С того самого момента, когда я увидела сэра Филиппа, я почувствовала, что во мне что-то изменилось. Нет, слово «изменилось» не совсем полно отражает то, что со мной произошло. Я бы сказала, что наша встреча пробудила ото сна доселе дремавшую часть моего существа, а портрет Нади только способствовал скорейшему проявлению новых черт моего характера.
Уже поздно ночью сэр Филипп и полковник Паркер отвезли нас с Генри домой» Пожелав своему зятю спокойной ночи, я наконец осталась одна, и только после этого я смогла как следует обдумать то, что увидела в спальне Чедлей-Хауса.
Я разделась и накинула халат. Раздвинув шторы и встав у окна, я долго смотрела на растущие в саду высокие деревья, освещенные таинственным светом луны. Царившее в самом сердце Лондона безмолвие и покой изредка нарушались проезжавшими машинами, которые развозили по домам последних посетителей ночных клубов. Отбрасываемые деревьями тени казались преисполненными колдовства и холода, которые не мог побороть свет уличных фонарей. Ветер шелестел в листьях деревьев, воздух был напоен слабым ароматом цветов, смешанным с запахом нагретых солнцем мостовых.
Я стояла у окна и чувствовала, как на меня нисходят покой и умиротворение. Мое напряжение и нервное возбуждение медленно отпускали меня. Однако я понимала, что в моей душе зарождается нечто необыкновенное, чему я никак не могла найти объяснения, — этот процесс затронул все мое существо, и я была не в силах остановить его.
Кем была Надя? Почему мне знакомо ее лицо? Почему ее портрет и все, что связано с сэром Филиппом, вызвало у меня такие странные ощущения? Разве я люблю его, спрашивала я себя. Я не могла ответить на этот вопрос. Смешно в подобном случае думать о любви с первого взгляда. Я ведь уже не истеричная школьница, однако любой сторонний наблюдатель мог бы запросто обвинить меня в экзальтированности. К тому же я понимала, что новые ощущения затронули не только мое сердце, но и мозг — все мое «я».
Я прошлась по комнате. Как жаль, что мне не с кем поговорить, что нет человека, который подвел бы меня к пониманию хотя бы части обрушившихся на меня проблем — но как мне объяснить постороннему, что происходит во мне?
Мне вспомнилось, что мама говорила о моем воображении. Я сказала себе, что все события — это лишнее доказательство тому, как я позволила своим фантазиям возобладать над здравым смыслом. Я же обещала маме держать себя в руках. И не выполнила обещания. И все же как же просто считать все плодом воображения и отрицать, что всему есть обоснованное объяснение!
— Забудь об этом! Забудь о сэре Филиппе, о портрете, о своих дурацких идеях! — приказала я себе, в то же время зная, что не способна на это.
К тому же я не могла не признать, что с нетерпением жду следующей встречи с сэром Филиппом.
В клубе, когда все поднялись из-за стола, мы с ним оказались впереди. Мы вышли на улицу и остановились в ожидании, когда подадут нашу машину.
— Можно, я позвоню вам завтра? — тихо проговорил сэр Филипп.
Я едва успела ответить «конечно», как подошел Генри с полковником. Сэр Филипп почти не разговаривал со мной, пока мы ехали домой.
— Спокойной ночи, леди Гвендолин, — официальным тоном обратился он ко мне Я знала, что он заставляет себя сдерживаться, проявляя безразличие, которого на самом деле не испытывал. Он пожал мне руку, и я почувствовала, как она холодна.
Неужели он испугался собственного интереса ко мне? Я отбросила эту мысль как нереальную. Тот факт, что при его появлении меня охватили такие непонятные ощущения, вовсе не означал, что и он должен испытывать такие же чувства. И в то же время меня удивило его замечание по поводу моего голоса. Нежели мой голос похож на голос Нади? Если так, то это очень странно.
Всю ночь я провела без сна, продолжая забрасывать себя вопросами, на которые не находила ответов. И только когда первые лучи солнца осветили мою комнату и в доме начали просыпаться слуги, я забылась тяжелым беспокойным сном. Мне приснился сон, в котором переплелись и Элизабет, и сэр Филипп, портрет.
Было одиннадцать, когда я попросила, чтобы принесли завтрак. Я как раз наливала себе кофе, когда зазвонил телефон. Я сняла трубку.
— Сэр Филипп Чедлей, миледи, — раздался голос дворецкого.
— Соедините, — ответила я, стараясь говорить как можно спокойнее.
