— Не нравится мне эта ваша школа.
— Не нравится? — спросила Уна.
— Мне всегда казалось, что девушки, только что закончившие монастырскую школу, бывают слишком застенчивы, чтобы сказать что-нибудь, а еще они толстые, пышные от изобилия здоровой пищи, которую они там едят.
— Я стеснялась, когда впервые увидела вас, — сказала Уна порывисто.
— Почему?
— Я не знаю, — ответила она. — Вообще-то я не застенчива. Может быть оттого, что я не встречала знаменитых людей… но, может быть, и не только поэтому.
— А почему же? — поинтересовался герцог.
— Наверное потому, что вы были таким… величественным, — медленно ответила Уна, — но, наверное, и еще почему-то…
— Ну скажите же мне, — настаивал герцог.
— От каждого человека исходят… какие-то лучи, — объяснила Уна, — и я сразу чувствую, хорошие ли они… Но некоторых бывает трудно понять… а некоторым… ничего не интересно.
— А… мои лучи? — спросил герцог.
— Мне показалось… что они… ни на чьи не похожи…
Она взглянула ему в глаза и с отчаянием воскликнула:
— Я знаю, вы думаете, что я говорю много ерунды! Почему вы заставляете меня говорить о себе, хотя я хочу говорить о вас и о Париже?
— О чем сначала? — спросил герцог.
— Будет очень невежливо сказать, что о Париже!
Он рассмеялся.
— Я никак не могу составить мнение о вас, — сказал он. — Меня не покидает чувство, что вы слишком хороши, чтобы быть настоящей.
Он увидел, что она его не поняла, и, не желая показывать ей своих чувств, сказал:
— Поехали, я покажу вам Париж! И, по правде говоря, мне больше нравится править этими лошадьми, взятыми на время у друга, чем своими. Мои прибудут только завтра или даже послезавтра.
— Вы привезете своих лошадей в Париж?
— Я редко езжу куда-нибудь без них.
— Удивительно! — воскликнула Уна и добавила: — Наверное, это и есть… признак настоящего богатства.
Она немного подумала и продолжала:
— Наверное, это ни с чем не сравнимое ощущение — иметь так много всего, но, мне кажется, и этого не может быть достаточно?
— Что вы хотите этим сказать?
— Может быть, я неправа во многом из того, что говорю, — ответила Уна, — но я много читала, и мне всегда казалось, что людям необходимо чувствовать вызов.
В глазах герцога можно было прочесть удивление, но он промолчал.
— Мужчине нужно что-то делать, чего-то достигать, быть победителем, завоевателем. Тогда он становится героем, которого другие мужчины хотят превзойти.
Уна говорила так, словно обращалась к самой себе, а герцог подумал, в своей всегдашней, немного циничной манере, что сейчас он ей задаст тот же вопрос, который он задавал мистеру Бомону.
— И что вы предлагаете мне делать?
— Я недостаточно хорошо вас знаю, чтобы ответить на этот вопрос, — сказала Уна, — но, раз вы такой сильный и у вас такая сильная аура, мне кажется, вы могли бы, как Язон, пуститься на поиски Золотого Руна, или, как Геркулес, совершить двенадцать подвигов, или, как сэр Галахад, искать Чашу Святого Грааля.
В ее голосе было что-то, что не позволило герцогу засмеяться. Он сказал:
— Вы меня очень удивляете. В то же время мне льстит, что вы считаете меня способным на подобные подвиги. А теперь, я думаю, нам пора.
Она огляделась и заметила, что почти все, занимавшие столики вокруг них, уже ушли.
Дамы в шляпах с перьями, в драгоценностях и джентльмены, которые разговаривали с ними так же серьезно, как она разговаривала с герцогом, — все уехали.
Она быстро встала.
— Это… я должна была… предложить уйти? — чувствуя, что совершила серьезную ошибку, спросила Уна.
— В таких случаях это решается по взаимному согласию.
Он увидел на лице Уны облегчение, и ничего не говорил до тех пор, пока они, снова сев в фаэтон, не отправились дальше по Булонскому лесу, по тем чудесным местам, которые были благоустроены бароном Османом.
Сначала заговорила Уна:
— Вы так любезны, что везде меня приглашаете, ваша светлость. Может быть, вы скажете мне, как я должна себя вести? Я боюсь совершить какой-нибудь неправильный шаг.
— Пока еще вы ни одного не сделали, — заверил ее герцог.
— Я никогда еще не была в таких фешенебельных местах, да еще с мужчиной… с таким, как вы…
— С какими же мужчинами вы были? — быстро спросил он.
