Шли медленно, потому у Северина была возможность полюбоваться окрестностями. Природа Даннмёрка не радовала: бесконечные пустоши, заболоченные низины с корявыми, некрасивыми деревцами, редко где можно увидеть небольшую сосновую рощу или березовый лесок, кругом голые камни, заросли вереска и можжевельника, холмы и курганы.Унферт объяснил, что курганы остались от древнего, неведомого народа, поселившегося здесь еще в те давние времена, когда даны пировали и геройствовали в Скандзе вместе с иными родами общего языка. Потом тут жили разные люди, от гермундуров до фризов и ютов, откочевавших теперь на полдень. Даны пришли последними.– …Это плохие курганы, – ответил на вопрос Северина Унферт. Мы стараемся к ним не приближаться. Сначала думали, что это упокоения вальхов, Вальхи – кельты.
но не нынешних, а других, иного корня. Однако жена конунга Хродгара, Вальхтеов, сама из вальхского рода, говорит, будто ее предки никогда подобных курганов не возводили – если присмотреться, на вершинах круги из камней и гранитные столбы, будто зубья… Ночами оттуда гнусность всякая лезет, огни вспыхивают, да и разве стал бы добрый народ хоронить своих вождей и воинов на болотах?Точно, четыре крутые сопки, встреченные по дороге к Хеороту, поднимались среди безрадостных серых межхолмий, на островках разделяющих гибельные трясины.Вроде бы время шло к полудню, светило солнце, а у подножий курганов виднелись невесомые перья тумана, с болот доносились диковинные звуки: что-то хлюпало, кряхтело и постанывало. Даже Фенрир оглядывался в сторону топей настороженно и изредка порыкивал, скаля зубы.Словом, земля Даннмёрк Северину не понравилась. Очень не понравилась – надо быть истинным варваром, суровым и бесстрашным, чтобы поселиться здесь и полюбить эти безжизненные пространства.Как можно жить, заводить семьи и растить детей в диком краю, где можно запросто встретить неведомого монстра, великана или увидеть такое вот упокоище, возведенное не иначе, как самими каинитами – проклятым Господом Богом племенем первоубийцы, поднявшего руку на брата? А в том, что обитателями болот некогда являлись потомки Каина, Северин почти не сомневался, священное предание гласило, будто они еще во времена до Великого Потопа ушли на север, далеко за пределы населенных земель…Даже когда путь пролег по возвышенностям (никаких дорог в традиционном римском понимании в Даннмёрке, конечно же, не было, и Унферт вел отряд, ориентируясь по отлично знакомым ему приметам, как-никак родные места) и болота остались позади, Северин ничуть не радовался изменению пейзажа – появилось больше деревьев, в чистом прозрачном воздухе различались синеватые дымки, поднимавшиеся над крошечными, в два-три дома, поселениями, принадлежащими одному немногочисленному роду.Буро-красные с белесыми прожилками гранитные скальные выходы стали выглядеть менее грозно и неуютно: вот, пожалуйста, красивый водопад, на открытой поляне белеет вовсе не снег, а густая поросль ранних весенних цветов.На гребень холма вышел здоровенный рыжеватый олень – мечта любого охотника! – проводил взглядом людей и вновь скрылся в леске. Берег озерка обсидели серо-белые тощие лебеди, отдыхающие после долгого весеннего перелета из Карфагена или дельты Нила.Дважды проскочили крупные зайцы, Беовульф заметил лисицу, в отдалении паслись овцы. Оказывается, жизнь бурлит! Не все так скверно, как представлялось поутру!– Хеорот. – Унферт остановился, прикрыл правой ладонью глаза от солнечных лучей и вытянул левую руку. – Дальше всего дом конунга, во-он там, ближе к берегу моря, на всхолмье. Дружинные дома поближе, видите черный дым?– Дым… – кашлянул Хререк и сказал уверенно. – Это ж погребальный костер.– Мы недосчитались четверых минувшей ночью, – сквозь зубы процедил Унферт и зло сплюнул. – Хотели нагнать после рассвета, по следам, они вели в вашу сторону, – хотя бы узнать, где он прячется… Упустили, как и всегда. Я говорил Хродгару: пустое это дело, незачем смертным тягаться с силами нечеловеческими. Конунг же говорит, что никогда не сдастся, – надо искать, охотиться, понять его сущность!– Не сдастся? – поднял бровь Беовульф. – А сам-то ты готов уступить?– Никогда, – твердо ответил Унферт. – Пусть безнадежно, пусть бессмысленно. Но никто из нас не отступит! Данам не впервой бросать вызов судьбе!– Это не судьба, – пробормотал Беовульф. – Это нечто другое. Что – не знаю, но другое…
