Но это было давно, так давно, что даже сама Наталья Петровна забыла об этой традиции.
Теперь он решил эту традицию воскресить. Все должно было остаться по-прежнему. Кроме одной детали.
Под каким-то предлогом Василий Иванович вызвал Галину в кабинет, поздравил с праздником и протянул ей изящный футляр.
— Моей способной и очень милой ученице, — сказал он, широко улыбаясь.
В футляре лежала дорогая брошь.
— Я не могу принять этот подарок, — сказала Галина, покраснев, — он слишком дорогой. Зачем это, Василий Иванович?
— Это бирюза, — сказал Василий Иванович, — она такая же голубая, как ваши глаза. Видите, даже рифмуется. Кстати, Галя, помните, вы мечтали полюбоваться Улановой в «Ромео и Джульетте»?
— Помню, — прошептала Галина, видя, что Василий Иванович достает из кармана два билета.
— Вот ваш билет на сегодня. Я рад, что могу доставить вам это удовольствие. То есть удовольствие доставит Уланова, я, как вы понимаете, в партии Джульетты был бы значительно менее эффектен.
Галина смущенно улыбнулась.
— Благодарю вас, вы очень добры.
…Придя в театр, Василий Иванович первым делом зашел в буфет и выпил для храбрости бокал шампанского. Он ждал и боялся предстоящей встречи. Сегодня на его жизненном пути может появиться новый зигзаг. Ведь согласилась же она принять от него дорогой подарок! Итак, сегодня он выяснит ее отношение к себе. Сегодня… Василий Иванович выпил еще один бокал и направился в зал.
Найдя шестой ряд, он начал продвигаться вперед, боясь поднять глаза.
Грудь сжимало, ноги отяжелели, и он почувствовал себя очень старым и дряхлым. Еще один шаг — и взор его застыл на дорогой бирюзовой броши. Он смотрел на нее остановившимся взглядом, как смотрят на шарик, зажатый в руке гипнотизера.
Он сразу узнал эту брошь и узнал платье, к которому брошь была приколота.
Он наконец поднял глаза и встретился со смеющимся взглядом жены. Это, конечно, была она, сомневаться было чудовищно глупо. И все же это было невероятно.
— Ты уже промочил горло, Вася? — услышал он ее ласковый шепот. — Дождаться ресторана не мог? А я, признаться, не ожидала, что ты на старости лет вспомнишь про нашу прежнюю традицию! Глазам своим не поверила, когда эта милая девушка из треста принесла мне билет и брошь. Сказала, что ты занят и придешь прямо в театр. А за брошку спасибо, как раз к этому платью.
Василий Иванович сел на место и кивнул головой. С минуту он молчал, затем нагнулся к жене и сказал:
— А ты, Наташа, права, зарядку я брошу делать.
С моим сердцем — и такую зарядку!
СЕМКИНЫ МУСКУЛЫ
У Витьки и Семки был враг. Он жил на соседней даче. Лешка был взрослый мальчишка, ему было двенадцать лет. Он подкарауливал братьев и хлестал их крапивой.
— Давай вместе на него нападем и всыплем, — предложил Семка. — Я буду его держать за ноги, а ты жечь крапивой.
— Не выйдет, — ответил Витька. — Потому что ты слабый, неразвитый физически. У тебя нет мускулов. От игры в лото мускулов не бывает. А ты целые дни только и делаешь, что играешь в лото.
— Зато от лото развивается мозг, — сказал Семка. — Я буду умный.
— Мозг без мускулов плохо работает, — возразил Витька. — Женька из седьмого класса сказал, что от мускулов в мозг идет питательная кровь. Вот если бы у тебя были мускулы, мы бы вдвоем от Лешки мокрого места не оставили.
— Ну а как сделать мускулы? — заинтересовался Семка.
Витька задумался.
— Знаешь, Семка, — предложил он, — давай я буду твоим тренером. Только, чур, слушаться! Тогда у тебя уже вечером будут почти такие же мускулы, как у меня, понял?
— Ага, — кивнул Семка. — А что ты за это хочешь?
— Ничего, — великодушно сказал Витька. — Я буду тренером-общественником. Это когда бесплатно. К нам в третий «Б» ходит такой, старшеклассник. Нужно только достать эспандер.
— А что это такое?
— Это на двух ручках такие пружины, которые нужно растягивать для силы. Или резина.
— А где ее достать?
Витька наморщил лоб.
— Знаешь где? — воскликнул он. — Иди сними с папиных штанов подтяжки, они резиновые. Их тоже можно растягивать. Это упражнение поможет тебе крепче держать Лешкины ноги, потому что он будет дергаться.
— А если папа узнает?
— А он не узнает. Папа надевает подтяжки только тогда, когда едет в город за продуктами. А ручки для подтяжек мы отцепим от маминой сумки.
