— Я уже ломала над этим голову.
Она замолкла, но через мгновение продолжила:
— Я умею говорить на нескольких языках и играю на пианино, правда, не слишком хорошо. Еще я могу ездить верхом на самой норовистой лошади и при необходимости шить.
Усмехнувшись, она добавила:
— Не слишком впечатляющий список, учитывая то, сколько лет я потратила на учебу и чтение. Честно говоря, мне даже немного стыдно.
Маркиз не ответил. Он думал о том, что все эти умения сделали бы честь любой девушке из обеспеченной семьи, но ни одно из них не принесет Люсии постоянный доход.
Девушка добавила:
— Я забыла сказать, что умею готовить. Папенька всегда был очень разборчив в еде. Сомневаюсь, правда, что меня возьмут куда-нибудь на кухню…
Сама мысль о том, что Люсия будет гнуть спину над плитой или выбиваться из сил, поддерживая порядок среди кухонной челяди — людей, по мнению маркиза, крайне грубых, — была нелепа. Маркиз сказал:
— Не можете же вы пойти в служанки!
— Я вас не совсем понимаю, — ответила девушка. — Я присматривала за папенькой, прибиралась в нашем доме и готовила, когда были деньги на еду.
— По-моему, вы спорите ради спора, — с улыбкой заметил маркиз. — Я подыщу вам занятие получше. Предоставьте это мне.
— Но я еще… не поблагодарила вас за… похороны папеньки… это ведь вы их устроили, — тихо сказала Люсия. — Они были очень красивые… и достойные.
Она умолкла, но потом продолжила с ноткой боли в голосе:
— Если бы не вы, папеньку хоронили бы вместе с нищими, а это было бы ужасно… и так стыдно!
— Но я оказался рядом, — подхватил маркиз, — как вы уже говорили, вовремя. Это судьба. Так что не стоит думать о том, что было бы, если бы все случилось иначе.
— Я попробую, — смиренно согласилась Люсия.
Она вновь устремила взгляд вперед, и маркиз, глядя на ее совершенный профиль, подумал, что Бомон, вероятно, получил очень хорошее воспитание.
Он попытался вспомнить, слышал ли он такую фамилию прежде, но она ни о чем ему не говорила.
«При первой же возможности я поговорю с ней о ее семье, — подумал маркиз. — Но сейчас не время».
Он ждал, что на похороны отца Люсия, несмотря на жаркий день, наденет траурное черное платье, то самое, изношенное и старое, в котором он впервые увидел ее на площади Сан-Марко. Однако, к его удивлению, девушка нарядилась в платье белого муслина — старенькое, недорогое, но сшитое со вкусом — и в отделанную белыми лентами шляпку. Увидев маркиза, она заметила его удивление и пояснила:
— Пожалуйста, не… не говорите, что мне следует надеть траур… папенька этого так не любил!
Маркиз выгнул брови, и девушка добавила:
— Он не верил в смерть. По его словам, все вокруг исполнено жизни. Именно поэтому он рисовал такие чудесные картины… Когда маменька умерла, он… не позволил мне носить траур… это означало бы неверие в то, что мы с ней когда-нибудь встретимся.
Никогда еще маркиз не слышал, чтобы о смерти так говорили. Хотя он сам и сомневался в существовании жизни после смерти, маркиз был очень тронут доводами Люсии.
Он ответил ей так, как она и ожидала:
— Я уверен, что ваш отец был прав. Думаю, ему понравился бы ваш наряд — он очень подходит для сегодняшнего солнечного дня.
— Я… я знала, что вы поймете, — прошептала девушка.
И Люсия последовала за маркизом вниз по лестнице, туда, где их уже ожидала гондола.
Сейчас, проплывая по Большому каналу, маркиз представил, как прекрасна была бы Люсия в платье от портных, одевавших лондонских красавиц, словно королев. Ему безумно хотелось — разумеется, исключительно из эстетических соображений — посмотреть, как она выглядит в шелках и атласе, расшитых золотом и серебром, с цветами в волосах.
Но даже в простом наряде необычная красота Люсии притягивала к ней все взгляды. Оденься она по моде, затмила бы всех «прелестниц» и светских львиц высшего света.
Тут он решил, что просто-напросто обольщен ее красотой на фоне венецианского пейзажа, как обольщен картинами ее отца, на которые никто другой не стал бы и смотреть.
Словно угадав его мысли, Люсия повернулась к маркизу и спросила:
— Вы еще не передумали, милорд? Вы не хотите, чтобы я… отплыла в Англию… и не стесняла вас в палаццо?
