Позже, когда она лежала в горячей ванне, млея от наслаждения, Фенела вдруг подумала о тех людях, которые должны были после работы возвращаться в маленькие убогие номера или в свои переполненные дома, в которых им к тому же зачастую приходится делать еще и часть работы по дому.«Я ни в коем случае не должна подводить Николаса», – подумала она.Фенела удивлялась тому, что Николас занял все ее мысли; даже все время, в течение которого она была занята на производстве, Фенела ловила себя на том, что постоянно думает о его истребителе – о «Кобре».Уже не раз с тех пор, как она поселилась в его доме, некоторые косвенные признаки, говорящие об увечьях Николаса, или наполовину вынужденные сожаления по поводу того, что он не может что-либо сделать, вызывали у Фенелы чувство стыда за то, что ее-то лично война вплоть до самого последнего дня коснулась очень незначительно.Было трудно смотреть на то, как Николас с огромным трудом пытается встать с сиденья автомобиля или неуклюже поднимается из-за стола, не желая, чтобы ему кто-нибудь помогал.В некоторые дни он мог ходить лучше, в другие – хуже, а иногда казалось, что он почти полностью терял контроль над своими ногами, в результате чего они скользили и разъезжались в разные стороны, и Николас вынужден был хвататься за мебель для того, чтобы обрести устойчивость.Фенеле, кроме того, было известно, что он часто проводит долгие ночи без сна, когда боль от полученных на войне ран не позволяет ему расслабиться; к тому же она узнала от леди Коулби, что появилась возможность в будущем сделать дополнительную операцию.– То есть будет целых пять операций, – сказала Фенеле мать Николаса, а затем добавила: – Бедный мальчик, он очень храбро согласился на них.Еще с тех пор, как она была ребенком, Фенела трепетала при одной мысли о физической боли; и теперь, когда она думала о Николасе, видела его мучения, у нее возникало чувство, что его боль, словно эхо, отзывается и в ней самой.Особенно остро она испытывала это чувство, когда леди Коулби упоминала об увечьях собственного сына таким спокойным, таким бесстрастным голосом, словно рассказывала о чем-то, что случилось с каким-нибудь посторонним человеком; а однажды Фенела пришла просто в ужас, когда неожиданно вошла в комнату и услышала, как My спрашивала у Николаса, не могла бы она посмотреть на его раны.– Да как ты можешь просить о таких вещах! – горячо укоряла она свою младшую сестру.Она говорила все это более взволнованно и более гневно, потому что подсознательно упрекала себя за то, что она, жена Николаса, не смогла бы отважиться взглянуть на них.– Но мне это интересно, – удивленно возразила ей My. – Николас как раз перед этим рассказывал мне о различных происшествиях, случившихся с ним; а кроме того, если война продлится еще достаточно долго, я обязательно стану медицинской сестрой. Работа на заводе – это не для меня.– Ты возненавидишь эту работу, – презрительно сказала Фенела. – Кроме того, из тебя не получится хорошей медсестры.Внутри у Фенелы возникла какая-то странная потребность, которая заставляла ее быть жесткой, чуть ли не жестокой по отношению к My.– Откуда ты это можешь знать? – парировала My ее колкость. – У меня пока еще не было возможности проявить себя хоть в чем-нибудь.– Вот это действительно правда, – вмешался в их спор Николас. – И если ты хочешь испытать себя, то обязательно получишь такой шанс, My, – в этом я ручаюсь тебе.– Благодарю тебя, Николас, ты очень мил.My взяла под руку Николаса и тесно прижалась к нему. Фенела почувствовала, как внутри у нее поднимается волна гнева.– My, не будешь ли ты так добра, чтобы подняться наверх и передать, что я хочу видеть детей? Попроси Нэнни привести их вниз.My медленно встала со стула.– Могу побиться об заклад, что это только повод для того, чтобы избавиться от меня.– Будь добра делать то, о чем тебя просят, – скомандовала Фенела.My вышла из комнаты и притворила за собой дверь. После ее ухода Фенела повернулась к Николасу.– Я не считаю, что это принесет пользу My, если ей обещать все, о чем бы она ни попросила, – проговорила она. – Или это твой способ повышения своей дешевой популярности?Когда она произносила эти слова, в голосе ее ощущалась резкость; Николас медленно встал.