Незнакомка оказалась очаровательной миниатюрной вдовушкой, в чьем доме его светлость и провел три последующих дня, в то время как Хьюго, сходя с ума от беспокойства, ждал его прибытия и по всем направлениям рассылал форейторов на поиски пропавшего хозяина. Тогда герцог строжайшим образом отчитал своего кузена, назвав его назойливым человеком, сующим нос в чужие дела, и теперь его светлость был уверен, что ему придется заплатить сполна за прежнюю глупость. Когда окажется, что герцог не прибыл в столицу вовремя, Хьюго почти наверняка не предпримет ничего, по крайней мере до тех пор, пока не пройдет достаточно много времени.Поразмыслив, герцог понял, что лакей, который помогал ему сейчас с переодеванием, и есть тот болтливый, темпераментный генуэзец, который, по хвастливому утверждению Филиппа де Шартре, был искуснейшим мастером завязывать галстуки. Его светлость сразу понял, что не было ни малейшего шанса склонить этого парня на свою сторону и заставить его хоть в чем-то ослушаться своего господина. И пока лакей укладывал волосы герцога, тот пришел к выводу, что генуэзец действительно мастер своего дела и вполне заслуживает похвал, сказанных в его адрес герцогом де Шартре.— Я не раз говорил, ваша светлость, будь мой господин королем Франции, все в этой стране изменилось бы.Ведь сейчас во Франции царит голод. Да что там говорить — люди и так обнищали, а тут еще налоги!.. — Коротышка в ужасе воздел руки к небу. — И ведь все деньги идут на покупку бриллиантов для этой ненасытной австрийской глотки да на оплату несчетного числа пастухов и пастушек в Малом Трианоне. И какая уйма денег уходит туда! Люди говорят, что тем золотом, которое уже промотала Ее Величество, можно было бы при желании засыпать всю Сену!Это была одна из самых злонамеренных сплетен, которая, как был твердо уверен герцог Мелинкортский, гуляла сейчас по Парижу; из соображений осторожности он не стал опровергать слов лакея. В его положении лучше всего послушать, о чем еще будет болтать этот человек, чтобы впоследствии как можно лучше разобраться в ситуации, сложившейся в столице.— Но если бы только Трианон был единственным местом, где Ее Величество проматывает состояние, — продолжал этот лакей. — Например, там есть некая мадам Рози Бертин, которая получает миллионы франков в год, но вы не найдете ни одного человека, кому понравились бы те платья, которые она шьет. Весь Париж покатывался со смеху, когда она показывала свои последние модели. Ее Величество только в прошлом месяце приобрела у нее одно платье, а когда надела его, сам король сказал:«Ба! Да оно ведь блошиного цвета». И что же вы думаете, это смутило мадам? Как бы не так! Она тут же подхватила эту идею, и теперь вся столица сходит с ума, стремясь носить одежду только того цвета, крещение которому дал король.Мадам Бертин пустила в ход ультрамодные оттенки:«блошиная лапка», «блошиное брюшко», «бледная блоха», «молодая блоха»и даже «дряхлая блоха», — продолжал генуэзец. — Смех, да и только, ваша светлость, наблюдать, до какой глупости могут дойти люди!Но вы можете быть совершенно уверены в том, ваша светлость, — заявил лакей, — что, раз люди смеются над этим, значит, все эти затеи — чистое убожество. На деле такая известность на руку только мадам Бертин, которая поднимает цену на свою продукцию. Спрашивается, а кто же будет платить за все эти безумства? Только народ!После того как туалет был закончен, герцог окликнул Аме, которая в этот момент находилась в гостиной и оттуда наблюдала за ним, после чего они вместе направились в зал.Герцог и девушка были уже на полпути и достигли того места, где лестница разветвлялась, Аме, пользуясь тем, что слуги, ожидавшие их появления внизу, не могут услышать разговор, обратилась к герцогу.— Подождите, монсеньор! — тихо проговорила она. — У вас расстегнулась пряжка на туфле.Герцог остановился и поставил ногу на ступеньку лестницы выше, чем стоял сам. Девушка опустилась на колено, чтобы поправить пряжку, хотя герцог был уверен в том, что с обувью у него все в порядке. Когда девушка притронулась к пряжке, он услышал ее тихий голос:— Мадемуазель Лаваль рассказала мне, что в этом замке есть тайный ход, которым вы, ваша светлость, могли бы воспользоваться в том случае, если захотите навестить ее. Она просила меня передать, что вы, при желании, могли бы достать ключ, но просила ничего не говорить об этом герцогу де Шартре.