом. Глазам Бехайма предстала ее изящная шея, украшавшая ее голубая жилка, едва просвечивавшая сквозь белую кожу и исчезавшая у основания шеи.
– Не знаю, смогу ли объяснить наши с ним отношения, – начала она. – Сколько раз он по-скотски обходился со мной, да и я не раз его просто использовала. Между мной и Фелипе идет постоянная борьба. Она никогда не прекращалась. Он жестокий, извращенный ублюдок. Я бы нисколько не опечалилась, если бы его подвергли Озаряющему Жертвоприношению, и все же временами я чувствую к нему что-то похожее на любовь. Нас что-то связывает. Наверное, кровь. Любые наши чувства друг к другу всегда были сильными.
– У меня сложилось нехорошее впечатление, что вы замыслили отнять у него власть. Стать во главе рода Валеа.
– Это всем известно. Мы с Фелипе во многом согласны, но он недостаточно напорист. Чересчур любит поразвлечься, и это мешает ему должным образом отстаивать наши интересы.
– В чем же, по-вашему, ему недостает напористости? – спросил Бехайм.
– Да во всем. Например, он позволил нашим разногласиям с де Чегами перейти запретную черту. Зачем было затевать междоусобицу? Он просто не дает себе труда сгладить иногда какие-то шероховатости. А в последнее время – все эти разговоры о переселении Семьи из Европы. Он якобы на стороне Агенора. Но он не поддерживает дело безоговорочно. Он все выжидает, хочет подстраховаться, и не потому, что сомневается, он просто не желает проникнуть в суть этого вопроса.
– А как вы смотрите на переезд?
– Пока не поддерживаю, – сказала она. – Но считаю, что нужно незамедлительно снарядить экспедицию и исследовать возможность переселения. И если препятствий действительно нет и если это так безопасно, как утверждает Агенор, было бы глупо не основать новую колонию. Или что-нибудь помасштабнее.
Она говорила твердо, уверенно и, кажется, вполне серьезно. Ни в ее голосе, ни в жестах Бехайм не почувствовал никакой фальши.
– Вас это удивляет? – спросила она.
– Учитывая вашу известную дружбу с Долорес, да. Но о ней вы мне так пока и не рассказали.
Ее плечи снова напряглись.
– Долорес распустила слух, что мы с ней подруги, но это не так.
Она вздохнула и прислонилась к столбу у изножья кровати.
– Я прикинулась, что подружилась с ней, после того как Фелипе попросил меня помочь. Возможно, она меня раскусила. А может быть, дружба для нее совсем не то, что для меня. Однажды вечером я пришла к ней в гости, и она соблазнила меня. Я и раньше спала с женщинами, но выбирала всегда сама. А тут Долорес воспользовалась своей силой, и я подчинилась. Я не могла ей противостоять. Она принудила меня, заставила делать то, чего я не хотела. От начала и до конца это было самое настоящее грубое насилие. И я ее возненавидела. До сих пор ненавижу. Словами не передать, до какой степени. Ради Фелипе я продолжаю строить из себя ее подругу – надеюсь выудить что-нибудь такое, что обернулось бы против нее, что заставило бы его убить ее.
– Ну и как, удалось что-нибудь выведать? Она потеребила складку голубого шелка, скрутила ее пальцами.
– Не знаю. И он, и она – скользкие, как черви. Кое-какие подозрения есть, но наверняка ничего не скажешь. Недавно я пришла к мысли, что, хотя Фелипе нужно, чтобы я шпионила за Долорес, у него еще кое-что на уме. Думаю, он задумал двойную игру, используя меня против Долорес, а ее – против меня. Ей он сказал, что подговорит меня следить за ней, как будто бы это и так не было правдой, якобы для того, чтобы она смогла сделать меня своей любовницей, о чем сама она давно мечтала. Но я ни в чем не уверена. Мне никак не отличить его истинные намерения от моих страхов по поводу его целей. А что касается побуждений Долорес… – Александра нервно рассмеялась. – Я знаю, что, куда ни кинься, везде тебя может поджидать коварство. Я уже боюсь за свою жизнь. Если Долорес хочет влиять на Фелипе, я могу быть для нее только помехой. А может быть, это все игры, шутки такие страшные? Не уверена, что и сами они в курсе того, что происходит сейчас.
Она положила руку Бехайму на колено.
– Поэтому я и решила втянуть вас в это дело. Мне было страшно. Я подумала, что вас можно использовать в борьбе против них. – Ее голос дрогнул. – Но теперь мне хотелось бы, чтобы…
– Чтобы не я, а кто-нибудь другой взвалил на себя эту тяжкую обязанность. За те несколько часов, что мы провели вместе, стало ясно, между нами есть какое-то внутреннее родство, нас что-то связывает, и вы это цените и не хотели бы ставить под угрозу. Но все-таки это поручение дали мне, и вы должны позволить мне действовать дальше, надеясь, что оказанная вами помощь не только послужит достижению ваших целей, но и позволит мне быстро и успешно справиться с задачей, и тогда мы сможем дать полную волю нашему взаимному расположению и сбудутся все наши заветные желания.
Он произнес это ровным, почтительным голосом, а в последних словах прозвучал неприкрытый сарказм, как будто он резюмировал очевидное и довольно сомнительное положение дел. Лицо его оставалось непроницаемым, он ждал, чем ответит она. Пожалуй, труднее всего было бы объяснить гнев, подумал он. Гнев или, скорее, вызов и впрямь мелькнул в ее глазах, но тут же в ее взгляде проступило замешательство и смятение, и, когда он договорил, она, потупив взор, отвернулась и сказала:
– Зачем вы стараетесь посмеяться над теми самыми чувствами, признания в которых добивались от меня всего полчаса назад?
В ее голосе прозвучала непритворная обида, но он не стал отвечать, решив собрать побольше доказательств, прежде чем можно будет прийти хоть к какому-то заключению.
Александра взглянула на него из-за плеча, лицо ее было печально, прелестно своей взволнованностью, как у ангелов, стерегших спальню по углам.
– Я не могу рассеять ваших подозрений. От них нельзя избавиться полностью. Ими тут пропитано все, и особенно сейчас, тем более принимая во внимание стоящую перед вами задачу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29