— Нет, — продолжать упорствовать эспада, — я все-таки никак не пойму, о чем вы говорите и чего от меня хотите. Я не желаю вас знать! — с жалким нахальством поверженного выдавил он из себя.— Вот в это я охотно верю. Еще бы, у тебя немало оснований всячески избегать меня. Но запомни на всякий случай хорошенько вот что: как только ты мне понадобишься, чтобы поквитаться с тобой, я достану тебя хоть из-под земли, негодяй!Сказав это, белобородый поднялся со стула, подождал, пока его спутники рассчитаются с официантом, аккуратно снял свою шляпу с вешалки и не спеша направился к выходу. В эти несколько минут посетители кафе могли увидеть его в полный рост и лишний раз убедились в том, что с таким Голиафом Голиаф — библейский великан, здесь это имя употреблено в переносном значении, то есть гигант, могучий человек.
лучше не связываться.Только когда дверь за ним и его спутниками закрылась, к эспаде вернулось самообладание. Он вернулся к своим приятелям. Один из них встретил его отнюдь не сочувственными словами:— Какой позор, Антонио Перильо! Он буквально размазал тебя по стенке!— А ты у нас храбрец! — ответил язвительно опозорившийся. — Ну давай тогда, догони его, попробуй потягаться с этим быком! Почему же ты не бежишь за ним, а? Ладно, я сам отвечу на свой вопрос: ты знаешь, что ни за что не справишься с ним, и я сильно сомневаюсь, что такой человек вообще тут найдется.— Вполне возможно, что ты и прав, — пошел на попятную дружок Перильо. — Но он обращался к тебе на «ты». Какая фамильярность! Как ты мог позволить такое? Ведь ты же обращался к нему на «вы»!— Да! Ну и что! Если хочешь знать, я не придаю этим китайским церемониям никакого значения. Не хватало еще о такой ерунде думать!— А с чего это вдруг он пристал к тебе с какой-то Салиной-дель-Кондор? Что он имел в виду?— Да откуда мне знать? Этот немец, видно, немного чокнутый, у него какая-то бредовая идея в мозгу. Всем на свете известно: немцы — большие чудаки, чего только не выдумают в своих дурацких фантазиях. Не случайно ведь среди них полным-полно лунатиков!Возможно, эта захватывающая для разговора портеньос между собой тема и получила бы свое дальнейшее развитие, если бы неожиданно в проеме входной двери не появился новый посетитель кафе, сразу же обративший на себя всеобщее внимание. Это был, судя по одежде и всему облику, гаучо, но, что удивительно, на редкость маленького для пастухов роста. Впрочем, и его одежда при ближайшем рассмотрении оказалась тоже не совсем обычной для гаучо, уж очень живописна: это был, пожалуй, сценический костюм, а не просто штаны, рубаха и все такое прочее, в чем удобно приглядывать за скотиной. Во всяком случае, этот костюм, безусловно, заслуживает отдельного описания.Начнем с рубашки и штанов. Они выглядели ослепительно белыми. Штаны, закатанные выше колен, судя по количеству образовавшихся складок, были непомерно велики маленькому гаучо. Поверх рубашки, рукава которой тоже были закатаны до локтей, вокруг его торса была обмотана чирипа — теплое, хотя и тонкое шерстяное одеяло. Обмотавшись таким одеялом, гаучо обычно прикрепляют его к телу кожаным поясом, что сделал и маленький незнакомец, но поверх пояса он привязал еще и ярко-красный шарф, концы которого торчали в разные стороны. Ярко-красным было и пончо, покачивающееся на его плечах. Это тоже одеяло, но выполняющее роль плаща, с отверстием посередине для головы. Ноги пришельца из пампы были обуты в высокие сапоги, которые носят все гаучо. Эта обувь совершенно не похожа ни на какую другую на свете.Вот как делаются эти сапоги. С задних ног забитой лошади снимается шкура, при этом обходятся без единого надреза; еще теплую, ее кладут в горячую воду, чтобы легче было счистить с нее жесткий волосяной покров. Пока эта кожа еще влажная, ее натягивают на икры ног, как чулки. Когда кожа высыхает и по мере высыхания твердеет, она превращается в нечто необычайно прочное. Сапоги гаучо прекрасно защищают его икры и верхнюю часть ступней, но пальцы ног и ступни оставляют неприкрытыми. Человек в такой обуви одновременно и обут, и босиком, но здесь надо учитывать то обстоятельство, что гаучо почти не ходят по земле, разве что внутри своей хижины или палатки.. Конструкция стремени гаучо весьма своеобразна, под стать обуви: в него помещается только большой палец ноги. Зато шпоры просто огромны.