Как долго они стояли, слившись в одно целое, она не смогла бы определить, но затем, внезапно, их объятия распались.– Я хочу показать тебе кое-что, – сказал герцог. Он взял ее за руку и увлек с террасы назад, в круглую комнату храма. Занавеси над входом были подняты, и они вступили в волшебный мир. Другие занавеси были раздвинуты, и за ними, прямо напротив террасы, с которой они вошли, открылся альков. В нем стояла кровать.Это была самая удивительная кровать из всех, что приходилось видеть Вирджинии. Ее осенял балдахин, а на ножках, спинках и боковинах были вырезаны сотни маленьких позолоченных купидонов. Купидоны свешивались и с потолка, причем каждый держал в ручке горящую свечу, казалось, они по воздуху летели к громадной кровати, которая была увенчана переплетенными сердцами. Аромат лилий, мягкий свет свечей и атмосфера любви, красоты и страсти пронизывали все вокруг.На мгновение Вирджиния замерла на месте, а затем повернула лицо к герцогу. Он больше не прикасался к ней, отойдя немного в сторону, но пристально всматривался в ее лицо.– Я рассказывал тебе, – заговорил он очень тихо, – что это храм любви. Мой предок, который построил храм и привез все эти вещи из Австрии, создал его для той, которую любил больше жизни. Они были очень счастливы, те два любовника прошлого, – очень счастливы, Вирджиния. – Он помолчал, затем продолжал: – На берегу тебя ожидает карета. Я не стану умолять тебя, не стану разубеждать тебя всеми доступными средствами не уезжать и не возвращаться в замок. Я хочу только убедить тебя: я люблю тебя всем сердцем. Я не могу предложить тебе ничего, так как мне нечего предложить, кроме моего сердца. Оно твое, Вирджиния, делай с ним что хочешь. У меня есть только оно, и я кладу его к твоим ногам.Воцарилось молчание. Голос герцога повторило эхо в напоенной ароматами комнате. Вирджиния стояла неподвижно. Ей казалось, что больше не колышется даже пламя свечей. Все застыло в ожидании… в ожидании ответа.Затем, поскольку напряжение сделалось невыносимым, герцог хрипло произнес:– Если ты должна уехать, уезжай скорее, Вирджиния, или я буду не в состоянии отпустить тебя.Я люблю и боготворю тебя, но я мужчина и страстно желаю обладать тобой. Я хочу тебя! Все мое тело изнывает от желания обладать тобою! Я хочу тебя, как ни один мужчина прежде не желал женщину…Его голос замер. По выражению его лица Вирджиния поняла, что он с трудом сдерживает себя. Ей стало понятно, что она должна сделать. Она не пошевелилась, только произнесла с невыразимой нежностью:– Я люблю тебя… ты мой мужчина, Себастьян!Издав вопль восторга, герцог подхватил ее на руки, прижал к груди и понес к великолепной кровати. Глава 12 Илайа Мэй, раскатывавшая сдобное тесто в фермерской кухне, выглянула в окно и увидела Вирджинию, шедшую по пыльной дороге. Она легонько вздохнула и принялась раскатывать тесто с удвоенной силой, как бы стремясь облегчить свою душу. Она поняла по тому, как шла Вирджиния, по ее поникшим плечам, по ее склоненной вниз голове, что почтовый ящик опять оказался пуст.Дважды в день после своего возвращения Вирджиния ходила к почтовому ящику, который стоял на шоссе, но всегда возвращалась с пустыми руками. Не сумев сосредоточиться на тесте, Илайа Мэй наблюдала за племянницей и увидела, как та повернула от дома и вошла в сад.Поддавшись порыву, Илайа Мэй вышла из кухни и, пройдя через дом, очутилась на широкой деревянной веранде. Вирджиния была в цветнике и сама немного напоминала цветок, когда солнце сверкало в ее пепельных волосах.– Пропади он пропадом, этот мужчина! – пробормотала себе под нос Илайя Мэй. Она хотела подойти к Вирджинии, обнять ее, чтобы защитить от несчастья, которое терзало юную душу. Но добрая женщина хорошо понимала, что бессильна, ибо за прошедшие дни она уже все перепробовала.Когда Вирджиния возвратилась неделю назад, бледная, изнуренная и выглядевшая так, будто не спала несколько ночей, тетя заключила ее в объятия. Но ее любовь, похоже, не могла отогреть окоченевшую от холода душу девушки. Но вскоре, однако, Вирджиния отошла и заговорила.