— Я уже говорил, вы меня совершенно не стесните, — ответил маркиз, — я намерен доставить вас в Англию в целости и сохранности. Мне кажется, Люсия, что сами вы с путешествием не справитесь.
Девушка чуть вздрогнула и призналась:
— Это… это очень страшно. Но в то же время… я потеряла и папеньку, и маменьку и теперь должна учиться жить… найти работу, как вы говорили.
— Давайте не будем сейчас об этом, — сказал маркиз. — До Англии еще далеко, и мы обо всем успеем поговорить.
— Но вопрос все равно остается открытым, — разумно заметила Люсия, — и я подумаю, что смогу сделать и подготовлюсь к этому.
Она умолкла, а потом произнесла вполголоса, словно про себя:
— У меня были очень хорошие учителя. Маменька никогда не нанимала гувернанток, она говорила, что потом все равно пожалеет об этом, ведь толку от них маловато.
— Похоже на правду, — согласился маркиз. — Но, Люсия, для гувернантки вы слишком молоды.
— Возможно, но образование у меня куда лучше, чем у большинства из них.
Люсии показалось, что маркиз скептически посмотрел на нее, и она добавила:
— Папенька всегда настаивал, чтобы я много читала и знала не меньше, чем они с маменькой. У него была оксфордская степень, а маменька была настолько умна, что папенька всегда предлагал ей написать книгу.
— Почему же она этого не сделала?
Люсия усмехнулась:
— Она не хотела тратить время, которое можно провести с папенькой и со мной, но я думаю, что, если бы папенька умер первым, она все же села бы за работу.
— О чем же она могла написать?
— О, она знала очень много! Она была сведуща в философии, в обычаях народов Европы, много рассказывала о нелегкой судьбе женщин во всем мире.
Маркиз был изумлен:
— Откуда ваша матушка знала такие вещи?
К его удивлению, Люсия не стала ничего объяснять, просто отвела взгляд и, как уже бывало, слегка покраснела. Опять она сказала больше, чем хотела.
Вместо ответа девушка произнесла:
— Я думаю, что отсюда Большой канал смотрится особенно великолепно, лучше, чем откуда-либо еще.
Действительно, с того места, где они сейчас находились, были видны маленькие петляющие улочки и палаццо, выходившие к величественному мосту Риалто, запечатленному на многих полотнах.
Маркиз хотел было заметить, что она так и не ответила на его вопрос, но решил не расстраивать девушку, которой и так пришлось сегодня очень тяжело. Он согласился с ее словами, а через несколько минут гондола остановилась у палаццо. Они поднялись по лестнице, и Люсия тотчас же отправилась к себе снять шляпку.
Маркиз остался дожидаться ее в библиотеке, украшенной теперь картинами ее отца. Когда Люсия вошла, маркиз рассматривал одно из полотен, ощущая запечатленный Бомоном свет, лившийся с неба и отражавшийся от воды, и восторгаясь мастерством художника. Девушка подошла к маркизу и очень тихо произнесла:
— Это моя самая любимая картина. Когда он ее закончил, мне казалось, она может говорит со мной.
— Мне тоже так кажется, — ответил маркиз.
Люсия удивленно посмотрела на него — маркиз понимал ее, как никто другой. Он заметил, что девушка плакала, но не стал расспрашивать ее. Вместо этого он опустился на диван и произнес:
— Я заказал английский чай — надеюсь, вам понравится. Или вы предпочитаете шампанское?
— Я хотела бы чаю, — ответила Люсия.
Хотя здесь в палаццо серебряная посуда была не того качества, к которому привык маркиз, но повар старался приготовить поистине английские сандвичи и пирожные.
Люсия разлила чай с той простотой и естественностью, какую можно было ожидать только от истинной леди, Со времен королевы Анны чаепитие стало в Англии едва ли не священным обрядом, и маркиза частенько раздражало, когда женщины, которым он покровительствовал, не соблюдали обычай. Однако Люсия оказалась безупречна в роли хозяйки. Отпив чай из фарфоровой чашечки — на всякий случай маркиз прихватил с собой в Венецию великолепный сервиз, — она аккуратно съела сандвич, а потом пирожное.
Поглядев на бесчисленные блюда с деликатесами, стоявшие на столе, маркиз произнес:
— Если вы не собираетесь следовать моде и бесконечно худеть, вам придется есть больше, чем сейчас!
Люсия усмехнулась:
— Я никогда в жизни не ела так много, даже когда жила дома.