И в этом маленький гаучо был верен традиции — на пятках у него при каждом шаге погромыхивала пара массивных шпор, или, вернее сказать, небольших колес. На макушке его головы красовалась серая фетровая шапочка с кисточкой, а под ней был повязан красный шелковый платок, концы которого он обмотал вокруг шеи. Такие платки спасают и от палящего зноя, и от пыли, а кроме того, очень эффектно развеваются во время скачки. Разумеется, как всякий гаучо, малыш был вооружен: за шарф на поясе у него были заткнуты длинный нож и пистолет, а на широком ремне, перекинутом через плечо, висела двустволка, длиной почти в рост своего владельца. Но было в облике миниатюрного «пастуха из пампы» одно, и весьма странное, нарушение традиционного облика его собратьев по профессии: в руках он держал две книги. Ну были бы это дешевые примитивные книжонки из тех, что продаются для развлечения людей малокультурных и полудиких, — еще куда ни шло, хотя среди гаучо грамотных людей раз, два и обчелся, но нет, он держал солидные многостраничные фолианты в добротных кожаных переплетах. Это были издания кайзеровской Академии естественных наук в Берлине — труды д'Альтона и Вайса.Эти-то книги и заставили всех посетителей кафе «Париж» уставиться на маленького гаучо, как на какую-нибудь невиданную доселе диковину. Подумать только: гаучо с книгами! Такого еще никогда и никому видеть не приходилось. Но всеобщее внимание нисколько не смутило этого редкого книголюба. Он очень приветливо произнес, обращаясь ко всем сразу: «Добрый день!» — и, заметив освободившийся столик, уверенно направился к нему. Усевшись, тут же открыл одну из своих книг и стал как ни в чем не бывало листать ее, время от времени задерживаясь на какой-нибудь странице глазами.Пробежавший было между столиками шепот сменился глубокой тишиной. Малыш, казалось, загипнотизировал сразу всех посетителей кафе. Но было похоже, что он даже не заметил того, какое впечатление произвел, и спокойно занимался своим делом, не поднимая головы, не реагируя даже на постепенно вновь разгоревшиеся вокруг него споры по поводу предстоящей корриды. К нему подошел официант. Выяснилось забавное совпадение: официант был одного роста со странным маленьким гаучо.— Чего изволите? — спросил официант.— У вас имеется пиво? Я хотел бы выпить «церевизии», как оно именуется по-латыни.— Да, сеньор, пиво у нас есть, по цене шесть бумажных талеров Бумажный талер — под «талером» в европейских государствах, где говорят на немецком языке, понимались серебряные монеты, курсировавшие в XV-XIX вв. В Англии, а потом и в Северной Америке слово «талер» употреблялось как синоним слова «доллар», здесь речь идет как раз о долларах США.
одна бутылка.— Принесите мне бутылку, или «ампулу», а также «лагену» по-латыни.Официант с большим удивлением взглянул на странного посетителя, пересыпавшего обычные фразы ученой латынью, но вслух своего удивления выказывать не стал, молча принес бутылку и высокий стакан и наполнил его. Маленький гаучо, однако, не стал немедленно пить пиво: все никак не мог оторвать своих глаз от книги. Однако его прилюдное уединение вскоре было нарушено. И сделал это не кто иной, как все тот же недавний возмутитель спокойствия Антонио Перильо. Подойдя к малышу, он вкрадчиво произнес:— Прошу прощения, сеньор, но мы, кажется, знакомы.Гаучо наконец оторвался от книги, встал со своего стула и вежливым тоном ответил:— Мне очень жаль, сеньор, но я должен вас разочаровать. Вы ошиблись, мы с вами не встречались.— Понятно. Очевидно, у вас есть причина меня не узнавать. Но я ее не знаю, так что, может быть, вы соблаговолите объяснить мне, в чем состоит эта причина?— Причина? По-латыни «кауза», кажется? Впрочем, сейчас это не важно. Гораздо важнее то обстоятельство, что я вас действительно не знаю.— Но я уверен, что мы уже встречались с вами раньше, правда, не здесь, а в верховьях Ла-Платы.— Но я никогда там не был, уверяю вас, сеньор! Я вообще всего неделю в Аргентине и за это время еще ни разу не покидал Буэнос-Айреса.— Но могу я, по крайней мере, узнать, кто вы, собственно, будете и где в таком случае находится ваш дом?— Мой дом — в Ютербогке, или Ютербоге, а также Ютербокке, выбирайте тот вариант названия моего родного города, который вам больше по душе. Я не возьмусь утверждать, какой из них верный, но сам склоняюсь больше к варианту «Ютербогк», потому что окончание этого названия объединяет в себе два других его варианта — «бог» и «бокк».— О вашем родном городе мне никогда не приходилось слышать. Будьте добры, скажите, как вас зовут?— Охотно. Моргенштерн. Доктор Моргенштерн.— А чем вы занимаетесь?— Я ученый, или, точнее говоря, исследователь-одиночка.— И что вы исследуете?— Я зоолог, сеньор. А в Аргентину прибыл для того, чтобы разыскать останки глиптодонтов, мегатериев и мастодонтов Глиптодонты — ископаемые млекопитающие кайнозойского (см прим 11) времени, родственные современным броненосцам; их тела были покрыты костным панцирем.
