», эта сфера деятельност
и абсолютно противопоказана. Не хочу сказать, что она имела намерение из
менять мне, я все еще был для нее любимым героем, настоящим мужчиной, несра
внимым с ее прыщавыми сверстниками, но я вовсе не был уверен в умении и жел
ании Любы сопротивляться сильным рукам и умелым уговорам. И поэтому наше
л для нее работу, которая казалась мне подходящей и безопасной Ц пристр
оил в библиотеку.
Я думал, что для нее это самое то, поближе к литературе и интеллигентным лю
дям, Ц авось начитается умных книг и поумнеет. Зарплата, конечно, нищенск
ая Ц на фоне библиотекарей даже я, со своими пятью-шестью тысячами рубле
й в месяц, смотрелся богачом. Зато чисто женский коллектив Ц никаких соб
лазнов, царство высокой морали, возвышенные нравы, этакий заповедник кул
ьтуры…
Я ошибся, своими руками загнал девочку в змеепитомник. Интеллекта Любка
не набралась, зато вдоволь пообщалась с кобрами, эфами, гадюками и прочим
и ядовитыми тварями женского пола. При этом, замечу, людьми милейшими на п
ервый взгляд. Ну да, понятно Ц я был представителем мужского племени, и в
моем присутствии они дружно выглядели как дворянки, с отличием окончивш
ие институт благородных девиц и чудом уцелевшие в классовых битвах. Этак
ие нежно-кремовые орхидеи, цветущие на кучах пролетарского навоза. Одна
ко, стоило бабенкам остаться наедине, они начинали грызться между собой
Ц утонченно, с садистским удовольствием, так, как умеют это делать тольк
о несостоявшиеся филологи, забывшие язык лингвисты, неудачные историки
и педагоги, до дрожи боящиеся школы.
Там было несколько неплохих дам. Были там и такие, не хочу мазать все беспр
осветно черной краской. Беда в том, что Любка плевать на них хотела. Она с у
довольствием присоединилась к партии ядовитых стерв и начала перенима
ть их приемы Ц талантливо, без особого труда превосходя своих учителей.
Еще раз повторю, что интеллектом Любка не блистала, но, как быстро выяснил
ось, житейской хитростью и умением встраиваться в любую обстановку черт
ее не обидел. Приходя домой, милая женушка жаловалась на высокомерных ур
один, что весь день пьют кровь из нее, юной беззащитной девушки. Любка тихо
плакалась на моем плече, и я жалел ее, и гладил по стриженому, самому лучше
му на свете затылку, и целовал холодные щеки, и утешал, не подозревая, что о
на уже «в авторитете» среди рафинированных библиотечных мымр. Что она по
ставила удар и с каждым днем все более близка к тому, чтобы стать закончен
ной кровопийцей.
Странно, правда? Что было бы, если бы я отдал ее не в библиотекари, а в продав
цы? Может быть, девочка не испортилась бы, выросла другой? Вряд ли. Некий из
ъян существовал в ее душе всегда. Я не рассмотрел его, не мог рассмотреть,
ослепленный не столько любовью, сколько лишающим разума физическим вле
чением. И была еще одна червоточина Ц на этот раз в моей собственной душе
, в моем поведении. Я, привыкший считать себя обстоятельным и рассудитель
ным, был по-своему инфантилен и туп. Я законсервировал в памяти образ дево
чки Любки Ц такой, какой она была до семнадцати. Я хотел быть вечным мужем
-отцом по отношению к ней, вертел на жизненном проигрывателе одну и ту же
мини-пластинку и не хотел ее менять. Желал вечно играть с любимым щенком,
умиляться, глядя, как он валится на спинку и поднимает лапки, и как мило ос
каливает свои малые острые зубки, и щекотать его теплое мягкое пузико…
Щеночек вырос, быстро превратился в матерую суку Ц куда быстрее, чем мож
но было предположить. И зубы у нее стали длинными и острыми, словно кинжал
ы. Не хочу винить Любу ни в чем Ц она просто стала собой. Стала тем, кем долж
на была стать от природы. Сказать, что это был урок мне, Ц не сказать ничег
о. Скорее это можно было сравнить с бетонной плитой, свалившейся на голов
у, ведь я любил Любку, любил по-настоящему.