Вскоре эспандер был готов. Витька зацепил одну ручку за крючок для полотенца, а другую дал Семке, который изо всех сил потянул ручку на себя.
— А почему подтяжки обратно не растягиваются? — спросил он.
— Наверное, резина лопнула, — сообразил Витька. — Иди вешай подтяжки на место, и пойдем учиться плавать. От плавания мускулы тоже растут.
— А я могу только ногами за дно цепляться.
— Ничего, — обнадежил Витька. — Мы возьмем лодку, выедем на середину реки, и там я тебя выброшу в воду. Ты побоишься утонуть и тут же научишься плавать.
— А вдруг я не побоюсь и утону? — возразил Семка. — Не хочу!
— Значит, ты трус, — решил Витька. — Правильно тебя Лешка жжет крапивой.
— Ну, пойдем, — вздохнул Семка. — Только выбрасывай меня не на середине реки, а у берега, ладно?
На речке было много народу. Витька выпросил у Павла Ивановича, соседа по даче, на пять минут лодку и усадил в нее Семку.
— Ты только не бойся, — приободрил он бледного брата. — Авось не утонешь.
— Да я не боюсь, — оказал Семка, вздыхая. — А может, лучше я тебя выброшу, а?
— Чего меня выбрасывать? — Витька ударил веслами по воде. — Я и так плаваю как рыба. Ну, становись ко мне спиной, я тебя неожиданно толкну.
Семка отрицательно замотал головой:
— Не хочу, вода холодная.
— Эх ты, трусишка! — сказал Витька. — Ну ладно, садись на весла, буду учить тебя грести.
Семка осторожно поднялся, чтобы поменяться местами, и Витька сильно толкнул его в грудь. Семка завопил, ухватился рукой за Витькину рубашку, и братья, стукнувшись лбами, шлепнулись в воду.
— Тону! — дико закричал Семка, окунаясь с головой. Но тут же он ударился руками о дно и поднялся.
Воды в речке было чуть повыше колена. Семка стоял и бессмысленно таращил глаза на Витьку, который хлопотал около перевернувшейся лодки.
— Негодные мальчишки! — топая ногами, кричал с берега Павел Иванович. — Вы утопили мои туфли!
— Подумаешь, туфли, — возмутился Семка. — Тут человек утонуть мог, а он — туфли!
Витька все-таки нырнул и нашел одну туфлю.
— А где вторая? — кричал Павел Иванович.
— Может быть, у вас была всего одна туфля? — предположил Семка.
В воду вошел лодочник. Он выругал братьев, перевернул лодку и разыскал под скамейкой на корме вторую туфлю. Братья выбрались на берег, старательно обошли стороной Павла Ивановича и отправились домой.
— Все, больше я тебя не тренирую, — заявил Витька. — Теперь тебя даже девчонки будут лупить крапивой.
— Ну, последний разок! — взмолился Семка. — Вот увидишь, все буду слушать. Хочешь, я на обеде компот тебе отдам?
— Ладно уж, — сжалился Витька, — последний раз куда ни шло. Видишь кирпичи? Возьми две штуки и тащи до дому. От тяжестей тоже мускулы растут.
Семка послушно взял два кирпича, прижал их к груди и понес. Шагов через тридцать он сказал:
— Тяжелые! Возьми один кирпич ты.
Витька пожал плечами:
— Мне не надо, у меня и так мускулы есть.
— А ты просто так, помоги, — уговаривал Семка. — Я ведь помогал тебе бидончик с квасом нести.
— Вижу, от тебя никакого толку не будет, — рассердился Витька.
— Ну ладно, ладно, донесу сам, — испугался Семка.
Пыхтя и обливаясь потом, он донес кирпичи до дачи. Витька пощупал у него мускулы и удовлетворенно сказал:
— Вот видишь, уже крепче.
— Правда? — обрадовался Семка.
— Ага, — кивнул Витька. — Не то чтобы очень крепче, но все-таки крепче. Если с месяц будешь тренироваться, тогда мы запросто всыплем Лешке. Только ешь побольше каши, от нее мускулы растут.
Мама удивилась и обрадовалась, когда за обедом Семка попросил добавку. Пока она ходила за кашей, Семка шепнул Витьке:
— Ты знаешь, в меня уже не лезет, я наелся, как волк.
— Все равно ешь, — посоветовал Витька. — Как-нибудь ложкой проталкивай.
Семка наелся каши до того, что начал хрипеть.
— Может быть, хватит? — спросила мама. — Возьми, сынок, яблоко, вместо компота сегодня.
— Пусть ест все, — сказал Витька. — Авось не лопнет.
— Что он, верблюд? — рассердился папа. — Ему ведь не нужно в горб про запас откладывать! Что это вы придумали?
