Пленник поспешно передвинулся так, чтобы стоять к нему лицом. Я заметил, что несмотря на свое сугубо мирное поведение, Конан все же держал меч наготове. Умница он у меня все-таки, подумал я растроганно.
Громила шумно вздохнул и помялся. — Иди сюда, — негромко произнес Конан. Он уже успокоился и хотел кое-что выяснить.
— Не убивай меня, — пробубнил громила, не трогаясь с места.
Конан брезгливо скривился.
— Кому ты нужен…
Громила осторожно подсел к костру, покосился па Эрриэз, которая глазела на него, по-детски приоткрыв рот, потом боязливо перевел взгляд на меня, и его передернуло. Надо же, какой чувствительный.
— Ты голодный? — спросил Конан. Громила тупо уставился на него, словно не понимая, о чем его спрашивают. Конан вытащил из мешка кусок хлеба, немного подмокший, но вполне съедобный.
— Есть хочешь? — повторил он.
Громила осторожно потянулся к хлебу. Взял, подержал на весу и принялся заталкивать в рот. Человек — ну что с него взять! Конан терпеливо ждал, пока он перестанет чавкать и, склонившись над мечом, лежавшим поперек его колен, к огню, смотрел, как корчится и догорает тонкая веточка. Мне показалось, что он был чем-то расстроен. Громила, наконец, расправился с хлебом. Не отводя глаз от огня, Конан заговорил с ним.
— Как тебя зовут?
Негодяя звали Хруотланд. Красивое имя. Оставалось только сожалеть о том, что оно досталось полоумному убийце.
— Зачем вы напали на нас, Хруотланд? — спросил Конан так равнодушно, как будто речь шла о каких-то посторонних людях.
Хруотланд заморгал и снова приоткрыл рот. Отвечать он, судя по всему, не собирался. Конан машинально тронул свой меч. Этот жест не ускользнул от внимания громилы, который вытянул вперед руки, словно отстраняясь, и жалобно взвыл:
— Не убивай меня, господин!
— Кром! — рявкнул Конан. — Где ты живешь?
— Местный, — с готовностью проговорил Хруотланд. — Мы все местные. Раньше по разным деревням жили, а теперь собрались в одну. Мало нас, жмемся поближе друг к другу…
— Зачем же вы на нас напали?
Белесые глазки Хруотланда бессмысленно замерли. Конан нахмурился, и неподвижное рыло этого тупицы снова ожило — от страха, надо полагать.
— Не знаю, господин, — произнес он с тяжелым вздохом. — Вы это… чужие. Да и нечистый с вами… — Он почему-то покосился при этих словах на Эрриэз, которая покраснела от негодования. — Девочка ваша тоже очень подозрительная. Кто вас знает, господин, — заключил он. — Мор, неурожай, то, се… Зачем рисковать, верно?
И он заискивающе улыбнулся. Вот ведь мерзость. Я вам тут устрою по полной программе — и мор, и неурожай. Все получите, голубчики, и в больших количествах.
Хруотланд замолчал, и я приметил, что он начинает косить глазами в темноту, помышляя о побеге. Но он боялся. Боялся человека, который не бил его, не ругал, не угрожал, а наоборот, угостил и предложил согреться у костра. — Здесь есть какие-нибудь чародеи? — спросил Конан неожиданно.
Этот вопрос почему-то не вызвал у местного жителя приступа тупоумия.
— Был да помер, — ответил он с готовностью.
— Кто научил вас нападать на всех чужих?
— Не знаю, — тоскливо сказал Хруотланд. Я видел, что он и в самом деле не знает. — Вы ищете Чудовище, правда?
Он с надеждой уставился на Конана. Это была его первая попытка сделать самостоятельное умозаключение.
Конан сразу насторожился.
— В первый раз слышу о каком-то чудовище, — заявил он.
— Ну… Чудовище… — протянул Хруотланд.
Ему явно не хватало слов для того, чтобы выразить обуревавшие его чувства. — Змей, можно сказать… Удав! — выпалил он, вскинув прояснившиеся на мгновение глаза. Затем они снова помутнели, и он добавил упавшим голосом: — Ядовитый…
— Откуда оно взялось?
— Оттуда, — многозначительно прошептал громила и замолчал, шевеля губами.
Конан вцепился в него мертвой хваткой. Наконец-то у зла появились и облик, и имя!
— Где оно, это ваше чудовище?
— Правильно идете, господин. Все прямо, прямо. За реку. Увидите.
Громила поднялся и втянул голову в плечи. Конан молчал угрожающе. Громила лихорадочно порыскал в своей памяти и выдавил:
— Вонючее оно…
Конан помолчал еще немного. Громила уже был готов пасть на колени, умоляя о пощаде. Наконец, Конан сказал:
— Убирайся отсюда… Смотреть на тебя противно.
