Вскоре разговор превратился в брань, а брань – в жестокую ругань. Очень сердились всадники, и, как видно, друг на друга.
Это были Ульв и Фроди со своими братьями. У каждого сбоку – меч, в руках – копье, а поперек седла – секира. Трое стояли против троих.
Ульв сказал:
– Мало того, Фроди, что ты ловил рыбу на нашем участке, ты даже не встал, когда я приблизился к тебе.
– Да разве ж ты конунг? – усмехнулся Фроди.
– Это неважно. Будь я конунг – не стал бы с тобою речь заводить. Для разговора с такими, как ты, у конунга имеются холопы.
Фроди покраснел от гнева.
– Что ты этим хочешь сказать?
– Напомнить тебе о нашем вчерашнем уговоре. Только и всего.
– Биться?
– Только и всего!
Фроди нашел в себе силу, чтобы немного вразумить этого самонадеянного Ульва.
– Ульв, – обратился он к нему, – я вчера не желал убийства. Я бы мог уложить тебя на месте и сообщить об этом твоей родне или вовсе не сообщать. Но сегодня не прощу ни единого оскорбительного слова.
Брат Ульва сказал:
– Молоть зерно в такое время – не мужское дело. А мы – послушать тебя – похоже, собрались кашу варить. Подобно женщинам. Лучше скажи, Фроди, какое выбираешь оружие.
Уговор состоялся такой: сначала биться мечами. Если ни один не одержит верх, тогда очередь наступит для секиры, а уж после этого для копья.
Братья – и те и другие – отъехали в разные стороны и говорили вполголоса. О чем был совет – того не слышали ни Тейт, ни Кари.
Тейт следил за всадниками холодным, злобным взглядом, а Кари, казалось, вот-вот закричит, чтобы остановить безумцев от кровопролития. Кари был уверен, что житель фиорда с жителем того же фиорда может всегда договориться, не прибегая к оружию.
Тейт, словно бы угадав намерение Кари, крепко сжал его руку и сверкнул глазами: дескать, не вмешивайся, не твое дело!
Кари становилось страшно…
Тейт еще раз взглянул на него сурово. Сдвинул сердито щетинистые брови. Сказал:
– Кари, знаешь ли ты, что такое жизнь?
Молодой человек растерянно молчал.
– А я знаю. Смотри и сделай себе зарубку на носу: это – жизнь!
И посоветовал внимательно следить за тем, как ведет себя каждый на поляне возле переправы через Форелевый ручей.
XII
Фроди сидел на лошади неуклюже, словно бы никогда и не ездил на ней. Это, наверно, потому, что на лодках и многовесельных кораблях чувствовал себя увереннее. Весло как бы продолжало его руку, оно было как живое – очень послушное его воле. Правда, и лошадь не была ему в новинку – с малолетства приучен к верховой езде. Обо всем этом, может, не стоило бы говорить, если бы Ульв не являл собою картину прямо противоположную: он точно составлял единое целое с лошадью, точно у них было одно сердце, одно кровообращение. И меч он держал в руках ладно, как хороший едок деревянную ложку. Глядя со стороны, казалось, что не стоило и затевать этот поединок, потому что исход предрешен: Фроди не совладать с Ульвом.
Вот противники уже соскочили со своих лошадей.
Фроди был бледен, но полон решимости. Ульв глядел исподлобья, как бы решая, рубить ли немедля или чуточку потешить братьев своей неистовой силой и постараться унизить Фроди перед тем, как тот испустит дух…
У Кари все сильнее стучало сердце, словно пробежал длинную дорогу до того самого места, откуда скрыто наблюдал за приготовлением противников к поединку…
– Послушайте, вы! – обратился один из братьев Фроди по имени Эгиль к братьям Ульва. – Что бы ни произошло – никто не вправе вмешиваться.
– Хорошо, – согласились братья Ульва.
Первым сдвинулся с места Ульв. Крикнув что-то, понесся на Фроди. Тот встретил удар хладнокровно – аж искры посыпались. Прийдись такой удар не по мечу, а по самому Фроди, он был бы рассечен надвое. Кари показалось, что молния сверкнула невдалеке. Он даже зажмурился. И украдкой взглянул на Тейта: тот не выказывал никаких особых чувств, будто перед ним не насмерть дрались, а ловили рыбу – форель хотя бы…
– Смотри и запоминай, – прошептал он. И у Кари мороз пробежал меж лопаток.