– В чем дело, Фенела?– Ни в чем, – быстро ответила Фенела, потому что, даже если бы захотела, она все равно не решилась бы раскрыть ему истинную причину своего поведения.Просто на какое-то мгновение она почувствовала себя здесь страшно одинокой, когда увидела, что My держит под руку Николаса, да еще и тесно прижимается к нему.При этом они смотрелись так уютно, казались такими счастливыми вместе, что Фенела почувствовала себя лишней рядом с ними, чужой им обоим и оттого совершенно одинокой вместе со всеми своими напастями и неутоленными желаниями.Теперь же, устыдившись самой себя и в первую очередь того, что не смогла удержать себя в руках, Фенела отвернулась от Николаса и направилась к двери.– Вернись, Фенела, – окликнул ее Николас, но она продолжала поспешно удаляться от него, прекрасно сознавая, что он просто физически не сможет догнать ее и остановить.Та маленькая сценка снова и снова вставала перед мысленным взором Фенелы и волновала ее. Она непрестанно воспроизводила этот эпизод в своем уме, когда была на работе. Тот и другие незначительные происшествия продолжали тревожить и будоражить ее.«Почему я такая жестокая, такая ужасная?» – спрашивала она себя и никак не могла найти ответа, который мог бы послужить для нее смягчающим обстоятельством, объясняющим ее собственное поведение.Было невозможно оправдывать себя целиком на том основании, что она все еще продолжает оставаться в состоянии тревоги и возбуждения; были более сильные чувства, которые залегали под спудом ее беспокойства о состоянии Илейн и о вполне естественных трудностях и неприятностях жизни в Уэтерби-Корт.Был Рекс и был Николас, которые вели непримиримую войну друг с другом в мыслях Фенелы, пугающих ее; иногда ей казалось, что единственным желанием у нее было обрести внутри себя покой, когда ни один из них больше не терзал бы ее уставшее сердце.Как-то раз ночью, когда она отработала на заводе уже неделю, Фенела бродила в одиночестве по своей спальне и спрашивала себя: а насколько же она дорожит своей теперешней жизнью?И ей показалось, что какой-то внутренний голос, который ей не принадлежал и в то же время был ее частью, ответил:– Ты одинока, совершенно одинока – но кто же виноват в этом? Глава VI My словно вихрь влетела в спальню Фенелы.– Тебя просят к телефону!– Кто бы это мог быть? – спросила Фенела раздраженно, отрывая взгляд от трюмо, сидя за которым она в тот момент расчесывала волосы. – Я уже опаздываю.– Этот человек звонит от имени Саймона, – ответила My. – Слышимость на линии довольно плохая, но они говорят, что им обязательно нужно поговорить с тобой – это очень срочно.– Неужели он опять едет в отпуск! – воскликнула Фенела, отложив в сторону расческу и вставая со стула. – Приготовь мне пальто и чистый носовой платок, пожалуйста.Она поспешно вышла из комнаты и быстро спустилась по лестнице вниз, в маленькую столовую, примыкающую к кухне. Утренние сборы на завод всегда проходили в суматохе, и Фенела страшно сердилась на все, что могло помешать ей и привести к опозданию.Она взяла трубку телефонного аппарата, стоявшего на письменном столе.– Да?– Здравствуйте. Это леди Коулби?– Да, это я.Ее спрашивал незнакомый мужской голос, и по мере того, как Фенела пыталась настроиться на этот спокойный, невозмутимый тон, вслушиваясь и не веря в то, что он пытался ей сообщить, свободной рукой она старалась пододвинуть себе кресло.То, что она услышала, не могло быть правдой – этого не может быть, убеждала она себя, а монотонный голос тем временем продолжал говорить.В конце концов, когда она положила трубку на рычаг, Фенела сидела какое-то время неподвижно, уставившись невидящим взором в пространство, а затем поднялась с кресла и огляделась вокруг почти диким взглядом, как бы не сознавая, что делать – как приступить к той задаче, которую ей предстоит решить прямо сейчас.– My! Николас! – позвала она их, стоя на нижней площадке лестнице, затем сама бросилась к ним, взбежала наверх, и когда добралась до своей комнаты, уже едва дышала.– Что случилось? – спросила My, увидев ее лицо еще до того, как та смогла что-либо сказать, и устремилась к ней через комнату.