Вирджиния рассказала Илайе Мэй, что она прибыла в Англию, ненавидя герцога, и была поражена его первым появлением, когда он бушевал на ступенях замка. Но чем больше она говорила о герцоге, тем живее становилось ее лицо, а в голосе зазвучали страстные ноты. Глаза ее сияли. Задолго до того, как Вирджиния произнесла слова: «Я влюбилась в него», Илайа Мэй догадалась об истинном положении дел.Они просидели тогда далеко за полночь. Вирджиния говорила не умолкая, ей нужно было облегчить сердце, скованное молчанием мрачных дней, проведенных на море. Она поведала тете о странном, непредсказуемом поведении герцогини, о заговорах против герцога, о своей реакции на предательство его кузена. Вновь рассказывая о том, что случилось, она как бы заново воссоздавала каждую минуту, проведенную в Англии. Когда Вирджиния вспоминала, как, приняв яд, умер мопс герцогини, а герцог, уведя ее в пустую комнату, заключил ее там в объятия, несколько секунд она сидела молча, с широко открытыми глазами, переживая восторг и восхищение той минуты.– Если ты поняла тогда, что он любит тебя, – деликатно вернула ее к действительности Илайа Мэй, – почему ты не сказала ему, кто ты такая?– Я поняла, что он любит меня, – ответила Вирджиния, – но только на свой лад. Он любил меня, как каждый мужчина может полюбить привлекательную женщину.Затем она продолжила рассказывать – о «Сердце королевы» и всем прочем – и, наконец, подошла к последней ночи. Той ночи, когда юный, беззаботный и совершенно не похожий на себя прежнего герцог повел ее в комнату с купидонами и великолепной, украшенной резьбой кроватью.В этот момент речь Вирджинии замедлилась, фраза оборвалась на полуслове. Илайа Мэй догадалась, что испытала Вирджиния в ту минуту, когда герцог предложил любить его как мужчину и потребовал от нее доказательств, что она любит его, не прося ничего взамен.– Карета… ожидала, – пробормотала, запинаясь, Вирджиния, – но… я не могла… уехать.– И все же ты уехала? – мягко спросила Илайа Мэй.– Да, я… уехала. Я знала, что… почти рассвело. Слабый свет проникал сквозь занавеси, и я услышала, как пробуют голос птицы.– Ты ничего не сказала ему?– Он спал. Свечи погасли. В полумраке я увидела, каким молодым, счастливым и успокоенным он выглядит; таким я его прежде не видела. Я выскользнула из кровати, оделась и вышла из комнаты. Он… он не услышал, как я уехала.– Как же ты могла оставить его?– Я… должна была, – вздохнула Вирджиния. – Я должна была вернуться сюда и… ждать.– Чего? Я не понимаю, – настаивала Илайа Мэй. – Ты его жена. Он любит тебя, а ты любишь его.– Он не знает, что я его жена, – возразила Вирджиния. – И я не знаю… любит ли он меня так, как я люблю его.– Что ты имеешь в виду? – потребовала ответа тетя.Вирджиния встала и заходила беспокойно по комнате.– С тех пор как я приехала в замок, мне не раз повторяли, что существует одна вещь, более важная, чем все остальное, – заговорила она. – Мисс Маршбанкс сразу заявила, и сам Себастьян подчеркивал это не раз. «Не должно быть никакого скандала». Таков итог всего кодекса поведения для этой семьи, для их слуг, для общества, в котором они живут: не должно быть никакого скандала. Они пожертвуют всем ради этого. Они будут испытывать муки, будут отказывать себе во всем, они, по-моему, готовы даже умереть, лишь бы семейная честь осталась незапятнанной, неопороченной. Стоя на террасе «Сердца королевы», Себастьян сказал: «В нашей семье никогда не было разводов».– Я все же не понимаю, – посетовала Илайа Мэй.– Но разве ты не видишь? – почти сурово спросила Вирджиния. – Он любит неизвестную, заурядную американку. Вопрос состоит в том, любит ли он ее настолько сильно, чтобы сделать своей женой?– Так это значит, – произнесла потрясенная услышанным Илайа Мэй, – что ты хочешь заставить его просить развода, чтобы он мог жениться на тебе?Вирджиния негромко вскрикнула и закрыла лицо руками.– Как ты не можешь понять? Если бы я поехала к нему сейчас и сказала ему, кто я, я никогда не поверила бы, что его любовь так же велика, как моя. Я так и не узнала бы, не желает ли он все еще меня ради моих денег, а не ради меня самой! О, я знаю, что в данный момент он влюблен в хорошенькое личико. Когда он рядом, я чувствую, что мы с ним одно целое, что мы принадлежим друг другу навеки. И все же какая-то часть моего прагматичного разума не удовлетворена. Он женился на женщине ради ее денег. Он был мелочным со своей матерью, хотя в его руках было такое богатство. Ты действительно веришь, что он принесет в жертву миллионы и миллионы долларов ради женщины, о которой он на самом деле ничего не знает – кроме того, что она воспламеняет и волнует его?