Отроги Защитной Стены сбегают к Хорремшахской пустыне, которая переходит уже на самый большой зубец, плоскогорье Подковы – оно широким тупым клином врезается в песчаное море в направлении юго-востока, в откосах и обрывах Подковы затерялся Карамагский уступ, в расщелинах которого с бесчувственной Алией на плечах бежал Синельников. И наиболее скромное по размерам, ступенчато-расчлененное Бааль-Дахарское нагорье, развернуто к югу, куда протягиваются длинные пальцы прерывистых гряд.
Полоса Муаддибовых фортов и бастионов протянулась невероятно длинной кишкой от южных предгорий Подковы до крайнего запада Арракинского нагорья – до самого Хорремшаха. Однако вся загадка ситуации в том, что эта новая Великая Стена в своем устремлении с юга на север проходит едва ли не в пятистах милях от стратегического рубежа – того самого скального обрыва, который и отделяет Подкову от Рифта, откуда и ожидалось нашествие кромвелевских армий. Выходила совершеннейшая чепуха: цепочка несокрушимых крепостей просто-напросто поделила пополам безлюдные каменистые нагорья, поскольку ни справа, ни слева от этих укреплений не было и не предвиделось ни врагов, ни друзей. Невольно возникает вопрос: какие сокровища собирались защищать в бесплодных западных пустошах имперские фортификаторы, разгородив их минными полями, дзотами и многоэтажными подземными казематами? Не иначе как в кошмарном сне им примерещились некие безумные полчища, которые, вдруг перемахнув через шестисотметровые базальтовые откосы, помчатся зачем-то на необитаемый высокогорный Запад.
Таинственность усугубляется еще и тем, что, как и следовало ожидать, все эти колоссальные крепости в реальном бою никогда использованы не были – применение им, да и то уже в наше время, нашли всевозможные экстремалы, которые скачут по их стенам и бескрайним подземельям на байках, роликах, скейтбордах, крюках, присосках и еще бог знает на чем. Единственными фрагментами этой «Линии Муад’Диба», принявшими участие в боевых действиях, стали две довольно жидкие цепочки фортов, достаточно удаленные от основных сооружений. Первая – это система пограничных дотов, возведенных наспех, но зато на тех самых уступах Подковы, по которым и в самом деле пришелся удар эмиратских войск, когда южане двинулись на Арракин, и эти нехитрые бетонные колпаки оказали кромвелевским псам войны вполне достойное сопротивление. Вторая группа – более основательные укрепления уже на самом севере, за пределами главных стен, напротив входа в Панджшерское ущелье. Эти базы не были закончены и в таком незавершенном виде попали в руки Кромвеля практически без единого выстрела. Маршал достроил их по собственному проекту и весьма удачно использовал во время Хорремшахской битвы.
Ключ к загадке императорской фортификации запрятан не так глубоко. Все в том же арракинском государственном архиве, что во Дворце Фенрингов, прямо на полках открытого хранения, поверх каких-то религиозных трактатов, я натолкнулся на пугающих размеров том со схемами, планами и разрезами «укрепрайона Подковы». Вывалившийся из вклеенного конверта диск в две минуты прояснил ситуацию. Оказывается, таких оборонительных линий должно было быть шесть! По замыслу авторов, они веерообразно расходились на юг от тех самых фортов Хорремшаха, и последняя, самая короткая и самая мощная полоса, разворачивалась уже строго с запада на восток и прикрывала Панджшер, соединяясь с Арракинской Защитной Стеной. В коридорах между полосами располагались минные поля, ядерные фугасы, хитроумные лазейки для отхода войск и прочие сюрпризы. Все это просто не успели построить: грянул кризис двести одиннадцатого года, мораторий и за ним – война. Время доказало правоту Стилгара, говорившего о политическом цейтноте и детских игрушках.
Разгром двух императорских легионов под Джайпуром получил совершенно неожиданный резонанс. Камешек, покатившийся с горы, порой вызывает лавину, политическая логика зачастую в корне отличается от общечеловеческой. Великие Дома, не первый год изнывавшие в предвкушении миллиардных прибылей, которые им должна была принести отмена монополии Космического Союза, восприняли расстрел у Двойного Клюва как сигнал к атаке. Хватит с них бесконечной свары с Гильдией, хватит позорных уступок, время настало, на Атридеса нашлась управа, пора начинать процедуру преодоления императорского «вето».