Через несколько секунд я услышала сэра Филиппа:
— Здравствуйте.
— Доброе утро, — весело отозвалась я. — Я только что проснулась. Надеюсь, вы не пытались связаться со мной раньше.
— Нет, — ответил он. — Я рад, что вы хорошо спали.
— Спасибо за чудесный прием, — вежливо поблагодарила я.
— Вы согласны пообедать со мной сегодня? — спросил он.
Я колебалась, и вовсе не потому, что не хотела встречаться с ним. Мне почему-то стало очень неприятно при мысли, что придется сообщить Анжеле о его приглашении.
— Если вас это не устраивает, — предложил он, — мы могли бы съездить в Рейнлаф и посмотреть, как играют в поло. Я заехал бы за вами примерно без четверти три.
— Это меня устраивает, — согласилась я. — Я еще не знаю, какие планы у Анжелы на первую половину дня. Только прошу вас, не заезжайте за мной. Я сама подъеду к вашему дому.
— Вы уверены, что так лучше? — спросил он. — Я мог бы послать за вами машину.
— Нет, лучше я приеду к вам, — настаивала я.
— Прекрасно, — сказал он. — Но не рассчитывайте, что рано вернетесь домой — в сегодняшнем матче играют отличные команды, и может оказаться, что нам захочется посмотреть игру до конца.
— Хорошо, — ответила я.
Мы попрощались, и я откинулась на подушки, даже не попытавшись доесть остывавший завтрак. Я стала прикидывать, как мне избежать разговора с Анжелой. Весьма вероятно, что во второй половине дня она отправится куда-нибудь с Дугласом, но мне все равно придется отчитываться перед ней. Я взяла лежавший на тумбочке возле кровати блокнот, в который записывала самые важные визиты. Сегодня вечером нам предстояло отправиться на танцы в один дом, предварительно отужинав с хозяйкой, — и никаких обедов и коктейлей… До вечера я свободна!
И тут меня осенило. Я схватила телефонный справочник, открыла его на букве «Б»и нашла адрес и телефон леди Батли. Набрав номер, я попросила позвать мисс Элизабет. Она долго не подходила. Наконец Элизабет взяла трубку.
— Привет, — сказала я. — Это Лин — Лин Шербрук.
— Привет, — ответила она. — Что произошло с тобой вчера вечером? Я так и не нашла тебя после концерта.
— Мы все потеряли друг друга, — сказала я.
— Я собиралась позвонить тебе, — сообщила Элизабет, — но потом решила, что ты будешь занята и не сможешь встретиться со мной.
— Глупости! — запротестовала я. — Я сама звоню тебе, чтобы предложить пообедать вместе, если у тебя нет других дел.
— С удовольствием, — согласилась Элизабет.
— Только не у меня дома, — поспешно добавила я. — Давай сходим куда-нибудь, где можно спокойно поболтать. Как насчет «У Гюнтера»?
— Отлично, — ответила она. — Когда — в четверть второго?
— Меня это устроит, — сказала я. — Не опаздывай, а то мне надо будет уйти без двадцати три.
Десять минут спустя, когда я вошла в комнату Анжелы, я впервые в жизни солгала.
— Элизабет Батли пригласила меня на обед, — сообщила я. — Можно мне пойти? Мне кажется, у нас с тобой ничего не назначено на это время.
Я заметила, что Анжела облегченно вздохнула.
— Прекрасно, — проговорила она. — Ко мне приедет Дуглас, а потом мы с ним поедем на теннисные соревнования в Уимблдон.
— Ты не сердишься, что я приняла приглашение, не посоветовавшись с тобой? — спросила я, чувствуя себя самой настоящей лицемеркой и в то же время стараясь не испортить хорошего настроения Анжелы.
— Естественно, нет, — ответила она. — Я рада, что ты подружилась с Элизабет Батли — лучшей подруги тебе не найти. Элис Батли ведет себя слишком заносчиво. Хотя она бедна как церковная мышь, однако ухитряется сделать так, чтобы ее приглашали на все приемы. Всем известно, что она многие годы пытается женить Филиппа Чедлея на Элизабет.
Я повернулась так, чтобы Анжела не видела моего лица, и принялась рассматривать расставленные на туалетном столике безделушки.
— А почему он не женится на ней? — как бы между прочим спросила я. — Элизабет кажется мне довольно привлекательной.
— Что ты! Филипп Чедлей убежденный холостяк, — со смехом ответила Анжела. — И ярый женоненавистник! Сколько женщин и честолюбивых мамаш из кожи лезли, лишь бы заполучить его! Кстати, я слышала, что вчера он пригласил вас в клуб. Интересно, ради чьих красивых глаз — твоих или моих!
