Когда-то в молодости он пережил несчастную любовь.
Тот случай заставил его принять решение не вступать в брак до тех пор, пока он не достигнет действительно преклонного возраста и не возникнет необходимость обзавестись наследником.
Но сейчас маркиз только-только перешагнул тридцатилетний рубеж, старость казалась ему чем-то очень далеким, и он не торопился с решением этой проблемы, Но он был единственным ребенком в семье. И это означало, что не только мать с бабушками и дедушками, но также его многочисленные тетушки, дядюшки и кузины — все вместе, так или иначе, настаивали на его женитьбе.
Чем больше настойчивости проявляли они в этом вопросе, тем упорнее придерживался он принятого решения, полагая, что наверняка умрет от тоски в обществе любой женщины, если пробудет с ней достаточно долго.
В особенности это почему-то относилось к тем из них, кого его многочисленная родня полагала подходящими на роль маркизы Линворт.
Маркиз был весьма опытным наездником, отличным игроком в поло, искусным стрелком.
Владея десятью тысячами акров земли, требующими внимания и заботы, он не испытывал проблем, чем себя занять, и проводил время так, как ему нравилось.
Разумеется, в его жизни было отведено место и для женщин, только это были совсем не потенциальные невесты, не те девушки, которых он встречал на балах, — неуклюжие, пугливые, неловкие и застенчивые.
Свои любовные похождения — или, как говорят французы, affairs de coeur — маркиз обставлял с чрезвычайной тщательностью и действовал столь осторожно, что в большинстве случаев великосветские сплетники и сплетницы могли лишь подозревать его, но никаких конкретных поводов для критики у них не было.
Так уж сложилось, что все те дамы, которые поочередно влюблялись в него, оказывались замужними, и в этом-то состояла главная трудность.
Ведь влюбленная женщина, как правило, очень ревнива и всегда ведет себя как собственник.
За эти годы маркиз вполне овладел искусством вовремя исчезать, как только любовная интрига, по его собственным словам, начинала выходить из-под контроля.
Именно такой момент и наступил сейчас.
Привязанность к нему леди Максвелл становилась все более очевидной для публики, и следовательно, пора было выпутываться из этой ситуации, начинавшей уже тяготить его, к тому же об их связи стали поговаривать в свете.
Линворт прекрасно понимал, как не просто это будет сделать.
К тому же он не желал покидать Лондон в разгар сезона, по крайней мере до тех пор, пока это не станет абсолютно необходимым.
Считаясь одним из самых завидных женихов среди прочих неженатых мужчин его возраста, он был желанным гостем в самых знатных домах.
Принц Уэльский включал его в список приглашенных на все балы, устраиваемые в Мальборо-хаус.
— Черт бы их всех побрал, — жаловался сам себе маркиз. — Почему я должен куда-то скрываться, когда у меня нет никакого желания покидать Англию?!
На комоде в спальне лежало любовное послание леди Максвелл.
Ему не нужно было читать письмо, чтобы узнать его содержание, он и так знал, чего от него хотят.
Линворт подумал, как до чрезвычайности неосторожно и глупо с ее стороны посылать с любовной запиской к нему домой одного из слуг своего мужа (судя по ливрее, грума).
Ведь в этом случае их любовная связь будет обсуждаться не только в лакейской лорда Максвелла, но и неизбежно станет предметом разговоров среди собственных слуг маркиза. Хорошо известно, что сплетники из людской быстрее ветра распространяют новости о любовных историях господ от дома к дому.
Он еще не успел вскрыть письмо, полученное от леди Максвелл, как наверх принесли еще одно.
На этот раз письмо было от его матери.
Маркиз торопливо распечатал его, желая поскорее узнать, о чем пишет ему мать.
Он прочел строчки, написанные слабым, но четким почерком:
Дорогой мой,
Мне сильно нездоровится, и я хотела бы увидеть вас, по возможности поскорее. Я знаю, что вам будет сложно приехать ко мне немедленно по получении письма, но если бы вы смогли навестить меня сегодня или хотя бы завтра, я была бы вам очень признательна.
Вся моя любовь заключена в вас, мой дорогой сын, и для меня будет несказанным удовольствием увидеть вас.
Ваша любящая мать,
Мюриэль Линворт.
Маркиз задумчиво смотрел на написанное, по выражению его лица было заметно, насколько сильно он взволнован.
