Она словно стремилась отгородиться от меня.
— Сегодня я был у врача, — сообщил я, и меня моментально коснулся радостный всплеск надежды в ее душе. Потом в мозгу отчетливо всплыл ее вопрос: ну и что?
— Ну и что? — поинтересовалась она.
— Ничего. Я в отличной физической форме.
— Вижу.
— Дорогая, я же сделал то, о чем ты просила.
— Извини, — Энн поджала губы, — не могу сдержаться.
Я еще немного поболтал с Ричардом и пошел умываться.
— Девчонка забыла у нас очки, — сказала Энн, когда я уселся за стол.
— Не думаю, что мне хочется их ей отвозить, — поморщился я, — может быть, пошлем по почте?
— Я их выбросила на помойку, — вяло сообщила Энн, и я отчетливо почувствовал, что она хочет скрыть от меня свои чувства. Ее душила ненависть, но она изо всех сил пыталась это не показать. Мысли Энн были теперь настолько для меня открыты, что я посоветовал себе быть осторожным и стараться не отвечать на вопросы раньше, чем она их задаст.
— Ты отдала Элизабет ее расческу?
— Нет, — покачала головой Энн, — забыла.
— Ты хочешь отдать, малыш? — Я с улыбкой повернулся к Ричарду. — Что ж, думаю...
— Том! — воскликнула Энн, выронив вилку. — Он же ничего не говорил!
Некоторое время я виновато смотрел на нее, потом опустил глаза и уставился на лежащую в тарелке еду.
— Мама, — удивился Ричард, — что случилось, мама?
— Ничего, — рассеянно откликнулась Энн, — ешь, детка.
— Забыл сказать, дорогая, я завтра не работаю.
— Замечательно.
* * *
Я проснулся от собственного крика. Все потеряло смысл. Не было ни прошлого, ни будущего. Существовал лишь миг внезапного пробуждения. И уверенность в том, что женщина в черном стоит у окна в гостиной. Она ждет меня. Она меня зовет.
Энн тоже проснулась. Она не произнесла ни слова и лежала очень тихо, но я точно знал, что она не спит. Злится.
Что-то чужое, живущее внутри меня, требовало, кричало, чтобы я немедленно встал и пошел к той, что меня зовет. Но я решил не поддаваться. Первым делом я лег и приказал себе дышать ровно. Получалось плохо. Сдерживая дрожь, я закрыл глаза, а пальцы продолжали судорожно мять ни в чем не повинные простыни. Мозг был просветлен знанием, а тело болело им. Я продолжал лежать, старательно делая вид, что ничего не происходит.
Не могу сказать, как долго я боролся с зовом женщины. В тот момент я ее ненавидел, как ненавидел бы любое живое существо, без спроса вторгшееся в мою жизнь и разрушающее ее. Ненавидел за то, что она стоит там, у окна, за то, что зовет меня требовательно и властно, за то, что желает привязать к себе, подчинить. Я обязан был преодолеть ее притяжение.
Через некоторое время я понял, что ее сила начинает ослабевать, но все равно оставался в напряжении, готовый в любой момент снова вступить в борьбу. Только почувствовав, что ее больше нет, я позволил себе немного расслабиться. Измотанный и опустошенный, я лежал, невидящими глазами рассматривая потолок. И снова испуганно вздрогнул от щелчка выключателя. Энн зажгла лампу.
Она внимательно посмотрела на меня, и я ощутил, что ее злость постепенно уходит. Теперь ее глаза светились сочувствием.
— Ты сильно вспотел, дорогой, — шепнула она.
Я чувствовал стекающие по лицу холодные струйки пота, но был не в силах пошевелиться. Энн принесла из ванной полотенце, осторожно вытерла мне лицо и нежно провела рукой по влажным от пота волосам. Должно быть, я выглядел очень напуганным и совершенно несчастным.
— Том, прости меня, пожалуйста, — Энн с виноватой улыбкой наклонилась ко мне и прижалась щекой к щеке, — я должна была помогать тебе, а не злиться и вредничать... Она была здесь?
— Да.
— Как ты думаешь, — спросила Энн, — если бы ты пошел в гостиную, ты бы ее увидел?
— Понятия не имею! — в сердцах воскликнул я.
— Но тем не менее ты уверен, что она существует?
— Она существует! — Я знал, что Энн хочет спросить, не живет ли женщина только в моем воображении, но не решается. — Я не знаю, кто она и чего хочет, но она существует... или существовала.