— Без сомнения, твоих, — сказала я. — У меня возникло впечатление, что он ужасно расстроился, когда Генри сообщил, что ты уже ушла.
— Ты действительно считаешь, что я понравилась ему? — спросила Анжела. — Насколько мне известно, та женщина, с которой у него много лет назад была связь, была темноволосой. А мужчинам нравятся женщины одного типа.
— Разве? — проговорила я, чувствуя, что замечание Анжелы, как это ни странно, разочаровало меня.
— Конечно, — продолжала Анжела. — Вот, к примеру, Дуглас. Он никогда не обращал внимания на блондинок, хотя — Бог свидетель — они толпами бегали за ним. Как ты думаешь, могу ли я пригласить Филиппа Чедлея на ужин седьмого числа — у нас будет именно такой прием, который должен ему понравиться. Жаль, что меня не было вчера. Просто мы с Дугласом разминулись с тобой. Мы сами не знали, куда отправиться, и поехали в посольство. Как бы то ни было, — успокоила она себя, — он обязательно пришлет мне приглашение — если я на самом деле заинтересовала его.
Меня рассмешила не только самоуверенность сестры, но и быстрота, с которой у нее пробудился интерес к другому мужчине, как только она решила, что нравится ему. Я поняла, что ее любовь к Дугласу не была столь всепоглощающей, если она может находить время для других поклонников.
— Когда ты вернешься домой? — спросила я.
— Ну, около шести, — ответила Анжела. — А ты что собираешься делать?
— Элизабет предложила сходить в кино, — проговорила я, надеясь, что голос не выдаст меня.
Но Анжеле было совершенно безразлично, чем я буду заниматься.
— Хорошо, — сказала она. — Думаю, сегодня вечером тебе стоит надеть белое платье. Я закажу для тебя розовые камелии — ими ты украсишь волосы. Нужно оттенить твой белый туалет каким-нибудь ярким мазком.
Она взяла «Дейли Скеч», и я, увидев, что мои дела больше ее не интересуют, радостно выбежала из комнаты. Я поднялась к себе и принялась исследовать свой гардероб. Не имеет значения, в чем я буду вечером, — главное, что я надену сейчас. Мне очень хотелось произвести впечатление на сэра Филиппа.
Должно быть, я преуспела в выборе туалета, так как Элизабет, с которой я встретилась «У Гюнтера», рассыпалась в комплиментах.
— Ты очень красива, Лин, — с завистью проговорила она. — Мне тоже хотелось бы так выглядеть.
Я засмеялась.
— Я всегда мечтала выглядеть по-другому, — призналась я. — Если хочешь знать, я всегда стремилась быть похожей на ту женщину, чей портрет висит в спальне Филиппа Чедлея: темноволосой, изящной и утонченной.
— А вот у меня совсем нет желания походить на нее, — бросила Элизабет.
— Наверное, она была очень привлекательной, — сказала я.
— Будь она сейчас жива, она не показалась бы тебе привлекательной, — ответила Элизабет. — Она выглядела бы старухой.
— Сколько же ей было бы? — поинтересовалась я.
— За сорок, — ответила Элизабет. — Она умерла сразу после войны.
— Так давно? — удивилась я. — Ты, видимо, что-то напутала, Элизабет. Не может быть, чтобы он столько лет продолжал любить ее.
Мы сели за столик у окна.
— Давай выберем что-нибудь поесть, — предложила Элизабет. — Я так рада, Лин, что тебя интересуют и я сама, и мои заботы.
Я почувствовала себя обманщицей и лицемеркой и в наказание заказала себе блюдо, которое терпеть не могла. Когда официант исчез, я повернулась к Элизабет.
— Продолжай, — напомнила я.
— Ну, когда все это случилось, — начала она, — я ничего не знала, так как была еще мала. Но помню, что, когда мне было четырнадцать или пятнадцать, все вокруг говорили:. «Филипп скоро придет в себя. Ах, если бы только он вернулся и поселился в своем доме. Глупо бродить по свету. И, в конце концов, у него есть обязанности».
Думаю, беспокойство мамы было отнюдь не бескорыстно: дело в том, что Филипп очень заботился о ней. Она всего-навсего его кузина, но, как и его отец, он всегда помогал ей. А когда он уехал, ей стало некому рассказывать, какая она больная и как возросла плата за обучение дочерей.