Я не сделал Любу несчастной Ц после развода она живет с мужиком на двадц
ать пять лет старше ее, дяденькой-бизнесменом Ц лысым, но в хорошей физич
еской форме. Люба имеет все, что хочет, и не держит на меня зла. Но испортил е
е именно я. Если бы я был настойчивее в попытках заставить ее получить обр
азование, привить некие этические принципы, возможно, она стала бы друго
й, более правильной. Хотя, что значит «правильный человек»? Каждый имеет н
а этот счет собственное мнение. Вероятно, мои собственные принципы были
слишком размытыми, а жизненная позиция Ц аморфной (точнее сказать Ц бе
ссовестно пофигистской). Вот и огреб я по маковке.
За «муки» на работе Любке полагалась моральная компенсация. Иногда это б
ыли походы в кино Ц увы, редко, потому что кино было лучшим из вариантов. Ч
аще всего мы ходили на дискотеки. Любка называла это словом «колбаситься
». Дискотеки назывались «ночными клубами», но сути это не меняло. Суть был
а именно такова: мы ходили на дискотеки и там танцевали. Танцевала в основ
ном моя женушка Ц любила она это занятие до самозабвения, а меня надолго
не хватало. Не могу воспринимать в качестве музыки электронную бухотню,
когда ритм монотонно вколачивается в уши подобно ударам автоматическо
го молота. Бдым-бдым-бдым-бдым! (и так еще шестьсот строчек «бдым-бдым» по
дряд, безо всяких вариаций, а потом песня кончается, секундное полузатиш
ье и агония танцпола, а потом шестьсот-семьсот строчек какого-нибудь, к п
римеру, «бдыщь-бдыщь» и так далее, до посинения).
Музыкой для меня, выросшего на издыхании Советской империи, а потом во вр
емена перестройки, были рок и блюз. И даже больше Ц блюз. Любка его терпет
ь не могла. Раз пять я притаскивал ее в каменный прокуренный подвал, где иг
рали блюз Ц естественно, вживую, где пили пиво и жрали толстенные свиные
отбивные и недожаренные телячьи бифштексы с кровью. Я лично знал всех лю
дей, кто там присутствовал Ц и посетителей, и музыкантов, Ц и чокался с н
ими кружками (пиво плескалось и плевалось пеной), и орал, потому что возмож
но было только орать друг другу в ухо, чтобы услышать хоть что-то. Мы танце
вали допотопные танцы, придуманные по ту сторону Атлантики ровесниками
наших отцов, топтались на деревянном скрипучем полу, как стадо перекормл
енных слонов (ко мне это не относится, я слон поджарый, но, боже мой, как же т
олсты многие из моих ровесников…), и ловили откровенный общедружеский ка
йф. Временами мы убегали в подсобное помещение, чтобы затянуться сладкой
травой Ц по случаю чьего-нибудь неизменно приключающегося дня рождени
я. В общем, это был праздник жизни Ц для всех, только не для Любки. Она не ку
рила траву, не переносила пива, не могла слушать блюз. Ее тошнило, когда он
а смотрела на рок-н-ролльные телодвижения, кажущиеся нам крутыми и даже и
зящными. Ее тошнило все время, пока она находилась в блюз-клубе, она посто
янно бегала отдышаться на свежий воздух, на мороз, в маечке, неизменно про
стужалась и начинала сипеть. И вылечить ее мог, похоже, только попсовый ри
тм на танцполе, среди сотен медленно извивающихся и озаряемых синими всп
ышками подростков Ц то место, где долго не мог находиться я.
Странно устроена жизнь. Мы оба любили клубы, музыку и общение, но компонен
ты кайфа были у нас не то что разными, а даже противоположными.
Надо же, разница в возрасте всего одиннадцать лет, и такие различия во взг
лядах. Мы, старшие, полагаем себя настоящими, состоявшимися людьми. А они н
ас Ц анахроничными, не понимающими новой жизни занудами. При этом они по
чему-то постоянно просят у нас денег, потому что сами зарабатывать не уме
ют.
Похоже, я начал брюзжать по-стариковски. А ведь мне всего тридцать шесть.
Нехорошо как-то с моей стороны, глупо как-то. Да и с чего мне жаловаться, вс
е в моей жизни замечательно: я сижу в психушке, не будучи уверен, не окажус
ь ли я вскоре на том свете; я не знаю, жива ли моя любимая девушка (другая, со
всем уже не Люба, рассказ о Евгении будет позже); я имею отличные шансы, что
завтра поутру меня заберут из больницы и пристрелят спокойные люди в тем
но-серых костюмах.