— Достаньте ключ, — коротко распорядился герцог и, не говоря больше ни слова, продолжил свой путь в гостиную.И герцогу Мелинкортскому, и Аме казалось, что этот вечер никогда не закончится. Его светлость почувствовал, что выпитое вино плохо на него действует. Кроме того, он ясно сознавал, что мадемуазель Лаваль не составит труда выглядеть настолько привлекательной, насколько ей прикажут.Когда они все вместе сидели за картами, герцог Мелинкортский постоянно ощущал, как эта женщина то и дело слегка касалась своим белым плечом рукава его камзола; он ощущал необычайный запах ее духов, ловил зовущий взгляд ее глаз, когда она поглядывала на него из-под длинных ресниц.В то же время он видел улыбку на багровом лице Филиппа де Шартре, заметил, как тот сцеплял вместе свои толстые пальцы, как бы испытывая большое удовлетворение.Пока мадемуазель Лаваль пыталась соблазнить его, прикасаясь мягким плечом, маняще улыбаясь полуоткрытыми губами, его светлость отметил для себя, что их ни на одну секунду не оставили наедине. Хозяин дома постоянно находился рядом с ними; если же он отлучался куда-нибудь, оставался кто-нибудь из гостей. Все это было подготовлено заранее, герцог в этом был полностью уверен, а когда он вспомнил о том, что Аме сообщила ему на лестнице по дороге в гостиную, настроение его заметно улучшилось.Ведь это так похоже на женщин — играть не в ту игру, которую кто-то ждет от нее, и если бы он получил доступ в комнату мадемуазель Лаваль, со временем смог бы отыскать выход из замка.Было уже два часа ночи, когда игра в карты наконец закончилась и у всех присутствующих осталось единственное желание — поскорее отправиться спать. Филипп де Шартре лично отправился проводить своего именитого гостя до его покоев.В коридоре дежурили рослые молодые лакеи; было очень поздно, но герцог не смог удержаться от того, чтобы не сказать, когда они дошли до его спальни:— Я вижу, вы не хотите рисковать.Герцог де Шартре без труда уловил скрытый смысл и лишь рассмеялся.— Вам следовало бы по достоинству оценить мою настойчивость, дорогой Мелинкорт.— Уже оценил! Смею заверить вас, — ответил ему герцог Мелинкортский.Они церемонно раскланялись, а после того, как герцог Мелинкортский прошел в гостиную, он услышал, как за ним закрылась дверь, а затем раздался звук, который нельзя было спутать ни с каким другим, — поворот ключа в замке.— Спокойной ночи, дорогой, — донесся из-за двери насмешливый голос Филиппа.Потом послышался замирающий звук шагов, но, как понял герцог, уходил только Филипп де Шартре. Герцог Мелинкортский был уверен в том, что лакеи останутся у дверей его апартаментов на всю ночь. Выждав немного, его светлость направился в спальню, которую занимала девушка. Он отослал Аме спать три часа назад, отдав довольно резким тоном соответствующее распоряжение и щелкнув пальцами.— Как вы заботитесь о своем паже, — тихо заметила ему мадемуазель Лаваль.— Те, кто работают на меня, никогда бы этого не сказали, — ответил ей герцог, — но этот мальчик доводится мне двоюродным братом, и я обещал его матери, что буду относиться к нему мягче, чем к остальным. Хотя, на мой взгляд, это ошибка: с мальчиками необходимо обращаться как можно строже, для того чтобы воспитать в них твердость.— Но к девочкам это, разумеется, не относится? — спросила мадемуазель Лаваль. — И к женщинам, наверное, тоже?— Ну конечно, нет, — согласился с ней герцог Мелинкортский, подыгрывая шутке, уверенный в том, что от него ждут именно такого ответа, — с девочками и женщинами следует обращаться ласково, их нужно защищать.Какими же мы были бы мужчинами без их ласкового к нам отношения, без их мягкости и, разумеется, без их… благородства?В этих словах таился скрытый смысл, который мадемуазель Лаваль сразу сумела разгадать; а затем, как и предполагал герцог Мелинкортский, эта дама бросила быстрый взгляд в сторону хозяина дома, после чего томно потупила взор и притворно надула губки.— Это не всегда возможно, — прошептала она.Герцогу едва удалось расслышать эти слова, и поэтому он был твердо уверен в том, что больше никто за столом уловить их не мог.