Он все-таки вернулся домой — в тот год мне исполнилось шестнадцать. Все ужасно радовались. Они говорили: «Теперь он выздоровел и обязательно женится, обоснуется в своем доме и будет свято следовать семейным традициям». И мне стало любопытно, почему Филипп уезжал и что произошло. Естественно, никто не хотел мне рассказывать. Они ходили вокруг да около, находили всяческие отговорки и отсылали меня за ответом друг к другу. В конце концов я все выяснила.
Элизабет замолчала.
— Что же произошло? — спросила я. Она огляделась, как будто боялась, что нас могут подслушать.
— Надя, — проговорила она, — из-за него покончила с собой.
— Из-за него? — переспросила я. — Что ты хочешь этим сказать?
— Он не хотел жениться на ней, — объяснила Элизабет. — Она безумно любила его, но однажды у них произошла ссора — или что-то в этом роде, — и она выбросилась из окна Чедлей-Хауса.
— Какой ужас! — воскликнула я.
— Представляешь, какой разразился скандал! — продолжала Элизабет. — Более того, Филипп чуть не сошел с ума: он ведь тоже любил ее.
— Но если он любил ее, — сказала я, — тогда почему не женился?
— Он не мог, — ответила Элизабет. — Этот брак стал бы трагедией. Надя была наполовину индуской.
— Индуской!
Я, как эхо, повторила это слово. Вся история оказалась более фантастичной, более странной, чем я могла себе представить. Если бы я не была так уверена в искренности Элизабет, я решила бы, что она все выдумала.
— Индуска!
Так вот откуда эти загадочные темные глаза, правильный овал лица, чувственность ярких губ, этот изящный изгиб шеи и совершенная линия плеч!
— Кем она была? Расскажи мне о ней, — потребовала я.
— Я не смогла ничего выяснить, — сказала Элизабет. — Все домочадцы страшно скрытны в том, что связано с ней — когда они упоминают ее имя, в их голосе одновременно слышится и сожаление, и ужас. Кажется, она была актрисой, но, видишь ли, они все, что касалось ее, скрывали от меня, потому что… — Она заколебалась.
— Потому что хотели, чтобы ты вышла замуж за сэра Филиппа, — договорила я. Элизабет покраснела.
— Как ты догадалась? — спросила она. — Он был так добр ко мне, когда я впервые вышла в свет. Полагаю, он все делал только ради мамы, но я, глупышка, считала, будто ради меня. Он устраивал балы в мою честь, давал маме кучу денег на наши с ней туалеты. Более того, он подарил мне жемчужное ожерелье и браслет, которые раньше принадлежали его матери.
Если быть честной, уже тогда я понимала, что он относится ко мне как к близкой родственнице, но и мне, и всей семье хотелось истолковывать его подарки совершенно иначе. Представляешь, как их это волновало. Полагаю, они ясно дали понять Филиппу, что они ждут от него. Как бы там ни было, но через три, месяца его отношение ко мне внезапно изменилось. Он стал меня игнорировать. Естественно, я получала приглашения в Чедлей-Хаус, но не от Филиппа, а от его секретаря. С тех пор он больше ни разу не танцевал со мной на балах, не стремился к общению со мной. Но было уже поздно, Лин. Я влюбилась в него до умопомрачения.
Голос Элизабет дрогнул, в глазах заблестели слезы. Поддавшись охватившему меня сочувствию, я взяла ее за руку.
— Мне очень жаль, — сказала я. — Твоя жизнь, должно быть, превратилась в ад.
— Я до сих пор живу как в аду, — тоскливо проговорила она. — Понимаешь, мне кажется, я такая же, как Филипп — возможно, это наследственное, — я однолюб. Я не могу заставить себя обратить внимание на кого-то другого. Мне кажется, что на свете нет мужчин, которые были бы достойны его. Я способна думать только о Филиппе.
Глава 10
— Послушай меня, Элизабет, — сказала я. — Тебе надо взяться за ум. Элизабет удивленно посмотрела на меня.
— Я-то думала, что ты, как истинная подруга, поймешь меня, — трясущимися губами промолвила она.
— Я действительно твоя подруга и прекрасно понимаю тебя, — заверила я ее. — Но как ты не видишь, что упускаешь свой шанс обрести счастье? Ты чахнешь. И в таком состоянии ты находишься целых восемь лет. Ты сдалась, у тебя болезненный вид. Так ты не привлечешь ни одного мужчину, не говоря уже о сэре Филиппе.
