Галдя, мы выстроились на берегу. Дело не обошлось без скандала: в последний момент кто-то заметил, что Раков тихонько надел ласты. По решению жюри (Борис, Машенька и Прыг-скок) нарушитель был условно дисквалифицирован до конца сезона.
— Внимание!
Ладья молодецки свистнул, и мы бросились в озеро. Правда, Раков сунул в воду ногу, взвизгнул и выскочил обратно с жалобой, что вода холодная. Остальные устремились вперед. Размашистыми саженками плыл Зайчик, стремясь догнать неожиданно быструю Ксению Авдеевну; изящными балетными па передвигался Прыг-скок, за ним — профессор, применявший нерациональный лягушачий стиль; замыкающим оказался Антон, который не столько боролся за победу, сколько гнал на берег Шницеля. Обойдя ближайших конкурентов метров на двадцать, первыми добрались до островка Машенька, Юрик и Шурик. Когда мы, пристыженные, вышли из воды, победители скандалили из-за призовых мест. Машенька клялась, что она коснулась островка первой, а Юрик и Шурик обвиняли конкурентку в вероломстве: она якобы перед самым финишем схватила их за ноги и пыталась окунуть.
— Какая беспардонная клевета! — возмутилась Машенька. — Шоколад мой, мой, мой! Зайчик, немедленно выбрось этих мальчишек за борт, на съедение акулам!
Зайчик радостно подхватил братьев, легко преодолел их сопротивление и швырнул в озеро.
— Спасибо, верный друг, — с королевской торжественностью изрекла Машенька. — Можешь взять себе имущество казненных!
В голубой резиновой шапочке и в такого же цвета купальнике Машенька была очень хороша, и Зайчик не сводил с нее восторженного взора. Антон сидел в стороне и молчал. Он вообще сильно изменился после происшествия с браконьерами, когда Машенька, пренебрегая опасностью, неожиданно пошла с ним. Как-то вдруг он стал сдержаннее, избегал оставаться с Машенькой наедине, да и она не стремилась вступать с Антоном в перебранки, которые нас очень веселили.
— Приготовиться! Осталось полминуты! — донесся с берега голос Ладьи. Машенька что-то шепнула Зайчику, и оба засмеялись. Как только раздался свист, Зайчик взял под руки уже готовых ринуться в воду братьев и невинным голосом спросил:
— Как думаете, ребята, кто сейчас победит?
Выяснение этого важного для Зайчика вопроса проходило шумно и отняло секунд пятнадцать. И когда жертвы неслыханного вероломства прибыли к финишу, Машенька делила между нами шоколад, завоеванный в честной спортивной борьбе. Юрик и Шурик подали протест, но жюри под обидный смех присутствующих решительно отклонило эти «необоснованные и наглые домогательства». Победительница торжествовала и открыто выражала претензии на приз имени Потапыча.
— Меня в институте никто не обгонял! — хвасталась она, обмениваясь с Зайчиком какими-то знаками. — Тельняшка будет моя, моя, моя!
Братья пошептались, после чего Шурик бежать отказался, а Юрик стал от коварного Зайчика подальше.
Как и следовало ожидать, Машенька и Юрик быстро стали лидерами забега: все попытки Зайчика схватить Юрика за трусы окончились неудачно. Поняв тщетность своих усилий, остальные бегуны метров через пятьдесят сошли с дистанции, а лидеры скрылись за кустарником, из которого выходила финишная прямая. Не успели мы вернуться, как прибежал ликующий победитель забега — Юрик. Потапыч вручил ему тельняшку, но, когда Юрик ее надел, мы не могли удержаться от улыбки: тельняшка доходила победителю до колен.
— А где Машенька и Зайчик? — спохватился Потапыч.
— Бегут, наверное, — хмыкнув, ответил Юрик. — Черепахи!
Это нам показалось подозрительным, и мы побежали к кустарнику. На траве, совершенно запутавшись в неводе и буквально изнемогая от смеха, лежала Машенька. Зайчик тщетно пытался ее освободить и время от времени грозил кулаком куда-то в небо. Мы задрали головы: высоко на дереве сидел Шурик и бросал в Зайчика шишки.
— Этот тип кинул на Машеньку сеть! — горячился Зайчик. — Бег нужно повторить!
Потапыч помчался отбирать у Юрика тельняшку, но того и след простыл. Так что Машеньке пришлось признать, что братья взяли полный реванш.