Карл Валуа, никак не ожидавший от коллег подобной прыти, кинулся на Дюну выяснять ситуацию у Кромвеля. В качестве нейтральной территории для встречи, подальше от чужих глаз, была выбрана пещера Синельникова. Карл – широкий, массивный, в парламентской тоге, стоящей целое состояние, сидел на табурете Аристарха хмурый как туча и барабанил по столу холеными ногтями.
– Да что вы там, в самом деле, – сказал Кромвель. – Рано. Карл, останавливай их как хочешь, у меня ни черта не готово.
– Сам виноват, – проворчал спикер. – Ну что за побоище. Поделикатнее было нельзя?
– Карл, как только рухнет спайс, здесь начнется светопреставление. Дай мне по крайней мере еще год.
– Поди-ка, поруководи ими, – огрызнулся Валуа. – Был у тебя год. В эту сессию я еще потяну время, а осенью – уж извини.
Кромвеля даже передернуло с досады.
– Я подготовил легкое, красивое, точное решение. На него можно было бы поставить мое личное клеймо. А вы меня втравливаете в безобразную многолетнюю бойню. Я ювелир, а не мясник.
Воцарилось молчание, только Валуа по-прежнему постукивал по столу.
– Джон. Послушай. Контракт ты практически уже выполнил. Тобой все довольны. Теперь ты можешь, по крайней мере, не спешить. Ваша девушка очень хорошо выступает, на этой же сессии вы получите сертификат. Шестьдесят процентов годовых всегда твои. Полномочия у тебя неограниченные, поступай, как считаешь нужным…
Первый раз в жизни Синельников видел Кромвеля в подобном состоянии. Лицо маршала одеревенело, глаза будто вывернулись зрачками внутрь, в них стояло бешенство, казалось, Дж. Дж. перестал замечать, что происходит вокруг. Посидев так с минуту, он сказал с отвращением:
– Я хотел не такого.
На сем переговоры завершились. Валуа отбыл в Арракин, а Кромвель, так и не сказавший больше ни слова, улетел в Джайпур. На сентябрьской сессии двести одиннадцатого года ландсраат отменил двухсотлетний запрет на применение в навигации искусственного интеллекта. Следствием этого стал немедленный обвал цен на спайс, за одни сутки котировки упали более чем на триста пунктов.
Шестнадцатого сентября император Атридес в знак протеста и требуя отмены крамольного решения, объявил мораторий на добычу и продажу спайса по всей Дюне, сказав, что считает Арракин в состоянии войны со всеми неподчинившимися.
Документ, вернувший звездоплаванию компьютеры и перевернувший судьбы мира, акт, из-за которого много десятилетий лилась кровь, ломались человеческие жизни и тратились во всех смыслах слова астрономические деньги, был на самом деле чрезвычайно скромной бумажкой и ничем не походил ни на Хартию вольностей, ни на Декларацию независимости. Это была написанная суконным языком инструкция какого-то сенатского подкомитета по метеорологии о переходе на общий стандарт языка связи метеоспутников, входящих в международную систему оповещения САРТОРИУС. Только в силу его транснациональности это малозначащее распоряжение и подлежало утверждению парламентом.
Смысл циркуляра предельно прост, и на первый взгляд никаких революционных нововведений не содержит. Со всей казенной занудностью он извещает службы ближнего и дальнего оповещения, что все спутники, станции и так далее, входящие в мировую систему, отныне должны оставить местную тарабарщину, упразднить службы перевода и перейти на язык БЭЙСИК ФИАМ кодирования ГЛОБАЛ, в противном случае прохождение сигнала… и тому подобное. Далее со всей унылой тщательностью расписывалось, из каких средств и по каким статьям бюджета все это должно оплачиваться, каков процент федерального взноса и прочее. Затем следовал технический раздел, читать который и вовсе невозможно, и вот там-то и шла внешне как будто неприметная, но страшная по смыслу строка, в которой и засело отравленное жало, разящее наповал существующий порядок вещей. Перечисляя всевозможные декодеры и транскодеры для нового языка, документ начальственно рекомендовал «использование вышеуказанных средств при обработке в системах типа ИНТЕРЛОДЖИК для связи со станциями, судами, иными движущимися средствами, а также базами слежения, оснащенными аналогичными системами».