Он знал о нездоровье матери и предполагал, что доктора могли настаивать на операции и, возможно, хотели бы положить ее в больницу.
Конечно, она ждала этого с ужасом.
Он отложил письмо и обратился к камердинеру:
— Пришлите ко мне мистера Ваттерворта, немедленно.
Ваттерворт был его секретарем и замечательным человеком, который занимался всеми вопросами, касающимися частной жизни маркиза.
Он управляй домом в Лондоне и внимательно следил за состоянием дел в имении маркиза в Ньюмаркете, а также за охотничьим домиком в Пейчестере.
Он держал постоянный контакт со своим визави, другим чрезвычайно компетентным организатором, заботящимся о доме и огромном поместье Пинхолл в Оксфордшире.
Маркиз был уже почти одет, когда на пороге комнаты появился слегка запыхавшийся Ваттерворт.
— Вы посылали за мной, милорд? — спросил он.
— Да, Ваттерворт, — ответил маркиз. — Я получил письмо от матери, в котором она просит меня приехать повидаться с ней. Позаботьтесь, чтобы мой фаэтон был готов через час, и отмените все мои встречи на сегодня.
Мистер Ваттерворт заглянул в записную книжку.
— У вашей светлости сегодня ленч с графиней Грэй и обед в Мальборо-хаус вечером.
Маркиз на мгновение задумался, потом сказал:
— Полагаю, мне следует вернуться к обеду в Мальборо-хаус, поскольку его королевское высочество всегда ужасно недоволен, если его приглашенные меняют планы в последний момент.
Мистер Ваттерворт кивнул:
— Я сообщу графине, что вы не сможете присутствовать. Стоит ли послать цветы ее светлости?
— Да, конечно, — согласился маркиз. — Пошлите корзину с орхидеями.
Она к ним очень неравнодушна.
Он мог бы назвать немало других женщин, которые обожали орхидеи.
«.Главным образом потому, — подумал он цинично, — что это самые дорогие из доступных цветов».
Мистер Ваттерворт сделал пометки в своем блокноте и спросил:
— Это все, милорд?
Маркиз поколебался, затем будто мимоходом сказал:
— Пошлите также несколько орхидей леди Максвелл и передайте, что я не смогу нанести ей визит сегодня во второй половине дня, как было договорено ранее.
— Очень хорошо, милорд.
Мистер Ваттерворт вышел из комнаты.
Маркиз бросил последний взгляд на свое отражение в зеркале. Он был совсем не глуп, чтобы не понимать, насколько он красив, а если говорить честно, невероятно красив.
По сейчас его лоб пересекала глубокая морщина, а губы были сурово сжаты.
Он вспоминал, какой требовательной и несносно-капризной леди Максвелл была накануне вечером.
Графиня Девонширская давала бал.
Маркиз и леди Максвелл обедали в разных компаниях.
Когда маркиз прибыл в Девоншир-хаус и вошел в бальную залу, Джоан Максвелл с восторженными возгласами сразу же направилась к нему.
Маркиз знал, что ее поведение не прошло незамеченным, ведь на балу присутствовали вдовы и матроны, у которых не было иного занятия, чем наблюдать за гостями.
Не осталось без внимания и выражение ее глаз, когда она почти бесцеремонно брала его за руку.
И позже, во время танца, она прижималась к нему гораздо откровеннее, чем допускали приличия.
В зеркале маркиз увидел отражение бледно-голубого благоухающего духами конверта с письмом леди Максвелл, все еще лежавшего нераспечатанным там, где он оставил его.
Какое-то мгновение он колебался.
Затем вышел из спальни, так и не прикоснувшись к письму. Он ничего не сказал своему камердинеру, но, когда хозяин ушел, Баркер пересек комнату и, усмехнувшись, подумал: «Ну вот, еще одну в отставку! Давно пора!»
Маркиз был бы несколько озадачен, доведись ему узнать, какой острый интерес вызывают его любовные истории у домочадцев и слуг.
Они производили тщательную оценку каждой новой возлюбленной и бывали настроены очень критически по отношению к ним.
Если они считали, что леди недостаточно хороша для их хозяина, они молились, чтобы он сменил курс и огляделся вокруг.
Леди Максвелл была красива, никто не мог бы отрицать этого.
Но все же еще прежде, чем сам маркиз столкнулся с проявлением ее характера, слуги в Пин-хаусе на Парк-лейн уже знали, что она импульсивна, несдержанна, а время от времени даже истерична.