— Ты, конечно, права, — уныло промолвила Элизабет. — Но что я могу сделать? Посмотри, как я одета. Всем окружающим скучно со мной. Я старая дева, и все семейство не упускает случая лишний раз напомнить мне об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Уже поздно ночью сэр Филипп и полковник Паркер отвезли нас с Генри домой» Пожелав своему зятю спокойной ночи, я наконец осталась одна, и только после этого я смогла как следует обдумать то, что увидела в спальне Чедлей-Хауса.
Я разделась и накинула халат. Раздвинув шторы и встав у окна, я долго смотрела на растущие в саду высокие деревья, освещенные таинственным светом луны. Царившее в самом сердце Лондона безмолвие и покой изредка нарушались проезжавшими машинами, которые развозили по домам последних посетителей ночных клубов. Отбрасываемые деревьями тени казались преисполненными колдовства и холода, которые не мог побороть свет уличных фонарей. Ветер шелестел в листьях деревьев, воздух был напоен слабым ароматом цветов, смешанным с запахом нагретых солнцем мостовых.
Я стояла у окна и чувствовала, как на меня нисходят покой и умиротворение. Мое напряжение и нервное возбуждение медленно отпускали меня. Однако я понимала, что в моей душе зарождается нечто необыкновенное, чему я никак не могла найти объяснения, — этот процесс затронул все мое существо, и я была не в силах остановить его.
Кем была Надя? Почему мне знакомо ее лицо? Почему ее портрет и все, что связано с сэром Филиппом, вызвало у меня такие странные ощущения? Разве я люблю его, спрашивала я себя. Я не могла ответить на этот вопрос. Смешно в подобном случае думать о любви с первого взгляда. Я ведь уже не истеричная школьница, однако любой сторонний наблюдатель мог бы запросто обвинить меня в экзальтированности. К тому же я понимала, что новые ощущения затронули не только мое сердце, но и мозг — все мое «я».
Я прошлась по комнате. Как жаль, что мне не с кем поговорить, что нет человека, который подвел бы меня к пониманию хотя бы части обрушившихся на меня проблем — но как мне объяснить постороннему, что происходит во мне?
Мне вспомнилось, что мама говорила о моем воображении. Я сказала себе, что все события — это лишнее доказательство тому, как я позволила своим фантазиям возобладать над здравым смыслом. Я же обещала маме держать себя в руках. И не выполнила обещания. И все же как же просто считать все плодом воображения и отрицать, что всему есть обоснованное объяснение!
— Забудь об этом! Забудь о сэре Филиппе, о портрете, о своих дурацких идеях! — приказала я себе, в то же время зная, что не способна на это.
К тому же я не могла не признать, что с нетерпением жду следующей встречи с сэром Филиппом.
В клубе, когда все поднялись из-за стола, мы с ним оказались впереди. Мы вышли на улицу и остановились в ожидании, когда подадут нашу машину.
— Можно, я позвоню вам завтра? — тихо проговорил сэр Филипп.
Я едва успела ответить «конечно», как подошел Генри с полковником. Сэр Филипп почти не разговаривал со мной, пока мы ехали домой.
— Спокойной ночи, леди Гвендолин, — официальным тоном обратился он ко мне Я знала, что он заставляет себя сдерживаться, проявляя безразличие, которого на самом деле не испытывал. Он пожал мне руку, и я почувствовала, как она холодна.
Неужели он испугался собственного интереса ко мне? Я отбросила эту мысль как нереальную. Тот факт, что при его появлении меня охватили такие непонятные ощущения, вовсе не означал, что и он должен испытывать такие же чувства. И в то же время меня удивило его замечание по поводу моего голоса. Нежели мой голос похож на голос Нади? Если так, то это очень странно.
Всю ночь я провела без сна, продолжая забрасывать себя вопросами, на которые не находила ответов. И только когда первые лучи солнца осветили мою комнату и в доме начали просыпаться слуги, я забылась тяжелым беспокойным сном. Мне приснился сон, в котором переплелись и Элизабет, и сэр Филипп, портрет.
Было одиннадцать, когда я попросила, чтобы принесли завтрак. Я как раз наливала себе кофе, когда зазвонил телефон. Я сняла трубку.
— Сэр Филипп Чедлей, миледи, — раздался голос дворецкого.
— Соедините, — ответила я, стараясь говорить как можно спокойнее.
Через несколько секунд я услышала сэра Филиппа:
— Здравствуйте.
— Доброе утро, — весело отозвалась я. — Я только что проснулась. Надеюсь, вы не пытались связаться со мной раньше.
