— Так ногой двинет, что за месяц не очухаешься…
— Пока товарищ председатель зачитывал приказ о нашем проступке, — скороговоркой продолжал Антон, — я набросал чертежик любопытного приспособления.
Мы обступили изобретателя.
— Разработанный мною доильный станок, — пояснил Антон, водя пальцем по листку бумаги, — представляет собой оригинальные козлы вроде применяемых дровосеками, только больших размеров. Корова ложится на козлы, и дежурный ее доит, разрешая тем самым проблему столь необходимой Илье Лукичу простокваши. Разумеется, от вознаграждения за рацпредложение я отказываюсь.
— Фарадей! — восхитился Борис. — Значит, берешь Глюкозочку на ручки и кладешь на козлы?
— Зачем на ручки? — Антон пожал плечами. — Корову можно поднять при помощи несложной системы блоков. Минутное дело.
«Му-у!» — послышалось из хлева.
— Высечь бы тебя на этих козлах! — вскипел Потапыч.
— Необходимо, чтобы Глюкоза забыла это кошмарное происшествие, — задумчиво сказала Машенька. — Ее нервная система примитивнее, чем у человека, и поэтому задача представляется мне выполнимой.
— На меня после нервных потрясений хорошо действовали сероводородные и родоновые ванны, — сообщил Раков.
— Глюкозу нужно срочно отправить в Кисловодск! — взволнованно воскликнул Юрик.
— Стойте! — Лев Иванович поднял руку, требуя внимания. — Мне пришла в голову действительно интересная мысль. Друзья, я вам уже рассказывал, что одно время пропадал в зоопарке, собирая материал для «Первобытной симфонии». Так вот, однажды с Аполлоном, прелестным юношей леопардом, случилась беда. Как потом выяснилось, у бедняги заболел зуб.
— Пломба выпала, — предположил Шурик.
— Возможно. Кстати, леопард, хоть он и дикий зверь, не перебивает старших по возрасту. Аполлон так скандалил, что всполошил весь зоопарк. Антилопы, жирафы и зебры метались в своих загонах и буквально лезли на стенку. Зверю подмешали в воду сонный порошок, но он отказался пить. И тогда я предложил свои услуги. Со мною была вот эта губная гармоника. Я стал у клетки и начал играть. Сначала Аполлон не обращал на мелодию никакого внимания, но потом начал прислушиваться, а вскоре, к общему восторгу, лег и мечтательно смотрел в небо! Я не раз замечал впоследствии, что музыка оказывает на зверей облагораживающее действие, но этот леопард меня просто умилил!
— А что вы ему играли? — полюбопытствовал Зайчик.
— Не помню. Кажется, что-то из Дебюсси. Но вот что самое удивительное! С тех пор Аполлон…
— Все ясно, — нетерпеливо прервал Ладья. — Леопард зачастил в консерваторию и даже окончил ее по классу профессора Черемушкина. Что мы тратим время на какие-то фантастические прожекты?
— Мне кажется, — робко заметил Зайчик, — что следует принять предложение Льва Ивановича.
— Решено, — Борис ударил по столу ладонью, — пошли!
Глюкозу мы застали на скотном дворе в состоянии сильного возбуждения. Увидев людей, она взбрыкнула передними копытами и выставила вперед рога.
— Играйте! — нетерпеливо потребовал Борис.
— С чего бы начать? — Лев Иванович задумался.
— Сыграй, Левушка, свой шестой прелюд, — посоветовала Ксения Авдеевна. — Он у тебя такой простой, что и корова разберется.
Ладья удовлетворенно хмыкнул и раскрыл было рот, чтобы сострить, но ничего не придумал.
— Спасибо, — обиженно проворчал профессор. — Моя музыка, как ты отлично знаешь, достаточно высокой сложности.
— Да, конечно, — быстро поправилась Ксения Авдеевна. — Даже сам Ростропович как-то говорил, что он не вполне понимает твою вторую сонату. Это очень сложное произведение.
— Ну! — торопил Борис.
— Начну с импровизации, — решил профессор, поднося к губам гармошку. — Следите за реакцией животного.
— Концерт для коровы с оркестром, — шепнул мне Антон. — Сочинение Людвига ван Черемушкина.
Музыкальный коктейль, которым профессор угостил Глюкозу, успеха не имел. Весьма холодно была принята и классика. Тогда Лев Иванович решил ознакомить аудиторию с произведениями современной абстрактной музыки, что едва не окончилось трагически. Сначала Глюкоза, насупившись, слушала, а затем без всяких предупреждений бросилась на исполнителя, норовя подцепить его рогами. Мы потом замерили высоту ограды, через которую скакнул профессор: в ней было один метр сорок пять сантиметров — норма ГТО второй ступени. И это с первой попытки! Но Антон утверждал, что спортсмен взял высоту со значительным запасом, и высказал мнение, что если профессор будет тренироваться серьезно, то наверняка перепрыгнет всех композиторов в мире.