* * *
Вполне возможно, что для привычных к небогатой жизни данов Хеорот и являлся «Золотым бургом», но повидавший Рим, Равенну и Массилию Северин однозначно определил статус поселения: деревня.Столица Хловиса по сравнению с Хеоротом – настоящий густонаселенный polis с большими домами в два этажа, стеной-тыном, церковью и мастерскими ремесленников.Более или менее внушительно выглядело лишь жилище конунга, названное Унфертом «Оленьим залом» – ценной древесины на это сооружение не пожалели.Сотня шагов в длину, сорок в ширину, несколько обязательных пристроек, от хлева до кузни, двускатная крыша в полном согласии с традициями германцев покрыта дерном, навес над входом поддерживается резными столбами. Больше никаких украшений и, разумеется, никакого золота. Бревна темные; видно, что Олений зал построили давно.Три «мужских» длинных дома, где жили бессемейные дружинники, стояли обособленно, лучами расходясь от круглой площадки, посреди которой торчал колоссальный, в несколько человеческих ростов, истукан, вырубленный из цельного ствола вековой ели.Гладкое дерево украшено рунами и изображениями животных, наверху столба вырезаны четыре страшенные хари, обращенные к разным сторонам света. Северин безошибочно опознал одноглазого Вотана и Фрейра – под ликом повелителя Ванахейма красовался непристойно огромный рельеф фаллоса, покрытого спиральными узорами, символ плодородия.На крупном плоском валуне под столбом коричневели подозрительные пятна, уж не кровь ли? Очень может быть…За мужскими домами пылал огромный костер, на который указал Унферт, – наспех вырубленная погребальная домина, очередной дикарский обычай. Погибших, в полном облачении и с оружием вносят в квадратный бревенчатый сруб, оставляют там предметы, которые могут пригодится мертвым в Вальхалле, от костяных гребней до вражеских черепов, добытых героями во время земной жизни, потом домину доверху заваливают вязанками хвороста и поджигают.А что хуже всего, за воином могут последовать его жена или наложница – причем чаще всего они обрекают себя на смерть добровольно, чтобы не расставаться с близким человеком и прислуживать ему на пирах в Асгарде.Дядюшка Ремигий неустанно именовал это большим грехом – мертвое мертво, оно не должно забирать с собой живую жизнь!Дым костра пах неприятно, горящей плотью и раскаленным железом. Судя по выжженной черной земле вокруг пылающей домины, огненные погребения случались в Хеороте частенько, пускай море было рядом – сапфировое сияние разливалось в полустадии от Оленьего зала, – и можно было отдавать погибших воде, что никак не противоречило традициям.У подошвы холма, на котором расположился дворец Хродгара («Какой еще дворец?! – оборвал себя Северин. – Просто большой сарай!»), теснились два с небольшим десятка общинных домов. Некоторые выглядели брошенными: у одного провалилась часть крыши, другой врос в землю настолько, что войти в зияющий на торце дверной проем сумел бы лишь маленький ребенок или карлик.Соседний дом когда-то горел, бревна обуглены, явственные следы пожара. Тына вокруг поселка нет, и это весьма необычно, по крайней мере для варваров – а если нападет враг?– Враг может прийти только со стороны полудня, – пояснил Унферт. – Но Хродгар в союзе с ближними фризами, которые закрывают дорогу в эти места. Если что, они подадут сигнал дымами, и конунг сумеет быстро собрать войско и отправиться навстречу пришлецам. В порубежных деревнях да, тыны поставили, мало ли что? На моей памяти и памяти моего отца чужаки в Даннмёрк не приходили, а те, кто нападал на фризов, быстро встречались с мечами семнадцати родов, которые признали конунгом Хродгара. Людей мы не боимся, а от нелюдя никакой тын не оборонит…Гостей вышла встречать Вальхтеов, жена Хродгара – женщина не юная, однако и не пожилая. Высокая, с темными косами и карими глазами, сразу видно – чужестранка, кельтской крови.