— Ничего хорошего ему от нее ожидать нельзя, сущая правда! — дворецкий говорил Баркеру, и тот был с ним согласен.
Теперь Баркер поднял письмо и переложил его подальше от глаз хозяина на столик у окна.
— Если про него забудут, тем лучше!
Ее светлость получит свои орхидеи как слабое утешение взамен самого его сиятельства, — заметил он уже вслух.
Маркиз прошел в комнату для завтрака, окна которой выходили в сад.
Завтрак уже ожидал его на столе.
Комната для завтрака была небольшой и изысканно декорированной.
Ее оставили в том же самом виде, как она была задумана самим Адамсом, великим архитектором и декоратором середины восемнадцатого столетия.
Подобно многим другим помещениям в Пинхаусе, эта комната служила совершенным фоном владельцу дома и идеально соответствовала ему.
Нельзя было не признать, что маркиз Линворт гораздо больше походил на щеголя времен Регентства, нежели на представителя 90 — х.
Он наслаждайся едой, как всегда по утрам предпочитая обслуживать себя за столом самостоятельно. Тишина в комнате для завтрака давала ему возможность спокойно подумать.
В такие моменты его раздражало и нервировало присутствие рядом даже самых искусных слуг.
Покончив с завтраком, маркиз прошел в свой кабинет.
Как он и ожидал, мистер Ваттерворт оставил для него на столе кое-какие счета.
Там же лежали несколько ранее продиктованных им писем и груда приглашений.
С них он и начал.
Те из них, что он желал принять, маркиз помечал большой буквой «Д», те, от которых хотел отказаться, — буквой «Н».
Затем он внимательно перечитал письма и подписал их. После этого он занялся счетами и подписал часть из них, которые должны были быть оплачены немедленно.
Если что-то вызывало у него вопросы, он откладывал счета в сторону, чтобы обсудить их с Ваттервортом.
Во всем был четкий порядок, и в таком же строгом порядке маркиз организовал жизнь своих поместий и содержал конюшни со скаковыми лошадьми.
Многие из его приятелей и знакомых удивлялись:
— Понять не могу, Линворт, как тебе удается достигать такого совершенства во всем, что ты делаешь.
— Только благодаря четкой организации, — отвечал на подобные вопросы маркиз.
И хотя смеялся при этом, так оно и обстояло на самом деле.
Закончив с корреспонденцией, он позвонил секретарю.
Мистер Ваттерворт поспешил войти в кабинет.
— Л подписан чеки на оплату за новые строения, возводимые в Нине, — обратился к нему маркиз. — Однако мне хотелось бы, чтобы вы сами убедились, что все в порядке, прежде чем отсылать их.
— Все уже проверено, милорд, — ответил мистер Ваттерворт.
— Великолепно! — удовлетворенно заметил маркиз. — В таком случае я смогу осмотреть новые помещения, когда в очередной раз поеду туда.
С этими словами он вышел из кабинета. Фаэтон уже ожидал его у парадной.
Дежурный лакей в холле подал ему цилиндр и перчатки.
В фаэтон были впряжены новые лошади, из тех, что он приобрел меньше месяца назад у приятеля, испытывавшего срочную надобность в наличных деньгах.
В упряжке они великолепно дополняли друг друга, и было очевидно, что они в хорошей форме.
Линворт вспомнил, как его друг чуть не плакал от необходимости расстаться с ними.
При этом он сказал маркизу:
— Раз уж я вынужден с ними расстаться, предпочитаю продать их тебе.
Тогда я буду спокоен, ведь о них хорошо позаботятся.
— Это я тебе обещаю, Эдуард, — ответил ему маркиз, — а как только твои материальные проблемы уладятся, даю слово, я позволю тебе выкупить их обратно.
Его друг, обремененный огромными долгами после смерти отца, пылко произнес:
— Именно таких слов можно было ожидать от тебя! Спасибо, старина! Мне остается только надеяться, что я смогу выбраться из этого болота, в которое попал сейчас.
— Ты знаешь, я всегда готов помочь тебе, если могу, — ответил на его слова маркиз.
В знак благодарности тот слегка ударил его по плечу.
Теперь, забравшись в коляску и разбирая поводья, маркиз предвкушал удовольствие, которое получит, управляя великолепными лошадьми, купленными у друга.
Грум запрыгнул в коляску позади хозяина, и они тронулись.