Это и было разрешение вводить компьютеры во все сферы жизни. Вспомним коварство экзаменационных программ: «…уравнения квадратные и сводящиеся к ним». Да какое же уравнение нельзя в конце концов свести к квадратному! Какую же летающую или стоящую машину, какой бы старой лоханью она ни была, или комнату в самой заброшенной хибаре нельзя выдать за чью-то базу связи? Сие был густой, ядовитый плевок в рожу Гильдии Навигаторов.
Гильдия оказалась в положении, которое кроме как ужасным назвать невозможно. Фокус был в том, что всеми проклинаемые монополисты астронавигации на самом деле монополистами не были. Навигаторы Союза совершенно не контролировали планетарный флот, и теперь самый захудалый капитанишка, поставив на свое корыто электронного лоцмана, мог смело скалить зубы всемогущим когда-то гильдийцам; кроме того. Союз не владел ни судостроительными верфями, ни заводами двигателей. Даже те немыслимых размеров лихтеры, на которых до последних дней и осуществлялись перевозки, Навигаторам не принадлежали, поскольку практически ничего не стоили в сравнении с платой за перегон. Гильдия сидела на одном-единственном суку – на баснословных гонорарах своих Навигаторов, и вот этот сук согнулся и затрещал. Ситуация складывалась действительно гибельная – с введением электронных систем прокладки курса цены на услуги спайсовых ясновидцев катастрофически падали, а цены на фрахт, никак Гильдии не подвластный, подскочили, что называется, до Плеяд. Образовались страшные финансовые ножницы, и эти ножницы резали могущество Союза по живому.
В этот отчаянный момент единственным союзником Гильдии и гарантом хоть какой-то стабильности становился, сколь ни удивительно, император. Как он ни враждовал, как ни скандалил с гильдийцами все эти одиннадцать лет, а все же и его и их власть, и даже само существование зиждилось на одном и том же фундаменте – на спайсе. Теперь, в смутное время кризиса, Гильдия не могла не обратиться к своему заклятому другу с напоминанием, что, как ни крути, а сидят они в одной лодке. Пожалуй, никогда еще все стороны конфликта – Гильдия, ландсраат, СНОАМ и прочие – так не нуждались во взвешенной и спокойной политике императора, и Гильдия больше других – Навигаторам дополнительные встряски были уж и совсем ни к чему. На некое историческое мгновение Муад’Диб получил как раз ту самую власть, которой у него не было за все его правление. Но увы. Пол Атридес использовал выпавший ему шанс для пустого позерства, для глупого каприза. Он объявил мораторий.
Иначе как злобной ребяческой выходкой это назвать невозможно, так же как невозможно объяснить, чего, собственно, Атридес этим добивался. Времена революционно-театральных эффектов миновали, контроль над запасами меланжа императору разве что снится, и Муад’Диб не может не понимать, что своим безрассудным и бессильным жестом он лишь окончательно портит отношения с парламентом, подвергая себя немалому риску, и вдобавок подкладывает изрядную свинью Гильдии, и без того оказавшейся в бедственном положении. Ко всему прочему, мораторий – это неизбежная война с Эмиратами и Алией, которые, разумеется, и не подумают подчиниться монаршему приказу. Как всегда, для Муад’Диба королевская блажь оказалась важнее политического благоразумия.
Навигаторы Гильдии, проклиная день и час, когда посадили на трон такого идиота, настаивали на немедленной встрече, и эта встреча состоялась. Стенограмма очень хорошо отражает воцарившуюся атмосферу сумятицы и неразберихи. У императора тянется долгоиграющая истерика, он топает ногами, грозит и кричит на послов Союза, требуя у них поддержки. Но у тех трезвые головы и ясный взгляд. В ситуации они разбираются получше взбалмошного арракинского владыки, воплям и руганью их не напугаешь – послы знают, что у их постаревшего мальчика за спиной ни денег, ни власти, ни достаточной военной силы, сколько бы он ни драл глотку. Навигаторы сразу ставят жесткие условия – радикальные скидки в ценах на спайс, перемирие с ландсраатом, отмена моратория и договор с Алией. Пол срывается на визг, он еще сопротивляется и барахтается, но выхода у него нет – через двенадцать часов переговоров, переступив через самолюбие, император соглашается на все условия в обмен на поддержку Союза.
