Двадцать третьего января, ничего не подозревая об изысканиях Фриша, два берлинских физика, доктор Зигфрид Флюгге и доктор фон Дросте, направили в журнал «Zeitschrift fuer Physikalische Chemie» ( «Журнал физической химии») свою статью, в которой пришли к тем же результатам, что Фриш и Майтнер.
А 26 января в Вашингтоне проходила пятая конференция по теоретической физике, организованная Университетом Джорджа Вашингтона и Институтом Карнегги. На ней выступил Нильс Бор, сообщивший известные ему подробности работы берлинских радиохимиков, а также расчеты энергии, выделяющейся при расщеплении атома. В заключение Бор сказал, ссылаясь на слова Фриш и Майтнер, что подобный эксперимент легко повторить, используя самое простейшее оборудование.
Хотя доклады Бора – при всем нашем к нему уважении – никогда не были особенно вразумительными, на этот раз, едва стихли его последние слова, ряд ученых немедленно поспешили – прямо в смокингах! – к себе в лабораторию, чтобы как можно быстрее воспроизвести сенсационные опыты.
Через несколько дней американские газеты уже пестрели сообщениями об этих опытах. Когда, наконец, в печати появились статьи Фриша-Майтнер и Флюгге-Дросте, все лавры – по вине Нильса Бора – были собраны другими, более бойкими экспериментаторами. Своеобразный итог первого этапа гонки физиков подвела «Таймс». В ней сообщалось, что сотрудник Колумбийского университета (США) Энрико Ферми (к тому времени он уже переехал в Америку) открыл новый физический процесс – «расщепление атомов урана». В своей работе он использовал циклотрон Колумбийского университета, весивший 150 000 фунтов.
Но передышка после этого отнюдь не последовала.
Уже 28 января Отто Ган и Фриц Штрассман отправили в тот же берлинский журнал «Naturwissenschaften» новую статью. Судя по ее заголовку, они уже не сомневались в правильности полученных ими результатов: «Доказательство появления радиоактивных изотопов бария при обстреле тория и урана нейтронами». А вторая часть статьи снова произвела эффект разорвавшейся бомбы: в ней приводилось «доказательство появления других радиоактивных осколков в процессе расщепления урана». Какова была природа этих «других осколков»?
По словам Гана, чтобы описать расщепление атомного ядра, важно знать не его массу, а его порядковый номер. Так, ядро урана (порядковый номер 92) расщепляется на ядра бария (56) и криптона (36). При этом ядро испускает какое-то количество нейтронов.
Данный факт имел ключевое значение. Ган и Штрассман осторожно предположили, что нейтроны, испускаемые при расщеплении ядер урана, будут расщеплять другие ядра урана. Возникнет лавинообразный эффект. В итоге выделится неимоверное количество энергии.
Бедный Отто Ган! Прошло всего несколько дней, и он понял, к каким страшным и непоправимым последствиям может привести его открытие. Когда ему открылся весь роковой смысл «цепного эффекта», он потерял сон. Он не мог спать в ожидании катастрофы, что медленно надвигалась на мир. Отвратить ее приближение было нельзя. Каждое новое открытие лишь ускоряло ее зловещий ход. Ган решил покончить с собой.
Но его смерть уже мало что изменила бы – джин вырвался из бутылки.
В начале марта 1939 года французские физики Жолио-Кюри, Халбан и Коварски экспериментальным путем доказывают возникновение цепной реакции. Седьмого апреля того же года они сообщают, что при расщеплении одного ядра урана выделяется в среднем 3,5 нейтрона . В конце того же месяца статью французских физиков публикует журнал «Nature».
В середине апреля во время коллоквиума по физике в Геттингене профессор Вильгельм Ханле прочитал собравшимся небольшую статью, подготовленную им к печати. Речь в ней шла о некоей машине, использующей ту самую энергию, что выделяется при расщеплении урана. Сразу после коллоквиума к ученому подошел его шеф – профессор Георг Йоос, авторитетный специалист по экспериментальной и теоретической физике. «Ваше открытие не должно пропасть втуне,» – ободрил он своего помощника.
Йоос, пруссак по происхождению, не мог и помыслить, чтобы научное открытие, да еще такое перспективное, не принесло государству никакой пользы. Он немедленно написал письмо в рейхсминистерство образования, коему подчинялись тогда университеты.