Вальхтеов нисколько не походила на белобрысых данов или их ближайших сородичей: кожа смуглая, нос с горбинкой, речь ведет степенно, но фразы строит неправильно, а это значит, что наречие данов для супруги конунга не родное и за годы, проведенные в Хеороте, она не сумела до конца привыкнуть к мягкому говору подданных Хродгара.Одевалась конунгин так, как и пристало женщине высокого рода и положения: на крыльцо Оленьего зала Вальхтеов вышла в платье беленого тонкого льна с богатой тесьмой и вышивкой серебряной ниткой, в темно-красном переднике из крашеной овечьей шерсти и плаще, подбитом куньим мехом.Украшения сплошь золотые, от фибул до серег и женской гривны – таких не носит даже Хродехильда Бургундка в Суасоне, несмотря на то что Хловис накопил изрядные богатства. Северин списал вызывающе-крикливый облик Вальхтеов на обычную спесь, присущую даже самому незначительному варварскому вождю – в дружине полтора меча, а мнит себя Ганнибалом и Митридатом вместе взятыми!Сопровождали хозяйку двое – первый, помоложе и богаче одетый, был Хродульфом, родным племянником конунга и прямым наследником: детей у Хродгара и Вальхтеов не было, по крайней мере пока.За его спиной стоял невысокий крепыш средних лет, носивший необычное для данов имя Бракила. Гундамир встрепенулся и присмотрелся к Бракиле внимательнее – скорее всего, он тоже происходил из вандальского рода, из той ветви вандалов, что осели на побережье у свеев.В доме Хродгара Бракила исполнял обязанности мажордома, как Теодоберт при Хловисе – Беовульф потом язвительно сказал, что допускать вандала к сокровищнице и припасам – это как выпасать козла на капустной грядке. Гундамир, разумеется, обиделся.Варварский этикет утомлял: Северин устал, хотел есть, а Беовульф и Вальхтеов учинили перед входом в Олений зал церемонию, достойную египетских фараонов эпохи Птолемея Великого – когда Нибелунги гостевали у батавов и фризов, все было стократ проще и быстрее. Однако вождь нескольких родов и его ближние, по мнению всех до единого германцев, от суасонских сикамбров до иберийских готов, стоял несоизмеримо выше обычного старейшины, не говоря уже о простом воине.Свободный человек, каким является всякий варвар, никогда не признает вождем человека недостойного, особенно если таковой происходит из другой семьи и не связан с ним кровным родством! Лишь те, кого избрали боги, становятся риксами и конунгами.Тем не менее богоизбранность Хродгара подвергалась изрядным сомнениям: вне сражений подавляющее большинство варваров жизнелюбивы, приветливы и гостеприимны, они как дети любят улыбаться, радуются любой приятной мелочи – здесь же все было иначе. Вальхтеов пускай и величественна, но холодна, Хродульф грустен, Бракила постоянно вытирает нос рукавом – нервничает.Унферт с самого начала был угрюм, дружинные смотрят исподлобья, а вертящиеся подле крыльца лохматые псы поджали хвосты и спрятались, едва Фенрир на них сердито гавкнул для вящего порядка.Один Беовульф разливался соловьем – ему не привыкать. Расположить к себе хозяев – дело обязательное, здесь важны красота и учтивость речи, ценимая варварами: гаут аж на скальдический слог перешел, рассыпая крайне неуклюжие (по авторитетному мнению римлянина-Северина), но вполне увесистые, с точки зрения данов, любезности – обходительные словеса ценнее любого золота!Впрочем, без золота тоже не обойдется, но дары следует подносить конунгу, а не его жене и наследнику.– Посмотри, он же… – тихонечко сказал Северин на ухо Гундамиру, когда гостей ввели в покои Хордгара. Оружие, как и велит закон, оставили у входа. – Он же пьян. Пьян или очень болен…– Цыц, – шикнул вандал. – Не нашего ума дело.Даже невозмутимый Беовульф слегка оторопел: он рассчитывал увидеть в Хеороте славного властителя, сумевшего подчинить себе едва ли не половину земель Даннмёрка, а на «высоком месте» конунга, под богами, полуразвалившись сидел неопрятный старик в нижних штанах и сероватой рубахе.