Между тем Фроди и Ульв снова сшиблись, снова скрестились их мечи, высекая огонь, подобный молнии. Ульв потеснил Фроди, и они оба очутились посредине потока. Фроди неожиданно занес меч и ударил. Удар был встречен мечом Ульва, но, отскочив, меч Фроди плашмя стукнул Ульва по голове. Однако Ульв удержался на ногах. Он предпринял особый маневр: пятясь, возвратился на поляну. Фроди пришлось тоже выбираться на траву – такую зеленую в этот майский день. Под стать траве были и яркое голубое небо, и солнце, испускающее несказанное тепло.
– Он может убить его, – в ужасе проговорил Кари.
– Кто? – спросил скальд.
– Этот… И тот…
– Кари, ты видишь? – И Тейт указал перстом на дерущихся, яростно размахивавших смертоносным оружием.
– Вижу.
– Так вот: это наша жизнь!
Тейт говорил не очень-то ясно, и было непонятно главное: хороша ли эта жизнь, такою ли она должна быть?
Вот дерущиеся сшиблись вплотную, руки их, казалось, переплелись, и оба меча, как один, вознеслись к небу. Так и застыли…
Потом, с силой оттолкнув друг друга, они снова разошлись.
Ульв крикнул:
– Уж больно ты неподатлив! Неужели тебе не надоело?
– Надоело! – заорал Фроди.
На этот раз они сходились боками, подобно двум ладьям. И Ульв, взмахнув мечом, поразил Фроди в плечо. Брызнула кровь, но рана, как видно, была не опасная: Фроди не обратил на нее никакого внимания.
Прошло немало времени, а перевеса не было ни на стороне Ульва, ни на стороне Фроди. Поединок был остановлен по общему уговору и по общему же согласию вскоре возобновился, но уже вместо мечей у каждого из противников в руках оказалась секира…
– Тоже жизнь? – спросил Кари мудрого скальда.
Тот согласно кивнул.
XIII
Фроди загнал Ульва на середину потока. Это не понравилось братьям Ульва. Один из них крикнул:
– Вперед, Ульв, вперед!
– Э, нет! – в великом гневе закричали братья Фроди. – Вы что же это, решили драться рядом с этим ублюдком?!
Один из братьев Ульва по имени Ан направился к братьям Фроди. Трудно сказать, что он вознамеривался сделать…
Братья Фроди решили, что это неожиданное движение в их сторону – явный вызов, и, не долго думая, метнули копья в Ана. Одно из них пронзило ему шею чуть правее кадыка.
Он упал в ручей. Вниз по течению потекла алая кровь, которая, естественно, смешавшись с водой, стала бледнее обычной.
Брат Ана Гудмунд, наблюдавший за поединком с противоположного берега, изрыгая проклятья, бросился на братьев Фроди. Меч у него был и длинный и тяжелый – дедовский меч, разрубивший не одного противника от шеи до самых ягодиц.
Братья Фроди – Эгиль и Одд – успели обнажить мечи…
– Ко мне! – приказал Ульв своему брату Гудмунду. – Слышишь, Гудмунд? Ко мне!
Гудмунд резко повернулся, перепрыгнул через брата, лежавшего в речке, и занял место рядом с Ульвом.
Казалось, Ана, исходившего кровью, вовсе забыли. Не до него было: братьям его предстояло отомстить за него, а противникам – защищаться или нападать. До Ана ли тут было? С ним было покончено. Он был белее снега – ни кровинки в лице…
Вдруг Ульв испустил победный глас: так трубит олень-самец, растоптав своего противника. Его секира начисто отсекла правую руку Одда, и меч Одда канул в поток…
– Страшно, – прошептал Кари. Он никогда не видел, чтобы люди вот так убивали друг друга – точно зверь зверя. Из-за чего же? Из-за форели?..
Он спросил скальда:
– Из-за форели? Все… это… из-за рыбешки?
Скальд покачал головой, не сводя глаз с переправы, на которой рубилась кучка людей, выпестованных матерями в долгие зимние ночи, в стужу и зной.
– Да, да, да… – сказал Тейт. – Смотри, они сбились в кучу… Вот еще один свалился в воду. И другой…
Верно, противники, стоя по колено в воде, яростно сражались. Тот, которому отрубили руку, шатаясь, плелся к берегу. Добредя, уселся на траву. Что-то пытался сделать с культей, кровоточившей обильно, подобно роднику. Вот и другой ушел на берег, не на тот, а на этот. Он прижимал руку к левому бедру. Наконец свалился.
– Может, закричать, и они уймутся! – сказал трясущийся Кари.
– И не вздумай! Вот тогда-то все они ополчатся против тебя. Да, да! Я-то их знаю как облупленных! – Тейт на кого-то сердился. – Знаю всех! Не надо мешать, пусть перебьют друг друга – легче будет другим дышать. Поверь!