Им потребовалось немногим более часа, чтобы доехать до дома его матери, расположенного вблизи Уолтона, на Темзе. Рядом находилось селение под названием Брэй.
Это был весьма милый дом, в который леди Линворт перебралась после смерти мужа.
Она говорила, что никогда не любила Доуэр-хаус в поместье Пин.
К тому же ей хотелось жить поближе к Лондону, чтобы друзьям было легче навещать ее.
Сын нашел для нее этот дом и перевез сюда все те вещи, которыми мать дорожила еще со времен своей свадьбы, когда ей только-только исполнилось восемнадцать.
Брак родителей оказался счастливым, несмотря на большую разницу в возрасте супругов.
Единственное, что омрачало их счастье, — у них был только один ребенок.
А им хотелось иметь по крайней мере полдюжины.
Впрочем, их сын Верной полностью возмещал им отсутствие других детей, оправдывая все их надежды.
В школе он был первым и пользовался любовью взрослых и одноклассников.
В Оксфорде его блестящие способности тоже не остались незамеченными.
А когда юноша поступил в королевскую гвардию то, по мнению матери, там не было более способного и умелого офицера.
Разумеется, королева Виктория, известная своей слабостью к красивым мужчинам, выделяла молодого маркиза.
Придворные в Виндзорском замке судачили между собой, будто благодаря ее расположению ему многое сходило с рук.
Старые слуги, перебравшиеся вслед за госпожой из Пинхолла, с нескрываемым нетерпением ожидали приезда маркиза, и парадная дверь гостеприимно распахнулась, как только коляска подъехала к дому.
Лакей расстелил на ступеньках красный ковер.
Старый дворецкий, возраст которого приближался уже к семидесяти, вытянулся наготове в дверях.
— Добро пожаловать, милорд, добро пожаловать! — приветствовал он господина. — Какое счастье дожить до того дня, когда мои старые глаза могут снова увидеть ваше сиятельство!
— Рад видеть вас, Доулиш, — сказал маркиз. — Как ее сиятельство?
— Ждет не дождется вашего сиятельства, — ответил Доулиш.
Говоря это, старый дворецкий медленно поднимался по ступенькам лестницы.
Маркиз старался не обгонять его.
Когда они вместе поднялись на верхнюю площадку, Доулиш уже слегка запыхался.
Маркиз немного задержался, чтобы дать ему возможность первым подойти к двери в комнату матери.
Он знал, как расстраиваются старые слуги, если все формальности не соблюдены должным образом.
Доулиш постучался в дверь.
Похоже, горничная прислушивалась к звукам в коридоре, поскольку открыла дверь сразу же.
— Его сиятельство к ее сиятельству, — объявил Доулиш.
Горничная шире распахнула дверь и склонилась в церемонном поклоне, пропуская в комнату маркиза.
Центральное место в изысканно убранной комнате занимала кровать с балдахином. Вдовствующая маркиза лежала, откинувшись на расшитые галуном подушки.
Ее седые волосы были уложены в элегантную прическу.
Лицо леди Линворт все еще хранило следы былой красоты, выделявшей ее некогда среди камеристок ее величества королевы.
— Верной! — воскликнула она, протягивая к сыну руки. — Я так страстно желала увидеть тебя!
— Я приехал, мама, как только получил ваше послание, — ответил ей маркиз.
Он наклонился и поцеловал мать в обе щеки.
Затем он присел на край кровати и нежно взял ее руки в свои.
Горничная вышла, закрыв за собой дверь, и они остались наедине.
— Расскажите мне, мама, чем вы расстроены? — обратился он к матери.
— Боюсь, мой дорогой, у меня не очень хорошие новости от докторов.
Пальцы маркиза крепче сжали ее ладони.
— Что же случилось? — спросил он.
Маркиз знал о нездоровье матери в последние два года.
Доктора, однако, заверили его, что поводов для особенного беспокойства нет и нет никаких оснований предполагать, что ей не суждены еще долгие годы жизни.
— Боюсь, это все из-за сердца, — ответила маркиза. — А поскольку сэр Вильям строго определил для меня, что я могу делать и чего не могу, то я почувствовала необходимость сообщить об этом и тебе.
— Безусловно, я должен всегда быть в курсе, — сказал маркиз. — А вы, мама, со своей стороны, должны неукоснительно соблюдать его указания.
Он наклонил голову и поцеловал ее руки:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14