Борода нечесаная, волосы грязные, чуть не в колтунах. Взгляд отсутствующий, устремленный куда-то наверх, к отдушинам под закопченной крышей. Полная противоположность величественной Вальхтеов.– Изволил конунг, владыка данов, мой повелитель, сказать, что знает род ваш и племя, и рад приветствовать героев, пришедших к нам из-за моря, – деревянно произнес Хродульф, встав рядом с «высоким местом».Понятно, он исполняет заведенный ритуал: негоже пренебрегать обычаями, пускай конунг мертвецки пьян или безумен.Хродульф повернулся к Хродгару, продолжавшему созерцать потолок остекленевшими глазами, поклонился:– …Это люди, явившиеся к нам издалека, морской дорогой из края гаутов, привел их воин по имени Беовульф. Просят они, повелитель, выслушать слово, с которым к тебе спешили; о господин, не отказывай пришлым, слух преклони, благородный Хродгар. Оружие доброе служит порукой их силе и мужеству; муж могучий, приведший войско, вождь достойный!!Хродгар даже не повернулся. К креслу подошла Вальхтеов, окинула гостей уверенным взглядом. Дала понять, что будет посредником между гостями и супругом, отсутствующим в реальном мире.«Забери вас всех дьявол. – У Северина, безмолвно наблюдавшего за этим странным спектаклем, челюсть отвисла. – Что же здесь происходит? Какая роль нам уготована? Беовульф?..»Беовульф справился с собой очень быстро. Принял у Алатея приготовленный деревянный ларец с подарками, с достоинством поклонился Хродгару, но обратился к Вальхтеов:– Привет мой конунгу данов, и пусть эти кольца, гривны и камни порадуют его взгляд. Хродгар знает, зачем мы пришли в Хеорот.– Знает, – утвердительно кивнула конунгин. У самого Хродгара с нижней губы свесилась нить мутной слюны. – И ты, Беовульф – наша последняя надежда. Я верю вельвам, говорящим с богами.– Боги ушли из Даннмёрка, – неожиданно внятно сказал Хродгар. – Навсегда…И вновь умолк.
* * *
– Сущий кошмар. – Северин тихонько делился с Алатеем и Гундамиром своими наблюдениями и неутешительными выводами. Они втроем прихватили кувшин с пивом и устроились в дальнем закутке мужского дома, куда дружину Беовульфа определили на постой. Сам Беовульф остался в Оленьем зале: когда Хродгара под руки увели в опочивальню, Вальхтеов выразила недвусмысленное желание побеседовать с ним наедине, а заодно приказала домочадцам готовить к вечеру пир, нельзя пренебрегать гостеприимством. – Видели, какие глаза у них всех? Неживые! А запах в доме Хродгара? Почуяли?– Еще как почуяли, – буркнул Алатей. – Там кровью пахло. В каждом углу по курильнице, жгут можжевельник и пихту, сосновую смолу в очаги кидают, а все одно кровью смердит, как на бойне.– Пол в доме деревянный, дощатый, а не земляной, – дополнил наблюдательный вандал. – Но застилают не соломой – наверное, запасы по весне вышли, – а еловыми лапками. Некоторые уже высохли и осыпались, я углядел отметины на досках. Никогда таких не видел.Гундамир скрючил пальцы и провел ногтями по своей верхней рубахе, оставляя на тонкой телячьей коже светлые борозды.– Следы когтей, – уверенно сказал Гундамир. – Больших, очень острых. Эдакая лапа принадлежит твари, которая гораздо крупнее любого медведя. Выщербины на крыльце рассмотрели? Нет? Я рассмотрел – бревно над притвором расщеплено, чудом не сломалось. Его потом железными скобами укрепили. Хозяева собственный дом портить не станут, а войны в этих местах давненько не случалось. Что скажете?– А что ты хочешь услышать? – Алатей сдвинул брови и скрестил пальцы в охранном знаке. – Скильд верно подметил: выглядят даны скверно, взгляд затравленного зверя у каждого, снулые все, будто мухи осенью, едва ходят. На конунга смотреть стыдно, я бы после такого позора сам себя мечом поразил! Испорченное место этот Хеорот, дурное. И воздух здесь плохой, не надышишься никак… Фенрир, провались ты в Хель, это что еще такое?Пес явился в дом с мослом в зубах и устремился к хозяевам: похвастать добычей. Перехватив настороженные, а затем и испуганные взгляды людей, выронил кость из пасти, отошел на три шага назад, виновато повилял коротким хвостом.Северин выругался по-латыни.Оказывается, Фенрир раздобыл обломок человеческой плечевой кости, на суставе еще виднелись лохмотья темной, подгнившей плоти. Отчетливо потянуло запашком разложения.Гундамир всегда был парнем небрезгливым: поднял кость, повертел в руках, присвистнул:– Мать-Фрейя, ведь эту штуковину не псы грызли… А ну пойдем!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