Солнце явственно клонилось к западу. Эти, на воде, измотались, выдохлись и, как видно, были поранены – одни полегче, другие тяжелее. Каждый из них, кто еще был в состоянии, выбрался на свой берег. Стонов не было слышно, но дышали все они, как перед смертью. А лошади мирно пили воду и пощипывали траву. Они ничего не имели друг против друга…
– Теперь идем, – сказал Тейт. – Уберемся незаметно. Унесем ноги. Слышишь, Кари? По-кошачьему. Иначе – конец нам!
Тейт и не помышлял об оказании какой-либо помощи раненым. Он силой оттащил Кари от дерева и вместе с ним ушел в лес. Подальше от этого места…
XIV
Они углубились в чащобу, где, казалось, никогда не ступала человеческая нога. Все здесь было скорее от сказки, чем от яви: высокие непроходимые кустарники, могучие стволы деревьев, вдруг вырастающие из-под земли мшистые скалы. Кари постоянно озирался, чтобы запомнить эти места, через которые, возможно, придется им возвращаться. А Тейт шел уверенно, он словно бы видел на земле невидимые знаки, по которым находил верную дорогу.
В лесу было сумеречно, солнце проникало сюда с трудом, и стояла здесь сырость, изрядно дававшая знать о себе. Это была не морская, а особенная сырость, со своим особым запахом. Тоже из сказок, которые рассказывались зимою у очагов.
– Не очень-то приветливый лес, – проговорил Кари.
– Погоди, – сказал Тейт, – может, приветит еще. Надо набраться терпения, как во всяком деле.
И вот они вышли на лужайку – такую зеленую, какая бывает только в мае. Вместо очага посредине пел свою тихую песню прозрачный родничок. Тоненькая струйка утекала куда-то влево, в кустарники. Вместо стен плотным строем стояли огромные деревья, а кровлю заменяло еще голубое небо. Здесь было светло и тепло, сырости не было и в помине.
Кари аж рот разинул от удивления. В один миг он оказался в царстве света и тепла, в царстве жизни – яркой, притягательной, чарующей. Возле родника – там, где он выбился из-под земли, пузырясь и играя мелким песком, – был положен кем-то огромный камень. Словно бы нарочно. На нем можно было и посидеть, и полежать. Но кто принес сюда эту глыбу? Какая для этого потребовалась сила?
Скальд прекрасно понимал состояние Кари: трудно было спокойно перенести резкую перемену: от мрачной жизни с кровью и смертью – к сказочному миру, от сумерек и сырости – к свету и теплу.
Тейт сел на камень и усадил рядом с собою Кари. Он сказал ему:
– Вот маленькое небесное око. – И указал на родничок.
Кари невольно посмотрел на небо, а потом на воду и сравнил их: они были одного цвета.
– Вот истинная жизнь, – сказал Тейт. – Здесь рождается краса – начало всего сущего. Из глубин земли вырывается живительная струйка, и нет силы, которая замутила бы ее.
– А те? – Кари кивнул на лес, в ту сторону, откуда пришли, в сторону, где только что бились насмерть Фроди с Ульвом и их братья.
– Да, – задумчиво произнес Тейт, – они способны на многое. Но ты обязан знать: этот родник сильней. Он могущественнее их, ибо бессмертен. – И озлобляясь все больше! – Ты видел, как издыхал этот задира в потоке воды? Ведь он других топил вот таким образом. А теперь – сам. Нет у меня к нему жалости, и к братьям его, и к Фроди! Совсем нет! Они умеют пронзить грудь более слабому, но, к счастью, им никогда не остановить это светлое течение.
Скальд зачерпнул воды и пригубил ее.
– Вкусна? – спросил Кари.
– Как мед! – ответил восхищенный скальд.
Тогда и Кари испил воды и чуть не задохнулся: она была холодная-холодная. Отдышавшись, как после ожога, он почувствовал истинный вкус: да, это был сущий мед!
Тент сказал:
– Я бы прочел одну из своих песен, если бы они были достойны этой красы: поляны этой, этих зеленых стражей, этого неба и этого небесного ока. Я не хочу нарушать гармонию, которая вокруг нас и которая есть символ жизни. Отражение всегда слабее самого предмета. Источник этот есть начало всему, а все прочее – лишь отражение.
– Ты говоришь о мире? – спросил Кари.
– Я говорю о жизни.
И Тейт снова зачерпнул воды. Ладонь его была груба, и тем ярче искрилась на ней вода, подобная ртути.
– Я не думал, что в этом страшном лесу может быть такая нежная поляна, такой нежный родник. – Это сказал Кари.
– Нарочно привел тебя сюда. Ты должен усвоить одно: когда тебе плохо, когда на душе камень – приходи на эту поляну, наберись здесь светлых мыслей, и тебе будет легче. Запомни. Это мой добрый совет.
