А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


— Нет, Дамка, я на всякий случай предупредить — тут все знают. Вайн всегда на ура, ганжа курим, колеса только если по праздникам, винтовых не приветствуем, а опиюшников, которые черным, медленным двигаются — вышвыриваем с лестницы.
— Я ничего не поняла.
— Ой, боже! Перевожу для цивилов — выпивку носить можно и нужно, марихуану курить можно, таблетками не закидывайся особо, первитин не вари, или потихоньку, чтобы массового винтилова не устраивать, а если что-нибудь маковое принесешь — ханку там или героин, то можешь забыть этот адрес, помирай где-нибудь на других вписках, хватит на мой век трупов.
Яна помолчала.
— Да ты не грузись, все нормально, это я так, профилактическую работу веду. — сказала Мышь.
В углу напротив сидели Еж и какой-то наголо бритый парень. У Ежа в руках откуда-то появилась гитара, и он медленно дергал струны.
— Спой «яйца»! — попросили вдруг две девицы, сидевшие за столом и нанизывающие бисеринки на нитку.
— Как вы задолбали со своими яйцами. — вздохнула Мышь, — откуда у меня на вписке берутся панки?
— Я не панк, я хиппи! — запротестовал Еж, — Это Космос панк.
— Да все вы хороши. — Мышь встала и вышла из комнаты.
Еж еще раз перебрал струны и хитро спросил:
— Значит «яйца»?
— «Яйца!» — хором закричали девчушки за столом и к ним присоединились еще двое парней, и даже кажется бэбик что-то гугукнул.
Еж ухмыльнулся, с важным видом перебрал струны и начал отбивать жесткий ритм — раз, два, три, четыре…
О, стыд и срам — я ходил по дворам,
Переулкам славы, аллеям гордости,
Одинокий мент попросил документ
И повесился от безысходности —
Бум! Бум! Бум! Все мы яйца в инкубаторе!
Бум! Бум! Бум! Все мы яйца в инкубаторе!
Бум! Все мы яйца-а-а-а!
Припев повторяли хором, подключилась даже Яна, а бэбик радостно колотил ложкой по своем матрасу. Но дальше вышла заминка — Еж забыл слова, да и никто тоже не смог вспомнить, поэтому припев повторили еще раза три, с каждым разом все громче и громче, пока наконец не вернулась Мышь.
— Эй, вы, децибелы, вы прекратите наконец? — она повернулась к Яне, — Понимаешь, вчера принесли эти гаврики новую песню, всю ночь орали. Космос под утро все-таки слинял, а песня осталась.
— Так это его песня? — догадалась Яна.
— Агы! — радостно хихикнул Еж. — Он же у нас поэт-песенник, блин!
— А что он еще написал? — спросила Яна.
— Да много чего. Песни у него панковские, стихи.
— Ну спой еще что-нибудь! — попросила Яна.
— А чего спеть-то? — растерялся Еж.
— Про Ленина спой. — усмехнулась Мышь.
— А, точно! — обрадовался Еж и громко объявил, — Исполняется революционный факстрот-кадриль про тусового чувака Ленина!
Еж подергал струны, словно проверяя, хорошо ли они держатся, и запел:
Семнадцатый год, некайфовое время,
Голимый и тухлый бардак
Но вышел братушка с кликухою Ленин —
Тусовый, отвязный чувак.
Он встал на поребрик и двинул телегу,
Что царь — обломист и урод
Буржуи ваще задолбали и нефиг
Динамить свободный народ.
Семнадцатый год, некайфовое время
Облом и гнилая пурга.
Да здравствует Ленин! Да здравствует Ленин!
Тусовку повел на врага!
Все захлопали, а Яна даже закашлялась от смеха.
— Ой, чего я вспомнила! — закричала она, — Еж, а… один там короче написал стих про параноика!
— Лес дремучий снегами покрыт? — откликнулся Еж.
— Да, а ты откуда знаешь? — опешила Яна.
— Ну это же тоже Космос. — пожал плечами Еж. — Старое-старое.
— Еж, ты врешь! — возмутилась Яна, — Это Олег написал, ну… про которого я вам вчера рассказывала… — закончила она совсем тихо.
— Это он тебе так сказал?
— Ну да…
— Видишь ли, — Еж задумчиво перебирал струны гитары, — Этот козел живет с Космосом в одном доме, а мы частенько там на лестнице орали, курили вместе…
=== далее текст соответствует изданию ===
* * *
— Дамка, у меня к тебе просьба. — Мышь была серьезна и в ее глазах бегали искорки настороженности, — надо отвезти в одно место одну вещь.
— Да, конечно, а куда?