Мегатерий — род ископаемых млекопитающих, гигантский наземный ленивец, имели массивное туловище — длиной до 6 м. и короткие ноги, были травоядными.
Мастодонты — ископаемые млекопитающие из группы хоботных, сходные с современными слонами; вымерли уже в современную геологическую эпоху.
.— О, да я и слов-то таких никогда не слышал!— Я имею в виду доисторических гигантских броненосцев, ленивцев и слонов.Лицо эспады вытянулось. В полной растерянности и недоумении он спросил:— Вы это серьезно, сеньор?— Да, я нисколько не шучу.— И где же вы собираетесь искать этих зверей?— Ну, разумеется, среди животных, обитающих в пампе. Еще неизвестно, все ли из них исчезли во время деливиума.— Деливиума? А, сеньор, я понял: вы говорите со мной на этом языке, чтобы дать мне тем самым понять, что я вам мешаю…— Что вы, что вы! Этот язык вполне понятен каждому человеку. Взгляните хотя бы на эти книги, их авторы являются знатоками деливиума — Всемирного потопа, иначе говоря. Вы непременно должны ознакомиться с этими трудами и…— Нет, умоляю вас, только не это! — перебил его эспада. — Про этих господ я никогда ничего не слышал, а вас, напротив, знаю гораздо лучше, чем вы можете предположить. Неужели вы всерьез полагаете, что этот маскарадный костюм мог изменить вашу внешность до неузнаваемости?— Маскарадный костюм, говорите? Хм. Должен признать, до определенной степени вы, пожалуй, правы. Я и в самом деле не собираюсь менять профессию и становиться на всю оставшуюся жизнь гаучо.— А почему бы и нет, сеньор? Вы же, как я помню, отлично ездите верхом.— Простите, сеньор, я не понял: это что, шутка? Впрочем, можете не отвечать, не имеет значения, шутка это или нет, поскольку вы задели очень серьезную для меня тему. Я предпринимал уже несколько попыток сесть на лошадь, по-латыни «эквус», и освоить то, что на этом благородном древнем языке называется «экво вехи», а именно искусство верховой езды. Но несмотря на все мое усердие, к сожалению, это искусство примерно на девять десятых так и осталось для меня непознанным.Эспада был, как, я думаю, уже стало понятно каждому моему читателю, не из тех людей, кого можно легко смутить. Но на этот раз ответ ученого поставил его в тупик, он не понимал, как и о чем можно дальше вести разговор с этим человеком, но, однако, все же попытался изобразить на лице некое подобие вежливой улыбки и пробормотал:— Простите мне мою навязчивость, сеньор. Я готов ждать сколько угодно, когда наступит момент, подходящий для того, чтобы вы могли снять свою маску и раскрыть свое инкогнито.На этом эспада счел разговор законченным, развернулся и направился к столику, где его горячие приятели уже нетерпеливо постукивали ногами по полу. Маленький гаучо посмотрел ему вслед, покачал головой и тихо пробормотал: «Снять маску!» Какой чудак этот сеньор!»И он снова углубился в свои книги. Однако сосредоточиться на этот раз ему не удалось. Официант — тот самый, что был с ним одного роста, — подошел и спросил:— Сеньор, почему же вы не пьете свое пиво? Мне очень жаль этот прекрасный напиток и вас тоже. Когда пиво так долго стоит открытым, оно теряет часть своего неповторимого вкуса.Гаучо, он же доктор Моргенштерн, взглянул на него, поднял стакан и сказал:— Благодарю вас, сеньор! Человек не должен забывать о своих потребностях и удовольствиях, а пить, по-латыни «потио», пиво — безусловно, не только необходимо, но и весьма приятно.После этой тирады он собрался было продолжить свое прерванное чтение, но официант отчего-то все не уходил, и он спросил:— Вы хотите узнать у меня что-нибудь еще, сеньор?— Да, с вашего позволения. Я невольно слышал, что вы упомянули в разговоре с сеньором Перилъо город Ютербогк в Германии…— Да, это мой родной город, и я живу там.— Значит, вы немец?— Ну разумеется, немец.— О, сеньор, какой это приятный сюрприз для меня! Вы позволите мне поговорить с вами по-немецки?— По-немецки? Неужели и вы тоже немец?— Да, герр доктор, мы земляки, — с гордостью заявил маленький официант, — я родился и жил в Штралау на Руммельсбургском озере под Берлином.