– Запомню, – сказал Кари.
– А дорогу найдешь легко. Иди от переправы прямо на север. И ты не минуешь родник. Когда полюбишь – а ты, наверное, полюбишь, – приведи свою избранницу сюда, и оба поклянитесь в любви друг другу возле этого небесного ока.
– А я уже люблю, – признался Кари.
Тейт промолчал. Что он хотел этим сказать?
XV
Отец Фроди, узнав о происшедшем на Форелевом ручье, сказал:
– Сыновья Лютинга теперь поймут, на кого посмели поднять руку.
Жена его, неистовая Торхалла, поклонившись идолу, молвила:
– Я клянусь перед его ликом: мои мужчины сробеют – я отомщу!
XVI
Смерть Ана потрясла семью Лютинга. Глава ее сказал:
– Мне не нужен тинг. Тинг только для слабых. Мы сами разделаемся со всеми мужчинами из этого подлого рода.
И он склонил голову перед идолом, которому поклонялся всю жизнь.
XVII
Кари казалось, – он в этом почти был уверен, – что за этот день повзрослел на несколько зим. Во всяком случае в нем что-то сильно изменилось. Это происшествие на переправе через Форелевый ручей перевернуло в нем всю душу. Он, разумеется, слышал о схватках берсерков, но видеть собственными глазами обильную кровь и слышать собственными ушами лязг мечей ему еще не доводилось. Больше всего волновал его один вопрос: ради чего все это? Ради чего проливалась нынче кровь и ради чего бились на переправе эти ошалевшие люди?
Объяснение скальда не давало четкого ответа на его вопрос. Говорить, что все это жизнь, можно. Но это требует еще и дополнения. Отчего же она такая, эта жизнь? Должно быть, Тейт знал это, но многое, несомненно, держал при себе. Может быть, до поры до времени?..
– О чем задумался? – спросила мать во время ужина.
– Сам не знаю, – ответил сын.
– Мясо стынет…
– Успею…
Отец поглядел на него искоса. А потом проговорил словно бы между прочим:
– Весною в голову лезут всякие мысли. Особенно молодым.
Мать сказала на это:
– Зима слишком сковывает чувства. Они прячутся в глубине сердца, как в норе. С солнцем они выходят наружу, бередят душу…
– Это так, – подтвердил отец.
Потом все продолжали трапезу и, казалось, вовсе позабыли о задумчивом Кари. И вот тогда-то Кари сказал:
– Ульв и Фроди поссорились… Они дрались…
– Ты видел сам? – Отец перестал жевать.
– Да, сам.
– Что же ты видел?
– Как они дрались.
– Эти двое?
– Нет, еще и братья их.
– А ты?
– Я стоял за деревом. Вместе со скальдом Тейтом.
– Они тебя приметили?
– Нет. Тейт не разрешил мне вмешаться.
– Значит, никто не знает, где ты был и что ты видел?
Отец бросил кость в огонь.
– Когда слишком много знаешь, – сказал он, – то придется держать ответ. Рано или поздно. Каждый должен твердо знать: что ему следует ведать, а чего – нет. Такова жизнь. Без этого не проживешь и дня.
«Опять эта жизнь!» – подумал Кари.
– Говори дальше, – приказал отец.
Кари рассказал все, что запомнил из виденного на Форелевом ручье. И о скальде сказал, который цепко держал Кари возле дерева на потаенном месте.
– Скальд умен, – сказал отец. – Все, что слышали, должно умереть возле этого очага. Все поняли?
И, не дожидаясь ответа, встал и ушел в темный угол. И бросил уже оттуда, из угла:
– Забыть о слышанном, забыть о виденном… И не болтать. Не болтать, а заниматься делом. Завтра уходим за рыбой. В море.
XVIII
Было поздно. Кари сидел на дубовом обрубке и смотрел на луну. Она была бледная, как песок на берегу фиорда. Такая бесцветная, бескровная, хилая.
Было ему тяжко. Наверное, очень он глуп – поэтому так тяжко. Наверное, просто цыпленок он – такой несмышленыш, который не может понять, где живет и почему живет. Ведь этак и щенок существует…
К нему подошел отец его – Гуннар, сын Торкеля. Уже немного грузный, морщинистый, пропахший морской сыростью, изъеденный солью… Он уселся рядом с сыном. Долго сопел, а потом сказал так:
– Нас теперь никто не слышит. В доме все улеглись. Наверное, человеку бывает кое-что непонятно…
Сын молчал.
– Да, да. Он живет, он дышит, он любит, он размножается. Часто подобно зверю. Да, да! Может быть, скальд Тейт тебе говорил что-либо иное?
– Нет, не говорил.
