Более того — почти целый год она преследовала его с завидной настойчивостью.
Однако потом ее мужа отправили с дипломатической миссией в Россию, леди Миллисент последовала за ним и, естественно, рассталась с маркизом. Недавно же она вновь вернулась в Англию.
Маркиз не скучал по ней — на это он был не способен. Тем не менее, узнав, что вскоре им опять предстоит увидеться, он не мог не предвкушать, как при первой возможности невинный флирт перерастет в более тесные отношения.
Маркиза не удивило, что леди Миллисент, узнав о его поездке в Сиам, проявила мудрость и не обратилась к нему напрямую, а передала свою просьбу через премьер-министра и министра иностранных дел.
Тонкий ход, без сомнения, и маркиз по достоинству оценил его. С иронической улыбкой он заметил:
— Вы прекрасно понимаете, Арчибальд, что я не могу не выполнить приказ властей предержащих, хотя и отданный в завуалированной форме!
Министр рассмеялся:
— Сознайтесь честно, Вивьен, ведь вы не откажете Миллисент в гостеприимстве, хотя по прибытии в Калькутту вас могут ожидать кое-какие сложности. Но, если не ошибаюсь, вам случалось выходить с честью и из более затруднительных ситуаций.
Маркиз, который не терпел никаких намеков на свой успех у прекрасного пола, нахмурился и сказал:
— Не имею ни малейшего представления, о чем вы толкуете. Как бы то ни было, я уверен, что на борту «Морской сирены» найдется каюта для леди Миллисент.
— Весьма подходящее название для яхты, — не без иронии заметил министр. — Благодарю вас за гостеприимство, Вивьен. Я уверен, что премьер-министр будет в восторге от вашего предложения.
— Моего предложения! — усмехнулся маркиз.
Больше он на эту тему не размышлял, и лишь дома, давая наставления своему секретарю по поводу неотложных дел на следующий день, маркиз задумался о том, не помешает ли присутствие леди Миллисент его увлечению леди Брэдуэлл.
Обе эти женщины были замечательно хороши собой — каждая в своем роде богиня — и при этом нимало не походили одна на другую.
Леди Миллисент была высокого роста, темноволосая и темноглазая. Блеск этих глаз, а также несколько вызывающая манера держаться и соблазнительные формы могли свести с ума любого мужчину.
Мнение маркиза о леди Брэдуэлл весьма походило на мнение Тарины. Для него эта дама олицетворяла изысканную женственность, столь мастерски запечатленную Фрагонаром в его романтической живописи. В то же время маркиза чрезвычайно интриговала та искушенность — не слишком обычная для такой молодой особы, — которую он привык приписывать только француженкам.
— Ясно одно, — признался маркиз самому себе, — скучать во время путешествия мне не придется, по крайней мере поначалу.
Более того, с появлением в числе гостей леди Миллисент их число становилось четным.
Помимо леди Брэдуэлл маркиз пригласил двух своих друзей, которых по справедливости считал добродушными и легкими в общении людьми и к которым испытывал искреннюю привязанность.
Леди Лорейн и ее муж не были богаты, и маркиз, любя их обоих, понимал, насколько они ценят его гостеприимство.
Вот почему ни в деревне, ни в Лондоне он почти никогда не устраивал вечеров, куда бы не были приглашены эти люди.
Знал маркиз и то, что Элспет Лорейн обладает счастливой способностью сгладить любую неловкость и, без сомнения, блестяще справится с ролью хозяйки.
Ее муж превосходно играл в бридж, был остроумным рассказчиком, умевшим позабавить своих слушателей, — словом, на взгляд маркиза, принадлежал именно к тому типу людей, общество которых он всегда ценил.
То же относилось и к Гарри Прествуду, неизменному спутнику маркиза, который значил в его жизни гораздо больше любого другого приятеля.
Гарри постоянно находился в стесненных денежных обстоятельствах, ибо его отец, восьмой баронет, уже в весьма преклонных годах неожиданно пристрастился к игре.
Это случилось после того, как баронет вследствие неудачного падения с лошади во время охоты оказался прикованным к постели.
— Когда мой отец умрет, — в отчаянии восклицал Гарри, обращаясь к маркизу, — будет чудом, если от всего наследства у меня останется хоть шиллинг! Так что было бы только справедливо, если бы он выдал его мне прямо сейчас, и дело с концом!