— Вы из Штралау? Какая приятная неожиданность! Но почему вы оказались здесь, чего вы хотите добиться в этой стране?— Разбогатеть, конечно!— И только?— Да, больше мне ничего не нужно. Но, знаете, герр доктор, и здесь это оказалось не так-то легко, как казалось издалека. Более того: сейчас я даже попал в затруднительное финансовое положение, надеюсь, правда, что это временные трудности.— А дома у вас остались какие-нибудь близкие родственники?— Нет, я круглый сирота. Ни близких, ни дальних родственников в Германии у меня нет… Было и еще одно обстоятельство, подтолкнувшее меня к тому, чтобы уехать: дело в том, что я всю жизнь очень хотел стать профессиональным военным, но для этого мне, видите сами, как минимум, дюйма два роста не хватает… Вот и пришлось искать счастья на чужбине.— А как давно вы здесь, друг мой?— Пять из своих двадцати пяти лет.— И чем вы занимались все это время, если не секрет?— Понемногу всем, что не осуждает закон. Сегодня я — официант, а завтра могу стать докером.— Но почему вы оказались именно здесь, в столице страны? Вы можете не отвечать, если это вам по какой-то причине делать не хочется, но я спрашиваю не ради праздного любопытства.— Я отвечу. Здесь я по той простой причине, что из Буэнос-Айреса самый короткий путь до Тукумана. Там я уже несколько раз находил довольно неплохо оплачиваемую работу. Моей обязанностью было смотреть за лошадьми в разных экспедициях, отправляющихся в Анды.— Так вы, значит, умеете ездить верхом? — обрадованно спросил доктор.— Не хуже, чем герои Фрейлиграта Фрейлиграт, Фердинанд (1810-1875) — немецкий поэт, виднейший представитель романтизма.
, смею надеяться. В этой стране чему угодно обучишься гораздо быстрее, чем в любой другой.— Это прекрасно! Но я хотел бы услышать от вас о самом главном, что интересует меня как ученого. Здесь, в Аргентине, должны встречаться в земле кости погибших животных…— Да их тут полно!— Отлично! Видите ли, кости некоторых из них интересуют меня в чрезвычайной степени.— В самом деле? Таких оригиналов, как вы, мне до сих пор не приходилось встречать. Вам повезло, что вы встретили именно меня. Я покажу вам места, где валяется множество костей разных животных.— Доисторических?— Вот уж за это поручиться не могу. Знаю только, что недостатка костей животных в пампе нет.— И костей гигантов животного мира тоже?— Это каких гигантов? Быков, что ли? Да сколько хотите!— Нет, я имею в виду животных покрупнее, мастодонтов, например, то есть гигантских слонов.— Я ни разу не слышал, герр доктор, чтобы здесь кто-нибудь охотился на гигантских слонов.— А на мегатериев?— Хм. Не слышал.— А на глиптодонтов?— Тоже…— Это естественно, если принять за аксиому предположение о том, что эти животные, жившие на Земле еще до грехопадения Адама и Евы, вымерли окончательно…— Ах, вот в чем дело, ну, теперь-то мне понятно, почему не видно их костей среди травы. Вам, вероятно, нужны такие кости, которые ищет профессор Бурмайштерн для своего музея естественной истории. Они в пампе тоже встречаются, но лежат глубоко в земле, их нужно раскапывать. Мне не раз попадались кости лошадей, живших не иначе, как до грехопадения наших прародителей.— Совершенно верно, лошади тогда тоже жили. То, что вы рассказали, очень интересно для науки! Представьте, мой друг, находятся еще ученые, которые утверждают, будто доисторическая лошадь могла обитать только в Старом Свете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