– И не может сказать! Ты у меня из сыновей остался один. Ты должен жить, но при этом непременно думать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Это были Ульв и Фроди со своими братьями. У каждого сбоку – меч, в руках – копье, а поперек седла – секира. Трое стояли против троих.
Ульв сказал:
– Мало того, Фроди, что ты ловил рыбу на нашем участке, ты даже не встал, когда я приблизился к тебе.
– Да разве ж ты конунг? – усмехнулся Фроди.
– Это неважно. Будь я конунг – не стал бы с тобою речь заводить. Для разговора с такими, как ты, у конунга имеются холопы.
Фроди покраснел от гнева.
– Что ты этим хочешь сказать?
– Напомнить тебе о нашем вчерашнем уговоре. Только и всего.
– Биться?
– Только и всего!
Фроди нашел в себе силу, чтобы немного вразумить этого самонадеянного Ульва.
– Ульв, – обратился он к нему, – я вчера не желал убийства. Я бы мог уложить тебя на месте и сообщить об этом твоей родне или вовсе не сообщать. Но сегодня не прощу ни единого оскорбительного слова.
Брат Ульва сказал:
– Молоть зерно в такое время – не мужское дело. А мы – послушать тебя – похоже, собрались кашу варить. Подобно женщинам. Лучше скажи, Фроди, какое выбираешь оружие.
Уговор состоялся такой: сначала биться мечами. Если ни один не одержит верх, тогда очередь наступит для секиры, а уж после этого для копья.
Братья – и те и другие – отъехали в разные стороны и говорили вполголоса. О чем был совет – того не слышали ни Тейт, ни Кари.
Тейт следил за всадниками холодным, злобным взглядом, а Кари, казалось, вот-вот закричит, чтобы остановить безумцев от кровопролития. Кари был уверен, что житель фиорда с жителем того же фиорда может всегда договориться, не прибегая к оружию.
Тейт, словно бы угадав намерение Кари, крепко сжал его руку и сверкнул глазами: дескать, не вмешивайся, не твое дело!
Кари становилось страшно…
Тейт еще раз взглянул на него сурово. Сдвинул сердито щетинистые брови. Сказал:
– Кари, знаешь ли ты, что такое жизнь?
Молодой человек растерянно молчал.
– А я знаю. Смотри и сделай себе зарубку на носу: это – жизнь!
И посоветовал внимательно следить за тем, как ведет себя каждый на поляне возле переправы через Форелевый ручей.
XII
Фроди сидел на лошади неуклюже, словно бы никогда и не ездил на ней. Это, наверно, потому, что на лодках и многовесельных кораблях чувствовал себя увереннее. Весло как бы продолжало его руку, оно было как живое – очень послушное его воле. Правда, и лошадь не была ему в новинку – с малолетства приучен к верховой езде. Обо всем этом, может, не стоило бы говорить, если бы Ульв не являл собою картину прямо противоположную: он точно составлял единое целое с лошадью, точно у них было одно сердце, одно кровообращение. И меч он держал в руках ладно, как хороший едок деревянную ложку. Глядя со стороны, казалось, что не стоило и затевать этот поединок, потому что исход предрешен: Фроди не совладать с Ульвом.
Вот противники уже соскочили со своих лошадей.
Фроди был бледен, но полон решимости. Ульв глядел исподлобья, как бы решая, рубить ли немедля или чуточку потешить братьев своей неистовой силой и постараться унизить Фроди перед тем, как тот испустит дух…
У Кари все сильнее стучало сердце, словно пробежал длинную дорогу до того самого места, откуда скрыто наблюдал за приготовлением противников к поединку…
– Послушайте, вы! – обратился один из братьев Фроди по имени Эгиль к братьям Ульва. – Что бы ни произошло – никто не вправе вмешиваться.
– Хорошо, – согласились братья Ульва.
Первым сдвинулся с места Ульв. Крикнув что-то, понесся на Фроди. Тот встретил удар хладнокровно – аж искры посыпались. Прийдись такой удар не по мечу, а по самому Фроди, он был бы рассечен надвое. Кари показалось, что молния сверкнула невдалеке. Он даже зажмурился. И украдкой взглянул на Тейта: тот не выказывал никаких особых чувств, будто перед ним не насмерть дрались, а ловили рыбу – форель хотя бы…
– Смотри и запоминай, – прошептал он. И у Кари мороз пробежал меж лопаток.
Между тем Фроди и Ульв снова сшиблись, снова скрестились их мечи, высекая огонь, подобный молнии. Ульв потеснил Фроди, и они оба очутились посредине потока. Фроди неожиданно занес меч и ударил. Удар был встречен мечом Ульва, но, отскочив, меч Фроди плашмя стукнул Ульва по голове. Однако Ульв удержался на ногах. Он предпринял особый маневр: пятясь, возвратился на поляну. Фроди пришлось тоже выбираться на траву – такую зеленую в этот майский день. Под стать траве были и яркое голубое небо, и солнце, испускающее несказанное тепло.