— Это я тебе сейчас расскажу. Тебе за эту вещь дадут денег. Много денег. Хотя почти все придется отдать, но нам хватит на хавчик очень надолго.
— А что это?
— Это пять килограмм анаши.
— Наркотики? Мышь, а почему сразу я?
— Потому что у тебя вид самый цивильный.
— Но я никогда наркотики…
— Да какие же это наркотики, это анаша!
— Но на нее ведь садятся и потом умирают?
— Кто тебе сказал такую глупость? На нее не садятся. Ну бывает иногда что человек без нее тоскует, как без кофе. Но никто от нее не умер сроду, по крайней мере я такого не слышала.
— А что от нее бывает?
Мышь поразмыслила.
— Глупеют от нее постепенно. Там клетки кое-какие особые в мозгу гибнут, по горсточке после каждой раскурки, только это не заметно так сразу, потому что гибнет горсточка, а их там миллиарды. Но как посмотришь на тех, кто несколько лет каждый день раскуривается — сразу поймешь.
— Ну вот видишь!
— А чего? А водку если пить каждый день — что, лучше будет?
— Не знаю…
— Ну лучше конечно, но не намного.
— Ну вот! А нервные клетки не восстанавливаются!
— Они еще иногда гибнут когда нервничаешь. — сообщила Мышь. — Я нервничаю.
— А чего ты нервничаешь?
— А что нам жрать нечего, а ты тут живешь уже неделю, а такую простую просьбу выполнить не можешь.
Яна вздохнула. Действительно, отказываться было неудобно.
— Ну ладно. Куда везти?
— Значит так, — оживилась Мышь, — Главное смотри чтобы ментов вокруг не было. Значит на Курском вокзале, у расписания, будет стоять человек… — Мышь подробно рассказала как и что.
— А если меня поймают?
— Тебя не поймают.
— А если?
— А если сейчас сюда придет милиция и всех поймают? Здесь знаешь сколько анаши? Осенью было пятьдесят килограмм, сейчас пятнадцать осталось.
— А ты не боишься?
— Ну знаешь, всего бояться — значит не жить вообще. А мы на этом живем. Летом бригадой едем на сборы в Чуйскую долину, где дикая конопля растет — собираем, сушим, привозим, продаем.
— Как, так просто едите и собираете? А если вас в поезде поймают?
— Конечно поймают если траву мешками в поезде возить! Ты думаешь что говоришь? Там не все так просто. Официально это как бы комсомольский стройотряд в летний стоительный лагерь едет. Так вот, туда и обратно якобы на автобусе, с комсомольскими песнями и стенгазетами. На самом деле только туда на автобусе, а обратно он едет весь забитый тюками, представляешь сколько там?
— А водитель знает?
— Ага, не знает! Все он знает прекрасно. Ему знаешь сколько за этот рейс выходит? Ты не поверишь. Но больше всех комсорги получают, которые этот стройотряд организуют и там у себя по всем райкомовским документам прикрывают. Точнее ничего не скажу — не могу подставлять людей. Вот такие дела, это мы уже третий год так делаем, да и раньше наверно так было.
— А как сборщики обратно едут?
— Известно как. Взявшись за руки по двое. Абсолютно налегке — ни одного конопляного листика, если поймают менты — все чисто, не придерешься. Они тоже не дураки — знаешь как шмонают каждого, кто из Чуйской долины едет, особенно по трассе?
— Как это — по трассе?
— О, господи Иисусе! Ну автостопом, на попутках.
— Ого! На машинах? Это же сколько денег стоит?
— Дамка, ты меня убиваешь своей дикостью. Это поезд денег стоит, а тут бесплатно, на попутках.
— Ну кто же это повезет бесплатно?
— Да ты с ума сошла! Так вся молодежь во всем мире едет, особенно в Европе! Это еще у нас страна дикая, еще только перестраивается. Ты фишку не просекаешь — я же не нанимаю шофера специально меня везти куда-то как в такси. Он едет сам, по своим делам, а я поднимаю руку, голосую, улыбаюсь, объясняю что еду в Москву автостопом. Если человек хороший — он меня берет с собой. Что ему, места в машине жалко?
— А какой ему смысл?
— А ты что думаешь, хороших людей нет на свете? Пятьдесят проедут, один остановится и подвезет. Да и ему тоже хорошо — может ему скучно одному, или он засыпает от усталости и того и гляди съедет на встречную полосу, а так — новые люди, поговорить есть с кем, анекдотами обменяться, а то даже и на жизнь пожаловаться.
— Тебе?