но не нынешних, а других, иного корня. Однако жена конунга Хродгара, Вальхтеов, сама из вальхского рода, говорит, будто ее предки никогда подобных курганов не возводили – если присмотреться, на вершинах круги из камней и гранитные столбы, будто зубья… Ночами оттуда гнусность всякая лезет, огни вспыхивают, да и разве стал бы добрый народ хоронить своих вождей и воинов на болотах?Точно, четыре крутые сопки, встреченные по дороге к Хеороту, поднимались среди безрадостных серых межхолмий, на островках разделяющих гибельные трясины.Вроде бы время шло к полудню, светило солнце, а у подножий курганов виднелись невесомые перья тумана, с болот доносились диковинные звуки: что-то хлюпало, кряхтело и постанывало. Даже Фенрир оглядывался в сторону топей настороженно и изредка порыкивал, скаля зубы.Словом, земля Даннмёрк Северину не понравилась. Очень не понравилась – надо быть истинным варваром, суровым и бесстрашным, чтобы поселиться здесь и полюбить эти безжизненные пространства.Как можно жить, заводить семьи и растить детей в диком краю, где можно запросто встретить неведомого монстра, великана или увидеть такое вот упокоище, возведенное не иначе, как самими каинитами – проклятым Господом Богом племенем первоубийцы, поднявшего руку на брата? А в том, что обитателями болот некогда являлись потомки Каина, Северин почти не сомневался, священное предание гласило, будто они еще во времена до Великого Потопа ушли на север, далеко за пределы населенных земель…Даже когда путь пролег по возвышенностям (никаких дорог в традиционном римском понимании в Даннмёрке, конечно же, не было, и Унферт вел отряд, ориентируясь по отлично знакомым ему приметам, как-никак родные места) и болота остались позади, Северин ничуть не радовался изменению пейзажа – появилось больше деревьев, в чистом прозрачном воздухе различались синеватые дымки, поднимавшиеся над крошечными, в два-три дома, поселениями, принадлежащими одному немногочисленному роду.Буро-красные с белесыми прожилками гранитные скальные выходы стали выглядеть менее грозно и неуютно: вот, пожалуйста, красивый водопад, на открытой поляне белеет вовсе не снег, а густая поросль ранних весенних цветов.На гребень холма вышел здоровенный рыжеватый олень – мечта любого охотника! – проводил взглядом людей и вновь скрылся в леске. Берег озерка обсидели серо-белые тощие лебеди, отдыхающие после долгого весеннего перелета из Карфагена или дельты Нила.Дважды проскочили крупные зайцы, Беовульф заметил лисицу, в отдалении паслись овцы. Оказывается, жизнь бурлит! Не все так скверно, как представлялось поутру!– Хеорот. – Унферт остановился, прикрыл правой ладонью глаза от солнечных лучей и вытянул левую руку. – Дальше всего дом конунга, во-он там, ближе к берегу моря, на всхолмье. Дружинные дома поближе, видите черный дым?– Дым… – кашлянул Хререк и сказал уверенно. – Это ж погребальный костер.– Мы недосчитались четверых минувшей ночью, – сквозь зубы процедил Унферт и зло сплюнул. – Хотели нагнать после рассвета, по следам, они вели в вашу сторону, – хотя бы узнать, где он прячется… Упустили, как и всегда. Я говорил Хродгару: пустое это дело, незачем смертным тягаться с силами нечеловеческими. Конунг же говорит, что никогда не сдастся, – надо искать, охотиться, понять его сущность!– Не сдастся? – поднял бровь Беовульф. – А сам-то ты готов уступить?– Никогда, – твердо ответил Унферт. – Пусть безнадежно, пусть бессмысленно. Но никто из нас не отступит! Данам не впервой бросать вызов судьбе!– Это не судьба, – пробормотал Беовульф. – Это нечто другое. Что – не знаю, но другое…
* * *