— Нет, — ответил он. — Я рад, что вы хорошо спали.
— Спасибо за чудесный прием, — вежливо поблагодарила я.
— Вы согласны пообедать со мной сегодня? — спросил он.
Я колебалась, и вовсе не потому, что не хотела встречаться с ним. Мне почему-то стало очень неприятно при мысли, что придется сообщить Анжеле о его приглашении.
— Если вас это не устраивает, — предложил он, — мы могли бы съездить в Рейнлаф и посмотреть, как играют в поло. Я заехал бы за вами примерно без четверти три.
— Это меня устраивает, — согласилась я. — Я еще не знаю, какие планы у Анжелы на первую половину дня. Только прошу вас, не заезжайте за мной. Я сама подъеду к вашему дому.
— Вы уверены, что так лучше? — спросил он. — Я мог бы послать за вами машину.
— Нет, лучше я приеду к вам, — настаивала я.
— Прекрасно, — сказал он. — Но не рассчитывайте, что рано вернетесь домой — в сегодняшнем матче играют отличные команды, и может оказаться, что нам захочется посмотреть игру до конца.
— Хорошо, — ответила я.
Мы попрощались, и я откинулась на подушки, даже не попытавшись доесть остывавший завтрак. Я стала прикидывать, как мне избежать разговора с Анжелой. Весьма вероятно, что во второй половине дня она отправится куда-нибудь с Дугласом, но мне все равно придется отчитываться перед ней. Я взяла лежавший на тумбочке возле кровати блокнот, в который записывала самые важные визиты. Сегодня вечером нам предстояло отправиться на танцы в один дом, предварительно отужинав с хозяйкой, — и никаких обедов и коктейлей… До вечера я свободна!
И тут меня осенило. Я схватила телефонный справочник, открыла его на букве «Б»и нашла адрес и телефон леди Батли. Набрав номер, я попросила позвать мисс Элизабет. Она долго не подходила. Наконец Элизабет взяла трубку.
— Привет, — сказала я. — Это Лин — Лин Шербрук.
— Привет, — ответила она. — Что произошло с тобой вчера вечером? Я так и не нашла тебя после концерта.
— Мы все потеряли друг друга, — сказала я.
— Я собиралась позвонить тебе, — сообщила Элизабет, — но потом решила, что ты будешь занята и не сможешь встретиться со мной.
— Глупости! — запротестовала я. — Я сама звоню тебе, чтобы предложить пообедать вместе, если у тебя нет других дел.
— С удовольствием, — согласилась Элизабет.
— Только не у меня дома, — поспешно добавила я. — Давай сходим куда-нибудь, где можно спокойно поболтать. Как насчет «У Гюнтера»?
— Отлично, — ответила она. — Когда — в четверть второго?
— Меня это устроит, — сказала я. — Не опаздывай, а то мне надо будет уйти без двадцати три.
Десять минут спустя, когда я вошла в комнату Анжелы, я впервые в жизни солгала.
— Элизабет Батли пригласила меня на обед, — сообщила я. — Можно мне пойти? Мне кажется, у нас с тобой ничего не назначено на это время.
Я заметила, что Анжела облегченно вздохнула.
— Прекрасно, — проговорила она. — Ко мне приедет Дуглас, а потом мы с ним поедем на теннисные соревнования в Уимблдон.
— Ты не сердишься, что я приняла приглашение, не посоветовавшись с тобой? — спросила я, чувствуя себя самой настоящей лицемеркой и в то же время стараясь не испортить хорошего настроения Анжелы.
— Естественно, нет, — ответила она. — Я рада, что ты подружилась с Элизабет Батли — лучшей подруги тебе не найти. Элис Батли ведет себя слишком заносчиво. Хотя она бедна как церковная мышь, однако ухитряется сделать так, чтобы ее приглашали на все приемы. Всем известно, что она многие годы пытается женить Филиппа Чедлея на Элизабет.
Я повернулась так, чтобы Анжела не видела моего лица, и принялась рассматривать расставленные на туалетном столике безделушки.
— А почему он не женится на ней? — как бы между прочим спросила я. — Элизабет кажется мне довольно привлекательной.
— Что ты! Филипп Чедлей убежденный холостяк, — со смехом ответила Анжела. — И ярый женоненавистник! Сколько женщин и честолюбивых мамаш из кожи лезли, лишь бы заполучить его! Кстати, я слышала, что вчера он пригласил вас в клуб. Интересно, ради чьих красивых глаз — твоих или моих!