Прошу прощения Ц мой рассказ про Любку слишком затянулся. Я ною и жалуюс
ь, и рассказываю про нее всякие гадости. Наверное, нужно было бы сказать пр
о нее, что она умерла, что ее сбила машина, или зарезали какие-нибудь ублюд
ки, или она заболела неизлечимой формой рака. Тогда ее история закончила
сь бы сентиментально, вы бы всхлипнули, и я заплакал бы вместе с вами, и мы п
омянули бы Любу светло и облегченно. Но нет Ц она не умерла, живет счастли
во, только вот детей пока не завела, но заведет, я не сомневаюсь. В какой-то
мере ее жизнь оказалась более правильной, чем моя, хотя в то время, когда м
ы жили с ней, сказать такое никак было нельзя.
Я уже говорил, что не могу танцевать под электроклэш и прочий эсид-хаус, т
равмирующий барабанные перепонки. Я отрабатывал на танцполе минут двад
цать, а потом бросал Любку и шел играть в бильярд. Она изображала, что немн
ожко обижена, я делал вид, что мне чуть-чуть стыдно. На самом же деле мы нако
нец-то добирались до того, чего хотели действительно: я Ц до знакомых в б
ильярдной, пива и десятка партий в пул, она Ц до своей компании и танцев д
о упаду. Она чувствовала себя по-настоящему счастливой. Счастливой наст
олько, что я уже не был нужен ей Ц во всяком случае, до следующего утра.
Это сумасшествие продолжалось четыре года. По утрам я клевал носом, пыта
ясь не заснуть на операциях, не уронить внутрь разрезанного мною чрева с
кальпель или зажим. Думаю, вы не обрадовались бы, узнав, что вас оперирует
хирург, который до трех ночи колбасился в ночном клубе, да и сам я не слишк
ом радовался своему квелому состоянию. Я валился с ног и пытался урвать п
о десять-пятнадцать минут сна между операциями Ц на стуле, прямо в халат
е, содрав с себя только резиновые перчатки. И урывал. Медсестры относилис
ь ко мне с сочувствием; пожилые Ц потому что и не такое видывали; молодые
Ц потому что знали, что у меня юная жена и я уделяю ей много внимания. По кр
айней мере, я не был алкоголиком, редко выпивал больше трех кружек пива за
вечер, и утром от меня не тянуло перегаром. С хирургами-алкоголиками быва
ет куда больше проблем, чем со мной, ночным клубным гулякой Ц можете пове
рить.
Я знаю, о чем вы хотите спросить меня. «О чем ты думал?» Ц вот что вы спросит
е. Скажу вам просто: я не думал ни о чем. Не хотел видеть ничего, что меня не у
страивало, потому и не видел. Женившись на Любке, я получил все, что хотел, и
на этом мое развитие затормозилось. Подспудно я понимал, что вечно так пр
одолжаться не может, что со временем все изменится и скрытые гнойники пр
орвутся, но всеми мыслимыми способами оттягивал время кризиса. Кому нрав
ится быть больным?
То, что я уволился из больницы, было проявлением все того же комплекса Г. Г
умберта, попыткой обмануть самого себя. После третьего выговора с предуп
реждением о неполном служебном соответствии (какая уж тут дальнейшая ка
рьера, да и кому она нужна?) я пошел к главному врачу и сказал, что ухожу. Куд
а? Не важно. Есть места получше, сказал я. Главный был расстроен. Он был слав
ным человеком, заботящимся о своих сотрудниках, насколько это было возмо
жно, но в тот момент мне было не до него. Я хотел отоспаться.
Хирургия Ц тяжелейшая работа. Если оперируешь по пять раз в день, то неиз
бежно натренировываешься Ц как спортсмен, год за годом нарезающий круг
и по стадиону. Во время несложных рутинных вмешательств, вроде аппендици
та, сопоставления костных обломков или грыжесечения, не устаешь, потому
что работаешь автоматически. Увы, человеческий организм Ц не машина, он
плохо подлежит стандартизации, и никогда не знаешь, какие сюрпризы поджи
дают тебя в очередном теле, загруженном наркозом и недвижно распластанн
ом на столе. Идешь на аппендицит и обнаруживаешь опухоль слепой кишки ра
змером с кулак. Или, к примеру, делаешь репозицию у бабушки со старческим п
ереломом шейки бедра, и в ходе операции нечаянно ломаешь хрупкую, отживш
ую свое кость еще в двух местах и понимаешь, что бабуле уже никогда не вста
ть на ноги. Всякое бывает… Не буду утомлять вас медицинскими подробностя
ми.