После обеда и тихого часа началась борьба за главный приз. Участники, сидя друг против друга, должны были прижать к столу руку соперника. Соревнования проходили по олимпийской системе — с выбыванием проигравшего. Мы вытянули из кувшина бумажки с порядковыми номерами, и опытный Зайчик составил таблицу. Победителем первой пары оказался я: в трудной спортивной борьбе мне удалось преодолеть отчаянное сопротивление Ксении Авдеевны. Затем Ладья в блестящем стиле победил Машеньку и Юрика, а Борис с непостижимой ловкостью прижал к столу могучую руку Потапыча, расправился со мной, но быстро проиграл Зайчику. Профессор и Раков, обливаясь потом, долго пыхтели, хватались за скамейки свободными руками и бормотали про себя заклинания. Илья Лукич оказался хитрее: он вдруг испуганно вскрикнул, профессор от неожиданности прекратил нажим, и Раков мгновенно припечатал руку соперника к столу. Лев Иванович поднял крик, но жюри сочло уловку находчивого Ракова вполне справедливой.
Наконец за стол уселась последняя пара: Зайчик и Шурик. Мы были так уверены в победителе, что советовали Шурику сдаться: всем не терпелось увидеть таинственный главный приз. Но первые же секунды борьбы едва не принесли сенсацию: Зайчик с воплем покачнулся на скамейке, и Шурик молниеносно рванул его руку вниз. Наш фаворит, однако, удержался, но немедленно потребовал расследования. Оказалось, что Юрик залез под стол, незаметно привязал к ноге Зайчика веревку и дернул за нее в кульминационный момент борьбы. Юрика с позором изгнали, и борьба возобновилась. Горя жаждой мщения, Зайчик мощным усилием хотел покончить с противником, но рука Шурика выскользнула, и богатырь шлепнул о стол своей ладонью. Зайчик удивился, а когда эта же история повторилась, вновь потребовал расследования. Можете себе представить наше возмущение, когда выяснилось, что Шурик смазал свою ладонь гусиным жиром!
Разумеется, победа тут же была присуждена обиженному Зайчику, и Раков под неописуемый восторг свидетелей вручил ошеломленному чемпиону главный приз соревнований: свою фотокарточку с дарственной надписью.
Я РАЗМЫШЛЯЮ В НОЧНОЙ ТИШИ
Вечером Потапычу показалось, что он слышит гул моторной лодки. Мы высыпали на берег, но, как ни всматривались, ничего не обнаружили на ровной и безмятежной поверхности нашего озера. Борис предположил, что у Потапыча бурчало в животе — явление, которое при известном воображении можно принять за работу мотора, но старик сердито мотал головой.
— Слышал моторку! — упрямо повторял он. — Это неспроста. Давайте ночью сторожить, в порядке живой очереди. Мало ли что может случиться! Опять приедут типы.
Раков, на которого перспектива ночного дежурства подействовала удручающе, озабоченно выпятил нижнюю губу.
— А что, если нам привязать на цепь Шницеля? — предложил он. — Увидит подозрительное лицо и залает. Надо ведь, чтобы этот жалкий пес приносил какую-нибудь пользу.
Раков терпеть не мог Шницеля, который целыми днями бродил вокруг кухни и держал нашего шеф-повара в постоянном нервном напряжении.
Антон гневно заявил, что не позволит травмировать беззащитную собаку. Борис тоже придерживался мнения, что беспокоить пса не стоит, ибо военизированная охрана Шницель, как показала практика, ночью спит безмятежным сном дежурного пожарника. Вот если бы нужно было раздобыть где-либо кусок мяса — другое дело. Здесь помощь Шницеля была бы бесценна.
Антон нетвердым голосом начинающего лгуна пробормотал, что Шницель не так воспитан, чтобы посягнуть на чужое, что он скорее умрет с голоду, чем…
И, блудливо пряча глаза, мой друг торопливо пересказал свою знаменитую легенду о колбасе, которую Шницель якобы не съел. Антон был очень жалок в эту минуту.
— Хорошо, обойдемся без этой честнейшей собаки, — нетерпеливо прервал Лев Иванович. — Но зачем караулить по очереди? Ведь среди нас есть люди, страдающие бессонницей. Пусть они и дежурят, раз им все равно не спать. Скажем, коллега Ладья в свое время хныкал, что он не может заснуть.
Все замотали головами, а Ладья довел до общего сведения, что с бессонницей покончил на третий день, когда своими руками наколол полкубометра дров. Было решено бросить жребий. Талончик с черепом и скрещенными костями достался мне.