лучше не связываться.Только когда дверь за ним и его спутниками закрылась, к эспаде вернулось самообладание. Он вернулся к своим приятелям. Один из них встретил его отнюдь не сочувственными словами:— Какой позор, Антонио Перильо! Он буквально размазал тебя по стенке!— А ты у нас храбрец! — ответил язвительно опозорившийся. — Ну давай тогда, догони его, попробуй потягаться с этим быком! Почему же ты не бежишь за ним, а? Ладно, я сам отвечу на свой вопрос: ты знаешь, что ни за что не справишься с ним, и я сильно сомневаюсь, что такой человек вообще тут найдется.— Вполне возможно, что ты и прав, — пошел на попятную дружок Перильо. — Но он обращался к тебе на «ты». Какая фамильярность! Как ты мог позволить такое? Ведь ты же обращался к нему на «вы»!— Да! Ну и что! Если хочешь знать, я не придаю этим китайским церемониям никакого значения. Не хватало еще о такой ерунде думать!— А с чего это вдруг он пристал к тебе с какой-то Салиной-дель-Кондор? Что он имел в виду?— Да откуда мне знать? Этот немец, видно, немного чокнутый, у него какая-то бредовая идея в мозгу. Всем на свете известно: немцы — большие чудаки, чего только не выдумают в своих дурацких фантазиях. Не случайно ведь среди них полным-полно лунатиков!Возможно, эта захватывающая для разговора портеньос между собой тема и получила бы свое дальнейшее развитие, если бы неожиданно в проеме входной двери не появился новый посетитель кафе, сразу же обративший на себя всеобщее внимание. Это был, судя по одежде и всему облику, гаучо, но, что удивительно, на редкость маленького для пастухов роста. Впрочем, и его одежда при ближайшем рассмотрении оказалась тоже не совсем обычной для гаучо, уж очень живописна: это был, пожалуй, сценический костюм, а не просто штаны, рубаха и все такое прочее, в чем удобно приглядывать за скотиной. Во всяком случае, этот костюм, безусловно, заслуживает отдельного описания.Начнем с рубашки и штанов. Они выглядели ослепительно белыми. Штаны, закатанные выше колен, судя по количеству образовавшихся складок, были непомерно велики маленькому гаучо. Поверх рубашки, рукава которой тоже были закатаны до локтей, вокруг его торса была обмотана чирипа — теплое, хотя и тонкое шерстяное одеяло. Обмотавшись таким одеялом, гаучо обычно прикрепляют его к телу кожаным поясом, что сделал и маленький незнакомец, но поверх пояса он привязал еще и ярко-красный шарф, концы которого торчали в разные стороны. Ярко-красным было и пончо, покачивающееся на его плечах. Это тоже одеяло, но выполняющее роль плаща, с отверстием посередине для головы. Ноги пришельца из пампы были обуты в высокие сапоги, которые носят все гаучо. Эта обувь совершенно не похожа ни на какую другую на свете.Вот как делаются эти сапоги. С задних ног забитой лошади снимается шкура, при этом обходятся без единого надреза; еще теплую, ее кладут в горячую воду, чтобы легче было счистить с нее жесткий волосяной покров. Пока эта кожа еще влажная, ее натягивают на икры ног, как чулки. Когда кожа высыхает и по мере высыхания твердеет, она превращается в нечто необычайно прочное. Сапоги гаучо прекрасно защищают его икры и верхнюю часть ступней, но пальцы ног и ступни оставляют неприкрытыми. Человек в такой обуви одновременно и обут, и босиком, но здесь надо учитывать то обстоятельство, что гаучо почти не ходят по земле, разве что внутри своей хижины или палатки.. Конструкция стремени гаучо весьма своеобразна, под стать обуви: в него помещается только большой палец ноги. Зато шпоры просто огромны.И в этом маленький гаучо был верен традиции — на пятках у него при каждом шаге погромыхивала пара массивных шпор, или, вернее сказать, небольших колес. На макушке его головы красовалась серая фетровая шапочка с кисточкой, а под ней был повязан красный шелковый платок, концы которого он обмотал вокруг шеи. Такие платки спасают и от палящего зноя, и от пыли, а кроме того, очень эффектно развеваются во время скачки. Разумеется, как всякий гаучо, малыш был вооружен: за шарф на поясе у него были заткнуты длинный нож и пистолет, а на широком ремне, перекинутом через плечо, висела двустволка, длиной почти в рост своего владельца. Но было в облике миниатюрного «пастуха из пампы» одно, и весьма странное, нарушение традиционного облика его собратьев по профессии: в руках он держал две книги. Ну были бы это дешевые примитивные книжонки из тех, что продаются для развлечения людей малокультурных и полудиких, — еще куда ни шло, хотя среди гаучо грамотных людей раз, два и обчелся, но нет, он держал солидные многостраничные фолианты в добротных кожаных переплетах. Это были издания кайзеровской Академии естественных наук в Берлине — труды д'Альтона и Вайса.