— Без сомнения, твоих, — сказала я. — У меня возникло впечатление, что он ужасно расстроился, когда Генри сообщил, что ты уже ушла.
— Ты действительно считаешь, что я понравилась ему? — спросила Анжела. — Насколько мне известно, та женщина, с которой у него много лет назад была связь, была темноволосой. А мужчинам нравятся женщины одного типа.
— Разве? — проговорила я, чувствуя, что замечание Анжелы, как это ни странно, разочаровало меня.
— Конечно, — продолжала Анжела. — Вот, к примеру, Дуглас. Он никогда не обращал внимания на блондинок, хотя — Бог свидетель — они толпами бегали за ним. Как ты думаешь, могу ли я пригласить Филиппа Чедлея на ужин седьмого числа — у нас будет именно такой прием, который должен ему понравиться. Жаль, что меня не было вчера. Просто мы с Дугласом разминулись с тобой. Мы сами не знали, куда отправиться, и поехали в посольство. Как бы то ни было, — успокоила она себя, — он обязательно пришлет мне приглашение — если я на самом деле заинтересовала его.
Меня рассмешила не только самоуверенность сестры, но и быстрота, с которой у нее пробудился интерес к другому мужчине, как только она решила, что нравится ему. Я поняла, что ее любовь к Дугласу не была столь всепоглощающей, если она может находить время для других поклонников.
— Когда ты вернешься домой? — спросила я.
— Ну, около шести, — ответила Анжела. — А ты что собираешься делать?
— Элизабет предложила сходить в кино, — проговорила я, надеясь, что голос не выдаст меня.
Но Анжеле было совершенно безразлично, чем я буду заниматься.
— Хорошо, — сказала она. — Думаю, сегодня вечером тебе стоит надеть белое платье. Я закажу для тебя розовые камелии — ими ты украсишь волосы. Нужно оттенить твой белый туалет каким-нибудь ярким мазком.
Она взяла «Дейли Скеч», и я, увидев, что мои дела больше ее не интересуют, радостно выбежала из комнаты. Я поднялась к себе и принялась исследовать свой гардероб. Не имеет значения, в чем я буду вечером, — главное, что я надену сейчас. Мне очень хотелось произвести впечатление на сэра Филиппа.
Должно быть, я преуспела в выборе туалета, так как Элизабет, с которой я встретилась «У Гюнтера», рассыпалась в комплиментах.
— Ты очень красива, Лин, — с завистью проговорила она. — Мне тоже хотелось бы так выглядеть.
Я засмеялась.
— Я всегда мечтала выглядеть по-другому, — призналась я. — Если хочешь знать, я всегда стремилась быть похожей на ту женщину, чей портрет висит в спальне Филиппа Чедлея: темноволосой, изящной и утонченной.
— А вот у меня совсем нет желания походить на нее, — бросила Элизабет.
— Наверное, она была очень привлекательной, — сказала я.
— Будь она сейчас жива, она не показалась бы тебе привлекательной, — ответила Элизабет. — Она выглядела бы старухой.
— Сколько же ей было бы? — поинтересовалась я.
— За сорок, — ответила Элизабет. — Она умерла сразу после войны.
— Так давно? — удивилась я. — Ты, видимо, что-то напутала, Элизабет. Не может быть, чтобы он столько лет продолжал любить ее.
Мы сели за столик у окна.
— Давай выберем что-нибудь поесть, — предложила Элизабет. — Я так рада, Лин, что тебя интересуют и я сама, и мои заботы.
Я почувствовала себя обманщицей и лицемеркой и в наказание заказала себе блюдо, которое терпеть не могла. Когда официант исчез, я повернулась к Элизабет.
— Продолжай, — напомнила я.
— Ну, когда все это случилось, — начала она, — я ничего не знала, так как была еще мала. Но помню, что, когда мне было четырнадцать или пятнадцать, все вокруг говорили:. «Филипп скоро придет в себя. Ах, если бы только он вернулся и поселился в своем доме. Глупо бродить по свету. И, в конце концов, у него есть обязанности».
Думаю, беспокойство мамы было отнюдь не бескорыстно: дело в том, что Филипп очень заботился о ней. Она всего-навсего его кузина, но, как и его отец, он всегда помогал ей. А когда он уехал, ей стало некому рассказывать, какая она больная и как возросла плата за обучение дочерей.