— Боюсь, я особо ни с кем не была знакома, — ответила Уна. — Конечно, был папа и джентльмены, которые заходили к нам, когда мы жили за городом. А еще в монастырской школе у нас был священник, исповедовавший девочек и произносивший проповедь каждую субботу!
Она немного помолчала и затем продолжила:
— Еще был доктор, итальянец, который притворялся, что бранит меня, потому что я никогда не болела, и еще был учитель музыки.
— Каков он был? — спросил герцог. — Я много слышал об учителях музыки.
— Он был очень, очень старый, — ответила Уна, — но когда-то давно он играл в очень известном оркестре.
Она улыбнулась и продолжала:
— Девочки, которые не хотели учиться, потому что им было скучно, провоцировали его на разговоры о старых днях, и так проходил целый урок, за который им не приходилось сыграть ни одной ноты.
— А вы? — спросил герцог.
— Я нет. Я всегда хотела учиться, хоть и знала, что из меня никогда не получится хорошей пианистки.
— Мы говорили о мужчинах, которых вы знали, — напомнил ей герцог.
— Боюсь, что это и все, — ответила Уна, — если не считать месье Дюбушерона и вас.
— И вы думаете, я в это поверю? — спросил герцог.
— Я думаю… что никого не забыла, — ответила Уна. — Конечно, в школе был почтальон и жандармы, которые обычно регулировали движение, когда мы переходили улицу, чтобы посетить галерею. Они любили подмигивать старшим девочкам, а монахини очень сердились.
— Это все слишком хорошо, чтобы быть правдой, — прошептал герцог.
У него появилось чувство, словно Уна его загипнотизировала.
«Если так пойдет и дальше, — решил он, — скоро я поверю в эту сказку».
Некоторое время он правил лошадьми молча, затем посмотрел на Уну — ожидает ли она продолжения начатого разговора.
К его изумлению, она с восторгом разглядывала улицы, по которым они проезжали, и казалась ничуть не обеспокоенной тем, что он не обращает па нее внимания.
Он удивился, поняв, что это его задевает.
— Где бы вы хотели пообедать сегодня? — спросил он, и Уна обернула к нему лицо.
— Обедать? — спросила она. — Вы хотите сказать — в ресторане?
— Почему бы и нет? Мне кажется, это будет вам интересно, и к тому же у меня будет возможность показать всем очень красивую даму, которая меня сопровождает.
— Вы хотите пригласить мадемуазель Жуан? — спросила Уна.
Герцог бросил на нее быстрый взгляд и ответил:
— Нет, я бы хотел, чтобы мы пообедали вдвоем.
Наступило молчание, потом Уна сказала:
— Мне бы очень этого хотелось, но, боюсь, вы не сможете гордиться мной сегодня вечером, потому что у меня только одно вечернее платье — то, которое я надевала вчера.
Глаза герцога блеснули. Ну наконец-то! Вот и та промашка, которой он так долго ждал.
— Ну, это легко исправить, — ответил он. — Если ваш гардероб так скуден, то мы можем что-нибудь придумать.
— Что… вы хотите сказать?
— Я хочу сказать, — ответил он, — что, конечно же, вы можете выбрать несколько платьев — любых, каких захотите, а я оплачу счет.
Он говорил откровенно, так как решил, что все игры между ними кончены. Чем быстрее они вернутся к сути, тем лучше.
Молчание затянулось, и герцог еще раз повернулся, чтобы заглянуть в маленькое личико, обращенное к нему.
— Что такое? — спросил он.
— Мне… кажется… я не поняла… — ответила Уна. — Вы… предлагаете мне вечернее платье?
— Столько платьев, сколько захотите, — беззаботно ответил герцог. — Не бойтесь меня разорить.
— Я уверена… вы хотите показать свою любезность… — запинаясь, произнесла Уна. — И с вашей стороны это очень великодушно… но я не могу принять платье в подарок, а… заработать достаточно денег, чтобы заплатить за них, я смогу не скоро.
Герцог раздумывал, не пришло ли время сказать ей: «Бросьте притворяться!», — но потом решил, что она вполне может пока продолжать обманывать его. При этом он все же не удержался и подумал, что, наверное, она предполагает получить большее вознаграждение, чем то, которое досталось бы ей, если бы она сразу согласилась. Вместо этого он только сказал:
— Вы не очень благодарны за подарок, который я хочу вам сделать.