Хруотланд не сразу осознал, что его отпускают на все четыре стороны, пока Конан не топнул ногой и не заорал на него, окончательно потеряв терпение:
— Убирайся, я сказал!
Громила шмыгнул носом и, пятясь, выбрался в темноту. Через секунду мы услышали топот — он удирал от нас со всех ног. Конан плюнул.
— Давайте спать, — предложил он и тут же начал устраиваться.
Я долго еще смотрел, как догорает костер. Спать мне совсем не хотелось. Эрриэз тоже долго не могла уснуть. «Ну вот, — подумал я специально для нее, — удав какой-то ядовитый выискался… Наконец-то мы нашли себе развлечение. Что скажешь?»
Эрриэз не ответила.

Глава седьмая
Мы встречаем чародея

Прошел еще один день. Конан ни за что не хотел поворачивать назад. Кроме того, как я понимаю, его терзало любопытство, Ах, как это, право, интересно — угробиться, но перед смерти все же выяснить, кому и с какой стати не понравилось, что он решил прогуляться здесь в компании своих друзей?
Мой подвиг остался на берегу черной речки, и о нем никто уже не вспоминал. Мы шли втроем по бесконечной холмистой равнине. Ветер свистел у нас в ушах, тучи неслись, регулярно поливая нас дождем — жары как не бывало.
— Вон, впереди, видишь дерево? — сказал мне Конан.
Я видел дерево. На много миль вокруг тянулась равнина, когда-то распаханная, а теперь заросшая лебедой и ромашкой, и только одно дерево маячило впереди на холме. На него-то и указывал Конан.
— Вот там мы передохнем, — сказал он.
Я уныло кивнул. До отдыха, стало быть, не так уж близко, но с Конаном спорить не приходится. Даже Эрриэз идет молча, а мне, разметавшему в одиночку полчища врагов, вообще не пристало доказывать свою слабость.
Я поплелся дальше. Когда конец пути виден, идти все-таки легче.
— Знаешь, Конан, — сказал я в порыве доброго чувства. — Ты хоть и профессиональный убийца, а все-таки хороший человек.
Не оборачиваясь ко мне, он подавился смехом. Я решил не обижаться. Привычка смеяться не вовремя — не самая худшая из его привычек.
Ромашки пахли оглушительно. У меня от них, по-моему, какое-то раздражение на ухе выскочило. Я отчаянно поскреб ухо пальцем. «Это у тебя от грязи», — злорадно подумала Эрриэз.
Я обернулся и посмотрел на нее в упор. Светлые жесткие волосы торчат, как перья, из-под мятого чепчика, нежно-лиловое пятно синяка расплывается по левой скуле, рубашка изодрана в клочья и вся в потеках пота…
— Ты бы хоть иголку с ниткой себе соорудила, — сказал я, не снисходя до обмена мыслями. — Оборванка. Стыдно рядом с таким пугалом в приличном обществе показаться.
— Ненавижу домашнее хозяйство, — ответила Эрриэз. — Пора бы уж это усвоить, Кода.
«А кто его любит?» — подумал я, пожал плечами и отвернулся. Эрриэз за моей спиной покраснела, но мне до этого дела нет. Пусть краснеет, если ей так хочется.
Я прикинул расстояние от нас до дерева — скоро ли обещанный привал. Получалось, что не очень скоро.
Когда мы поравнялись, наконец, с деревом и уже осматривались на ходу в поисках дров и кольев, поднялся ветер. Дерево зашумело. Деревья любят преувеличивать. Их чуть тронешь, а они уже шумят, пытаются произвести впечатления. Хотя в целом деревья, насколько я их знаю, не трусливы, от опасности не бегают. И не только потому, что не могут. Вот тут я могу хоть на что поспорить.
Так вот, паше дерево зашумело и, как мне показалось, запело на разные голоса. По стволу пробежала хроматическая гамма — от самых низких нот до самых высоких — и оборвалось яростным визгом. Ствол затрещал и начал раскрываться, как саркофаг, поставленный вертикально. Медленно разошлась кора, обнажилась полая сердцевина, и перед нами предстала высокая темная фигура.
Если судить по внешнему облику, это был человек, уже немолодой, очень крепкий, облаченный в темно-синий балахон, перетянутый четырьмя поясами, последний из которых, серебряный, сползал на бедра. Впрочем, какой из него человек? Разве человеку придет в голову спать стоя, да еще внутри дерева? Он стоял неподвижно, скрестив руки на рукояти большого меча, и глаза его были закрыты.