– Николас! Ник, иди сюда, я хочу поговорить с тобой. Это был почти крик отчаяния, и Николас одним рывком распахнул дверь, через которую сообщались их спальни. Он был без пиджака и держал в руках расческу.– Что случилось?– Саймон… – выдохнула Фенела.– Что с ним случилось? Ну, расскажи нам, что с ним случилось? – умоляла сестру My.– Он… ах! Я не могу говорить.Из груди Фенелы вырвалось тихое рыдание, и тут же My обняла ее и крепко прижала к себе.– Не надо, Фенела, не надо! – молила она, а тем временем Николас, стараясь держаться за стоящую рядом мебель, чтобы хоть как-то сладить с непослушными ногами, добрался в конце концов до Фенелы и положил ей руку на плечо, стараясь как-то успокоить.– Спокойно, Фенела, не волнуйся, – проговорил он ласково.– Со мной все в порядке, я думаю, это был просто нервный шок, – прошептала Фенела. – Я даже вообразить себе не могу, что такое может случиться с отцом.– Но что же случилось? – спросила My.Фенела подняла голову и взглянула на сестру широко раскрытыми глазами, затем медленно, голосом, полным ужаса, произнесла:– Саймон ослеп.– Ослеп! Как? Произошел несчастный случай?Это уже Николас задал свой вопрос, потому что My сейчас была способна только безмолвно взирать на свою сестру.– Произошел особый случай отравления, – объяснила Фенела. – По крайней мере доктор думает именно так. Он сказал, что Саймон подхватил очень редкое и практически неизвестное заболевание глаз. Они полагают, хотя и не совсем в этом уверены, что болезнь началась из-за того, что отец использовал в своей работе некоторые особые типы красок. Для молодых людей, – продолжала говорить Фенела, – а также для тех, у кого абсолютно нормальное зрение, это заболевание не так опасно, и у них нет причин опасаться, что исход болезни будет фатальным для зрения, но у Саймона зрение и раньше было в неважном состоянии.Я помню, – продолжала она, – что, когда отец был дома, он жаловался на глаза; он говорил, что они болят, но когда я посоветовала ему обратиться к окулисту, Саймон пришел просто в ярость, а потом сказал, что, если будет носить очки, это заставит его почувствовать себя стариком.– Но когда с ним это случилось? – спросил Николас.– Очевидно, он находился под наблюдением уже в течение двух недель, – ответила Фенела. – Он просил врачей ничего не сообщать нам – это так похоже на Саймона. Но в настоящий момент врач собирается выписать отца на несколько недель – до тех пор, пока они не решат, что делать дальше, и тот настаивает на том, чтобы вернуться домой.– Домой! – как эхо повторила My.– Да, домой, в Фор-Гейблз. Очевидно, он больше всего хочет побыть в привычном для него месте. И я вполне могу понять его, разумеется; а приезжает он сегодня.– Но он же не сможет оставаться там один.– Конечно нет, – ответила ей Фенела. – Я немедленно должна отправиться в Фор-Гейблз и открыть ему дом. Будет лучше всего, если ты отправишься туда вместе со мной и поможешь мне.– А почему бы ему не приехать сюда? – спросил Николас. Фенела отрицательно покачала головой.– Я предложила такой вариант его врачу, но он сказал, что у Саймона в голове засела единственная навязчивая идея – побыть в знакомой атмосфере. Кроме того, доктор считает, что лучше всего во всем потакать отцу. Вместе с ним они, разумеется, пришлют и сиделку, но, насколько я знаю этот народ, от нее будет мало толку в смысле работы по хозяйству.– Тогда тебе лучше взять вместе с собой одну из наших горничных отсюда, – предложил ей Николас.– Это возможно? – Фенела благодарно взглянула на него. – Это бы здорово мне помогло. Да, еще вот что, Ник: не смог бы ты все объяснить на заводе и получить там для меня увольнительную записку на время отсутствия, или как там они это называют?– Конечно, я это сделаю; а ты можешь отправиться в Фор-Гейблз прямо сейчас, да? Когда приезжает твой отец?– К ленчу. – Фенела поднялась со стула. – Никак не могу сообразить, что же нужно делать в первую очередь. My, дорогая, отправляйся и собери нужные тебе вещи, а потом приходи сюда – поможешь мне.– Хорошо. – My направилась к выходу. Но подойдя к двери, она обернулась. – Фенела, – шепотом обратилась она к сестре, – неужели он навсегда останется слепым?