Однако в этой шулерской игре на краю экономической и политической пропасти смешно было бы надеяться на честное выполнение данных обещаний. Гильдия в жерновах спайсовой передряги вовсе спешит пролить золотой дождь на не оправдавшего ее надежд ставленника, император тоже больше склонен следовать не подписанным актам, а голосу собственных амбиций. В результате Атридес так и не договорился с парламентом, мораторий остался повисшим в воздухе политическим казусом, а война с Эмиратами началась через неделю после заключения сделки. Но безысходность положения все равно заставляла Гильдию так или иначе еще много лет поддерживать императора, ничего другого ей не оставалось – даже безумный и бесчестный, но зависимый властитель на троне был для Навигаторов предпочтительней беспощадной Алии и алчных Сорока Великих Домов.
Утром шестнадцатого сентября в пещере Синельникова появился Кромвель:
– Эй, святое семейство, – позвал он, входя. – Пророки и пророчицы, пробудитесь. Вставайте, братцы, вставайте, пришла беда, откуда не ждали, срочно летим в Джайпур.
Ответом ему было сонное мычание и неопределенная возня, потом Алия нетвердым со сна голосом спросила: «Это ты, Джон?», и послышался медвежий зевок Синельникова.
– Это что же такое, – прохрипел пустынник. – Ни свет ни заря… Чтоб она сгорела, ваша политика… Поставь кофейку…
Из-под одеял выбралась взлохмаченная Алия.
– Джон, ты будешь кофе? Да отвернись ты, нахал… Что случилось?
– Твой братец объявил мораторий на добычу и пошел на нас войной.
Алия загремела какими-то плошками и кастрюльками и на минуту пропала за распахнутой дверью холодильника.
– И как, мы готовы? Садись, что ты стоишь.
Кромвель сел и бросил фуражку на пузатый антикварный буфет – рассохшийся раритет, доставленный из самого Джайпура.
– Готовы? Нет, ваше почтенное высочество, мы ни черта не готовы. То есть да, мы можем через неделю занять Арракин и сделать из Пола кишмиш без косточек, но что в этом проку? Ухнем кучу денег, а у нас контрактов сорок процентов, и тех не осваиваем, две спецшколы за компьютерами сидят, мальчики и девочки по двенадцать лет, плачу им как взрослым, парламент вместо государственности кажет нам кукиш, а Муад’Диб скорее удавится, чем отречется, да и Конвенцию раньше марта не подпишем. Ну и Гильдия… И что его подмыло? Вот ведь чумовой… Навигаторы его по головке не погладят, но и нам на съедение не отдадут. Словом, придется тянуть время – благо, оно работает на нас, – пока не уладим своих дел. Короткая победоносная война отменяется, моя милая. Нас ждет волынка не на один год.
– Но он нападет.
– Обязательно нападет, прелесть ты наша, и на здоровье, милости просим, сыграем с ним в бирюльки. Правда, если сей герильер затеет достраивать Подкову, или приведет авиацию, игрушки выйдут похуже, но пока нам бояться нечего. Быстро что-нибудь ешьте – и на военный совет. Он уже выдвинул войска.
– Ничего себе, – пробормотал Синельников, ворочаясь под мохнатым пледом. – Отмочил парень коленце… Это что же теперь будет? Опять мясорубка? Джон, тебе не надоело?
– Садитесь за стол, – сказала Алия.
– Володя, – ответил Кромвель, передвигая стул, – я бы с удовольствием занялся выращиванием помидоров. Но я этого не умею. Я умею совсем другое. Я бы мог, например, преподавать в Академии. Но в Академию меня не пускают. Я им чем-то не нравлюсь.