– Он может убить его, – в ужасе проговорил Кари.
– Кто? – спросил скальд.
– Этот… И тот…
– Кари, ты видишь? – И Тейт указал перстом на дерущихся, яростно размахивавших смертоносным оружием.
– Вижу.
– Так вот: это наша жизнь!
Тейт говорил не очень-то ясно, и было непонятно главное: хороша ли эта жизнь, такою ли она должна быть?
Вот дерущиеся сшиблись вплотную, руки их, казалось, переплелись, и оба меча, как один, вознеслись к небу. Так и застыли…
Потом, с силой оттолкнув друг друга, они снова разошлись.
Ульв крикнул:
– Уж больно ты неподатлив! Неужели тебе не надоело?
– Надоело! – заорал Фроди.
На этот раз они сходились боками, подобно двум ладьям. И Ульв, взмахнув мечом, поразил Фроди в плечо. Брызнула кровь, но рана, как видно, была не опасная: Фроди не обратил на нее никакого внимания.
Прошло немало времени, а перевеса не было ни на стороне Ульва, ни на стороне Фроди. Поединок был остановлен по общему уговору и по общему же согласию вскоре возобновился, но уже вместо мечей у каждого из противников в руках оказалась секира…
– Тоже жизнь? – спросил Кари мудрого скальда.
Тот согласно кивнул.
XIII
Фроди загнал Ульва на середину потока. Это не понравилось братьям Ульва. Один из них крикнул:
– Вперед, Ульв, вперед!
– Э, нет! – в великом гневе закричали братья Фроди. – Вы что же это, решили драться рядом с этим ублюдком?!
Один из братьев Ульва по имени Ан направился к братьям Фроди. Трудно сказать, что он вознамеривался сделать…
Братья Фроди решили, что это неожиданное движение в их сторону – явный вызов, и, не долго думая, метнули копья в Ана. Одно из них пронзило ему шею чуть правее кадыка.
Он упал в ручей. Вниз по течению потекла алая кровь, которая, естественно, смешавшись с водой, стала бледнее обычной.
Брат Ана Гудмунд, наблюдавший за поединком с противоположного берега, изрыгая проклятья, бросился на братьев Фроди. Меч у него был и длинный и тяжелый – дедовский меч, разрубивший не одного противника от шеи до самых ягодиц.
Братья Фроди – Эгиль и Одд – успели обнажить мечи…
– Ко мне! – приказал Ульв своему брату Гудмунду. – Слышишь, Гудмунд? Ко мне!
Гудмунд резко повернулся, перепрыгнул через брата, лежавшего в речке, и занял место рядом с Ульвом.
Казалось, Ана, исходившего кровью, вовсе забыли. Не до него было: братьям его предстояло отомстить за него, а противникам – защищаться или нападать. До Ана ли тут было? С ним было покончено. Он был белее снега – ни кровинки в лице…
Вдруг Ульв испустил победный глас: так трубит олень-самец, растоптав своего противника. Его секира начисто отсекла правую руку Одда, и меч Одда канул в поток…
– Страшно, – прошептал Кари. Он никогда не видел, чтобы люди вот так убивали друг друга – точно зверь зверя. Из-за чего же? Из-за форели?..
Он спросил скальда:
– Из-за форели? Все… это… из-за рыбешки?
Скальд покачал головой, не сводя глаз с переправы, на которой рубилась кучка людей, выпестованных матерями в долгие зимние ночи, в стужу и зной.
– Да, да, да… – сказал Тейт. – Смотри, они сбились в кучу… Вот еще один свалился в воду. И другой…
Верно, противники, стоя по колено в воде, яростно сражались. Тот, которому отрубили руку, шатаясь, плелся к берегу. Добредя, уселся на траву. Что-то пытался сделать с культей, кровоточившей обильно, подобно роднику. Вот и другой ушел на берег, не на тот, а на этот. Он прижимал руку к левому бедру. Наконец свалился.
– Может, закричать, и они уймутся! – сказал трясущийся Кари.
– И не вздумай! Вот тогда-то все они ополчатся против тебя. Да, да! Я-то их знаю как облупленных! – Тейт на кого-то сердился. – Знаю всех! Не надо мешать, пусть перебьют друг друга – легче будет другим дышать. Поверь!