Пока Витька рассказывал папе о своем плане, Семка съел свое яблоко и половину Витькиного.
— Ты что чужое яблоко ешь? — набросился на него Витька.
— А ты сам сказал: «Пусть ест все», — разъяснил Семка. — Я и подумал, что можно есть твое яблоко. От яблок тоже мускулы растут, да?
— Нет, от яблок не очень, — неуверенно ответил Витька, быстро догрызая спасенную половинку. — Ну, пошли тренироваться.
Братья вышли из дому и побрели в кустарник.
— Представь себе, что я — Лешка, — сказал Витька. — Мы его, то есть меня, повалили, и тебе нужно держать его — значит, меня — за ноги. Понял? Ну, хватай покрепче!
Витька лег на траву. Семка навалился сверху и вцепился руками в Витькины ноги.
— Еще крепче! — потребовал Витька.
— А чего ты ногами дерешься? — завопил Семка. — Ты мне коленом в лоб ударил!
— Так я же Лешка, — разъяснил снизу Витька и тут же взвыл: — Ты чего щиплешься?
— Так ведь это я Лешку, — удивился Семка. — Я Лешку бью, а не тебя.
— Так ты не очень! — повысил голос Витька. — Я все-таки Витька, а не Лешка. Ой! Отпусти, слышишь! Чего ты крапивой жжешься?
Братья вскочили. Перед ними, корча рожи, стоял Лешка с пучком крапивы в руках. Он неожиданно прыгнул к Витьке и еще раз стеганул его по ногам крапивой.
— Ну, погоди, — пригрозил Семка, — через месяц посмотрим!
Лешка засмеялся:
— Через месяц, через месяц! Эх вы, трусишки! Брысь отсюда, мелюзга!
Витька и Семка переглянулись.
— Витька, — с надеждой сказал Семка, — ну, посмотри, может, у меня уже мускулы выросли! Ну, пощупай!
Витька пощупал и сказал:
— Знаешь, уже выросли! Почти такие же, как у меня!
Семка счастливо улыбнулся, зажмурил глаза и бросился Лешке под ноги. От неожиданности Лешка свалился. Сверху его оседлал Витька.
— Я держу крепко! — задыхаясь, кричал Семка. — Рви у него крапиву! Лупи его!
Витька, обжигаясь, вырвал из рук поверженного Лешки крапиву и начал его хлестать. Лешка выл, лягался, бил Витьку руками, но никак не мог освободить ноги, в которые мертвой хваткой вцепился Семка.
— Ну, хватит, — переводя дыхание, сказал Витька. — Отпускай его, Семка.
Лешка вскочил, погрозил братьям кулаком и, подвывая, бросился бежать. Братья осмотрели друг друга.
— Смотри, какой он мне синяк поставил, — с гордостью сказал Семка, ощупывая лицо.
— Когда это под глазом, то называется не синяк, а фонарь, — солидно поправил Витька. — Теперь будет знать, правда?
— Ага! — радостно согласился Семка. — Теперь будет знать! Витька, а ты будешь все каникулы меня тренировать, да?
— Конечно, — ответил Витька.
МИШКИНО СЧАСТЬЕ
У Миши философский склад ума. Так говорят взрослые, отдуваясь после очередной беседы с надоедливым мальчишкой. И Миша иногда чувствует себя несчастным: в мире столько интересного, весь мир, кажется, состоит из одних вопросов, а ответить на них некому. Почему звезды держатся в воздухе, а камень падает? Ведь камень легче. Почему мотор не работает, если его не заведешь, а сердце бьется?!
И что это такое — жизнь? Что такое судьба и что значит счастье?
Уроки Миша приготовил и теперь бесцельно бродит по квартире. Только что он поговорил с черепахой, которую дядюшка Римус считал самым мудрым существом на свете. Но черепаха молчит. То ли она поглупела со времен дядюшки Римуса, то ли считает ниже своего достоинства отвечать на вопросы жалкого третьеклассника.
На диване лежит папа. Сегодня у него отгул, и папа наслаждается книжкой. Вот кто мог бы на все ответить!
Он — человек неглупый, это Миша знает точно. Но человек с недостатками. На все вопросы у него один ответ: «Подрастешь — узнаешь, Спиноза!» Кроме того, лицо у папы становится очень несчастным, когда его отрывают от книжки. Зато когда он в настроении — лучшего собеседника не придумаешь. Обидно, что он вцепился в свою книгу. А может, попробовать? Глупо упускать такой шанс.
— Папочка, расскажи, пожалуйста, что такое счастье?