— Неужели ты не можешь удержать его от такой безрассудной игры? — спросил маркиз.
— Каким образом? — В голосе Гарри звучала безнадежность. — Каждую минуту он жалуется, что больше не может ездить верхом или покинуть инвалидное кресло, в котором с помощью слуг передвигается из спальни и обратно. А когда его одолевает скука, он ставит на самую медленную скаковую лошадь или вкладывает средства в сомнительные компании — словом, любым доступным способом растрачивает наше и без того далеко не баснословное состояние.
— А ты разговаривал с адвокатами?
— Они тоже ничего не могут с этим поделать. Пока отец жив, деньги принадлежат ему. Маш дом — который, кстати сказать, разваливается по частям, ибо денег на ремонт нет, — а также земля переходят ко мне по праву майората, при которой она переходит полностью к старшему из наследников), а вот деньги — это собственность отца!
Маркиз, искренне привязанный к Гарри, решил исследовать вопрос более подробно, прибегнув к услугам своих собственных адвокатов и, разумеется, не ставя в известность баронета.
То, что выяснили адвокаты маркиза, в точности соответствовало тому, что он уже слышал от Гарри.
Сэр Роджер, который и в самом деле имел право по собственному разумению потратить свое состояние, уже по уши увяз в долгах.
— Подумать только, он участвует в любой лотерее, о которой услышит, будь они трижды прокляты! — в отчаянии жаловался Гарри. — И, по-моему, ни разу не выиграл даже бутылки эля!
— Мне так жаль тебя, Гарри, — сочувственно произнес маркиз.
— Мне и самому себя чертовски жаль! — энергично воскликнул Гарри. — Если бы у меня не было тебя, Вивьен, клянусь Богом, я плюнул бы на все, уехал в Австралию или Канаду и стал лесорубом!
— Может быть, когда твой отец умрет, ты сможешь как-то поправить дела.
— Сомневаюсь, — возразил Гарри. — Да и дом, наверное, отремонтировать уже не удастся — на это нужны тысячи, а их у меня нет.
Маркиз искренне сочувствовал другу, но вместе с тем он прекрасно знал, что тот чертовски горд.
Однажды он предложил Гарри денег взаймы. Тот с негодованием отверг помощь.
— Если ты думаешь, что я собираюсь жить за твой счет, как те бессовестные нахлебники, что каждый день толкутся у твоих дверей, ты глубоко ошибаешься! — воскликнул он. Голос Гарри дрогнул, но он справился с собой и продолжал: — Я люблю тебя, Вивьен, и всегда любил, еще с той поры, как мы мальчишками учились в Итоне. Но я не желаю быть объектом твоей благотворительности и вообще быть обязанным кому бы то ни было, даже тебе! Прошу тебя запомнить это раз и навсегда.
Маркиз не стал перечить другу, а лишь заметил, что ему приятно общество Гарри и что он хотел бы видеть его у себя каждый день.
Это означало, что Гарри отныне не нужно было беспокоиться о том, где поесть. Кроме того, он мог в любое время пользоваться превосходными лошадьми маркиза.
Хотя у Гарри была собственная крохотная и тесная квартирка неподалеку от Пиккадилли, он редко бывал там. Чаще всего он останавливался в охотничьем домике маркиза в Лестершире или отправлялся вместе с ним в Шотландию, половить рыбу или пострелять куропаток.
В обществе было известно, что маркиз и Гарри — неразлучные друзья, поэтому, приглашая одного, хозяева непременно приглашали и другого.
Многие хозяйки были рады заполучить на свои вечера этих холостых красавцев, и лишь маменьки, имевшие богатых дочерей на выданье, всеми силами старались отвлечь их внимание от Гарри Прествуда.
Зная, что в настоящий момент сердце друга абсолютно свободно, маркиз не слишком заботился о том, кого именно из дам пригласить для него.
Теперь, в связи с некоторыми изменениями в составе гостей, ничто не мешало Гарри, по мнению маркиза, заняться либо леди Миллисент, либо леди Брэдуэлл — хотя бы до Калькутты.
А после отплытия из Калькутты он сам сосредоточит все свое внимание на Бетти Брэдуэлл, чувства которой — в этом маркиз был совершенно уверен — к тому времени вполне определятся.
«Итак, все, что ни делается, — к лучшему», — подумал маркиз.