— Для того, кто имеет смелость замахнуться на невозможное, все в конце концов оказывается возможным, — сказал герцог и увидел, как заблестели глаза женщины, и в который раз она прижалась плечом к его руке.Аме давно ушла спать, но герцог Мелинкортский понимал, что ему придется разбудить девушку и выслушать все то, о чем она не успела рассказать ему на лестнице.Он потихоньку постучал в дверь ее спальни, но ему никто не ответил. Тогда герцог открыл дверь и, подойдя к кровати, увидел, что она пуста, в нее даже не ложились. Охваченный внезапной тревогой, герцог быстро обвел комнату взглядом. Что могло с ней случиться, где она сейчас?Но затем в дальнем конце гостиной он заметил то, что ускользнуло от его взгляда, когда он вошел в комнату.Пламя в камине едва-едва теплилось — от тех поленьев, которые весело потрескивали и пылали ярким огнем, теперь остались лишь тлеющие угольки. На пол, перед камином, была брошена тяжелая медвежья шкура, и на ней в своем бархатном камзоле, повернув лицо к огню и подложив под голову руки вместо подушки, лежала Аме.Девушка свернулась калачиком, как ребенок, и личико ее казалось совсем юным. Длинные и темные ресницы покоились на щеках. Герцог опустился на колено и, когда приблизился, чтобы тронуть девушку за плечо, заметил, что она, должно быть, плакала перед тем, как заснуть, у его светлости не было в этом ни малейших сомнений — на щеках остались следы слез, дыхание было прерывистым и даже во сне она иногда всхлипывала, возле нее лежал скомканный и мокрый носовой платок. Какое-то время герцог смотрел на это юное создание, затем тронул девушку за плечо. Она просыпалась медленно, затем на какое-то мгновение ее сонный взгляд задержался на герцоге, а потом она улыбнулась ему.— Вы приснились сейчас мне.— В это время вам надлежало быть в постели, — ответил ей герцог, — но сначала расскажите мне все о том тайном ходе.После этих слов девушка окончательно пришла в себя, потом потянулась, чтобы прогнать сон, как это делает уставший ребенок.— Сейчас уже слишком поздно, — проговорила она наконец, взглянув на фарфоровые, усыпанные бриллиантами часы, которые стояли на каминной полке. — Теперь уже слишком поздно идти куда-нибудь, ваша светлость.— Мадемуазель Лаваль только что вернулась в свою комнату, — возразил ей герцог. — Так что она говорила вам?— Она говорила… — Девушка начала говорить и тут же замолчала на полуслове. — А почему я должна рассказывать вам об этом? Мадемуазель Лаваль хотела, чтобы вы пришли к ней предаваться любовным утехам. Я не настолько глупа и вполне могу представить себе, зачем вы ей понадобились в такой час, а я не хочу, чтобы вы пошли к ней. Она не зла и, конечно, не такая плохая, как герцог де Шартре, но самодовольна и глупа. Не можете же вы, монсеньор, влюбляться в кого попало, и особенно в такую женщину, как она.— Я не люблю ее, — ответил герцог, — но если с ее помощью у нас появится возможность совершить побег из этого замка, тогда в данный момент эта женщина для нас очень важна. А теперь говорите, что она просила передать мне.Но Аме все еще колебалась.— Мадемуазель, я приказываю вам сообщить мне все, — настаивал герцог.— Мы разговаривали с мадемуазель Лаваль сегодня днем. Это было в тот момент, когда герцог де Шартре показывал вам свою коллекцию табакерок. У меня создалось впечатление, что она очень опасалась, как бы наш с ней разговор не подслушали, и поэтому говорила очень тихо. «Скажи своему господину, — сказала мадемуазель Лаваль, — что если он захочет увидеться со мной наедине, то ему следует сегодня вечером пробраться в мою комнату. Сделать это будет очень нелегко по причинам, которые он поймет позже; но здесь есть тайный ход, и кое-кто знает о нем».— А сегодня вечером, — продолжала рассказывать девушка, — когда все дамы после трапезы направились в гостиную, мадемуазель Лаваль попросила меня взять ее шаль. Потом она отвела меня в сторону и спросила, рассказала ли я вам о тайном ходе. Я объяснила, что все рассказала вашей светлости. «Он придет?»— спросила мадемуазель Лаваль. Я кивнула.— Затем она прошептала мне: «В своей спальне, за кроватью, он найдет дверь. Вот ключ; он должен вставляться в розочку орнамента на шестой плитке от пола.