И опять Филипп сжал меня в своих объятиях. Я вскрикнула, отчасти — от боли, а отчасти — от охватившего меня возбуждения.
— Спасибо тебе, мой ангел, — сказал он. — Дай я спрячу его.
— Я не уверена, что смогу расстаться с ним, — проговорила я и, забрав у него амулет, прижала его к щеке.
— Он принесет мне счастье, когда я буду вдали от тебя. Меня пронзил внезапный страх.
— Когда ты будешь вдали от меня ? — медленно повторила я. — Ты уезжаешь?
— Я собирался сказать тебе об этом, дорогая, — признался он. — Весь день я с ужасом ждал этого момента. Вчера вечером я получил письмо. Министерство иностранных дел просит меня участвовать в работе торговой комиссии, которую в следующем месяце отправляют на Балканы. Это большая честь, поэтому я не имею возможности отказаться. Какую причину я назову? Действительно, ведь нет никаких причин не ехать, за исключением той, что я не могу жить без тебя!
— И долго тебя не будет? — Мой голос дрожал.
— По крайней мере два месяца, — ответил он. — Возможно, дольше. Любимая моя! Не смотри на меня так. Если бы ты только знала, в какое отчаяние привело меня это известие! Несколько недель назад мне намекнули, что должен поехать депутат Парламента, но я всем сердцем надеялся, что выберут кого-то другого.
— Два месяца! — Этот возглас отражал только сотую долю той муки, которая рвала мне сердце. — О Филипп! Я не вынесу этого. Я не смогу прожить без тебя эти два месяца. Возьми меня с собой.
— Если бы это было возможно, — проговорил он. Он попытался обнять меня, но я оттолкнула его:
— Не дотрагивайся до меня! — закричала я. — Мне неприятно. У меня уже такое чувство, будто мы расстались. Я растеряна, мне одиноко, я боюсь!
— Надя, дорогая, — попросил он, — не надо. Ты знаешь, что я люблю тебя больше всего на свете. Если ты хочешь, чтобы я бросил свою работу, я завтра же так и сделаю. Я уже не раз предлагал тебе это, но ты каждый раз запрещала.
— Если я позволю тебе так поступить, — сказала я, — ты будешь несчастлив. Тебе нечего будет делать.
— У меня останешься ты, — промолвил он. На моем лице появилась горькая улыбка.
— И тебе этого будет достаточно ? — спросила я. — Неужели какая-то женщина может стать пределом стремлений потомка Чедлеев?
— Не надо, любимая, не будь жестокой, — взмолился он. — Я не верю, что ты считаешь, будто я хочу уехать от тебя.
— Я думаю о себе, — отрезала я. — Ну как я могу оставаться в Лондоне, когда рядом нет тебя? Как я могу выступать, когда мое сердце разрывается, когда я чувствую себя такой несчастной и одинокой?
— Надя, Надя, — просил он. — Ты усложняешь все тем, что так воспринимаешь мое назначение.
— Я покончу с собой, — прошептала я. — Я не смогу жить без тебя.
Он грубо схватил меня за плечи и развернул к себе.
— Ты не должна так говорить! Никогда, слышишь, никогда не произноси этого, даже когда вздумаешь поддразнить меня. Если хочешь, я останусь, и ты прекрасно знаешь об этом.
Я подглядывала за ним из-под полуприкрытых век.
— Ты делаешь мне больно, — сказала я совсем другим тоном.
Я ощутила, как во мне поднялось совершенно новое чувство восторга, какого-то неизведанного счастья. До какого самозабвения, как безумно он любит меня — мой мужчина, который значит все для меня! Но женская интуиция подсказывала мне: «Нельзя допустить, чтобы он слишком часто поступал по-своему».
Он поедет, конечно же он должен участвовать в той комиссии, это крайне важно для его карьеры, это назначение поможет ему подняться до тех высот, которые отвечают моим замыслам. Но прежде он должен немного пострадать, так же как буду страдать я, когда он уедет.
Мне было страшно при мысли, что мне предстоят долгие дни без него, что по вечерам, после спектакля, он не будет встречать меня и возить ужинать, что мне придется возвращаться домой одной. Но мне даже в голову не приходило удержать его. Я слишком сильно гордилась им, слишком высоки были мои устремления, связанные с любимым.
Мне страшно хотелось броситься в его объятия, обвить руки вокруг его шеи, почувствовать щекой его любимое лицо, коснуться его губ и вновь ощутить, как мы становимся единым целым. Еще рано! Это единение настанет позже. А сейчас я немного помучаю его, заставлю его прийти в отчаяние и, возможно, испугаться.