— Расскажите мне о вашем доме, — попросил маркиз. — Вы говорили, перед отъездом ваш отец все продал, но, должно быть, остались родственники, которые с радостью примут вас теперь.
Наступило молчание. Наконец Люсия ответила:
— Вы же сказали… что сейчас мы не будем об этом говорить.
— Разумеется, нам не к спеху, — согласился маркиз, — но я думаю, вам следует написать тетушке, или кузине, или бабушке, рассказать им о своей жизни и подготовить и» к своему приезду.
Люсия потупила глаза. Смотревшему на нее маркизу показалось, что на фоне массивных стен библиотеки девушка выглядит слишком хрупкой. Вероятно, причиной тому был цвет ее волос и безупречность белой кожи, но маркиз не мог отделаться от ощущения, что это неземное существо не в состоянии справиться ни с чем, включая собственное будущее.
Впрочем, он тут же сказал себе, что это глупо. Девушка похудела от недостатка пищи и от хлопот с отцом, однако она здорова, и задача маркиза подготовить ее к дальнейшей самостоятельной жизни.
Понимая, что он ожидает ответа, Люсия наконец произнесла:
— Вам покажется это странным… но у меня нет родных!
— Как это — нет родных? Родня есть у всех, другое дело, близкая или нет.
— А у меня нет… к сожалению.
Теперь она говорила твердо, явно собираясь закрыть этот вопрос, и маркиз буквально онемел, услышав такой тон.
— Я не верю, что это правда.
Наступила тишина. Потом Люсия произнесла.
— Я уже говорила, что не хочу быть обузой для вашей светлости. Вы были очень добры, пообещав отвезти меня в Англию… а там я найду, где поселиться.
— Ну вот, вы говорите глупости и что-то скрываете, — рассердился маркиз. — Вы же прекрасно знаете, что я не допущу ничего подобного.
— Я… я справлюсь.
Маркиз нахмурился.
— Я знаю, вы рассчитываете на деньги, которые я заплатил за картины вашего отца, — сказал он, — но вы должны понимать, что когда-нибудь они кончатся. Более того, девушка вашего возраста и внешности не должна путешествовать одна. Это невозможно!
— Я буду в безопасности, — ответила Люсия, — потому что я вернусь… в Литтл-Морден.
— Но ведь дом продан?
— Там есть человек, у которого я могу остановиться.
— Кто же?
Он понял, что Люсия не хочет ничего говорить ему, но через миг она будто сдалась и неохотно ответила:
— Моя старая нянюшка. Когда я была ребенком, она жила в той же деревне в собственном домике.
Словно не в силах поверить услышанному или подозревая девушку во лжи, маркиз внимательно посмотрел на Люсию. Девушка заглянула ему в глаза, и он понял; она не лжет.
— Но вы не сможете долго жить там! — возмутился он — Не собираетесь же вы заживо похоронить себя в Литтл-Мордене?
— Там я буду… в безопасности.
Для нее это значило очень многое.
Желая показать, что разговор исчерпан, Люсия спросила:
— Еще чашечку чаю, милорд?
Он отказался, и тогда она подлила чаю себе.
Не успела Люсия поднести чашечку к губам, как дверь распахнулась и на пороге библиотеки возникла в шелках, перьях и драгоценностях сама леди ярость.
Это была Франческа. Вставая с дивана, маркиз по резкости ее движений и выражению глаз понял, что она в крайне плохом расположении духа.
У маркиза было столько забот с Люсией, смертью ее отца и похоронами Бомона, что он немного позабыл о Франческе. Только сейчас он понял, как она сердита, не дождавшись его прошлым вечером — он не пришел ни в оперу, ни на торжественный ужин.
Впрочем, перед тем, как пообедать с Люсией у себя в палаццо, он послал Франческе письмецо, в котором извинялся за то, что не сможет прийти к ней. Кроме того, он велел мистеру Джонсону проследить, чтобы посыльный вложил письмецо в большую корзину орхидей.
Потом он и вовсе забыл о Франческе. Во время обеда с Люсией маркиз, к своему удивлению и восхищению, обнаружил немалые ее познания в области живописи.
Она не преувеличивала, говоря, что очень начитанна.
Маркиз процитировал Жоакена Дю Белле, великолепнейшего из поэтов эпохи французского Возрождения.
Их арсенал, их корабли в порту,
Риалто, их стихи и их дворцы…
И Люсия подхватила сонетом Уильма Вордсворта:
Мы — люди. Пожалеем вместе с ней,
Что все ушло, блиставшее когда-то,
Что стер наш век и тень великих дней.