— Я не хотела… быть неблагодарной, — ответила Уна. — Я уже говорила вам, что вы очень, очень любезны… но это будет нехорошо… так что я только могу еще раз поблагодарить вас… и отказаться.
— Почему? — спросил герцог. — Я не понимаю.
— Мама всегда говорила мне, — сказала Уна, — что дама ни в коем случае не должна принимать подарков от джентльмена.
Герцог подумал о десятках женщин, которые с жадностью принимали от него все, что он рад был подарить им. Всегда начиналось с маленького самоцвета, с брошки, браслета, пары сережек, затем появлялись жемчуга, которые стоили немыслимых денег, потом платья, меха, зонтики от солнца и тысячи разных вещей.
Он ни на секунду не поверил, что Уна отказалась от его предложения — она просто ожидала, что он начнет уговаривать ее.
— Я думаю, самым разумным будет послать за каким-нибудь известным портным с улицы де ля Пэ и попросить, чтобы он скроил вам платья, которые подчеркивали бы ваши достоинства. А пока они не будут готовы, он мог бы предложить вам какие-нибудь другие платья.
Уна всплеснула руками:
— Я смогу сама купить… платье, когда месье Дюбушерон заплатит мне за папину картину.
Герцог рассмеялся.
— Совершенно непрактичное решение, да и вы не настолько глупы, чтобы всерьез об этом говорить.
— Глупа?
— Вы не хуже меня знаете, что все деньги, которые вы получите за картину вашего отца, должны быть отложены про черный день. Рано или поздно он придет! А пока я готов побыть вашим банкиром, и не нужно отказываться от моего предложения.
— Я же пыталась… вам все объяснить, — сказала Уна. — Это было бы нехорошо. Мама говорила, что если девушка помолвлена с джентльменом, ему позволительно подарить своей невесте веер или даже пару перчаток на Рождество, по все прочее будет неправильно истолковано любым человеком, который об этом узнает.
— Неправильно истолковано? Каким образом? — медленно произнес герцог.
Уна помолчала и нерешительно сказала:
— Мама считала, что девушку сочтут… сочтут, что девушка слишком торопится, позволяя джентльмену, как бы хорошо она его ни знала, подарить ей что-либо из одежды.
— Если ваша мама так считала, — сказал герцог, — как вы думаете, что бы она сказала, если бы узнала, что вы одна, без компаньонки, живете у меня?
Опять наступило молчание, а затем Уна медленно ответила:
— Я об этом… как-то не думала… до этой минуты… с моей стороны… нельзя было принимать ваше приглашение. Мне больше некуда было идти.
В ее голосе слышался сильный испуг, и герцог сказал:
— Я лично решил бы, что чрезвычайно глупо отказываться от моего приглашения и быть вынужденной искать пристанище среди ночи.
— Это было бы… очень страшно.
— Проглотив верблюда, — сказал герцог, — разве подавишься комаром?
— Вы хотите сказать… что раз я… живу у вас… я должна позволить вам… подарить мне платье?
— Не платье, а все, что вам нужно. Уна помолчала и сказала:
— Извините, можно я… подумаю?
— Конечно, — ответил он. — Не торопитесь, и, возможно, вечером мы выберемся куда-нибудь в тихое местечко, и я не буду вас стесняться.
При этом он подумал, что нарушает все правила Квинсберри и наносит удар ниже пояса. В то же время он почувствовал, что этот разговор начинает ему надоедать.
Ему хотелось одеть Уну.
Ему хотелось, чтобы ома прекрасно выглядела — так, как он представлял, она будет выглядеть в изысканном платье, какие шили в Париже и копировались потом по всему свету.
«К черту! — подумал он. — Пришло время мне сыграть главную роль в этой пьесе, которая может быть поставлена только в Париже, хотя должна быть написана не для английских, а для французских актеров».
Глава 5
Некоторое время ониехали молча, а потом герцог опять заговорил:
— Какой у вас самый любимый камень? Уна, которая явно думала в это время о чем-то другом, вздрогнула при звуке его голоса.
— Камень?
— Я хочу сказать — драгоценный камень, — пояснил герцог. — Все женщины любят украшения. Я думаю, и вы не исключение.
Уна немного подумала и сказала:
— Я думаю, очень красивый камень — бирюза, и, полагаю, вы знаете, на Востоке считается, что он приносит удачу.
— Да, я слышал об этом, — ответил герцог.
— Мама говорила, что жители Тибета, которые добывают камни в горах, всегда носят кусочек бирюзы, чтобы уберечься от дурного глаза.
Она тихонько засмеялась.