Министерство отреагировало с поразительной быстротой. Профессору Абрахаму Эзау из Йены было поручено тотчас созвать конференцию. Вообще-то он был специалистом по высокочастотной технике, а не физиком-ядерщиком, но зато не раз выказывал похвальную в ту пору политическую активность, вовремя «осуждал и одобрял», и кому как не этому правоверному нацисту надлежало постичь тайны атомного ядра с истинно арийским блеском? Тем паче что партия, памятуя о его заслугах, выдвинула Абрахама на высокий пост, поручив ему руководить сектором физики в Научно-исследовательском совете, созданном при рейхсминистерстве образования.
Он рьяно взялся за дело, немедленно выписав несколько фамилий ученых, которым полагалось присутствовать на конференции. На первом месте, конечно же, значился Отто Ган. Однако тот, подобно юркому нейтрону, ускользнул из сетей старательного партийца, сославшись на то, что его ждут в Швеции, куда давно уже пригласили для чтения лекций. Его замещал профессор Йозеф Маттаух.
Заседание проходило 29 апреля 1939 года в министерстве на Унтер-ден-Линден в обстановке строгой секретности. Присутствовали профессор Эзау (председатель), профессора Йоос, Ханле, Гайгер, Маттаух, Боте и Хофман, а также доктор Дамес, представлявший само министерство.
Последний в своем выступлении выказал крайнее недовольство легкомысленным профессором Ганом, который раструбил о своем открытии на весь мир вместо того, чтобы в интересах Германии хранить его в строгой тайне. Впрочем, Маттаух, лишь недавно оказавшейся в третьем рейхе и еще не научившийся бояться, столь яростно вступился за своего шефа, что его поспешные критики умолкли и упреки в его адрес более не поступали.
Потекла деловитая беседа. Профессора Йоос и Ханле лаконично обрисовали уровень развития ядерной физики в Германии и в ведущих зарубежных странах, а также поговорили о том, насколько реально строительство экспериментального уранового реактора. Профессор Эзау рекомендовал собрать воедино все запасы урана, имеющиеся в стране. Теперь вывоз любых соединений урана из страны был запрещен – тем более что его было мало.
В то время крупнейшие запасы его находились в Бельгии, поскольку ее колония, Конго, была богата месторождениями урановых руд. На тамошних складах хранились тысячи тонн урана. Их следовало срочно скупить.
Кроме того, решили создать научно-исследовательскую группу, куда войдут все ведущие физики рейха. Руководить ей собирался сам профессор Эзау.
В конце апреля все того же 1939 года председатель комитета научного планирования Великобритании сэр Генри Тизар обратился с просьбой к своему правительству воспрепятствовать немецким закупкам урана. Десятого мая состоялись переговоры между Г. Тизаром и Э. Сенжером, генеральным директором бельгийской фирмы «Union Miniere». Однако они закончились безрезультатно – бельгийцы не собирались упускать свою выгоду; в кои-то веки объявился оптовый покупатель на этот, мало кому нужный уран. Ведь до сих пор его покупали лишь университеты для проведения некоторых исследований.
Тем временем атомная машина Германии набирала обороты. Когда Маттаух вернулся к себе в институт, его немедленно атаковали два молодых физика-теоретика: доктор фон Вейцзеккер и доктор Флюгге. Их интересовали все подробности конференции.
Барону Карлу Фридриху фон Вейцзеккеру было тогда 27 лет. Он уже успел прославиться, развив теорию о метаморфозах химических элементов в недрах звезд. «Человек скорее аскетический, нежели практичный», – так отзывались о нем впоследствии офицеры американской разведки. Он не был национал-социалистом, но хорошо разбирался в устремлениях тогдашней власти, ибо его отец был важным сановником в ведомстве Риббентропа. Молодой знаток звездных недр поневоле знал о «глубинных течениях» политики больше, чем другие ученые.
Зигфрид Флюгге поведал Маттауху, что уже написал популярную статью о ядерной энергии, но боится ее публиковать. В конце концов, он все же обнародовал свои идеи в июньском номере «Naturwissenschaften». Статья вышла под заголовком «Можно ли использовать ради технических нужд энергию, заключенную внутри атомных ядер?»