Маркиз догадался, что знаниями девушка обязана отцу, однако все же был очарован рассказами Люсии, и с головой погрузился в беседу, спохватившись лишь, когда было просто жестоко удерживать собеседницу, не давая ей лечь спать.
Он простился с Люсией, но сам был бодр и совершенно не чувствовал усталости, поэтому приказал подать гондолу и велел гондольеру отвезти его на Большой канал.
Звездная ночь дышала волшебным очарованием и, как говорили в Венеции, была исполнена романтики.
Маркизу хотелось побыть одному.
Ему надо о многом подумать. Он рад был не слышать вокруг шума голосов или искусственного смеха — обязательного на торжественном ужине, куда ему предстояло отправиться с Франческой. Ни разу за весь вечер он не подумал о Театро ла Фенис, бордовом и позолоченном изнутри, с парящими под потолком херувимчиками.
В это время ему полагалось бы находиться в собственной ложе с шикарным букетом, а в ложах по соседству восседали бы прекрасные женщины в сверкающих бриллиантах. После выступления Франчески на сцену полетели бы символичные красные, белые и зеленые букеты — и непременно еще один, цветов австрийского флага, брошенный лишь для того, чтобы посмотреть, как актриса презрительно отшвырнет его прочь.
Вместо всей этой шумихи маркиз допоздна прогуливался, а вернувшись домой, узнал, что Франческа приехала несколькими часами раньше и уже спала. Маркиз не стал будить ее и с облегчением подумал, что в этот вечер избавлен от ее просьб. Он лег спать один, прекрасно отдохнул, проснулся, по обыкновению, рано и, как накануне, отправился на улицу.
Прогулка окончилась в кафе «Флориана», где маркиз выпил чашечку кофе; правда, Люсию он сегодня не встретил.
Дома маркиза поджидал мистер Джонсон с докладом о том, как идет подготовка к похоронам. Потом секретарь отправился к Люсии, чтобы сообщить ей, на какое время назначена церемония. Маркиз же лишь обрадовался, когда узнал, что Франческа вновь уехала на репетицию. До сего момента он ее не видел, Выдержав в дверях драматическую паузу, какую она обыкновенно выдерживала при выходе на сцену, привлекая внимание зрителей, Франческа направилась к маркизу. Однако взгляд, ее был прикован к Люсии.
— Я слышала, у тебя гостья?!
Это прозвучало, как обвинение.
— Добрый день, Франческа, — приветствовал ее маркиз. — Позволь представить тебе англичанку, отец которой, как ты уже, наверное, слышала, был очень талантливым художником, но скоропостижно скончался.
— Как мило с вашей стороны пригреть ее, милорд! — саркастически заметила Франческа.
Маркиз понял, что разговор предстоит тяжелый.
Надеясь избежать сцены, он быстро произнес:
— Должно быть, у тебя была сложная репетиция. Не хочешь ли чаю? Или приказать подать шампанского?
— Мне не нужен ни чай, ни шампанское! Мне нужны объяснения! — огрызнулась Франческа. — Как ты мог бросить меня прошлым вечером! Где обещанный ужин? А где ты был, когда я вернулась?!
Она почти выплюнула последние слова, и маркий понял, что, всякий раз, когда он покидал палаццо, Франческа подозревала его в интрижках на стороне.
Чувствуя нарастающее раздражение, вызванное наглостью актрисы, маркиз заметил:
— Давай обсудим это наедине, Франческа.
Потрясенная Люсия встала с дивана и сказала:
— Я… я пойду в свою комнату… милорд.
— В свою комнату? — взвизгнула Франческа. — Тогда, наверное, и палаццо тоже твое, и маркиз теперь твой любовник — а меня, значит, ко всем чертям!
Актриса явно выходила из себя, и Люсия, словно зачарованная, не могла отвести от нее широко распахнутых глаз.
Она была так потрясена внезапным появлением этой женщины, что, даже собираясь уходить, все еще держала в руках чашку с недопитым чаем.
Маркиз рассердился.
— Вам незачем уходить, Люсия. Мы с синьориной Россо поговорим где-нибудь в другом месте.
Он говорил так твердо, что Люсия не осмелилась шевельнуться.
— Я никуда не пойду, милорд! Поговорим тут! — заявила Франческа. — Мне нужны объяснения. Что я сделала? Что я сказала? Почему ты завел другую?
Театрально заламывая руки, она застонала:
— Я брошена — брошена и забыта. Я не могу даже утешиться ожерельем, которое было мне обещано!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14