– Врачи еще ничего не знают, – ответила ей Фенела. – Нам остается только надеяться на то, что все не так плохо, как они предполагают. В конце концов, Саймон чрезвычайно жизнелюбивый человек.My все еще колебалась.– Мне кажется, что я побоюсь увидеть его в таком состоянии. Просто невозможно представить себе папу беспомощным.Фенела на это ничего не сказала, и, постояв еще какое-то мгновение, My вышла из комнаты и притворила за собой дверь.Фенела вдруг осознала, что Николас все еще стоит рядом с ней.– У меня точно такие же чувства, как и у My, – проговорила она. – Я тоже очень боюсь.– Это было бы чудовищно, – согласился с ней Николас, – но, возможно, все не так уж и плохо, как предполагают врачи.– То, что сообщил мне доктор, было совершенно определенно. Ах, Ник, из всех людей на свете самой большой трагедией слепота была бы именно для Саймона.– Я искренне сожалею о случившемся, – ответил Николас, – и ты знаешь, что хочу помочь.Затем он помолчал немного и добавил:– Может быть, и мне отправиться в Фор-Гейблз вместе с тобой?Это его предложение застало Фенелу врасплох, и какое-то время она испытывала замешательство, не в силах подобрать нужные слова, чтобы ответить Николасу. Затем, не глядя на мужа и бесцельно передвигая с места на место различные предметы на своем трюмо, она ответила:– Ты испытывал бы там жуткие неудобства. Думаю, будет лучше, если я и My отправимся в Фор-Гейблз одни. В конце концов, ты можешь приезжать туда, чтобы навестить нас, правда?– Да, я могу приезжать и навещать вас, – словно эхо повторил Николас слова Фенелы.Ей при этом показалось, что она уловила в том тоне, которым это было сказано, легкую тень сарказма.«Может, разрешить ему поехать с нами? И попросить его остаться с нами в Фор-Гейблз?» – вела она мысленно мучительную борьбу с собой, но прежде, чем она успела прийти к какому-либо решению, дверь в гардеробную закрылась и Фенела осталась в спальне одна.У нее совсем не было времени, чтобы продолжить многочасовые раздумья о своих переживаниях или чувствах, испытываемых Николасом.Ей предстояло еще переделать массу дел; и пока My вместе с горничной, которую они привезли вместе с собой из Уэтерби-Корт, достаточно напряженно трудилась по хозяйству, Фенеле оставалось сделать все необходимые распоряжения и подготовиться в основном для приезда отца.Когда настал момент отправляться на железнодорожную станцию встречать Саймона, Фенела почувствовала такую усталость, что не осталось никаких сил для эмоциональных переживаний на предстоящей встрече. Когда поезд стал медленно въезжать на станцию, ей казалось, что она вот-вот упадет в обморок.Пока Фенела следила за поездом, который все ближе и ближе подъезжал к ним, она почувствовала, как рука My проскользнула ей в руку, и поняла, что это дитя просто переполнено страхом и ожиданием.Она ободряюще пожала пальцы My, надеясь только на то, что сама она внешне выглядит более уверенно, чем чувствовала себя.«Я должна быть более разумной», – подумалось ей, и она пожалела о том, что не разрешила Николасу сопровождать их на станцию.Вместо этого после приезда в Фор-Гейблз, куда Николас доставил их на своем автомобиле, Фенела внезапно распрощалась с ним.«Как кстати сейчас была бы для меня его поддержка», – подумала Фенела с сожалением.Да, теперь она жалела о том внезапном порыве, под влиянием которого приняла такое решение, посчитав, что все происходящее является делом лишь их семьи. В конце концов, Николас, хоть и формально, но уже был одним из ее членов.Но теперь уже было слишком поздно сожалеть о содеянном. Поезд подошел к станции, и Фенела с My стояли, разглядывая всех пассажиров, по мере того как они выходили из вагона, до тех пор, пока наконец не увидели своего отца.Саймон был одет в военную форму, а на лице его поблескивали темные очки; ему помогала выходить из вагона молодая женщина в форме медицинской сестры. Девушки сразу подошли к ним и почувствовали огромное облегчение, когда услышали громкий, с резкими нотками голос своего отца, что свидетельствовало о его вполне нормальном состоянии:– Ну вот, теперь вы не сказали мне, насколько высока подножка, на которую я ступил сейчас. Или вы, может быть, не в состоянии правильно определить высоту?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21