– Так поезжай в Стимфал, – всклокоченный Синельников тоже перебрался за стол. – Там тебя и в Академию пустят, и воевать дадут, ты у них на сторублевке нарисован…
– В Стимфале не осталось солдат. Некому там воевать. Знаешь, когда я это понял? Когда посмотрел стандартный походный рацион. Для пехоты. Веришь ли, там десять сортов взбитых сливок. Десять сортов. Я даже не говорю про кондиционеры… Это уже не армия. Фримены, конечно, дикари, и всякий там джихад, но сражаться они будут…
Тут Дух Войны с загадочным выражением перевел взгляд на буфет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Полоса Муаддибовых фортов и бастионов протянулась невероятно длинной кишкой от южных предгорий Подковы до крайнего запада Арракинского нагорья – до самого Хорремшаха. Однако вся загадка ситуации в том, что эта новая Великая Стена в своем устремлении с юга на север проходит едва ли не в пятистах милях от стратегического рубежа – того самого скального обрыва, который и отделяет Подкову от Рифта, откуда и ожидалось нашествие кромвелевских армий. Выходила совершеннейшая чепуха: цепочка несокрушимых крепостей просто-напросто поделила пополам безлюдные каменистые нагорья, поскольку ни справа, ни слева от этих укреплений не было и не предвиделось ни врагов, ни друзей. Невольно возникает вопрос: какие сокровища собирались защищать в бесплодных западных пустошах имперские фортификаторы, разгородив их минными полями, дзотами и многоэтажными подземными казематами? Не иначе как в кошмарном сне им примерещились некие безумные полчища, которые, вдруг перемахнув через шестисотметровые базальтовые откосы, помчатся зачем-то на необитаемый высокогорный Запад.
Таинственность усугубляется еще и тем, что, как и следовало ожидать, все эти колоссальные крепости в реальном бою никогда использованы не были – применение им, да и то уже в наше время, нашли всевозможные экстремалы, которые скачут по их стенам и бескрайним подземельям на байках, роликах, скейтбордах, крюках, присосках и еще бог знает на чем. Единственными фрагментами этой «Линии Муад’Диба», принявшими участие в боевых действиях, стали две довольно жидкие цепочки фортов, достаточно удаленные от основных сооружений. Первая – это система пограничных дотов, возведенных наспех, но зато на тех самых уступах Подковы, по которым и в самом деле пришелся удар эмиратских войск, когда южане двинулись на Арракин, и эти нехитрые бетонные колпаки оказали кромвелевским псам войны вполне достойное сопротивление. Вторая группа – более основательные укрепления уже на самом севере, за пределами главных стен, напротив входа в Панджшерское ущелье. Эти базы не были закончены и в таком незавершенном виде попали в руки Кромвеля практически без единого выстрела. Маршал достроил их по собственному проекту и весьма удачно использовал во время Хорремшахской битвы.
Ключ к загадке императорской фортификации запрятан не так глубоко. Все в том же арракинском государственном архиве, что во Дворце Фенрингов, прямо на полках открытого хранения, поверх каких-то религиозных трактатов, я натолкнулся на пугающих размеров том со схемами, планами и разрезами «укрепрайона Подковы». Вывалившийся из вклеенного конверта диск в две минуты прояснил ситуацию. Оказывается, таких оборонительных линий должно было быть шесть! По замыслу авторов, они веерообразно расходились на юг от тех самых фортов Хорремшаха, и последняя, самая короткая и самая мощная полоса, разворачивалась уже строго с запада на восток и прикрывала Панджшер, соединяясь с Арракинской Защитной Стеной. В коридорах между полосами располагались минные поля, ядерные фугасы, хитроумные лазейки для отхода войск и прочие сюрпризы. Все это просто не успели построить: грянул кризис двести одиннадцатого года, мораторий и за ним – война. Время доказало правоту Стилгара, говорившего о политическом цейтноте и детских игрушках.
Разгром двух императорских легионов под Джайпуром получил совершенно неожиданный резонанс. Камешек, покатившийся с горы, порой вызывает лавину, политическая логика зачастую в корне отличается от общечеловеческой. Великие Дома, не первый год изнывавшие в предвкушении миллиардных прибылей, которые им должна была принести отмена монополии Космического Союза, восприняли расстрел у Двойного Клюва как сигнал к атаке. Хватит с них бесконечной свары с Гильдией, хватит позорных уступок, время настало, на Атридеса нашлась управа, пора начинать процедуру преодоления императорского «вето».