— Так вот чего нам не хватало, — пробормотал Конан.
Существо раскрыло глаза и тут же снова опустило веки. Но я почувствовал, что теперь оно наблюдает за нами, внимательно, с недобрым интересом.
Ветер снова зашумел в высоте. Существо вздохнуло и сделало шаг вперед. Потом еще один.
Бесцветный голос произнес:
— Ты Конан из Киммерии явился сюда незваным и творишь беззакония. Ты умрешь.
Существо протянуло руку и, не глядя, указало на моего Конана. Я похолодел. Кем бы оно ни было — чародеем, духом дерева, оборотнем — человеку против него не выстоять. Я даже присел от волнения и крикнул:
— Беги! Конан сказал:
— Все в порядке.
Он даже не посмотрел на меня. Холодными синими глазами он разглядывал вылезшее из дерева чудище, которое было, с моей точки зрения, тем более жутким, что, за исключением некоторых неуловимых черт, очень напоминало человека.
«Убьет… Оно убьет его!» — в панике подумала Эрриэз.
«Без тебя тошно», — мысленно огрызнулся я.
Чародей поднял меч, и я услышал визг. Я обернулся. Эрриэз стояла, крепко сжав зубы, но голос был ее. Никогда раньше не слышал, чтобы визжали про себя. «Хорошо, что Конан не умеет читать мыслей», — подумал я, уже в который раз.
Киммериец обнажил меч. Сталь радостно вылетела из ножен, и над холмом зазвенела высокая певучая пота. Так звучал бы голос молодой девушки, если бы ей вздумалось запеть боевую песню какого-нибудь дикого племени, в которой и слов-то нет, один только яростный клич.
Песня утонула в лязге металла. Я бросился к Эрриэз, потому что вдруг понял, что стою слишком близко к сражающимся, и для меня это может плохо закончиться. Позаботившись, таким образом, о себе, я стал переживать за Конана.
Синий чародей был выше его на целую голову, и меч его был длиннее, чем у моего друга. Конана такие мелочи не смущали. Но негодяй, который отсиживался в дубе, мог пустить в ход магию, а это было гораздо хуже.
— Эрриэз, — сказал я, — ты можешь что-нибудь сделать?
Ее нечесаные желтые перья взметнулись из-под чепчика, так резко она мотнула головой.
— Очень сильный защитный наговор. Не пробиться. Он заговорен от мужчины, женщины или ребенка, от всякой нечисти, от белой и черной руки…
Девушка вглядывалась в высокую фигуру с мечом, которая наступала, все время наступала, методически и хладнокровно пытаясь убить Конана. Больше это чудище, похоже, ничем в жизни не интересовалось.
Эрриэз, слегка щуря глаза, перечисляла наложенные на него заклятия, считывая их с чародея, как с листа бумаги.
— … От живых и от мертвых, от порождений болот, рек и озер, и водных ключей из-под земли; от детей леса, луга и поля и человеческого жилья; от дикого отродья безводной пустыни…
Мы переглянулись. Эрриэз покраснела, как будто ляпнула что-то неприличное. Вечно меня называют «отродьем». Слов других нет, что ли? И все-таки приятное чувство шевельнулось во мне: я, стало быть, представляю опасность, если даже на Боссонских топях меня не забыли включить в заговор.
— Чему ты радуешься? — укоризненно сказала Эрриэз. — Тщеславный ты, Кода. Теперь и ты не сможешь помочь…
— Сила не только в магии, — проворчал я. — Магия — это как лук со стрелами. Лишь бы в руки попала, а там уж любой дурак сумеет выстрелить.
— А что у тебя есть, кроме магии? Без нее ты ничто. Так, зверек, не лучше тушканчика.
За «тушканчика» она еще схлопочет — в другом месте и в другое время. Пока же я ограничился тем, что посмотрел прямо в ее бесстыжие глаза и небрежно заметил:
— Кроме магии, дитя мое, существует еще ум. Она уже собиралась сказать, что ум, может быть, где-то и существует, только не в моей лопоухой башке, но вместо этого вдруг вскрикнула:
— Он же ранен!
Медлить больше было нельзя. Я сказал:
— Ты слышала пение перед началом боя? Она кивнула.
— Кто это пел?
— Меч Конана, Атвейг — таково ее имя. Это не мужчина, не женщина, не ребенок… Она не живая, но и не мертвая…
Как бы подтверждая мои слова, Конан неожиданно нанес чародею сильный удар и задел его, потому что раздался злобный крик.
— Думай о его мече, — торопливо сказал я. — Вложи свои силы в него. Попробуй, Эрриэз. Зови Атвейг, она должна откликнуться.