И все же сознание того, что его принудили пригласить леди Миллисент на борт «Морской сирены», несколько омрачало настроение молодого человека.
Отправляясь вечером спать, он подумал, что, хотя в настоящий момент и не склонен покидать Англию, все же путешествие на Восток может оказаться тем восхитительным приключением, на которое намекал министр иностранных дел.
«Кто знает, может быть, я и в самом деле найду там экзотическую орхидею или звезду», — размышлял маркиз.
И тут же рассмеялся, ибо это показалось ему совершенно невероятным.
Глава 3
На пути в Саутгемптон Тарина чувствовала себя героиней пьесы, которую могла бы сочинить сама.
Дома после смерти матери, пытаясь хоть какого вести хозяйство и имея в помощницах лишь туповатую деревенскую девчонку, она порой ощущала себя ужасно одинокой. Чтобы какого скрасить свою жизнь, она придумывала разные истории.
Как правило, это были приключения. В мечтах Тарина путешествовала по экзотическим местам земного шара.
За обедом она порой задавала вопросы отцу, стараясь побольше узнать о той стране, куда занесла ее фантазия.
У викария, чрезвычайно начитанного человека, в юности много странствовавшего по свету, было немало книг на интересовавшие Тарину темы, повествующих о далеких краях. Часто они вдвоем подолгу засиживались за увлекательной книгой.
Благодаря этому Тарина узнала об обычаях и нравах самых отдаленных стран.
Сиам всегда казался девушке загадочной, волнующей и, наверное, самой «восточной» страной, непохожей даже на своих ближайших соседей.
Но и в самых смелых мечтах Тарина не могла вообразить, что у нее появится реальная возможность побывать в этой стране.
Тарина ехала в удобном вагоне второго класса, место в котором для нее как для горничной заказал секретарь маркиза, но ей казалось, что она путешествует на сказочном ковре-самолете.
И только одна тревога не оставляла Тарину — она надеялась, что джинн, стараниями которого она отправилась в Сиам (а это, без сомнения, был сам маркиз), окажется не злым, а добрым волшебником. Из рассказов Бетти девушка вынесла впечатление о маркизе как об очень неприятном, испорченном и, как выразилась кузина, «чванливом» человеке, который — в этом Тарина была абсолютно уверена — не понравится ей с первого взгляда. Бетти была в таком волнении от перспективы оказаться среди гостей маркиза, что не в состоянии была говорить ни о чем другом.
— Ты знаешь, я слышала о нем, еще будучи в Париже, — поведала она Тарине. — Французы чрезвычайно высокого мнения об англичанах, имеющих хороших лошадей. Но еще больше их внимание привлекают члены благородных семейств, занимающие высокое положение в обществе.
Тарина рассмеялась:
— Мама говорила, что французы — ужасные снобы.
— Так оно и есть! — охотно согласилась Бетти. — Как бы то ни было, во Франции я была знакома только с аристократами, и среди них попадались молодые и весьма пылкие.
— Неужели никто из них не захотел жениться на тебе? — полюбопытствовала Тарина.
— Только один, — со вздохом призналась Бетти. — Ведь я не католичка, а большинство французов женаты. — Она рассмеялась и добавила: — Я уверена, что даже если бы приняла предложение того безбородого юнца, его отец, мать и другие родственники ни за что бы не допустили свадьбы!
— Не слишком приятная перспектива тебя ожидала, — согласилась Тарина. — А вообще-то я считаю, что ты будешь счастлива только в браке с англичанином.
— Я тоже так думаю, — многозначительно произнесла Бетти.
Видя, что кузина при этом лукаво улыбнулась, Тарина поняла, что она имеет в виду маркиза.
Оставалось надеяться, что этот человек окажется лучше, чем представлялся ей по рассказам.
На вокзале Ватерлоо Тарина узнала, что для гостей маркиза к поезду будет прицеплен специальный вагон.
Когда она в сопровождении лакея направлялась в соседний вагон, ей бросились в глаза две красивые дамы в соболях и несколько джентльменов, одетых в пальто с меховыми воротниками.
Накануне выпал снег, и было очень холодно. «Как хорошо, что Бетти дала мне меховое пальто!» — подумала Тарина.
Перед отъездом Тарина распаковывала у себя в спальне чемоданы, которые ей презентовала кузина, и нашла среди множества платьев вполне подходящее черное. Но что же она наденет сверху?