Карл Валуа, никак не ожидавший от коллег подобной прыти, кинулся на Дюну выяснять ситуацию у Кромвеля. В качестве нейтральной территории для встречи, подальше от чужих глаз, была выбрана пещера Синельникова. Карл – широкий, массивный, в парламентской тоге, стоящей целое состояние, сидел на табурете Аристарха хмурый как туча и барабанил по столу холеными ногтями.
– Да что вы там, в самом деле, – сказал Кромвель. – Рано. Карл, останавливай их как хочешь, у меня ни черта не готово.
– Сам виноват, – проворчал спикер. – Ну что за побоище. Поделикатнее было нельзя?
– Карл, как только рухнет спайс, здесь начнется светопреставление. Дай мне по крайней мере еще год.
– Поди-ка, поруководи ими, – огрызнулся Валуа. – Был у тебя год. В эту сессию я еще потяну время, а осенью – уж извини.
Кромвеля даже передернуло с досады.
– Я подготовил легкое, красивое, точное решение. На него можно было бы поставить мое личное клеймо. А вы меня втравливаете в безобразную многолетнюю бойню. Я ювелир, а не мясник.
Воцарилось молчание, только Валуа по-прежнему постукивал по столу.
– Джон. Послушай. Контракт ты практически уже выполнил. Тобой все довольны. Теперь ты можешь, по крайней мере, не спешить. Ваша девушка очень хорошо выступает, на этой же сессии вы получите сертификат. Шестьдесят процентов годовых всегда твои. Полномочия у тебя неограниченные, поступай, как считаешь нужным…
Первый раз в жизни Синельников видел Кромвеля в подобном состоянии. Лицо маршала одеревенело, глаза будто вывернулись зрачками внутрь, в них стояло бешенство, казалось, Дж. Дж. перестал замечать, что происходит вокруг. Посидев так с минуту, он сказал с отвращением:
– Я хотел не такого.
На сем переговоры завершились. Валуа отбыл в Арракин, а Кромвель, так и не сказавший больше ни слова, улетел в Джайпур. На сентябрьской сессии двести одиннадцатого года ландсраат отменил двухсотлетний запрет на применение в навигации искусственного интеллекта. Следствием этого стал немедленный обвал цен на спайс, за одни сутки котировки упали более чем на триста пунктов.
Шестнадцатого сентября император Атридес в знак протеста и требуя отмены крамольного решения, объявил мораторий на добычу и продажу спайса по всей Дюне, сказав, что считает Арракин в состоянии войны со всеми неподчинившимися.
Документ, вернувший звездоплаванию компьютеры и перевернувший судьбы мира, акт, из-за которого много десятилетий лилась кровь, ломались человеческие жизни и тратились во всех смыслах слова астрономические деньги, был на самом деле чрезвычайно скромной бумажкой и ничем не походил ни на Хартию вольностей, ни на Декларацию независимости. Это была написанная суконным языком инструкция какого-то сенатского подкомитета по метеорологии о переходе на общий стандарт языка связи метеоспутников, входящих в международную систему оповещения САРТОРИУС. Только в силу его транснациональности это малозначащее распоряжение и подлежало утверждению парламентом.
Смысл циркуляра предельно прост, и на первый взгляд никаких революционных нововведений не содержит. Со всей казенной занудностью он извещает службы ближнего и дальнего оповещения, что все спутники, станции и так далее, входящие в мировую систему, отныне должны оставить местную тарабарщину, упразднить службы перевода и перейти на язык БЭЙСИК ФИАМ кодирования ГЛОБАЛ, в противном случае прохождение сигнала… и тому подобное. Далее со всей унылой тщательностью расписывалось, из каких средств и по каким статьям бюджета все это должно оплачиваться, каков процент федерального взноса и прочее. Затем следовал технический раздел, читать который и вовсе невозможно, и вот там-то и шла внешне как будто неприметная, но страшная по смыслу строка, в которой и засело отравленное жало, разящее наповал существующий порядок вещей. Перечисляя всевозможные декодеры и транскодеры для нового языка, документ начальственно рекомендовал «использование вышеуказанных средств при обработке в системах типа ИНТЕРЛОДЖИК для связи со станциями, судами, иными движущимися средствами, а также базами слежения, оснащенными аналогичными системами».