— А кому пожаловаться? Жене? Теще? Начальнику на работе? Он меня встречает в первый и последний раз, почему бы не пожаловаться? Он же видит что перед ним тоже хороший человек, который и выслушает, и посочувствует. Ты вот мне на жизнь жаловалась, про своего Олега рассказывала? Разве тебе не легче после этого стало?
— Легче… Слушай, а если машина не в Москву едет?
— Конечно не в Москву. Она до ближайшего города едет или просто километров сорок до поворота. А там ты дальше стоишь, голосуешь. И так до Москвы.
— А шофер не боится незнакомых людей с собой брать?
— Ну он же не слепой — видит кто голосует. Если пятеро зэков в татуировках и с ножами — тогда только скорости прибавит, да еще по встречной полосе объедет. А если парень с девушкой — туристы с рюкзаками, то видно же сразу кто такие… Это, наоборот, тебе надо начеку быть, особенно когда одна едешь. Хорошие люди — хорошими людьми, а все бывает, могут и приставать начать. Короче смотри внимательно к кому садишься, смотри на лицо — на нем все написано.
— Да… — Яна была потрясена таким обилием свалившейся на нее новой информации. — А куда потом этот автобус девается?
— А вот это как раз самая проблема — сбыта нет. Не будешь же по спичечному коробочку продавать? Надо килограммами. Распихивается по таким вот квартирам-складам как у меня.
— А если найдут?
— А меньше болтать надо. — Мышь внимательно взглянула на Яну, — Надеюсь ты понимаешь, что все это никто не должен знать? Даже большинство из тех, кто здесь бывает, этого не знают. Ты знаешь почему я это все тебе рассказываю? Потому что вижу, что ты хороший человек и никогда меня не выдашь. У каждого человека на лице написано кто он такой, надо только уметь читать, а Мышь никогда не ошибается. А насчет того что опасно — ну да, опасно. Но мы находим большого покупателя и продаем не меньше пяти килограмм. Даже знакомым банкующим не продаем.
— Как это — банкующим?
— О, дикость и серость! Объясняю — есть такая работа у студентов в общежитиях и прочих безденежных людей. Покупается стакан травки, а потом своим продается по кораблю — по коробочку спичечному. В стакане десять кораблей, ну и обычно еще чуть-чуть. И на этом банкующий какие-то деньги зарабатывает от стипендии до стипендии. Но мы банкующим на продаем — их выцепят, и выйдут на нашу квартиру. Только по пять-десять кило. В прошлом месяце Кельвин во Владимир отвозил десять кило.
— А если поймают?
— А как поймают? Едет типа студент из Москвы во Владимир на электричке, с рюкзаком здоровым, мы ему даже удочку к рюкзаку дали для такого дела. Кто проверит?
— В прошлом месяце еще снег был, какая удочка?
Мышь поморщилась.
— Правильно мыслишь, Дамка. Это мы конечно стормозили. Кельвин нам высказал что он о нас думает — его и туда и обратно в электричке все спрашивали куда это он с летней удочкой едет. Хотя сам тормоз — мог бы и догадаться первый. Но ничего страшного не произошло, просто съездил как дурак.
Яна помолчала.
— А не опасно так возить одному? Она ведь могут кокнуть, труп в речку, деньги в бочку…
— Опять правильно мыслишь. Мы тоже поначалу толпой ходили, даже пару раз нам присылали специально вот такой высоты демонов для охраны. Но за три года нас никто не тронул, да и кому это нужно? Деньги для серьезной мафии не такие большие чтобы руки пачкать, может нашу квартирку по осени они бы и грабанули если бы знали где, а из-за пяти килограмм — никто пачкаться не будет. А для мелкой урлы — для мелкой выгоднее с нами торговать, а не воевать, тут ведь такое дело, милиция пока сильна, что бы там газеты перестроечные не писали, а навести ее на кого-нибудь из мести — никогда не поздно, так что тут все на доверии делается, шаг влево, шаг вправо — сама понимаешь. К тому же, не забывай, дело-то комсомольское, и организовали его оттуда, — Мышь кивнула головой вверх, — и они тоже следят чтобы ни одну из ихних бригад не обижали, так что мы под комсомольской крышей пока что ходим. Правда у них там сейчас все разваливается, но экспедиции летом все равно будут — они просто переберутся под другую вывеску, и все.
— А что, кроме вас много таких бригад?
— Когда мы на это дело подписались четыре года назад с Рольфом… ну одним моим другом… — ну который меня с винта снимал, а потом сам от передоза черняшки умер, ну я тебе рассказывала… — Мышь вздохнула, — Ну не важно короче. Вот когда мы на это дело подписались сборщиками, там уже ездило три «комсомольских лагеря» по два рейса за лето каждый. А потом, когда я иллюстрировала альманах «70 лет комсомола», получила гран-при Союза…
— Ты иллюстрировала альманах «70 лет комсомола»? — изумилась Яна.