Солнце явственно клонилось к западу. Эти, на воде, измотались, выдохлись и, как видно, были поранены – одни полегче, другие тяжелее. Каждый из них, кто еще был в состоянии, выбрался на свой берег. Стонов не было слышно, но дышали все они, как перед смертью. А лошади мирно пили воду и пощипывали траву. Они ничего не имели друг против друга…
– Теперь идем, – сказал Тейт. – Уберемся незаметно. Унесем ноги. Слышишь, Кари? По-кошачьему. Иначе – конец нам!
Тейт и не помышлял об оказании какой-либо помощи раненым. Он силой оттащил Кари от дерева и вместе с ним ушел в лес. Подальше от этого места…
XIV
Они углубились в чащобу, где, казалось, никогда не ступала человеческая нога. Все здесь было скорее от сказки, чем от яви: высокие непроходимые кустарники, могучие стволы деревьев, вдруг вырастающие из-под земли мшистые скалы. Кари постоянно озирался, чтобы запомнить эти места, через которые, возможно, придется им возвращаться. А Тейт шел уверенно, он словно бы видел на земле невидимые знаки, по которым находил верную дорогу.
В лесу было сумеречно, солнце проникало сюда с трудом, и стояла здесь сырость, изрядно дававшая знать о себе. Это была не морская, а особенная сырость, со своим особым запахом. Тоже из сказок, которые рассказывались зимою у очагов.
– Не очень-то приветливый лес, – проговорил Кари.
– Погоди, – сказал Тейт, – может, приветит еще. Надо набраться терпения, как во всяком деле.
И вот они вышли на лужайку – такую зеленую, какая бывает только в мае. Вместо очага посредине пел свою тихую песню прозрачный родничок. Тоненькая струйка утекала куда-то влево, в кустарники. Вместо стен плотным строем стояли огромные деревья, а кровлю заменяло еще голубое небо. Здесь было светло и тепло, сырости не было и в помине.
Кари аж рот разинул от удивления. В один миг он оказался в царстве света и тепла, в царстве жизни – яркой, притягательной, чарующей. Возле родника – там, где он выбился из-под земли, пузырясь и играя мелким песком, – был положен кем-то огромный камень. Словно бы нарочно. На нем можно было и посидеть, и полежать. Но кто принес сюда эту глыбу? Какая для этого потребовалась сила?
Скальд прекрасно понимал состояние Кари: трудно было спокойно перенести резкую перемену: от мрачной жизни с кровью и смертью – к сказочному миру, от сумерек и сырости – к свету и теплу.
Тейт сел на камень и усадил рядом с собою Кари. Он сказал ему:
– Вот маленькое небесное око. – И указал на родничок.
Кари невольно посмотрел на небо, а потом на воду и сравнил их: они были одного цвета.
– Вот истинная жизнь, – сказал Тейт. – Здесь рождается краса – начало всего сущего. Из глубин земли вырывается живительная струйка, и нет силы, которая замутила бы ее.
– А те? – Кари кивнул на лес, в ту сторону, откуда пришли, в сторону, где только что бились насмерть Фроди с Ульвом и их братья.
– Да, – задумчиво произнес Тейт, – они способны на многое. Но ты обязан знать: этот родник сильней. Он могущественнее их, ибо бессмертен. – И озлобляясь все больше! – Ты видел, как издыхал этот задира в потоке воды? Ведь он других топил вот таким образом. А теперь – сам. Нет у меня к нему жалости, и к братьям его, и к Фроди! Совсем нет! Они умеют пронзить грудь более слабому, но, к счастью, им никогда не остановить это светлое течение.
Скальд зачерпнул воды и пригубил ее.
– Вкусна? – спросил Кари.
– Как мед! – ответил восхищенный скальд.
Тогда и Кари испил воды и чуть не задохнулся: она была холодная-холодная. Отдышавшись, как после ожога, он почувствовал истинный вкус: да, это был сущий мед!
Тент сказал:
– Я бы прочел одну из своих песен, если бы они были достойны этой красы: поляны этой, этих зеленых стражей, этого неба и этого небесного ока. Я не хочу нарушать гармонию, которая вокруг нас и которая есть символ жизни. Отражение всегда слабее самого предмета. Источник этот есть начало всему, а все прочее – лишь отражение.
– Ты говоришь о мире? – спросил Кари.
– Я говорю о жизни.
И Тейт снова зачерпнул воды. Ладонь его была груба, и тем ярче искрилась на ней вода, подобная ртути.
– Я не думал, что в этом страшном лесу может быть такая нежная поляна, такой нежный родник. – Это сказал Кари.
– Нарочно привел тебя сюда. Ты должен усвоить одно: когда тебе плохо, когда на душе камень – приходи на эту поляну, наберись здесь светлых мыслей, и тебе будет легче. Запомни. Это мой добрый совет.
– Запомню, – сказал Кари.