Один кубический метр порошка уранового оксида весит 4,2 тонны и содержит три тысячи септильонов (3 х 10 27) молекул или девять тысяч септильонов атомов урана, говорилось в ней. При расщеплении каждого из этих атомов высвобождается энергия, равная 100 миллионам электрон-вольт. Итак, одного кубометра оксида урана будет достаточно, чтобы взметнуть один кубический километр воды, весящий около двенадцати триллионов тонн (12 х 10 12), на высоту 27 километров!
Проблема лишь в том, что это невероятное количество энергии выделяется молниеносно, в течение какой-то сотой доли секунды. Можно ли как-то замедлить эту реакцию? Можно ли контролировать ее, чтобы использовать энергию, таящуюся в урановом сырье, в мирных целях? Флюгге полагал, что в будущем создадут «урановую машину», обогатив воду солями кадмия, которые поглотят избыточную энергию нейтронов и удержат ее в недрах машины. Кадмий – очень сильное абсорбирующее средство. С его помощью можно даже «отключить» машину, если реакция выйдет из-под контроля.
За этой статьей последовала еще одна, опубликованная Флюгге в августе 1939 года в «Deutsche Allgemeine Zeitung» ( «Общая немецкая газета»). Обе статьи вызвали огромное внимание властей. Верхи страны неожиданно увлеклись ядерной физикой.
А ведь еще год назад большинство ученых полагало, что ядерная физика не имеет практического значения. Считалось, чтобы высвободить энергию, заключенную внутри атомного ядра, придется затратить гораздо больше энергии. Все изменило открытие Отто Гана.
…Тут же засуетились и военные. Они тоже затеяли свой «атомный проект». Двадцать четвертого апреля, через два дня после памятной публикации в «Nature», молодой профессор из Гамбурга Пауль Хартек и его ассистент д-р Вильгельм Грот обратились с письмом в военное министерство. Они сообщали, что новые открытия в области ядерной физики, вероятно, позволят изобрести взрывчатку невиданной мощи. Вкратце они изложили суть исследований Гана и Штрассмана и, упомянув о недавнем эксперименте Жолио-Кюри, пояснили, что американцы, французы и англичане придают огромное значение развитию ядерной физики. В Германии же ей пренебрегают. И зря: «Страна, которая добьется в этой области наибольшего прогресса, получит такой перевес над другими, что сравняться с ней будет уже невозможно».
Письмо поначалу попало к генералу Беккеру, в отдел вооружений сухопутных войск. Оттуда его переправили в отдел научных исследований, коим руководил профессор Эрих Шуман. Наконец, тот вручил письмо доктору Курту Дибнеру, специалисту вооруженных сил по ядерной физике и взрывчатым веществам.
В то время ему исполнилось только 34 года. Ядерную физику он изучал в университете города Галле (его научным руководителем был профессор Позе). В 1931 году он защитил диссертацию на тему «Ионизация под действием альфа-лучей» и некоторое время трудился в лаборатории Физико-технического общества над созданием нового ускорителя. Но в 1934 году его призвали в армию, и он попал в упомянутый нами отдел научных исследований. Вместе с доктором Фридрихом Беркеи он изучал по заказу ВВС кумулятивные взрывчатые вещества. Ему, физику-ядерщику, работа его не очень нравилась, и он просил Шумана создать при отделе новую группу, которая занималась бы только ядерной физикой. К тому времени Дибнер уже снискал определенную известность в этой области; залогом служили около двух десятков его публикаций.
Прочитав послание, он обратился за советом к прославленному ученому, профессору Хансу Гейгеру, создателю хорошо известного всем счетчика ионизирующих излучений. Тот одобрительно отнесся к размышлениям неизвестных ему физиков о новой взрывчатке.
Летом Дибнер с интересом прочитал обе статьи Флюгге, а также заявку на патент, поданную профессором из Вены Штеттером и посвященную производству атомной энергии. Таким образом ему не понадобилось много времени, чтобы понять всю ценность новой идеи и поднять в военном ведомстве соответствующий шум. Итогом его деятельности стал приказ о создании группы по урановым исследованиям, которую, конечно же, возглавил сам доктор Дибнер.