И вот я — суверенный властитель, владетельный князь тишины, полновластный хозяин царства ночного безмолвия. Когда я иду — слышны только мои шаги, когда я стою, то слышу свое дыхание. Я — часовой, страж спокойствия, «лорд-хранитель ночного храпа», как сказал на прощанье Антон.
Удивительная вещь — тишина! Сколько я мечтал о ней, корчась на своей московской постели и проклиная каждый звук, проникавший в мою комнату! Я нежно, как имя любимой, шептал это слово — тишина, я грезил ею и жаждал ее каждой клеточкой своего существа.
Я медленно брожу в ночной тиши и думаю о том, что мечта бывает красивее своего воплощения. Мне надоела тишина, она архаична, как телега. К ней невозможно привыкнуть, она противоречит здравому смыслу, ибо имеющий уши да слышит! Конечно, с нею можно на время мириться, как это вынуждены делать космонавты в перерывы сеансов радиосвязи, но жить в глухой тиши человеку двадцатого века нельзя. Ему нужны шумы, которые он не устает проклинать. Противоречие, которое можно объяснить не логикой, а только чувствами.
Я брожу по лагерю и думаю о том, что мне повезло. Прошло уже двадцать дней, и мне было жаль расставаться с каждым из них. Мне здесь хорошо. Я вырос в своих глазах и произвожу сам на себя самое благоприятное впечатление. До сих пор я умел варить яйца, писать очерки и редактировать рассказы. А теперь я умею делать вещи, достойные высокого звания члена коммуны имени Робинзона Крузо. Я умею пилить и колоть дрова, таскать из колодца воду, стирать рубашки, носить мешки с картошкой и доить корову. Вымыть пол для меня сущий пустяк. Я могу, наконец, ловить браконьеров! Я все могу. От меня бы теперь не отвернулась даже самая придирчивая невеста на свете: краснощекая молодая колхозница из далекого таежного села. И это не удивительно: я — настоящий мужчина, с мозолистыми руками и волчьим аппетитом, а не какой-нибудь там заморыш с бледными ушами.
Я на ходу ощупываю свои мускулы и горжусь собой.
В Машенькином окне свет лампы: наша предводительница допоздна что-то пишет. Наверное, истории наших болезней. Мне становится весело: я вспоминаю Антона. Он уже давно перестал требовать от меня благодарности «за спасение от когтей», и злится, когда я затрагиваю эту щекотливую тему. Впрочем, держится Антон хорошо: снова начал обмениваться с Машенькой изящными колкостями, хотя до паники боится остаться с ней наедине. Ничего, скоро я ему кое-что выскажу! Он у меня еще наплачется за эту подлую выходку со Шницелем, которого приучил спать только в моей постели. Особенно бесит меня то, что я сам к этому привык и теперь не могу заснуть, пока Шницель не юркнет на место.
Машенька выглядывает в окно и шлет мне воздушный поцелуй. У нее усталое лицо, но красива она, как рафаэлевская мадонна. Несколько минут мы вполголоса беседуем. Машенька искусно переводит разговор на Антона, и я охотно сообщаю ей подробности. Из дома напротив высовывается в окно Борис и шипит. Голубоглазый ангел, смеясь, скрывается в своей опочивальне и гасит свет: рабочий день окончен.
Машенька усвоила оригинальный метод руководства. Она никому ничего не приказывает, все атрибуты власти у председателя Бориса, но мы, по общему убеждению, пляшем под «докторшину дудку». Когда идет спор и кипят страсти, Машенька своим тихим голосом как бы невзначай роняет реплику, и вдруг оказывается, что это самое единственное и мудрое решение, которое почему-то не пришло в наши головы. Отношение к Машеньке бережное: ее незаметно отстраняют от тяжелых работ и всячески оберегают, ей Раков подсовывает самые лакомые кусочки. Все уже давно забыли о роли Машеньки в нашем сенсационном превращении из курортников в Робинзоны, а если и помнят, то считают это невинной шалостью милого дитяти. И никто, пожалуй, кроме Антона, Бориса и Потапыча, не хочет и думать о том, что у этого дитяти великолепная голова и стальной характер.