— К черту! — отдышавшись, раздраженно заявил Лев Иванович. — «Чижика» ей нужно, этой принцессе!
— Раз нужно — значит нужно, — солидно сказал Раков.
— Позвольте! — высокомерно произнес профессор. — Я не стану осквернять гармонику пошлой мелодией!
— Лев Иванович, миленький, — умоляющим голосом проговорила Машенька. — Ну, пожалуйста, сыграйте ей «Чижика»!
Мы обступили профессора и начали хором его уговаривать, чтобы он ради общего блага успокоил мятежную душу коровы.
— Хорошо, — сдаваясь, заявил профессор, — но пусть Станислав Сергеевич мне подпевает!
Мы дружно навалились на Прыг-скока. Он пытался бежать, отбивался и кричал, что не знает слов, но Антон напомнил ему одну старую строфу и тут же сочинил новую. Прыг-скок сдался, и над скотным двором поплыла бессмертная мелодия, сопровождаемая могучим баритоном:
— Чижик-пыжик, где ты был?
— На Фонтанке водку пил.
Выпил рюмку, выпил две,
Зашумело в голове.
— Раков, Раков, где ты был?
— Мо-локо у Глюкозы пил!
Для кишечника оно
Оченно по-ользительно!
Раков бурно негодовал, но никто не обращал на него внимания: все смотрели на Глюкозу. Корова воскресала на глазах! Она весело помахивала хвостом и слушала с необычайным интересом. Не теряя времени, Потапыч схватил ведро и начал доить. Под звуки волшебного «Чижика» в ведро ударили струйки молока.
— Ура! Ура! — воскликнули мы.
Так Глюкоза вернулась в строй. Все разошлись на послеобеденный сон, а мы с Антоном, проклиная цепную память Бориса, отправились чистить грязного до невозможности козла Мармелада.
ДЕНЬ СЮРПРИЗОВ
Дежурной кухаркой на этот день был назначен Раков. Поэтому никто не удивился, что завтрак запаздывает минут на сорок. Вообще Борис с большой неохотой пошел на этот эксперимент и лишь уступая нашему давлению: всем было интересно посмотреть на Ракова в роли кухарки.
Машенька, воспользовавшись вынужденной паузой, устроила медосмотр. Нужно сказать, что мы не были разбалованы медицинским обслуживанием. Более того, Машенька не скрывала своего иронического отношения к нашим недугам, поскольку была убеждена, что они должны бесследно исчезнуть после первых же дней лечения по ее методу. Поэтому медосмотр, по словам Прыг-скока, был типичной «показухой».
— Вы, доктор, хотя бы ради приличия спросили, как я сплю, — упрекнул он.
Машенька сделала гримаску и ответила, что это ей известно от «ассистента». Потапыч обходит ночью дома и наутро ей докладывает, из каких окон слышен особенно сильный храп. Впрочем, если Станиславу Сергеевичу кажется, что спит он недостаточно крепко, то она может назначить ему дополнительные процедуры. Скажем, прополку огорода после ужина или веникотерапию — уборку площади имени Пятницы. Прыг-скок поблагодарил за внимание и поспешил откланяться.
Вечером минувшего дня я слишком долго плескался в озере и слегка простудился. Это обстоятельство создало неслыханный прецедент: Машенька осматривала меня целых десять минут! Она изучила мой язык, заглянула в горло, постучала по грудной клетке, словно искала запрятанную там шкатулку с алмазами, и — потрясающий либерализм — на целый день освободила меня от работы.
Антон, язык которого с утра находился еще без дела, дрожащим голосом спросил:
— Доктор, скажите правду, как бы жестока она ни была: мой друг находится вне опасности? Он будет жить?
— Будет, будет, — успокоила Машенька и, блеснув глазами, добавила: — Какой вы необыкновенно изобретательный человек, Антон! Я просто не устаю восхищаться находчивостью, с которой вы используете малейший повод со мной поговорить.
Антон слегка побагровел.
— Вы что-то слишком часто начали мною восхищаться, — нашелся он. — Придется расставить повсюду сторожевые посты и удвоить бдительность.
— Молодые люди, скорее за стол! — послышался издали голос Ксении Авдеевны. — У нас такое творится!
— Я еще потом с вами поговорю, — угрожающе сказала Антону Машенька. — Побежали!