Позднее, впрочем, он вспоминал, что быстро расшевелить военных удалось только потому, что в обход их министерства была создана некая «группа Абрахама Эзау», и это задело генералов. На самом же деле они и в августе 1939 года все еще не верили, что армии будет какая-то польза от этой «странной науки».
Так Германия оказалась единственной великой державой, где еще накануне Второй мировой войны был создан научный коллектив, который исследовал возможности применения атомной энергии в военных целях.
Впрочем, в Германии возникли сразу два научных коллектива. Один возглавил военный ставленник – доктор Дибнер; другой – истинный ариец и партиец, враг «сынов Авраама», профессор Абрахам Эзау. Как и следовало ожидать, оба стали заклятыми врагами, немало мешая друг другу в достижении хоть каких-то практических результатов.
В воскресенье, 3 сентября 1939 года, Великобритания и Франция в ответ на вторжение в Польшу объявили Германии войну. На следующий день профессор Эзау встретился с генералом Беккером, и тот заверил его, что он может положиться на поддержку армии. Эти изыскания нужны рейху.
В тот же день Эзау отправился в рейхсминистерство экономики, поскольку «атомный проект» неожиданно оказался под угрозой. Командование ВВС вдруг решило конфисковать все запасы урановых соединений и радия, чтобы из этого ценного научного сырья изготовить какие-то люминесцентные краски для своих самолетов. Чтобы не быть голословным перед министром, Эзау хотел заручиться официальной бумагой, гласившей, сколь важны для судеб страны работы этих ученых и что обойтись без урана им никак нельзя. Составить подобную бумагу мог бы наш отдел научных исследований, посоветовал Беккер, невольно сталкивая двух конкурентов друг с другом.
Профессор Шуман, к коему порывались попасть на прием Абрахам Эзау и его помощник, профессор Меллер, оказался лицом труднодоступным. Наконец, промаявшись весь день в коридорах в ожидании «высшего эксперта», Эзау переговорил со случайно встреченным им доктором Х. Баше (как выяснилось, непосредственным начальником Дибнера). Был уже вечер, и растерянный Эзау, выхватив из папки бумагу, составленную им самим за эти часы, с надеждой протянул ее Баше. «Быть может, мы обойдемся без подписи Шумана, ведь дело не терпит отлагательств? Поставьте только какую-то закорючку, чтобы я мог смело показывать этот документ! В четверг, седьмого сентября, мне нужно подать его министру экономики!» Баше мог лишь изобразить сочувствие, поясняя, что «подобные дела так быстро не делаются». Пришлось Эзау отправляться восвояси с пустыми руками.
На следующее утро Меллер немедленно стал названивать «неуловимому Шуману». Вскоре в здании Физико-технического общества собственной персоной появился вчерашний сострадательный собеседник – доктор Баше. Теперь не оказалось на месте Эзау. Однако гость не намерен был ждать, ибо единственное, ради чего он приехал, так это объявить, что профессор Шуман выдать им вожделенный документ никак не может. Не может! Урановыми исследованиями будем заниматься мы сами! И точка!
Так началась первая в истории человечества «атомная война». На наше счастье протекала она лишь в «коридорах власти».
Эзау этой «словесной оплеухи» не стерпел и помчался в рейхсминистерство образования, дабы пожаловаться своему шефу, профессору Рудольфу Менцелю. А тот добавил масла в огонь, сообщив, что командование сухопутных войск распорядилось немедленно прекратить все урановые исследования в стенах Физико-технического общества. Эзау ничего не мог понять. Он еще не знал, что расшевелил «осиное гнездо». Военные, взволнованные его напором, сами активно взялись за работу. Восьмого сентября был призван в армию, то бишь в отдел Шумана, молодой даровитый физик из Лейпцигского университета, доктор Эрих Багге.
Можно представить себе чувства, которые испытывал молодой ученый, держа в руках – в первые же дни войны! – одиозный желто-коричневый пакет с предписанием «немедленно прибыть в Берлин, в распоряжение военного министерства». Взяв с собой несколько семейных фотографий и сложив в чемоданчик белье, Багге приготовился к отправке на фронт. Какая же радость охватила его, когда, прибыв в особняк на Харденбергштрассе, он встретил там доктора Дибнера, который и объяснил ему, чем придется заниматься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61