Он все-таки вернулся домой — в тот год мне исполнилось шестнадцать. Все ужасно радовались. Они говорили: «Теперь он выздоровел и обязательно женится, обоснуется в своем доме и будет свято следовать семейным традициям». И мне стало любопытно, почему Филипп уезжал и что произошло. Естественно, никто не хотел мне рассказывать. Они ходили вокруг да около, находили всяческие отговорки и отсылали меня за ответом друг к другу. В конце концов я все выяснила.
Элизабет замолчала.
— Что же произошло? — спросила я. Она огляделась, как будто боялась, что нас могут подслушать.
— Надя, — проговорила она, — из-за него покончила с собой.
— Из-за него? — переспросила я. — Что ты хочешь этим сказать?
— Он не хотел жениться на ней, — объяснила Элизабет. — Она безумно любила его, но однажды у них произошла ссора — или что-то в этом роде, — и она выбросилась из окна Чедлей-Хауса.
— Какой ужас! — воскликнула я.
— Представляешь, какой разразился скандал! — продолжала Элизабет. — Более того, Филипп чуть не сошел с ума: он ведь тоже любил ее.
— Но если он любил ее, — сказала я, — тогда почему не женился?
— Он не мог, — ответила Элизабет. — Этот брак стал бы трагедией. Надя была наполовину индуской.
— Индуской!
Я, как эхо, повторила это слово. Вся история оказалась более фантастичной, более странной, чем я могла себе представить. Если бы я не была так уверена в искренности Элизабет, я решила бы, что она все выдумала.
— Индуска!
Так вот откуда эти загадочные темные глаза, правильный овал лица, чувственность ярких губ, этот изящный изгиб шеи и совершенная линия плеч!
— Кем она была? Расскажи мне о ней, — потребовала я.
— Я не смогла ничего выяснить, — сказала Элизабет. — Все домочадцы страшно скрытны в том, что связано с ней — когда они упоминают ее имя, в их голосе одновременно слышится и сожаление, и ужас. Кажется, она была актрисой, но, видишь ли, они все, что касалось ее, скрывали от меня, потому что… — Она заколебалась.
— Потому что хотели, чтобы ты вышла замуж за сэра Филиппа, — договорила я. Элизабет покраснела.
— Как ты догадалась? — спросила она. — Он был так добр ко мне, когда я впервые вышла в свет. Полагаю, он все делал только ради мамы, но я, глупышка, считала, будто ради меня. Он устраивал балы в мою честь, давал маме кучу денег на наши с ней туалеты. Более того, он подарил мне жемчужное ожерелье и браслет, которые раньше принадлежали его матери.
Если быть честной, уже тогда я понимала, что он относится ко мне как к близкой родственнице, но и мне, и всей семье хотелось истолковывать его подарки совершенно иначе. Представляешь, как их это волновало. Полагаю, они ясно дали понять Филиппу, что они ждут от него. Как бы там ни было, но через три, месяца его отношение ко мне внезапно изменилось. Он стал меня игнорировать. Естественно, я получала приглашения в Чедлей-Хаус, но не от Филиппа, а от его секретаря. С тех пор он больше ни разу не танцевал со мной на балах, не стремился к общению со мной. Но было уже поздно, Лин. Я влюбилась в него до умопомрачения.
Голос Элизабет дрогнул, в глазах заблестели слезы. Поддавшись охватившему меня сочувствию, я взяла ее за руку.
— Мне очень жаль, — сказала я. — Твоя жизнь, должно быть, превратилась в ад.
— Я до сих пор живу как в аду, — тоскливо проговорила она. — Понимаешь, мне кажется, я такая же, как Филипп — возможно, это наследственное, — я однолюб. Я не могу заставить себя обратить внимание на кого-то другого. Мне кажется, что на свете нет мужчин, которые были бы достойны его. Я способна думать только о Филиппе.
Глава 10
— Послушай меня, Элизабет, — сказала я. — Тебе надо взяться за ум. Элизабет удивленно посмотрела на меня.
— Я-то думала, что ты, как истинная подруга, поймешь меня, — трясущимися губами промолвила она.
— Я действительно твоя подруга и прекрасно понимаю тебя, — заверила я ее. — Но как ты не видишь, что упускаешь свой шанс обрести счастье? Ты чахнешь. И в таком состоянии ты находишься целых восемь лет. Ты сдалась, у тебя болезненный вид. Так ты не привлечешь ни одного мужчину, не говоря уже о сэре Филиппе.
— Ты, конечно, права, — уныло промолвила Элизабет. — Но что я могу сделать? Посмотри, как я одета. Всем окружающим скучно со мной. Я старая дева, и все семейство не упускает случая лишний раз напомнить мне об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28