Все бы ничего, если бы за такую работу достойно платили. Однако платят сущ
ие копейки, на жизнь не хватает хронически, и в конце концов в голове начин
ает крутиться навязчивая идея, что тебя не просто не уважают, а относятся
оскорбительно. Конечно, большинство хирургов, как и другие врачи, выкруч
иваются Ц получают от пациентов денежные вознаграждения, не отказываю
тся от подачек мясом, колбасой, коньяком и прочими твердыми и жидкими про
дуктами. Также врачи способствуют бесплатной госпитализации людей, не п
рописанных в городе (в основном лиц кавказской и среднеазиатской национ
альности), помогают детям обеспеченных людей уклоняться от армии, выписы
вают фальшивые справки и много еще чего… Не укоряйте меня Ц я делал то же
самое, но, увы, не слишком часто, потому что возможности для этого предоста
влялись редко. Для того чтобы иметь левый заработок, нужно работать в пре
стижной клинике. В престижную больницу обращаются люди с достатком, они
сразу настроены на то, что им придется платить. В крупных клиниках развит
а сеть официальных платных услуг, и в большинстве случаев ты спокойно по
сылаешь пациента за квитанцией и не вздрагиваешь от малейшего шороха в о
жидании того, что за тобой придут люди в синей форме, дабы схватить за руку
и обвинить во взятке. В нашей же больничке лежат в основном «бесплатные»
бабушки и дедушки, на которых государству наплевать.
Я мог бы мигрировать из своей клиники в более престижную или даже частну
ю, Ц предложения были. Но вместо этого бросил медицину совсем Ц решил, ч
то так будет проще и денежнее. А еще я устал. Устал за годы безотрывной пах
оты без нормального сна.
Я ушел в бизнес, стал владельцем спортивного клуба. Вот так круто, сразу.
Не подумайте, что я накопил денег за годы медицинской работы Ц ни копейк
и не отложил. Все было по-другому: один из пациентов, которого я удачно про
оперировал при множественных проникающих пулевых ранениях (говоря отк
ровенно, вытащил его с того света), давно предлагал работать у него. Звали
его Виктор Артемович Овчаренко, в криминальных кругах он был известен по
д кличкой Некрасов. Кличка была дана в честь великого поэта, хотя у Некрас
ова и «Некрасова» не было ничего общего, кроме сочинения стихов, в случае
Овчаренко Ц совершенно грубых и лагерных, с обилием ненормативной лекс
ики. Вот типичный пример виршей Виктора, как сейчас его стишата помню:

А когда ты Катька
Сосала свой чинарик
Вспомнил как ты сука
Мне делала минет.

А когда я выйду
В гроб тогда ты ляжешь
Только вот я выйду
Через десять лет.

Такая вот народная лирика…
Во внутренних органах нашего города об Овчаренко не могли говорить спок
ойно, всегда присутствовало желание припаять ему очередную статью и пос
адить в тюрьму. Несмотря на открытую нелюбовь правоохранительных струк
тур, Некрасов сидел только один раз, и то относительно недолго Ц четыре г
ода в колонии общего режима. В последние годы он стремился к максимально
й легализации своих грязных дел, и одним из проявлений этого стал мой спо
ртивный клуб.
Клуб, именуемый «Здоровый дух», не был ни закрытым, ни элитным. Теоретичес
ки туда мог прийти любой, заплатить за посещение и начать заниматься. Но с
тоило увидеть морды тех, кто тягал там штангу, бежал по дорожке, парился в
сауне или плавал в бассейне, желание пропадало надолго, если не навсегда.
«Здоровый дух» был известным местом накачки бандитов, а также их реабили
тации после костоломных «разборок». Он существовал уже три года, и единс
твенное, чего ему не хватало, Ц хорошего врача. Таковым стал я, а заодно и «
владельцем». Некрасов предложил, а я не смог отказаться. Да и не собирался
отказываться Ц напротив, предложение мне очень понравилось. Клуб дали м
не в своеобразный «бесплатный кредит» Ц через пять лет добросовестной
работы я должен был стать действительным его владельцем. Некрасову было
не жалко такой мелочи, у него подобного добра было навалом, а вот хороший в
рач и костоправ нужен был для его ребяток позарез. Я согласился и пожалел
об этом уже через месяц, однако проработал целых три года. Владельцем клу
ба так и не стал, и слава богу. Теперь я понимаю, что истинным хозяином тако
го заведения может быть только бандит.
Поначалу особых трудностей в новой работе не выявилось. В три часа попол
удни я открывал зал, лениво наблюдал за бабушкой-уборщицей, моющей пол, вы
тирающей тренажеры и железки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9