Эти-то книги и заставили всех посетителей кафе «Париж» уставиться на маленького гаучо, как на какую-нибудь невиданную доселе диковину. Подумать только: гаучо с книгами! Такого еще никогда и никому видеть не приходилось. Но всеобщее внимание нисколько не смутило этого редкого книголюба. Он очень приветливо произнес, обращаясь ко всем сразу: «Добрый день!» — и, заметив освободившийся столик, уверенно направился к нему. Усевшись, тут же открыл одну из своих книг и стал как ни в чем не бывало листать ее, время от времени задерживаясь на какой-нибудь странице глазами.Пробежавший было между столиками шепот сменился глубокой тишиной. Малыш, казалось, загипнотизировал сразу всех посетителей кафе. Но было похоже, что он даже не заметил того, какое впечатление произвел, и спокойно занимался своим делом, не поднимая головы, не реагируя даже на постепенно вновь разгоревшиеся вокруг него споры по поводу предстоящей корриды. К нему подошел официант. Выяснилось забавное совпадение: официант был одного роста со странным маленьким гаучо.— Чего изволите? — спросил официант.— У вас имеется пиво? Я хотел бы выпить «церевизии», как оно именуется по-латыни.— Да, сеньор, пиво у нас есть, по цене шесть бумажных талеров Бумажный талер — под «талером» в европейских государствах, где говорят на немецком языке, понимались серебряные монеты, курсировавшие в XV-XIX вв. В Англии, а потом и в Северной Америке слово «талер» употреблялось как синоним слова «доллар», здесь речь идет как раз о долларах США.
одна бутылка.— Принесите мне бутылку, или «ампулу», а также «лагену» по-латыни.Официант с большим удивлением взглянул на странного посетителя, пересыпавшего обычные фразы ученой латынью, но вслух своего удивления выказывать не стал, молча принес бутылку и высокий стакан и наполнил его. Маленький гаучо, однако, не стал немедленно пить пиво: все никак не мог оторвать своих глаз от книги. Однако его прилюдное уединение вскоре было нарушено. И сделал это не кто иной, как все тот же недавний возмутитель спокойствия Антонио Перильо. Подойдя к малышу, он вкрадчиво произнес:— Прошу прощения, сеньор, но мы, кажется, знакомы.Гаучо наконец оторвался от книги, встал со своего стула и вежливым тоном ответил:— Мне очень жаль, сеньор, но я должен вас разочаровать. Вы ошиблись, мы с вами не встречались.— Понятно. Очевидно, у вас есть причина меня не узнавать. Но я ее не знаю, так что, может быть, вы соблаговолите объяснить мне, в чем состоит эта причина?— Причина? По-латыни «кауза», кажется? Впрочем, сейчас это не важно. Гораздо важнее то обстоятельство, что я вас действительно не знаю.— Но я уверен, что мы уже встречались с вами раньше, правда, не здесь, а в верховьях Ла-Платы.— Но я никогда там не был, уверяю вас, сеньор! Я вообще всего неделю в Аргентине и за это время еще ни разу не покидал Буэнос-Айреса.— Но могу я, по крайней мере, узнать, кто вы, собственно, будете и где в таком случае находится ваш дом?— Мой дом — в Ютербогке, или Ютербоге, а также Ютербокке, выбирайте тот вариант названия моего родного города, который вам больше по душе. Я не возьмусь утверждать, какой из них верный, но сам склоняюсь больше к варианту «Ютербогк», потому что окончание этого названия объединяет в себе два других его варианта — «бог» и «бокк».— О вашем родном городе мне никогда не приходилось слышать. Будьте добры, скажите, как вас зовут?— Охотно. Моргенштерн. Доктор Моргенштерн.— А чем вы занимаетесь?— Я ученый, или, точнее говоря, исследователь-одиночка.— И что вы исследуете?— Я зоолог, сеньор. А в Аргентину прибыл для того, чтобы разыскать останки глиптодонтов, мегатериев и мастодонтов Глиптодонты — ископаемые млекопитающие кайнозойского (см прим 11) времени, родственные современным броненосцам; их тела были покрыты костным панцирем.