Илайа Мэй глубоко вздохнула:– Я знаю англичан. Честь их семьи значит для них больше, чем для всех остальных на белом свете. Разумно ли просить так много, Вирджиния? Разве нельзя удовлетвориться тем, что уже является чудом: ты влюбилась в собственного мужа, а он влюбился в тебя?– Как смогу я жить с ним и мучиться день за днем и ночь за ночью от мыслей, что единственное, что он хотел от меня, – это мое тело? – ответила Вирджиния. – Я отдалась ему по доброй воле. Я уступила ему потому, что люблю его, и потому, что каждая жилка во мне трепещет от его прикосновений, от его желания. Но моя любовь к нему глубже этого, и я не могу удовлетвориться второй ролью.Илайа Мэй всплеснула руками.– О, моя дорогая, ты играешь сердцами! – предостерегла она. – Ты просишь слишком многого – возможно, больше, чем представляешь. Твой муж является сегодня частью общества, в котором его воспитывали и растили. Эти представления внедряли в него с раннего детства: он сам всего лишь звено в длинной цепи Риллов, протянувшейся в глубь истории. Его учили, что его предки приносили жертвы во имя тех идеалов, в которые верили. Они уходили воевать, когда могли остаться дома; они заключали глубоко продуманные браки, чтобы расширить свое поместье. Основной их целью являлось обеспечение продолжения рода, и всякий, кто не повиновался строгому кодексу, который они установили для себя, являлся не только отщепенцем или злодеем, но предателем всего того, во имя чего они приносили жертвы.– Я знаю все это, – с горячностью согласилась Вирджиния. – Неужели ты думаешь, что я не находила этих слов на каждой странице семейной истории? Я видела это на лицах предков Себастьяна, глядевших на меня с портретов в картинной галерее и на лестнице. Возможно, ты права! Возможно, семья значит намного больше для Себастьяна, чем для другого человека. В таком случае, когда он приедет сюда искать меня, скажи ему, что я умерла, так как умрет мое сердце!– И не жди, что я скажу так, – запротестовала Илайа Мэй.– Ты и не солжешь, – возразила Вирджиния, – так как без него я не хочу жить. Если только ради этого ты вернула меня к жизни, дорогая тетя, тогда мое единственное желание, чтобы ты разрешила мне умереть!В последующие дни Илайа Мэй имела возможность убедиться, как отчаянно страдает Вирджиния. Она почти совсем перестала есть, и ее тетя видела, как поздно ночью племянница бродит по комнате или спускается вниз с наступлением рассвета. Она садилась в кресло-качалку на веранде, глядя в сад, на поля, протянувшиеся до самого леса.Казалось, что только в лесу, под прохладой зеленой листвы, которая защищала от полуденного солнца, находила Вирджиния какое-то успокоение. Как догадывалась Илайа Мэй, эти леса чем-то напоминали ей Англию.Глядя сейчас на Вирджинию, бродившую по саду, Илайа Мэй отметила, что та страшно похудела после своего возвращения и уже напоминает ту еле живую девушку, которая лежала месяц за месяцем ни живая ни мертвая, находясь в сумеречном мире, куда никто не имел доступа.– Проклятый мужчина! – вновь повторила Илайа Мэй, возвращаясь через дом в кухню.В тот момент, когда она подняла скалку, чтобы продолжить работу, она услышала ржание лошадей и стук копыт. Выглянув из окна, она увидела каре – ту , запряженную двумя лошадьми, которая быстро приближалась к дому, поднимая при этом облако пыли.Илайа Мэй поспешно сняла фартук и машинально подняла руки к голове, чтобы пригладить волосы. Затем, с плотно сжатыми губами и настороженным взглядом, она подошла к парадной двери и открыла ее как раз в тот момент, когда герцог вышел из кареты.Секунду он нерешительно смотрел на хозяйку дома, как будто не был уверен, что узнает ее. Потом улыбнулся и протянул руку.– Прошло много времени с тех пор, как мы встречались, – поклонился он.– Как поживаете? – несколько натянуто осведомилась Илайа Мэй. – Не зайдете ли в дом?