Пройдя по лестнице, он окажется в гостиной, из которой можно попасть в мою спальню. Скажите ему, чтобы передвигался как можно тише».Больше она ничего сказать не могла, — закончила свой рассказ девушка, — так как к нам приближались остальные дамы. Она уронила на пол свой носовой платок, а когда я подняла его и возвращала ей, мадемуазель Лаваль вложила мне в руку ключ.Девушка поднялась на ноги и извлекла из кармана маленький золотой ключик, который протянула герцогу.Делая это, она не смотрела на него; и его светлость понял, что на глаза у Аме вновь навернулись слезы и она вот-вот расплачется.— Это может оказаться хоть каким-то шансом» чтобы найти путь к бегству, — проговорил он.Герцог Мелинкортский немедленно направился в свою спальню с намерением отыскать предполагаемый тайный ход. И в тот момент, когда он уходил, за спиной у него раздались всхлипывания, затем сдавленные рыдания, которые исходили, казалось, из самого сердца девушки. Тогда он повернулся и, подойдя к Аме, которая стояла на коврике у камина, взял ее за подбородок, потом заглянул в лицо. Губы у девушки дрожали, в глазах стояли слезы.Долго-долго герцог молча смотрел ей в лицо, а затем проговорил тихо:— Я должен идти к мадемуазель Лаваль, но с большей охотой я остался бы здесь, с тобой. Ну что, довольна, неразумное, глупенькое дитя? Глава 4 Спустя два часа герцог Мелинкортский появился на пороге той двери за кроватью, которая вела в тайный ход, прошел через гостиную и нашел Аме у камина.Девушка все еще не спала, а сидела, пристально глядя на языки огня в камине, в который она за время его отсутствия бросила поленья; когда Аме подняла к нему лицо, оно оказалось очень бледным, но следов слез герцог не заметил.Наверное, у герцога Мелинкортского это было первый раз в жизни, когда он не смог выдержать взгляда женских глаз. Он почувствовал себя весьма неуютно, и, когда заговорил, голос прозвучал довольно резко:— Нам надо бежать отсюда, и немедленно!Аме встала на ноги, щеки ее немного порозовели.— Так мы можем бежать? Вы уверены в этом?— Если нам улыбнется удача, мы сможем благополучно выбраться отсюда, — ответил его светлость.Какое-то время он молчал, задумавшись, вертя в пальцах свою табакерку.— Во-первых, должен сказать, что я не исключаю ловушки, — проговорил наконец он, — хотя полагаю, что мадемуазель Лаваль не лгала, когда сообщила мне о том, что Филипп де Шартре ничего не знает о тайном коридоре, которым я недавно воспользовался для того, чтобы пройти в ее комнату.— Тогда откуда же о нем знает она? — недоверчиво спросила девушка.— Мадемуазель Лаваль является крестницей мадам де Монтессон, морганатической жены герцога Орлеанского, отца герцога де Шартре, и посему ей известны многие тайны этого дома. В прошлом властвующий герцог использовал эти апартаменты, которые располагаются в старой части замка и по традиции всегда отводились для хозяина. Его любовница или жена — в зависимости от того, кто владел в тот момент его сердцем, — занимала парадные покои на первом этаже, которые в настоящее время занимают герцог Филипп и его гости.— Этот тайный коридор, — продолжал свои объяснения герцог Мелинкортский, — как можете себе представить, в те давние дни был весьма кстати. Мадемуазель Лаваль в данный момент чувствует себя оскорбленной герцогом де Шартре. Дело в том, что она приблизительно в течение года была фавориткой его светлости, но в прошлом месяце ее место заняла мадам де Бюффон — до тех пор неизвестная актриса из театра Комеди Франсез.— Поэтому мадемуазель Лаваль поможет нам совершить побег? — спросила Аме.Герцог кивнул.— Но, дорогая моя, только по этой причине я бы ей, пожалуй, не доверился. Ведь она до сих пор увлечена герцогом де Шартре, но ей хотелось бы ответить на подобное вероломство, расплатиться по некоторым старым счетам с человеком, которого больше уже не заботит то, насколько она ему верна.Герцог Мелинкортский рассказывал все это девушке, используя весьма циничные выражения, видимо, это вошло в привычку. И только после того, как он увидел глаза Аме — широко раскрытые, вопрошающие и пристально глядящие на него, — он добавил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37