Невдалеке показалась чья-то огромная фигура. Я мгновенно превращаюсь в пружину, всматриваюсь и облегченно вздыхаю. Это Зайчик. Он вышел побродить, ему не спится, и я один знаю почему. Даже Борису, которого Зайчик безмерно уважает и боится, он не открыл свою великую тайну. А во мне, видимо, есть что-то такое, что делает из меня несгораемый сейф для чужих секретов. Я определяю это «что-то» как врожденное благородство, Антон — как бессловесную тупость бетонного столба, которому можно рассказать все что угодно. Я настолько устаю от этой роли, что скоро начну соглашаться с Антоном. Но мне жаль Зайчика, доброго Геркулеса с доверчивыми глазами ребенка. И я снова слушаю взволнованные слова о том, что он любит Машеньку больше всего на свете, что он готов по ее первому знаку переплыть озеро, вырвать с корнем любое дерево и сразиться с целой сотней браконьеров. Но Машенька не делает этого знака. Она не знает о том, как Зайчик ее любит, и, наверное, никогда не узнает. Он боксер, она считает его драчуном… к чему ей такой? Но появятся ли у него шансы, если он бросит бокс, поступит в институт и станет историком-археологом? Он твердо решил сделать это, Игорь Тарасович обещает помочь…
Зайчик нервно крутит какой-то предмет. Это ключ от двери, вернее, бывший ключ, а сейчас бесформенная и никому не нужная спираль. Зайчик с огорчением швыряет спираль в кусты и, кивнув на прощанье, лезет в окно своей комнаты.
Эх, Зайчик, Зайчик! Ничего у тебя не выйдет… Археологом ты, конечно, будешь и институт окончишь, а вот Машеньки тебе не видать как своих ушей.
Неужели ты не чувствуешь, какой опасный у тебя соперник? То есть он будет хохотать, если его так назовут, он с улыбкой превосходства заметит, что уже трижды срывался с крючка и выработал иммунитет, но это пустое бахвальство. Его песенка спета. Я не могу себе представить, что есть на свете хоть один мужчина, который может выдержать такую изобретательную и беспощадную осаду, какую предпринимает против картонной крепости, именуемой Антоном, твоя любимая Машенька. Плохи твои дела, Зайчик. Впрочем, надейся, ведь надежда — хлеб и вода влюбленного: не удовлетворяет, но поддерживает силы.
Как и всякий влюбленный, Зайчик не отличает подлинной опасности от мнимой. Он совершенно не видит соперника в Антоне, но зато бешено ревнует Машеньку к Юрику и Шурику. В отличие от Антона, который не упускает случая раскрыть Машеньке ее сущность, братья-разбойники шумно и весело демонстрируют свою влюбленность. Они становятся на колено, подавая Машеньке тарелку супа, дарят ей украденные с веранды Льва Ивановича цветы и угощают халвой, изрядный запас которой захватил с собой Прыг-скок. Зайчик расстраивается и никак не может понять, что это просто озорство, рожденное избытком энергии.
Впрочем, от последнего обстоятельства страдает не только Зайчик. Вечером братья загримировались бандитами: надели страшные маски и сделали из полена длинные ножи. В таком виде они появились на террасе, где Лев Иванович сочиняет свою симфонию, и дико завыли. Профессор от испуга чуть не выскочил из своего халата. А несколько дней назад эти черти проделали иголкой в дюжине яиц дырочки, вытряхнули все содержимое, залили в скорлупу воду и заклеили воском. Потапыч, который с трудом добился у Ракова разрешения сделать редкостную яичницу по-флотски, чуть не рехнулся, когда от раскаленной сковороды пошел пар. Он долго клялся и божился, что вытряхнет из разбойников душу, и смягчился только тогда, когда братья в знак примирения преподнесли ему коробку душистого «Золотого руна», которую потом долго и безуспешно искал Игорь Тарасович.
Не избежал общей участи и я. Однажды Мармелад, который вообще-то ко мне относится с симпатией, минут десять гонялся за мной, изнемогая от злости. Я чудом спасся, забравшись на крышу сарая, и только здесь обнаружил привязанный к штанам лоскут красного ситца. Я знал, что Мармелад не выносит красного цвета, и без труда догадался, кто устроил мне это удовольствие, поскольку из кустов на эту милую сценку смотрели две до чрезвычайности довольные физиономии.
Я решаю, что имею полное право на месть, беру с подоконника Льва Ивановича будильник, перевожу стрелку звонка на шесть часов и осторожно ставлю эту мину на окно комнаты братьев. Я тихо смеюсь при мысли, что два плута в самое сладкое для сна время вскочат как ужаленные.
Начинает рассветать, а мне хорошо, спать не хочется. Из окна археолога доносится легкий храп со свистом. Я заглядываю в комнату: Игорь Тарасович крепко спит, разметавшись на постели. И снится ему, наверное, что он раскопал древнее поселение с мостовыми, даже водопроводом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12