Это и было разрешение вводить компьютеры во все сферы жизни. Вспомним коварство экзаменационных программ: «…уравнения квадратные и сводящиеся к ним». Да какое же уравнение нельзя в конце концов свести к квадратному! Какую же летающую или стоящую машину, какой бы старой лоханью она ни была, или комнату в самой заброшенной хибаре нельзя выдать за чью-то базу связи? Сие был густой, ядовитый плевок в рожу Гильдии Навигаторов.
Гильдия оказалась в положении, которое кроме как ужасным назвать невозможно. Фокус был в том, что всеми проклинаемые монополисты астронавигации на самом деле монополистами не были. Навигаторы Союза совершенно не контролировали планетарный флот, и теперь самый захудалый капитанишка, поставив на свое корыто электронного лоцмана, мог смело скалить зубы всемогущим когда-то гильдийцам; кроме того. Союз не владел ни судостроительными верфями, ни заводами двигателей. Даже те немыслимых размеров лихтеры, на которых до последних дней и осуществлялись перевозки, Навигаторам не принадлежали, поскольку практически ничего не стоили в сравнении с платой за перегон. Гильдия сидела на одном-единственном суку – на баснословных гонорарах своих Навигаторов, и вот этот сук согнулся и затрещал. Ситуация складывалась действительно гибельная – с введением электронных систем прокладки курса цены на услуги спайсовых ясновидцев катастрофически падали, а цены на фрахт, никак Гильдии не подвластный, подскочили, что называется, до Плеяд. Образовались страшные финансовые ножницы, и эти ножницы резали могущество Союза по живому.
В этот отчаянный момент единственным союзником Гильдии и гарантом хоть какой-то стабильности становился, сколь ни удивительно, император. Как он ни враждовал, как ни скандалил с гильдийцами все эти одиннадцать лет, а все же и его и их власть, и даже само существование зиждилось на одном и том же фундаменте – на спайсе. Теперь, в смутное время кризиса, Гильдия не могла не обратиться к своему заклятому другу с напоминанием, что, как ни крути, а сидят они в одной лодке. Пожалуй, никогда еще все стороны конфликта – Гильдия, ландсраат, СНОАМ и прочие – так не нуждались во взвешенной и спокойной политике императора, и Гильдия больше других – Навигаторам дополнительные встряски были уж и совсем ни к чему. На некое историческое мгновение Муад’Диб получил как раз ту самую власть, которой у него не было за все его правление. Но увы. Пол Атридес использовал выпавший ему шанс для пустого позерства, для глупого каприза. Он объявил мораторий.
Иначе как злобной ребяческой выходкой это назвать невозможно, так же как невозможно объяснить, чего, собственно, Атридес этим добивался. Времена революционно-театральных эффектов миновали, контроль над запасами меланжа императору разве что снится, и Муад’Диб не может не понимать, что своим безрассудным и бессильным жестом он лишь окончательно портит отношения с парламентом, подвергая себя немалому риску, и вдобавок подкладывает изрядную свинью Гильдии, и без того оказавшейся в бедственном положении. Ко всему прочему, мораторий – это неизбежная война с Эмиратами и Алией, которые, разумеется, и не подумают подчиниться монаршему приказу. Как всегда, для Муад’Диба королевская блажь оказалась важнее политического благоразумия.
Навигаторы Гильдии, проклиная день и час, когда посадили на трон такого идиота, настаивали на немедленной встрече, и эта встреча состоялась. Стенограмма очень хорошо отражает воцарившуюся атмосферу сумятицы и неразберихи. У императора тянется долгоиграющая истерика, он топает ногами, грозит и кричит на послов Союза, требуя у них поддержки. Но у тех трезвые головы и ясный взгляд. В ситуации они разбираются получше взбалмошного арракинского владыки, воплям и руганью их не напугаешь – послы знают, что у их постаревшего мальчика за спиной ни денег, ни власти, ни достаточной военной силы, сколько бы он ни драл глотку. Навигаторы сразу ставят жесткие условия – радикальные скидки в ценах на спайс, перемирие с ландсраатом, отмена моратория и договор с Алией. Пол срывается на визг, он еще сопротивляется и барахтается, но выхода у него нет – через двенадцать часов переговоров, переступив через самолюбие, император соглашается на все условия в обмен на поддержку Союза.