– А дорогу найдешь легко. Иди от переправы прямо на север. И ты не минуешь родник. Когда полюбишь – а ты, наверное, полюбишь, – приведи свою избранницу сюда, и оба поклянитесь в любви друг другу возле этого небесного ока.
– А я уже люблю, – признался Кари.
Тейт промолчал. Что он хотел этим сказать?
XV
Отец Фроди, узнав о происшедшем на Форелевом ручье, сказал:
– Сыновья Лютинга теперь поймут, на кого посмели поднять руку.
Жена его, неистовая Торхалла, поклонившись идолу, молвила:
– Я клянусь перед его ликом: мои мужчины сробеют – я отомщу!
XVI
Смерть Ана потрясла семью Лютинга. Глава ее сказал:
– Мне не нужен тинг. Тинг только для слабых. Мы сами разделаемся со всеми мужчинами из этого подлого рода.
И он склонил голову перед идолом, которому поклонялся всю жизнь.
XVII
Кари казалось, – он в этом почти был уверен, – что за этот день повзрослел на несколько зим. Во всяком случае в нем что-то сильно изменилось. Это происшествие на переправе через Форелевый ручей перевернуло в нем всю душу. Он, разумеется, слышал о схватках берсерков, но видеть собственными глазами обильную кровь и слышать собственными ушами лязг мечей ему еще не доводилось. Больше всего волновал его один вопрос: ради чего все это? Ради чего проливалась нынче кровь и ради чего бились на переправе эти ошалевшие люди?
Объяснение скальда не давало четкого ответа на его вопрос. Говорить, что все это жизнь, можно. Но это требует еще и дополнения. Отчего же она такая, эта жизнь? Должно быть, Тейт знал это, но многое, несомненно, держал при себе. Может быть, до поры до времени?..
– О чем задумался? – спросила мать во время ужина.
– Сам не знаю, – ответил сын.
– Мясо стынет…
– Успею…
Отец поглядел на него искоса. А потом проговорил словно бы между прочим:
– Весною в голову лезут всякие мысли. Особенно молодым.
Мать сказала на это:
– Зима слишком сковывает чувства. Они прячутся в глубине сердца, как в норе. С солнцем они выходят наружу, бередят душу…
– Это так, – подтвердил отец.
Потом все продолжали трапезу и, казалось, вовсе позабыли о задумчивом Кари. И вот тогда-то Кари сказал:
– Ульв и Фроди поссорились… Они дрались…
– Ты видел сам? – Отец перестал жевать.
– Да, сам.
– Что же ты видел?
– Как они дрались.
– Эти двое?
– Нет, еще и братья их.
– А ты?
– Я стоял за деревом. Вместе со скальдом Тейтом.
– Они тебя приметили?
– Нет. Тейт не разрешил мне вмешаться.
– Значит, никто не знает, где ты был и что ты видел?
Отец бросил кость в огонь.
– Когда слишком много знаешь, – сказал он, – то придется держать ответ. Рано или поздно. Каждый должен твердо знать: что ему следует ведать, а чего – нет. Такова жизнь. Без этого не проживешь и дня.
«Опять эта жизнь!» – подумал Кари.
– Говори дальше, – приказал отец.
Кари рассказал все, что запомнил из виденного на Форелевом ручье. И о скальде сказал, который цепко держал Кари возле дерева на потаенном месте.
– Скальд умен, – сказал отец. – Все, что слышали, должно умереть возле этого очага. Все поняли?
И, не дожидаясь ответа, встал и ушел в темный угол. И бросил уже оттуда, из угла:
– Забыть о слышанном, забыть о виденном… И не болтать. Не болтать, а заниматься делом. Завтра уходим за рыбой. В море.
XVIII
Было поздно. Кари сидел на дубовом обрубке и смотрел на луну. Она была бледная, как песок на берегу фиорда. Такая бесцветная, бескровная, хилая.
Было ему тяжко. Наверное, очень он глуп – поэтому так тяжко. Наверное, просто цыпленок он – такой несмышленыш, который не может понять, где живет и почему живет. Ведь этак и щенок существует…
К нему подошел отец его – Гуннар, сын Торкеля. Уже немного грузный, морщинистый, пропахший морской сыростью, изъеденный солью… Он уселся рядом с сыном. Долго сопел, а потом сказал так:
– Нас теперь никто не слышит. В доме все улеглись. Наверное, человеку бывает кое-что непонятно…
Сын молчал.
– Да, да. Он живет, он дышит, он любит, он размножается. Часто подобно зверю. Да, да! Может быть, скальд Тейт тебе говорил что-либо иное?
– Нет, не говорил.
– И не может сказать! Ты у меня из сыновей остался один. Ты должен жить, но при этом непременно думать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17