Нас ожидал совершенно потрясающий сюрприз: на столе возвышалось огромное блюдо пышных, румяных и необыкновенно аппетитных блинчиков! Все сидели с набитыми ртами и восторженно мычали. Это был настоящий лукуллов пир, вакханалия, гимн обжорству. Восторгам не было конца. А виновник торжества, дежурная кухарка Раков, скромно сидел в сторонке и нехотя, морщась и отмахиваясь, принимал поздравления. Вездесущий Потапыч, знавший все секреты, рассказывал, что разбудил Ракова по его просьбе в пять утра и был буквально потрясен, увидев, с каким искусством стряпает Илья Лукич.
— Подумаешь, блинчики, — ворчал Раков, весьма, однако, довольный произведенным впечатлением, — я как-никак десять лет был поваром в ресторане. Эх, деваляйчики какие готовил, соуса, бисквиты! Языки проглатывали!
Блинчики были восхитительно вкусные, и все так наелись, что даже обрадовались, когда кончилась сметана. Но Раков немедленно притащил из кухни… тарелку клубничного варенья, и восторги вспыхнули с новой силой. А когда на десерт мы получили по чашке холодного, с каким-то чудным ароматом компота, Юрик и Шурик выскочили из-за стола, подхватили Ракова и завопили:
— Качать его, качать!
Мы откликнулись на призыв, и довольно-таки весомая туша Ракова несколько раз взлетела в воздух. Только Борис сунул руки в карманы, демонстрируя свое особое мнение: он еще не мог примириться с перевоплощением «лодыря и симулянта».
— Работу Ильи Лукича нужно отметить приказом по коммуне, — шепнула Борису Машенька. — Обязательно!
Борис нехотя кивнул: желание Машеньки — закон…
— А что будет на обед, миленький Илья Лукич? — тормошила героя Ксения Авдеевна. — Поучите меня, пожалуйста.
— Да, да, Илья Лукич, — профессор уважительно поклонился, — как лицо заинтересованное, присоединяюсь к просьбе предыдущего оратора.
— Хорошо, пойдете со мной, — важно ответил Раков. — Только одно условие: язык держать за зубами! Меню должно быть секретом, это мой принцип.
Дрова на день были заготовлены. Глюкозу и курятник Потапыч великодушно взял на себя, и поэтому все отдались блаженному отдыху. Игорь Тарасович с Зайчиком отправились вскрывать очередной курган, Лев Иванович уселся на веранде с губной гармоникой и нотной бумагой: сочинялось новое музыкальное произведение. Юрик и Шурик обучали игре в баскетбол Бориса, я читал книгу, а Машенька и Антон, раскачиваясь в гамаках, вскрывали друг у друга недостатки и поднимали друг друга на смех — игра, которая, по моему глубокому убеждению, была не столь безопасна, как это казалось ее участникам. Размышляя об этом, я незаметно для себя уснул, доставив большое удовольствие и себе и Машеньке (мы заметили, что она радовалась как дитя, когда нам перестало хватать девятичасового ночного сна).
Разбудил меня какой-то непривычный шум. Я приподнялся и — не поверил своим глазам: к берегу подходил катер! Возбужденно переговариваясь, на берегу толпились все члены коммуны.
— Мимо проезжал, решил газеты подкинуть! — вы крикнул моторист, бросая Потапычу конец.
Катер пристал к причалу, и мы с волчьей жадностью набросились на газеты. Потапыч о чем-то говорил с мотористом, а мы возбужденно сообщали друг другу новости. И тут я обратил внимание на Машеньку: она держалась чуть-чуть в сторонке и была чуть-чуть не такая, как всегда. Сверкнула мысль: ведь пришел катер! Я посмотрел на своих друзей: они тоже были взволнованы и тоже искоса поглядывали на Машеньку. И мне вдруг захотелось, чтобы катер-искуситель скорее ушел, чтобы исчезла эта вдруг возникшая напряженность. И по глазам своих друзей я понял, что они думают о том же.
— Спасибо за газеты, Григорий, — поблагодарил моториста Потапыч. — Через две недели ждем, приезжай к обеду.
— Приеду, не беспокойтесь!
Взревел мотор.
— Отдай концы!
И здесь произошел случай, навсегда вошедший в летопись коммуны имени Робинзона Крузо.
— Стой! Подожди! — послышался крик.
Все оцепенели. Борис сжал кулаки и сделал шаг вперед, но в него с двух сторон вцепились Машенька и Зайчик.
— Давай быстрей! — выкрикнул моторист. — Кидай чемоданы!