Мегатерий — род ископаемых млекопитающих, гигантский наземный ленивец, имели массивное туловище — длиной до 6 м. и короткие ноги, были травоядными.
Мастодонты — ископаемые млекопитающие из группы хоботных, сходные с современными слонами; вымерли уже в современную геологическую эпоху.
.— О, да я и слов-то таких никогда не слышал!— Я имею в виду доисторических гигантских броненосцев, ленивцев и слонов.Лицо эспады вытянулось. В полной растерянности и недоумении он спросил:— Вы это серьезно, сеньор?— Да, я нисколько не шучу.— И где же вы собираетесь искать этих зверей?— Ну, разумеется, среди животных, обитающих в пампе. Еще неизвестно, все ли из них исчезли во время деливиума.— Деливиума? А, сеньор, я понял: вы говорите со мной на этом языке, чтобы дать мне тем самым понять, что я вам мешаю…— Что вы, что вы! Этот язык вполне понятен каждому человеку. Взгляните хотя бы на эти книги, их авторы являются знатоками деливиума — Всемирного потопа, иначе говоря. Вы непременно должны ознакомиться с этими трудами и…— Нет, умоляю вас, только не это! — перебил его эспада. — Про этих господ я никогда ничего не слышал, а вас, напротив, знаю гораздо лучше, чем вы можете предположить. Неужели вы всерьез полагаете, что этот маскарадный костюм мог изменить вашу внешность до неузнаваемости?— Маскарадный костюм, говорите? Хм. Должен признать, до определенной степени вы, пожалуй, правы. Я и в самом деле не собираюсь менять профессию и становиться на всю оставшуюся жизнь гаучо.— А почему бы и нет, сеньор? Вы же, как я помню, отлично ездите верхом.— Простите, сеньор, я не понял: это что, шутка? Впрочем, можете не отвечать, не имеет значения, шутка это или нет, поскольку вы задели очень серьезную для меня тему. Я предпринимал уже несколько попыток сесть на лошадь, по-латыни «эквус», и освоить то, что на этом благородном древнем языке называется «экво вехи», а именно искусство верховой езды. Но несмотря на все мое усердие, к сожалению, это искусство примерно на девять десятых так и осталось для меня непознанным.Эспада был, как, я думаю, уже стало понятно каждому моему читателю, не из тех людей, кого можно легко смутить. Но на этот раз ответ ученого поставил его в тупик, он не понимал, как и о чем можно дальше вести разговор с этим человеком, но, однако, все же попытался изобразить на лице некое подобие вежливой улыбки и пробормотал:— Простите мне мою навязчивость, сеньор. Я готов ждать сколько угодно, когда наступит момент, подходящий для того, чтобы вы могли снять свою маску и раскрыть свое инкогнито.На этом эспада счел разговор законченным, развернулся и направился к столику, где его горячие приятели уже нетерпеливо постукивали ногами по полу. Маленький гаучо посмотрел ему вслед, покачал головой и тихо пробормотал: «Снять маску!» Какой чудак этот сеньор!»И он снова углубился в свои книги. Однако сосредоточиться на этот раз ему не удалось. Официант — тот самый, что был с ним одного роста, — подошел и спросил:— Сеньор, почему же вы не пьете свое пиво? Мне очень жаль этот прекрасный напиток и вас тоже. Когда пиво так долго стоит открытым, оно теряет часть своего неповторимого вкуса.Гаучо, он же доктор Моргенштерн, взглянул на него, поднял стакан и сказал:— Благодарю вас, сеньор! Человек не должен забывать о своих потребностях и удовольствиях, а пить, по-латыни «потио», пиво — безусловно, не только необходимо, но и весьма приятно.После этой тирады он собрался было продолжить свое прерванное чтение, но официант отчего-то все не уходил, и он спросил:— Вы хотите узнать у меня что-нибудь еще, сеньор?— Да, с вашего позволения. Я невольно слышал, что вы упомянули в разговоре с сеньором Перилъо город Ютербогк в Германии…— Да, это мой родной город, и я живу там.— Значит, вы немец?