Папа, который давно с легким беспокойством наблюдал за передвижением сына по квартире, с ненужным удивлением оторвал глаза от книги. На его лице — целая гамма чувств. Анализируя их, Миша приходит к выводу, что события разворачиваются благоприятно. Обычно в таких случаях папа сердито гремит: «Брысь на улицу!» Но сейчас он вздыхает и откладывает книгу в сторону.
— Счастье? — переспрашивает папа, с хрустом потягиваясь на диване. — Это не так просто ответить. Да, совсем не просто.
Миша сочувственно кивает, как бы извиняясь, что возложил на папу бремя ответа на такой тяжелый вопрос. Но что поделаешь, если так получилось? Ведь нужно когда-нибудь разобраться в этом деле.
— Однако, — продолжает папа, — можно ответить примерно так: счастье — это жить и трудиться.
Что-то в этом определении Мишу не устраивает. Да, решительно не устраивает. Но продумывать возражение некогда, папа уже начинает коситься на книгу.
Приходится приводить первый же пришедший в голову аргумент:
— Значит, рабы в каменоломнях были счастливы?
— Рабы? — озадаченно переспрашивает папа. — С какой стати? Рабский труд — самое большое несчастье на свете. Счастье — это жить и трудиться свободно! Понял? Иди погуляй.
Папа поворачивается на бок, давая понять, что аудиенция окончена. Но по его напряженному затылку и нарочито безразличному покашливанию Миша определяет, что папа мучается угрызениями совести. Кроме того, счастье в его определении снова оказалось каким-то расплывчатым, непонятным.
— А Робинзон? — вызывающе спрашивает Миша. — Разве он был счастлив на своем необитаемом острове?
Папа с досадой откладывает книгу в сторону. Возражение убедительное. В душе проклиная себя за то, что влип в эту историю, папа подтягивает на помощь резервы.
— Однако отдельные элементы счастья в жизни Робинзона были, — мудро замечает он. — Скажем…
— …когда он ел изюм, — помогает Миша.
— И когда он ел изюм, — соглашается папа, — и когда пришел Пятница. Ведь беседовать с живым человеком — это счастье.
— Еще бы, — охотно соглашается Миша. — Я сам чувствую себя как Робинзон, когда ты читаешь и не хочешь со мной разговаривать. Но зато теперь я понял, что такое счастье: это когда ты дома и беседуешь, не обращая внимания на книгу.
Папа смущен. После такого чистосердечного признания читать было бы кощунством. Погладив сына по взъерошенной шевелюре, папа спрашивает:
— И это все?
— Почему же, — подумав, отвечает Миша, сообразив, что из этой лирической ситуации можно выжать и кое-что существенное. — Счастье — это когда ты беседуешь со мной и еще покупаешь мне грецкие орехи. Или мороженое.
— У тебя, Миша, какое-то потребительское представление о счастье. — Папа снова ложится на диван, давая понять, что прозрачный намек на орехи и мороженое к сведению не принят. — Счастье шире. Его нельзя ограничить несколькими желаниями, оно как птица, которой тесно в любой клетке, как бы обширна она ни была. Счастье — в свободном и любимом труде, в победах и в борьбе. Да, особенно в борьбе!
— И в боксе тоже, — деловито добавляет Миша. — Когда боксер по телевизору побеждает, он счастлив.
— Я имею в виду не только спорт, — мягко уточняет папа. — Борьбу вообще! Борьбу за свободу, за успех в любом деле, борьбу человека с природой. Понятно?
Миша кивает головой.
— Значит, счастливы могут быть только взрослые, — уныло говорит он. — Детям никто не позволяет бороться с природой, и нет у них любимого труда… Наверное, существует счастье только для тех, кому больше шестнадцати лет…
— Разумеется, детям никто не позволит дрейфовать на Северном полюсе или строить города в тайге, — соглашается папа. — Когда-нибудь нынешние дети станут взрослыми; среди сегодняшних школьников наверняка есть Эдисоны, Курчатовы и Гагарины. Но всякому овощу свое время. Если покорять космос тебе рановато, то потрудиться на кухне и вымыть посуду ты сможешь вполне успешно. Так что брысь на кухню и дай мне спокойно дочитать книгу.
— А для тебя, папочка, мыть посуду— это счастье? — с ухмылкой спрашивает Миша, разрушая до фундамента величественное здание морали, сооружаемое папой. — Нет, ты мне лучше расскажи, что такое детское счастье.
Папа вновь с досадой откладывает книжку.
— Ты, Миша, должен понять, — нетерпеливо говорит он, — что спокойная жизнь, веселые игры, а иногда грецкие орехи и мороженое — это и есть детское счастье. И главное, — папа с нескрываемой радостью смотрит на часы, — это школа. Она дает ребенку знания, а знания всегда приносят радость. Они и есть счастье. Поэтому надевай пальто и беги в школу, до занятий осталось двадцать минут!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15