— Ты делаешь мне больно, — повторила я, и он наконец разжал руки.
Он отпустил меня. Повернувшись к нему спиной, я направилась к окну.
— Принеси мне письмо, — сказала я. — Дай мне взглянуть, что же там такого важного, из-за чего ты должен покинуть меня.
— Оно в спальне, — ответил он. Филипп двинулся к двери, но прежде чем выйти, он раскрыл мне свои объятия.
— Надя, — взмолился он, — пожалей меня.
— Принеси мне письмо, — потребовала я, и он подчинился.
Как только за ним захлопнулась дверь, я разжала руку и взглянула на крохотную черную пантеру, которую так радостно вручила ему всего несколько минут назад.
— Береги его, — пробормотала я и поцеловала ее. И тут меня осенило. Я спрячу амулет где-нибудь в комнате, а он будет искать его. А когда найдет, получит в награду мои поцелуи.
Я огляделась. Книжные полки — это слишком просто. Надо торопиться, он может войти в любой момент. Между окнами я увидела лепной карниз, выступающий всего на дюйм. Встав на цыпочки, я положила туда амулет. Отлично. Едва я опустила руку, вернулся Филипп. Чтобы отвлечь его внимание, я через окно вышла на узкий карниз. Сев на парапет, я расправила юбку.
— Не сиди там, — резко проговорил Филипп. — Это опасно. Можно поскользнуться и упасть.
— Ну и что? — ответила я, заставив свой голос звучать печально. — Разве это будет иметь какое-то значение? Я больше не нужна тебе. Зачем мне жить, если торговая комиссия оказалась важнее нашей любви?
— Надя, зайди в комнату. Я прошу тебя.
Я скорбно покачала головой.
Я знала, что он спрашивает себя, стоит ли пойти и самому забрать меня. Он нахмурился, у него был обеспокоенный вид. Я любила его еще сильнее оттого, что ощущала свою власть над ним. Во многом он оставался простым мальчишкой — этот дорогой, любимый мужчина, которому я была отдана и душой, и телом. Узнай он об этом, я навечно стала бы его рабыней.
— Нет! — отрезала я, заставив свои губы скривиться в недовольной гримасе.
— Пожалуйста, дорогая, — попросил он, протягивая ко мне руки.
Я не могла больше сопротивляться. Он был так красив, так притягателен, что я не нашла в себе силы противостоять ему.
Я стала подниматься, чтобы подчиниться ему, чтобы прийти к нему. Моя нога подвернулась, и туфля заскользила по железу. Все мое тело напряглось как струна, я сделала конвульсивное движение в попытке восстановить равновесие. Я почувствовала, что переваливаюсь через парапет.
Я падала! Я закричала, каждой клеточкой своего мозга ощутив приближение смерти. Я должна жить, я должна жить ради Филиппа… Филипп!… Но я падала… вниз… вниз…
Мое сердце бешено стучало. Я не сразу сообразила, откуда раздается этот звук, но потом поняла, что слышу биение своего сердца. Я сидела съежившись на полу. Лицом я уткнулась в руки. Я подняла голову: я одна в пустой комнате. Что произошло? Где я была? Что я увидела и испытала?
Я медленно поднялась. Ноги еле держали меня. Я оперлась на оконную раму. Окно было закрыто. Мгновение я удивленно разглядывала его, вспомнив, что всего секунду назад оно было открыто и я прошла через него.
— Значит, это правда! — громко сказала я и откинула голову, стараясь глотнуть побольше воздуха.
Мой голос эхом разнесся по пустой комнате. Мне было страшно. В зеркале, встроенном в стенную панель, я увидела свое отражение. Бледное и напряженное лицо. Я долго рассматривала себя.
Потом я повернула голову туда, где между окнами находился лепной карниз. Я протянула руку: мне не надо было вставать на цыпочки.
Меня пронзил страх. А вдруг его там нет, а вдруг мне опять суждено испытать крушение своих надежд?
Трясущимися пальцами я стала шарить по карнизу. Внезапно я наткнулась на какой-то твердый предмет, покрытый толстым слоем пыли. Я взяла его. Это была крохотная черная пантера.
Кажется, я тихо вскрикнула от счастья. Единственное, что запомнилось мне, когда шла к двери, — что мир вокруг меня заиграл яркими красками. Я нашла ответ на тот вопрос, который мучил и меня, и Филиппа. В своей руке я держала ключ к покою и счастью.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28