Однако в этой шулерской игре на краю экономической и политической пропасти смешно было бы надеяться на честное выполнение данных обещаний. Гильдия в жерновах спайсовой передряги вовсе спешит пролить золотой дождь на не оправдавшего ее надежд ставленника, император тоже больше склонен следовать не подписанным актам, а голосу собственных амбиций. В результате Атридес так и не договорился с парламентом, мораторий остался повисшим в воздухе политическим казусом, а война с Эмиратами началась через неделю после заключения сделки. Но безысходность положения все равно заставляла Гильдию так или иначе еще много лет поддерживать императора, ничего другого ей не оставалось – даже безумный и бесчестный, но зависимый властитель на троне был для Навигаторов предпочтительней беспощадной Алии и алчных Сорока Великих Домов.
Утром шестнадцатого сентября в пещере Синельникова появился Кромвель:
– Эй, святое семейство, – позвал он, входя. – Пророки и пророчицы, пробудитесь. Вставайте, братцы, вставайте, пришла беда, откуда не ждали, срочно летим в Джайпур.
Ответом ему было сонное мычание и неопределенная возня, потом Алия нетвердым со сна голосом спросила: «Это ты, Джон?», и послышался медвежий зевок Синельникова.
– Это что же такое, – прохрипел пустынник. – Ни свет ни заря… Чтоб она сгорела, ваша политика… Поставь кофейку…
Из-под одеял выбралась взлохмаченная Алия.
– Джон, ты будешь кофе? Да отвернись ты, нахал… Что случилось?
– Твой братец объявил мораторий на добычу и пошел на нас войной.
Алия загремела какими-то плошками и кастрюльками и на минуту пропала за распахнутой дверью холодильника.
– И как, мы готовы? Садись, что ты стоишь.
Кромвель сел и бросил фуражку на пузатый антикварный буфет – рассохшийся раритет, доставленный из самого Джайпура.
– Готовы? Нет, ваше почтенное высочество, мы ни черта не готовы. То есть да, мы можем через неделю занять Арракин и сделать из Пола кишмиш без косточек, но что в этом проку? Ухнем кучу денег, а у нас контрактов сорок процентов, и тех не осваиваем, две спецшколы за компьютерами сидят, мальчики и девочки по двенадцать лет, плачу им как взрослым, парламент вместо государственности кажет нам кукиш, а Муад’Диб скорее удавится, чем отречется, да и Конвенцию раньше марта не подпишем. Ну и Гильдия… И что его подмыло? Вот ведь чумовой… Навигаторы его по головке не погладят, но и нам на съедение не отдадут. Словом, придется тянуть время – благо, оно работает на нас, – пока не уладим своих дел. Короткая победоносная война отменяется, моя милая. Нас ждет волынка не на один год.
– Но он нападет.
– Обязательно нападет, прелесть ты наша, и на здоровье, милости просим, сыграем с ним в бирюльки. Правда, если сей герильер затеет достраивать Подкову, или приведет авиацию, игрушки выйдут похуже, но пока нам бояться нечего. Быстро что-нибудь ешьте – и на военный совет. Он уже выдвинул войска.
– Ничего себе, – пробормотал Синельников, ворочаясь под мохнатым пледом. – Отмочил парень коленце… Это что же теперь будет? Опять мясорубка? Джон, тебе не надоело?
– Садитесь за стол, – сказала Алия.
– Володя, – ответил Кромвель, передвигая стул, – я бы с удовольствием занялся выращиванием помидоров. Но я этого не умею. Я умею совсем другое. Я бы мог, например, преподавать в Академии. Но в Академию меня не пускают. Я им чем-то не нравлюсь.
– Так поезжай в Стимфал, – всклокоченный Синельников тоже перебрался за стол. – Там тебя и в Академию пустят, и воевать дадут, ты у них на сторублевке нарисован…
– В Стимфале не осталось солдат. Некому там воевать. Знаешь, когда я это понял? Когда посмотрел стандартный походный рацион. Для пехоты. Веришь ли, там десять сортов взбитых сливок. Десять сортов. Я даже не говорю про кондиционеры… Это уже не армия. Фримены, конечно, дикари, и всякий там джихад, но сражаться они будут…
Тут Дух Войны с загадочным выражением перевел взгляд на буфет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28