Вполне возможно, что для привычных к небогатой жизни данов Хеорот и являлся «Золотым бургом», но повидавший Рим, Равенну и Массилию Северин однозначно определил статус поселения: деревня.Столица Хловиса по сравнению с Хеоротом – настоящий густонаселенный polis с большими домами в два этажа, стеной-тыном, церковью и мастерскими ремесленников.Более или менее внушительно выглядело лишь жилище конунга, названное Унфертом «Оленьим залом» – ценной древесины на это сооружение не пожалели.Сотня шагов в длину, сорок в ширину, несколько обязательных пристроек, от хлева до кузни, двускатная крыша в полном согласии с традициями германцев покрыта дерном, навес над входом поддерживается резными столбами. Больше никаких украшений и, разумеется, никакого золота. Бревна темные; видно, что Олений зал построили давно.Три «мужских» длинных дома, где жили бессемейные дружинники, стояли обособленно, лучами расходясь от круглой площадки, посреди которой торчал колоссальный, в несколько человеческих ростов, истукан, вырубленный из цельного ствола вековой ели.Гладкое дерево украшено рунами и изображениями животных, наверху столба вырезаны четыре страшенные хари, обращенные к разным сторонам света. Северин безошибочно опознал одноглазого Вотана и Фрейра – под ликом повелителя Ванахейма красовался непристойно огромный рельеф фаллоса, покрытого спиральными узорами, символ плодородия.На крупном плоском валуне под столбом коричневели подозрительные пятна, уж не кровь ли? Очень может быть…За мужскими домами пылал огромный костер, на который указал Унферт, – наспех вырубленная погребальная домина, очередной дикарский обычай. Погибших, в полном облачении и с оружием вносят в квадратный бревенчатый сруб, оставляют там предметы, которые могут пригодится мертвым в Вальхалле, от костяных гребней до вражеских черепов, добытых героями во время земной жизни, потом домину доверху заваливают вязанками хвороста и поджигают.А что хуже всего, за воином могут последовать его жена или наложница – причем чаще всего они обрекают себя на смерть добровольно, чтобы не расставаться с близким человеком и прислуживать ему на пирах в Асгарде.Дядюшка Ремигий неустанно именовал это большим грехом – мертвое мертво, оно не должно забирать с собой живую жизнь!Дым костра пах неприятно, горящей плотью и раскаленным железом. Судя по выжженной черной земле вокруг пылающей домины, огненные погребения случались в Хеороте частенько, пускай море было рядом – сапфировое сияние разливалось в полустадии от Оленьего зала, – и можно было отдавать погибших воде, что никак не противоречило традициям.У подошвы холма, на котором расположился дворец Хродгара («Какой еще дворец?! – оборвал себя Северин. – Просто большой сарай!»), теснились два с небольшим десятка общинных домов. Некоторые выглядели брошенными: у одного провалилась часть крыши, другой врос в землю настолько, что войти в зияющий на торце дверной проем сумел бы лишь маленький ребенок или карлик.Соседний дом когда-то горел, бревна обуглены, явственные следы пожара. Тына вокруг поселка нет, и это весьма необычно, по крайней мере для варваров – а если нападет враг?– Враг может прийти только со стороны полудня, – пояснил Унферт. – Но Хродгар в союзе с ближними фризами, которые закрывают дорогу в эти места. Если что, они подадут сигнал дымами, и конунг сумеет быстро собрать войско и отправиться навстречу пришлецам. В порубежных деревнях да, тыны поставили, мало ли что? На моей памяти и памяти моего отца чужаки в Даннмёрк не приходили, а те, кто нападал на фризов, быстро встречались с мечами семнадцати родов, которые признали конунгом Хродгара. Людей мы не боимся, а от нелюдя никакой тын не оборонит…Гостей вышла встречать Вальхтеов, жена Хродгара – женщина не юная, однако и не пожилая. Высокая, с темными косами и карими глазами, сразу видно – чужестранка, кельтской крови.Вальхтеов нисколько не походила на белобрысых данов или их ближайших сородичей: кожа смуглая, нос с горбинкой, речь ведет степенно, но фразы строит неправильно, а это значит, что наречие данов для супруги конунга не родное и за годы, проведенные в Хеороте, она не сумела до конца привыкнуть к мягкому говору подданных Хродгара.