Она прикусила губу. Я видел, как девушка пытается слить свои силенки с полоской стали, мелькавшей в руках человека. Я так и не понял, удалось ей это, или же Конану не потребовалась посторонняя помощь, но чародей упал, заливаясь кровью, густой, бурого цвета.
Мы с Эрриэз подбежали к нему. Конан стоял над колдуном, расставив ноги, опустив меч к горлу побежденного. Волосы его слиплись от пота, а тонущие в тени глаза были неподвижны.
Чародей дышал с трудом и все время косил глаза на меч, приставленный к его горлу. Физиономия у него была гнусная словно на уродливую рожу натянули чулок.
— Убери меч, — приказал он своему победителю гулким голосом, и я услышал отзвуки той самой хроматической гаммы, пробежавшей по дереву, когда оно отворялось.
Конан словно не расслышал.
— Убери меч! — взвизгнул колдун.
— Я не собираюсь убивать тебя, — спокойно отозвался Конан, однако не шевельнулся.
— Это оружие может выйти из-под твоей власти, — сказал колдун. Он просто посинел от страха, и в глубине души я его понимал.
— Может быть, и мой меч и не захочет тебя убивать, — сказал Конан. — Ты знаешь, о чем я хочу спросить тебя?
Колдун немного помолчал. Глаза его опять съехались к переносице. Атвейг шевельнулась в руке Конана. Тогда колдун поспешно произнес:
— Спрашивай.
— Кто были те люди, что напали на нас у реки?
— А, это… — Мне показалось, что колдун вздохнул с облегчением. — Это местные жители. Те, что приспособились к новым условиям.
— Новые условия — твоих рук дело?
— Отчасти.
— Кто вы такие?
— Мы разные, — уклончиво сказал колдун.
— Вас много?
— Нет. Честное слово, нет.
— Что вам нужно?
— Сущий пустяк. Мы следим за тем, чтобы все оставалось, как есть.
Конан сделал вид, что теряет терпение. На самом деле — это я хорошо знал — он мог задавать вопросы часами, вытягивая нужные ему сведения по капле.
— Что такое Чудовище?
Колдун немного помолчал, потом пробормотал с тяжелым вздохом:
— Некто, посягнувший на артефакт, который содержит в себе жизненные силы Боссонских топей…
По глупости и небрежности люди утратили священные руны, выбитые на клинке, который здесь именовали «Мечом Викланда». (Конан даже не поинтересовался, кто такой Викланд! Будь здесь Гэлант Странник, разговоров о Викланде и его мече хватило бы до самой ночи, но увы! Киммерийца занимают лишь те подробности, которые имеют непосредственное отношение к делу).
Спасти Боссонские топи от окончательного вырождения можно лишь одним способом: вернув волшебный меч. Чудовище Южных Окраин, Гигантский змей, похитило вышеупомянутый клинок, обвилось вокруг него кольцами и неусыпно стережет. Никто в точности не знает, когда и по чьей вине это произошло. Хранители меча жили в лесном доме, где имелось небольшое святилище. Их нашли мертвыми среди пепелища. Охотник один нашел.
Конан спрашивал и спрашивал. Колдуй отвечал кратко и неохотно, но удалось выяснить, например, такие существенные подробности: Меч Викланда является магической картой этой земли. На нем обозначены реки, деревни, леса и болота. Тело чудовища ядовито. Оно медленно душит страну, отравляет ее.
— Откуда оно взялось? — спросил Конан. — Кому служит?
— Оно жило здесь всегда, — злорадно сообщил колдун. — Люди были злы и жестоки друг к другу, и оно сумело вылезти на поверхность.
Вы сами выпустили его на свободу. Оно не служит никому. Зло самоценно и самодостаточно, оно развивается там, где люди готовы принимать его правила.
— Зачем местные жители напали на нас у реки?
— Они не ведали, что творят. Это я хочу помешать тебе идти твоей дорогой, потому что рано или поздно ты доберешься до Змея. Ты настойчивый.
Конан немного подумал.
— Почему же никто прежде не пытался убить его?
В нечеловеческом голосе, отвечавшем Конану, зазвучало торжество:
— Змей слишком велик для здешних людей. Они выродились прежде, чем успели это понять.
— А нечисть?
— Нечисть труслива, — злобно сказал колдун. — Убери же свой меч, Конан.
Конан отвел острие в сторону и поморщился, глядя на колдуна.
— Ладно, — сказал он. — Постарайся сделать так, чтобы мы с тобой больше не встречались.
Негодяй, валявшийся на окровавленной траве у ног моего друга, совершенно расслабился, когда до него дошло, что тот, по своей всегдашней глупости, решил оставить его в живых. Колдун перестал следить за собой, и я без труда прочел его мысли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9