Придя в комнату Бетти, Тарина сказала:
— В том чемодане, который ты мне дала, все так превосходно упаковано, что мне не хочется рыться в поисках пальто. Может быть, твоя служанка помнит, куда она его положила?
— В этом нет никакой необходимости, — возразила Бетти. — У меня есть как раз то, что тебе нужно.
Она перешпа в соседнюю спальню и достала из шкафа изумительное дорожное пальто, подбитое мехом черного горностая. Спереди оно было оторочено горностаевой опушкой.
Великолепно сшитое пальто наверняка было баснословно дорого.
— Но я не могу взять его! — запротестовала Тарина.
— Не глупи! — оборвала ее Бетти. — Я все равно не буду больше его носить. Я купила это пальто прошлой зимой для поездки во Францию, и даже французы находили, что оно изумительно. Так что не возражай.
Тарина была в восторге от такого изысканного подарка. Она тут же примерила пальто и увидела, что черный цвет не только подходит для ее нового положения горничной, но и превосходно оттеняет белоснежную кожу и рыжие волосы.
Однако со свойственным ей благоразумием Тарина решила, что как раз меньше всего ей нужно привлекать к себе внимание.
С этой целью она решительно скрутила волосы в тугой узел на затылке и выбрала для поездки самую неприметную из шляпок Бетти.
Но все эти ухищрения, по мнению Тарины, были недостаточны. Она все еще не могла отделаться от мысли, что выглядит не так, как должна выглядеть горничная. Утешало одно — гости маркиза, удивленные ее нарядами, будут знать, что она француженка, и именно этим объяснят для себя ее необычный внешний вид.
Но все же тревога не покидала Тарину, и накануне поездки она сказала Бетти:
— Мне кажется, дорогая, что самым разумным будет сказать, что я наполовину француженка, наполовину англичанка, — на тот случай, если кто-нибудь спросит об этом.
— Зачем? — поинтересовалась Бетти.
— Потому что постоянно говорить с акцентом очень трудно. Я могу сбиться, — пояснила Тарина. — А так я всегда могу сказать — хотя вряд ли кому-нибудь это будет интересно, — что мой отец француз, а мать — англичанка, а сама я много лет прожила в Англии.
— Ну что же, вполне разумное предложение, — согласилась Бетти. — Какая ты умница, Тарина! Я уверена, что ты превосходно справишься со своей ролью.
— Постучи по дереву! — умоляющим тоном произнесла Тарина.
— Мне самой удача не помешает, — заметила Бетти. — Ты тревожишься о том, как справишься со своей ролью, а я нервничаю из-за своей.
— Не вижу для этого никаких оснований, — категоричным тоном изрекла Тарина. — Среди гостей маркиза наверняка не будет второй такой красавицы, как ты.
— Дело не в том, как я выгляжу, — возразила Бетти, — а в том, что этих людей связывают общие воспоминания, у них одинаковые вкусы и даже шутки, известные им одним и непонятные непосвященным. — Взглянув на кузину, чтобы удостовериться, что та следит за ходом ее мысли, Бетти продолжала: — Я чувствую себя чужой в их среде, незваной пришелицей — словом, ощущение такое, как будто я — новенькая в классе. Тарина рассмеялась: — В таком случае почему бы тебе не остаться в Лондоне, где ты уже имеешь грандиозный успех, и не принять приглашения, которыми буквально завален твой письменный стол?
— Мой ответ прост, — сказала Бетти.
— И каков же он?
— Из-за маркиза Оукеншоу!
Теперь, вспоминая об этом разговоре в поезде, который двигался среди заснеженных полей, Тарина не могла отделаться от неприятного ощущения того, что, по всей вероятности, Бетти ожидает глубокое разочарование.
Возможно, потому, что в жилах Тарины текла не только австрийская, но и кельтская кровь, а может быть, потому, что девушка много времени проводила в одиночестве, она обладала некой интуицией — отец обычно называл это «проницательностью», — которая помогала ей проникать в глубь вещей, не довольствуясь тем, что лежит на поверхности.
— Мы недостаточно используем свою проницательность, — любил повторять викарий. — С развитием цивилизации люди стали ленивы. В далеком прошлом человек, подобно животному, чувствовал угрожающую ему опасность и больше доверял тому, что видел в душе другого, чем услышанным от него словам.
— А ты сам, папа, стараешься проникнуть в души людей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16