Одевалась конунгин так, как и пристало женщине высокого рода и положения: на крыльцо Оленьего зала Вальхтеов вышла в платье беленого тонкого льна с богатой тесьмой и вышивкой серебряной ниткой, в темно-красном переднике из крашеной овечьей шерсти и плаще, подбитом куньим мехом.Украшения сплошь золотые, от фибул до серег и женской гривны – таких не носит даже Хродехильда Бургундка в Суасоне, несмотря на то что Хловис накопил изрядные богатства. Северин списал вызывающе-крикливый облик Вальхтеов на обычную спесь, присущую даже самому незначительному варварскому вождю – в дружине полтора меча, а мнит себя Ганнибалом и Митридатом вместе взятыми!Сопровождали хозяйку двое – первый, помоложе и богаче одетый, был Хродульфом, родным племянником конунга и прямым наследником: детей у Хродгара и Вальхтеов не было, по крайней мере пока.За его спиной стоял невысокий крепыш средних лет, носивший необычное для данов имя Бракила. Гундамир встрепенулся и присмотрелся к Бракиле внимательнее – скорее всего, он тоже происходил из вандальского рода, из той ветви вандалов, что осели на побережье у свеев.В доме Хродгара Бракила исполнял обязанности мажордома, как Теодоберт при Хловисе – Беовульф потом язвительно сказал, что допускать вандала к сокровищнице и припасам – это как выпасать козла на капустной грядке. Гундамир, разумеется, обиделся.Варварский этикет утомлял: Северин устал, хотел есть, а Беовульф и Вальхтеов учинили перед входом в Олений зал церемонию, достойную египетских фараонов эпохи Птолемея Великого – когда Нибелунги гостевали у батавов и фризов, все было стократ проще и быстрее. Однако вождь нескольких родов и его ближние, по мнению всех до единого германцев, от суасонских сикамбров до иберийских готов, стоял несоизмеримо выше обычного старейшины, не говоря уже о простом воине.Свободный человек, каким является всякий варвар, никогда не признает вождем человека недостойного, особенно если таковой происходит из другой семьи и не связан с ним кровным родством! Лишь те, кого избрали боги, становятся риксами и конунгами.Тем не менее богоизбранность Хродгара подвергалась изрядным сомнениям: вне сражений подавляющее большинство варваров жизнелюбивы, приветливы и гостеприимны, они как дети любят улыбаться, радуются любой приятной мелочи – здесь же все было иначе. Вальхтеов пускай и величественна, но холодна, Хродульф грустен, Бракила постоянно вытирает нос рукавом – нервничает.Унферт с самого начала был угрюм, дружинные смотрят исподлобья, а вертящиеся подле крыльца лохматые псы поджали хвосты и спрятались, едва Фенрир на них сердито гавкнул для вящего порядка.Один Беовульф разливался соловьем – ему не привыкать. Расположить к себе хозяев – дело обязательное, здесь важны красота и учтивость речи, ценимая варварами: гаут аж на скальдический слог перешел, рассыпая крайне неуклюжие (по авторитетному мнению римлянина-Северина), но вполне увесистые, с точки зрения данов, любезности – обходительные словеса ценнее любого золота!Впрочем, без золота тоже не обойдется, но дары следует подносить конунгу, а не его жене и наследнику.– Посмотри, он же… – тихонечко сказал Северин на ухо Гундамиру, когда гостей ввели в покои Хордгара. Оружие, как и велит закон, оставили у входа. – Он же пьян. Пьян или очень болен…– Цыц, – шикнул вандал. – Не нашего ума дело.Даже невозмутимый Беовульф слегка оторопел: он рассчитывал увидеть в Хеороте славного властителя, сумевшего подчинить себе едва ли не половину земель Даннмёрка, а на «высоком месте» конунга, под богами, полуразвалившись сидел неопрятный старик в нижних штанах и сероватой рубахе.Борода нечесаная, волосы грязные, чуть не в колтунах. Взгляд отсутствующий, устремленный куда-то наверх, к отдушинам под закопченной крышей. Полная противоположность величественной Вальхтеов.– Изволил конунг, владыка данов, мой повелитель, сказать, что знает род ваш и племя, и рад приветствовать героев, пришедших к нам из-за моря, – деревянно произнес Хродульф, встав рядом с «высоким местом».