— Думаю, вы не боитесь дурного глаза, но в книгах я читала, что в средние века это была реальной угрозой.
Герцог обнаружил, что она опять уклоняется от темы, которую он хотел с ней обсудить.
— А если бы у вас был выбор, вы бы хотели иметь именно бирюзу, а не что-либо другое?
— Мне кажется, если бы она у меня и была, я бы все равно не чувствовала себя счастливой, — ответила Уна, — но, раз я родилась в июле, пожалуй, мой камень — рубин.
Герцог улыбнулся.
Так, уже лучше. Теперь она начала выказывать интерес к дорогим камням, которые станет потом требовать, — в этом он был совершенно уверен.
— В то же время, — продолжала Уна, — мне кажется, рубины весьма зловещи, а самая лучшая драгоценность и самая красивая из всех, наверное, жемчуг.
— Жемчужины бывают очень дорогие.
— Уверена, что все камни дорогие, — ответила Уна. — Вот почему я думаю, что вряд ли когда-либо буду иметь хотя бы один.
Она вздохнула.
— Мама говорила, что, когда им пришлось уехать во Францию, больше всего на свете ей не хотелось продавать брильянтовый полумесяц, который она получила в наследство от матери.
Герцог знал, что брильянтовые полумесяцы и брильянтовые звезды были в большой моде у английских женщин, но сам он всегда считал, что лучшие украшения — это те, что куплены в Париже. Его мать носила тиару, которую сделал Оскар Массен, и герцог вдруг подумал, как хорошо бы смотрелась эта тиара на Уне, неважно, что она была так молода.
Массен был мастером своего дела и создавал из драгоценных камней цветы, колосья, нежнейшие розы и ландыши.
Герцогу пришло в голову, что именно эти ландыши подошли бы для Уны. Хотя нелепо предполагать, что она могла бы когда-нибудь надеть драгоценности из коллекции Уолстэнтонов, герцог решил, что, пожалуй, купит ей брошь, сделанную из брильянтовых ландышей. Еще, если она будет настаивать, он может прибавить колье из жемчуга, которое округлило бы ее маленькую шейку и подчеркнуло бы прелесть ее кожи.
Вслух же он сказал:
— Вам больше всего хотелось бы иметь жемчуга?
— Я знаю, чего бы мне хотелось больше всего, — сказала Уна.
— Чего же? — с любопытством спросил герцог.
— Лошадей, таких, какими вы сейчас правите, и какими, я уверена, вы сами обладаете.
Герцог был потрясен.
Опять ему не удалось удержать ее внимание, что обычно бывало легко сделать с любой женщиной — ни одна не могла устоять против искушения поговорить о таком волнующем предмете, как подарки.
— Если у вас будет лошадь, где вы будете ее держать? — спросил он.
Уна весело засмеялась.
— Вряд ли можно ожидать, что вы и ее, как меня, пригласите пожить у вас, а пусти я ее пастись в Булонский лес без присмотра, боюсь, меня бы ожидали неприятности.
Она делала из этого целую сказку, и, пока герцог раздумывал, что ответить, она продолжала:
— Наверное, лучше всего иметь невидимую лошадь, по крайней мере невидимую до тех пор, пока не понадобится на ней ехать.
— Да, это избавило бы от многих трудностей, — сказал герцог, решив, что ему тоже можно принять участие в ее фантазиях.
— Мне всегда казалось несправедливым, что у ведьм и колдунов очень много вещей, которые так подошли бы простым смертным.
— Каких же? — спросил герцог.
— Во-первых, на стене — волшебное зеркало, — ответила Уна, — чтобы оно рассказывало всю правду о человеке, который в него смотрится.
— Вы ведь мне недавно говорили, что можете делать это без всякого зеркала, — ответил герцог.
— Может быть… это немного самонадеянно с моей стороны, — сказала Уна, — но иногда я могу… узнать не только, каков человек, но и что… происходит в его жизни.
— Вы предсказательница? — насмешливо спросил герцог.
— Не совсем.
— А вы можете мне что-нибудь предсказать? Она немного помолчала и сказала:
— Может быть… вам лучше не слышать…
— Я не просто хочу услышать, я настаиваю, чтобы вы мне сказали, — произнес герцог. — Если вы делаете такие самоуверенные заявления, вы вряд ли можете ожидать, что я не обращу на них внимания.
— Вчера вечером, за обедом, — сказала Уна, — я подумала, что вы говорите и слушаете с искренним интересом, но в то же время словно наблюдаете за всем со стороны, не принимая участия.
Герцог молчал, и она вздохнула:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18