— Ну разумеется, немец.— О, сеньор, какой это приятный сюрприз для меня! Вы позволите мне поговорить с вами по-немецки?— По-немецки? Неужели и вы тоже немец?— Да, герр доктор, мы земляки, — с гордостью заявил маленький официант, — я родился и жил в Штралау на Руммельсбургском озере под Берлином.— Вы из Штралау? Какая приятная неожиданность! Но почему вы оказались здесь, чего вы хотите добиться в этой стране?— Разбогатеть, конечно!— И только?— Да, больше мне ничего не нужно. Но, знаете, герр доктор, и здесь это оказалось не так-то легко, как казалось издалека. Более того: сейчас я даже попал в затруднительное финансовое положение, надеюсь, правда, что это временные трудности.— А дома у вас остались какие-нибудь близкие родственники?— Нет, я круглый сирота. Ни близких, ни дальних родственников в Германии у меня нет… Было и еще одно обстоятельство, подтолкнувшее меня к тому, чтобы уехать: дело в том, что я всю жизнь очень хотел стать профессиональным военным, но для этого мне, видите сами, как минимум, дюйма два роста не хватает… Вот и пришлось искать счастья на чужбине.— А как давно вы здесь, друг мой?— Пять из своих двадцати пяти лет.— И чем вы занимались все это время, если не секрет?— Понемногу всем, что не осуждает закон. Сегодня я — официант, а завтра могу стать докером.— Но почему вы оказались именно здесь, в столице страны? Вы можете не отвечать, если это вам по какой-то причине делать не хочется, но я спрашиваю не ради праздного любопытства.— Я отвечу. Здесь я по той простой причине, что из Буэнос-Айреса самый короткий путь до Тукумана. Там я уже несколько раз находил довольно неплохо оплачиваемую работу. Моей обязанностью было смотреть за лошадьми в разных экспедициях, отправляющихся в Анды.— Так вы, значит, умеете ездить верхом? — обрадованно спросил доктор.— Не хуже, чем герои Фрейлиграта Фрейлиграт, Фердинанд (1810-1875) — немецкий поэт, виднейший представитель романтизма.
, смею надеяться. В этой стране чему угодно обучишься гораздо быстрее, чем в любой другой.— Это прекрасно! Но я хотел бы услышать от вас о самом главном, что интересует меня как ученого. Здесь, в Аргентине, должны встречаться в земле кости погибших животных…— Да их тут полно!— Отлично! Видите ли, кости некоторых из них интересуют меня в чрезвычайной степени.— В самом деле? Таких оригиналов, как вы, мне до сих пор не приходилось встречать. Вам повезло, что вы встретили именно меня. Я покажу вам места, где валяется множество костей разных животных.— Доисторических?— Вот уж за это поручиться не могу. Знаю только, что недостатка костей животных в пампе нет.— И костей гигантов животного мира тоже?— Это каких гигантов? Быков, что ли? Да сколько хотите!— Нет, я имею в виду животных покрупнее, мастодонтов, например, то есть гигантских слонов.— Я ни разу не слышал, герр доктор, чтобы здесь кто-нибудь охотился на гигантских слонов.— А на мегатериев?— Хм. Не слышал.— А на глиптодонтов?— Тоже…— Это естественно, если принять за аксиому предположение о том, что эти животные, жившие на Земле еще до грехопадения Адама и Евы, вымерли окончательно…— Ах, вот в чем дело, ну, теперь-то мне понятно, почему не видно их костей среди травы. Вам, вероятно, нужны такие кости, которые ищет профессор Бурмайштерн для своего музея естественной истории. Они в пампе тоже встречаются, но лежат глубоко в земле, их нужно раскапывать. Мне не раз попадались кости лошадей, живших не иначе, как до грехопадения наших прародителей.— Совершенно верно, лошади тогда тоже жили. То, что вы рассказали, очень интересно для науки! Представьте, мой друг, находятся еще ученые, которые утверждают, будто доисторическая лошадь могла обитать только в Старом Свете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56