Она провела его через прохладный холл в гостиную с деревянными балками, большим открытым очагом, где зимой ярко пылали поленья, удобным диваном и большими, просторными креслами.– Пожалуйста, присаживайтесь, – предложила Илайа Мэй. – Могу я предложить вам освежительный напиток?– Благодарю вас, я ничего не хочу, – ответил герцог, – мне нужно только поговорить с вами.Он говорил почти нетерпеливо, как будто боялся зря потратить время, и Илайа Мэй, усевшись напротив, испытующе посмотрела на него. Он выглядел удивительно красивым, подумала она, но худым и весьма напряженным. Что-то в его внешности подсказало ей, что этот человек довел себя почти до изнеможения.– Наверное, вы удивились при виде меня, – начал герцог. – Мне следовало дать вам знать о моем прибытии, но я покинул Англию в страшной спешке.– Вы знаете, что вас рады видеть в любое время, – спокойно возразила Илайа Мэй.– Я приехал бы сюда быстрее, – продолжал герцог, не обратив внимания на ее слова, – но я задержался в Нью-Йорке, чтобы посетить «Чейз-Бэнк». Они, как вам, конечно, известно, являются банкирами… моей жены! – Последние два слова он произнес после секундной заминки. – Я хотел лично встретиться с управляющим, чтобы положить в его сейф четыреста тысяч фунтов, – в вашей валюте это два миллиона долларов.После небольшой паузы Илайа Мэй спросила:– Могу я поинтересоваться, почему вы сочли необходимым сделать это?Впервые легкая улыбка промелькнула на губах герцога.– Мне следовало сделать это намного раньше, будь это возможно, – ответил он. – Позволите мне объяснить вам? Ради этого я приехал сюда.– Да, конечно, – ответила Илайа Мэй, не сводя глаз с его лица.– Из всех людей, окружавших меня во время моего последнего визита в Нью-Йорк, – начал герцог, – вы были единственным человеком, которого я хорошо запомнил. Когда разом произошли все эти ужасные события: моя жена потеряла сознание, а чуть позднее с миссис Клей случился удар, вы были настолько спокойны, здравомыслящи и полезны, что только вы остались в моей памяти человеком, которому я смогу все объяснить.– С радостью выслушаю вас, – кивнула Илайа Мэй.– Я надеялся, что именно это вы и скажете, – подтвердил герцог. – Итак, если не возражаете, я начну с самого начала. – Он несколько мгновений помолчал, как бы подбирая слова, а затем продолжал: – Мой отец был превосходнейшим человеком. Все восхищались им и уважали его, и с самого раннего детства он являлся для меня идеалом. Я любил свою мать, она была красива и всегда казалась мне волшебной принцессой. Но, став старше, я понял, что она доставляла немало волнений отцу, который, хотя и любил ее, вынужден был часто на нее сердиться. – Мельком взглянув на собеседницу, герцог обронил: – Конечно, я рассказываю вам все это конфиденциально. Не нужно предупреждать вас, верно?– Безусловно, – согласилась Илайа Мэй.Полагаю, мне было лет четырнадцать-пятнадцать, – продолжал герцог, – когда я понял, что так оскорбляло отца. Непрекращающаяся игра в азартные игры матери. Это было у нее в крови, она не могла остановиться. По-настоящему она была счастлива только тогда, когда в ее руках оказывалась колода карт. Каждый день своей жизни она хотела делать дюжины ставок на бегах. И каждый вечер после обеда ее глаза загорались, когда выпадал случай сесть за карточный стол или сыграть в рулетку, chemin de fer Железная дорога (фр.).

или в любую другую азартную игру, которую ей удавалось найти.Позднее я узнал – не могу припомнить как, но думаю, что через слуг, – что отец не раз выплачивал ее долги. После каждого такого случая она клялась, что не станет больше играть по-крупному, только по небольшим ставкам, но всегда нарушала свое слово, и каждый раз, как это случалось, отец все больше и больше расстраивался.Наконец, два года назад, отец очень серьезно заболел, и доктора сказали, что любое волнение, любой шок, все, что может расстроить его, приведет к фатальному исходу. Именно тогда моя мать стала скрывать от него свои азартные игры. Она любила его и хотела, чтобы он был счастлив, поэтому утаивала от него, что происходило на самом деле, пока не стало слишком поздно.Тяжело вздохнув, герцог поднялся. Говорил он все время очень тихо и, казалось, совершенно без эмоций.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22