— Пошли, товарищи, — сухо сказал Ладья, и мы, обходя Ракова стороной, молча зашагали наверх. Машенькины глаза подозрительно заблестели. На душе было противно и сыро. Стрекот мотора отдалялся.
— Ишь, жмет! — повернувшись к озеру, воскликнул Шурик. — Ой!
Мы оглянулись.
На причале, не сводя глаз с удаляющегося катера, сидел Раков. Рядом с ним стояли его чемоданы.
— Н-да! — радостно выдохнул профессор. Машенька вспыхнула. Борис, ни слова не говоря, помчался вниз.
— Илья Лукич! — окликнул он неподвижного Ракова. — Илья Лукич!
Раков не шелохнулся.
— Илья Лукич, — повторил Борис, дотрагиваясь до его плеча.
Раков медленно повернулся.
— Ну чего? — хмуро спросил он.
— Извините, Илья Лукич. Позвольте, я помогу вам отнести чемоданы.
ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ
По настоянию Игоря Тарасовича мы отправились на обход острова. Мысль о том, что мы живем на неподнятой археологической целине, не давала ученому покоя. Недавние неудачи только разожгли его пыл. Ему мерещились валуны с надписями тысячелетней давности, курганы-могильники с бесценными для науки костями, дощечки, бусы и клады.
— Неподалеку от Новгорода, — мечтательно произнес он, — не так давно нашли прелюбопытную берестяную дощечку: некая Настасья писала Петру, что ее муж Василий уехал торговать кожами и приедет только через месяц. Это говорит…
— …о том, — продолжил Антон, — что за тысячу лет женщины нисколько не изменились. Стоило мужу уехать в служебную командировку за кожами, как Настасья тут же отпраздновала с Петром это событие.
— Ну, а чем же кончилась романтическая история? — поинтересовалась Машенька.
— Ответное письмо Петра, увы, не найдено, — уныло ответил Игорь Тарасович.
— Добром это дело кончиться не могло, — решил Антон. — Представляю, что дружок Василия, местный почтмейстер, послал к своему приятелю гонца-скорохода, и бедняга рогоносец, бросив кожи, досрочно вернулся из командировки. Он поднял скандал, и Петра за моральное разложение уволили из вечеуправления. В состоявшейся затем дуэли Петр мечом обрубил Василию рога. Кстати, они еще не нашлись?
— Антон, вы женоненавистник, — сказала Машенька. — Чем это мы, бедные, так провинились перед вами?
— Вы — ничем! — весело ответил Антон. — Да и к остальным я отношусь не так уж плохо. У меня даже иногда мелькает мысль, уж не обратить ли на кого-нибудь из них свое внимание.
— И что же вы делаете с этой мыслью? — полюбопытствовала Машенька. И, оглянувшись, тихо добавила: — Ну, скажем, если эта мысль… обо мне?
— О вас? — Антон усмехнулся. — А разве о вас можно думать как о женщине? Ведь вы врач, и при взгляде на вас у человека могут возникнуть только мысли об уколах, горчичниках или валерьянке. Так что, моя красавица, ничем не могу вас порадовать.
— Ага, значит, все-таки я красавица? — зацепилась Машенька. — Следовательно, если бы я перестала быть врачом, вы могли бы обо мне думать просто как о красавице, не так ли?
— Какая дьявольская логика! — восхитился Антон. — Нет уж, лучше оставайтесь врачом, в этом качестве вы будете безопаснее.
— Значит, я для вас все-таки опасна? — настаивала Машенька. — Ну, признайтесь, что вы меня боитесь!
— Тише, вас могут услышать! — с досадой прошептал Антон. — Да, боюсь, как боюсь мчащейся по шоссе машины, когда перебегаю улицу. Но ведь я могу и подождать, пока машина пройдет!
— О чем это вы беседуете? — спросил Прыг-скок. — О каких-то дорожных происшествиях?
Машенька, мгновенье назад дразнящая и действительно опасная, перевоплотилась в долю секунды. И Прыг-скоку отвечал уже ласковый и наивный голубоглазый ангел:
— Да, представьте себе, Антон считает, что я слишком слаба и нерешительна, чтобы сесть за руль машины. Он сказал, что ни за что не согласился бы стать моим пассажиром.
— В вашей слабости — ваша сила! — галантно произнес Прыг-скок. — Хотите, я буду вашим инструктором? Вы научитесь в две недели и станете если и не самым лучшим, то самым красивым водителем в Москве!
— Благодарю вас, — потупив глаза, ответила Машенька, — я подумаю.
Мы медленно шагали, любуясь капризным берегом, который то причудливой стрелой вонзался в озеро, то отступал, образуя поросшую камышом бухту;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12