Понятно, он исполняет заведенный ритуал: негоже пренебрегать обычаями, пускай конунг мертвецки пьян или безумен.Хродульф повернулся к Хродгару, продолжавшему созерцать потолок остекленевшими глазами, поклонился:– …Это люди, явившиеся к нам издалека, морской дорогой из края гаутов, привел их воин по имени Беовульф. Просят они, повелитель, выслушать слово, с которым к тебе спешили; о господин, не отказывай пришлым, слух преклони, благородный Хродгар. Оружие доброе служит порукой их силе и мужеству; муж могучий, приведший войско, вождь достойный!!Хродгар даже не повернулся. К креслу подошла Вальхтеов, окинула гостей уверенным взглядом. Дала понять, что будет посредником между гостями и супругом, отсутствующим в реальном мире.«Забери вас всех дьявол. – У Северина, безмолвно наблюдавшего за этим странным спектаклем, челюсть отвисла. – Что же здесь происходит? Какая роль нам уготована? Беовульф?..»Беовульф справился с собой очень быстро. Принял у Алатея приготовленный деревянный ларец с подарками, с достоинством поклонился Хродгару, но обратился к Вальхтеов:– Привет мой конунгу данов, и пусть эти кольца, гривны и камни порадуют его взгляд. Хродгар знает, зачем мы пришли в Хеорот.– Знает, – утвердительно кивнула конунгин. У самого Хродгара с нижней губы свесилась нить мутной слюны. – И ты, Беовульф – наша последняя надежда. Я верю вельвам, говорящим с богами.– Боги ушли из Даннмёрка, – неожиданно внятно сказал Хродгар. – Навсегда…И вновь умолк.
* * *
– Сущий кошмар. – Северин тихонько делился с Алатеем и Гундамиром своими наблюдениями и неутешительными выводами. Они втроем прихватили кувшин с пивом и устроились в дальнем закутке мужского дома, куда дружину Беовульфа определили на постой. Сам Беовульф остался в Оленьем зале: когда Хродгара под руки увели в опочивальню, Вальхтеов выразила недвусмысленное желание побеседовать с ним наедине, а заодно приказала домочадцам готовить к вечеру пир, нельзя пренебрегать гостеприимством. – Видели, какие глаза у них всех? Неживые! А запах в доме Хродгара? Почуяли?– Еще как почуяли, – буркнул Алатей. – Там кровью пахло. В каждом углу по курильнице, жгут можжевельник и пихту, сосновую смолу в очаги кидают, а все одно кровью смердит, как на бойне.– Пол в доме деревянный, дощатый, а не земляной, – дополнил наблюдательный вандал. – Но застилают не соломой – наверное, запасы по весне вышли, – а еловыми лапками. Некоторые уже высохли и осыпались, я углядел отметины на досках. Никогда таких не видел.Гундамир скрючил пальцы и провел ногтями по своей верхней рубахе, оставляя на тонкой телячьей коже светлые борозды.– Следы когтей, – уверенно сказал Гундамир. – Больших, очень острых. Эдакая лапа принадлежит твари, которая гораздо крупнее любого медведя. Выщербины на крыльце рассмотрели? Нет? Я рассмотрел – бревно над притвором расщеплено, чудом не сломалось. Его потом железными скобами укрепили. Хозяева собственный дом портить не станут, а войны в этих местах давненько не случалось. Что скажете?– А что ты хочешь услышать? – Алатей сдвинул брови и скрестил пальцы в охранном знаке. – Скильд верно подметил: выглядят даны скверно, взгляд затравленного зверя у каждого, снулые все, будто мухи осенью, едва ходят. На конунга смотреть стыдно, я бы после такого позора сам себя мечом поразил! Испорченное место этот Хеорот, дурное. И воздух здесь плохой, не надышишься никак… Фенрир, провались ты в Хель, это что еще такое?Пес явился в дом с мослом в зубах и устремился к хозяевам: похвастать добычей. Перехватив настороженные, а затем и испуганные взгляды людей, выронил кость из пасти, отошел на три шага назад, виновато повилял коротким хвостом.Северин выругался по-латыни.Оказывается, Фенрир раздобыл обломок человеческой плечевой кости, на суставе еще виднелись лохмотья темной, подгнившей плоти. Отчетливо потянуло запашком разложения.Гундамир всегда был парнем небрезгливым: поднял кость, повертел в руках, присвистнул:– Мать-Фрейя, ведь эту штуковину не псы грызли… А ну пойдем!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34