Она вспомнила невероятных размеров праздничную книгу, размером с картину средних размеров, с обложкой, обтянутой алым бархатом и золотой бахромой. Книга стояла в школьной библиотеке на самом видном месте, школа гордилась этой книгой — далеко не каждой школьной библиотеке полагалось иметь этот юбилейный экземпляр, альманах рассылали только по крупным районным библиотекам страны.
— Ну не всю конечно, там с полсотни художников работало…
— А как ты туда попала?
— Ну я в общем-то художник, училище закончила в Новосибирске. — скромно, но с ударением произнесла Мышь.
— Да, но в книгу… Ты разве комсомолка?
— А ты знаешь сколько мне лет?
— Нет, я уже давно об этом… стеснялась спросить.
— Двадцать восемь.
— Ох, ни фига себе! А так на вид — девятнадцать, не больше!
— Я знаю… Так вот, в мое время все были комсомольцы. А в книгу — вот как раз эти комсорги из райкома меня и предложили в команду.
— А-а-а… — разочарованно протянула Яна.
— Чего "а"? — обиделась Мышь, — Туда все художники по блату попали, по рекомендации. А союзное гран-при мне, между прочим, уже сами по себе дали.
Яна смутилась.
— Прости, я не это имела в виду… А какие именно твои иллюстрации?
Мышь хмыкнула.
— Ну у меня тут на квартире не его, там такие приколы, если конечно знать куда смотреть. Там у меня и конопля цветет на заднем фоне, и бисерные фенечки на руках у комсомольцев-героев и вообще… Да, так вот, мне после этого союзного гран-при выдали мастерскую, и мы устроили здесь базу, и теперь ездим не как простые сборщики, а уже как базовики. Там эти комсорги с каждым годом расширяются, у них сейчас большая структура, в последний год ездило уже бригад двенадцать наверно, из разных городов. А сейчас, — Мышь заговорила шепотом, — сейчас они по слухам стали еще что-то мудрить с продажей цветных металлов, это сейчас вообще колоссальные деньги, так что может через пару лет вообще этот конопляный бизнес забросят или продадут кому-нибудь — чего им, пачкаться-то лишний раз. Но пока бизнес процветает. Я это к тому, что если хочешь, могу тебя устроить к нам в летнюю бригаду…
— Ой, ну я как-то…
— Ладно, до лета еще далеко, но имей в виду.
— Слушай, а если в доме обыск?
— Обыск в художественной мастерской? Запросто. Но у нас еще не было никогда — тьфу, тьфу, тьфу. Да и спрятано все хорошо — знаешь, в старых домах такие тайники… Это только с собакой надо приходить, а у нас по всем углам красный перец рассыпан, даже на лестнице…
— А вот то, что в комнате висит — не найдут что ли?
Мышь фыркнула:
— Ну ты даешь! Ты коноплю что, ни разу не видела? Это же пятилистник. А в комнате чебрец висит, полынь и еще какая-то зелень — у Вуглускра всякие заморочки — курить табак ему Кришна не велит, он эту дрянь в трубку забивает и курит. А сам он вообще наркотиков не употребляет никаких — даже травки не курит и не пьет ни спиртного, ни кофе, ни чаю — говорит, что это тоже наркотики.
— А чего же он ими торгует?
— А жить надо? Да и не смертью же он торгует, мы же не героином, не кокаином, не винтом, а травка — она не смертельна, ее даже в некоторых странах разрешили. Вуглускр — он вообще сам когда-то винтился…
— Чего делал?
— Винтом ширялся.
— А это вредно?
— Конечно вредно по вене разную гадость пускать, я когда-то тоже была винтовая, чудом слезла перед тем, как окончательно коньки отбросить. Если бы не помогал мне тогда Рольф — конец мне, совсем уже до ручки дошла — винт же все силы из организма вынимает на приход.
— А какой от него приход?
— Ну какой… Как тебе объяснить если ты не винтилась? Энергия переполняет, бегать хочется, прыгать, трахаться…
— Ну это же хорошо?
— Чего, трахаться хорошо? Да видишь ли, Дамка, в чем дело — те девчонки, которые под винтом трахаются, те напрочь разучаются оргазм без винта получать. А у винтовых мужков стоять перестает без винта.
— Значит Вуглускр…
— Не, Вуглускр уже два года как слез, и все у него нормально. Не веришь — проверь сама.
— В каком смысле? — смутилась Яна. — Вуглускр же твой парень?
— Ну и что? И Кельвин тоже мой. У нас же Семья Солнца, фрилав.
— Чего?
— Свободная любовь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44