— Ты считаешь, она...
— Не знаю, Энн, — скривился я, — но не вижу в этом смысла. Откуда в этом доме взяться призраку? Он построен совсем недавно. И жила здесь до нас только сестра миссис Сентас, которая уехала на восток, — я невольно фыркнул, вспомнив Фила, — а не на запад.
Энн улыбнулась:
— Кстати, Том, напомни, чтобы я не забыла как следует дать в зубы моему единоутробному братцу, когда мы в следующий раз увидимся.
— Ладно.
— Том, как ты думаешь, может быть, мы...
— Не стоит, — ответил я, позабыв о своем решении не отвечать на вопрос раньше, чем мне его зададут, — не думаю, что Фил сможет нам помочь. Хотя, конечно, не помешает написать ему, чтобы он прекратил свои идиотские эксперименты с гипнозом, если не ведает, что творит.
— Утром напишу.
Мы долго лежали молча, обнявшись. И ко мне снова явилось озарение. Я уже начал рассказывать Энн о своем новом знании, но прикусил язык.
— Что ты хотел сказать? — не поняла Энн.
Пришлось выкручиваться.
— Это... понимаешь... я не хотел идти завтра на вечеринку к Элси, — обрадованно вспомнил я, — и сказал ей, что мы ужинаем у твоей матери.
— Молодец! — засмеялась Элси. — А что будем делать? Пойдем в кино?
— Договорились!
Я еще долго лежал без сна, прижимая к себе тихо посапывающую Энн. Я принял решение не говорить ей о моем новом знании. Я не был уверен, захочет ли она это знать, независимо от того, поверит или нет. Тем более, что я чувствовал: после всего происшедшего она мне поверит.
А я точно знал: у нас родится девочка.
В конце концов, в любом случае вероятность ошибки составляет пятьдесят процентов.
Глава 11
Письмо принесли утром. Я отнес его Энн, недоумевая, почему на душе вдруг стало так тревожно. Я узнал почерк отца Энн на конверте, и меня будто кольнуло в сердце: вчера я соврал Элси, что мы едем к матери Энн. Что это, просто совпадение?
Энн быстро распечатала конверт, пробежала глазами первые несколько строчек и озабоченно нахмурилась. В моем мозгу отчетливо возникла мысль: «С твоей матерью случилось несчастье».
— Мама заболела, — сказал она, на секунду оторвавшись от письма.
Я не мог отвести взгляд от ее милого встревоженного личика. Раздражающе громко тикали часы.
— Нет, — еле слышно проговорил я.
Не обратив внимания на мою последнюю реплику, Энн продолжала читать.
— Папа пишет, она... — начала Энн и внезапно, не договорив, замолчала, уставившись на меня с немым изумлением.
А я почувствовал, что где-то внутри меня возник комок, который каждую секунду становился больше, тяжелее и постепенно заполнил меня всего, мешая дышать, пригибая своей тяжестью к земле.
— Что ты сказал? — низким испуганным голосом спросила Энн.
— Ничего. — Я ожесточенно замотал головой, но голос от этого не стал более естественным.
Энн не сводила с меня испуганных глаз. Я тоже смотрел только на нее, не слыша ничего, кроме ее тихого голоса и оглушительного стука собственного сердца.
— Я хочу, чтобы ты мне сказал, в чем дело.
— Ничего. — Я осознавал, что твержу одно и то же слово, как безмозглый попугай, но был не в силах что-нибудь изменить. Комната плыла и кружилась вокруг, к горлу подступила тошнота. Я понял, что вот-вот упаду.
И в эту минуту зазвонил телефон. Звук, вырвавшийся из моего горла, был ужасен. Это был мучительный стон, последний вздох бьющегося в предсмертной агонии живого существа. Энн даже съежилась от испуга.
А телефон продолжал звонить. Я честно пытался заговорить, но, похоже, способность к связной речи меня окончательно покинула. И я снова замотал головой. Оказывается, все на что я способен в критический момент, — это молча трясти головой.
Всхлипнув, Энн рванулась к телефону. Звонки прекратились.
— Алло, — донеслось до меня, — папа?
И все. Гробовое молчание. А я так и остался стоять в кухне, в изнеможении прислонившись к стене.
Я слышал, как она повесила трубку. Но продолжал стоять истуканом на том же самом месте, мысленно умоляя ее: «Не надо, не входи и, ради бога, не смотри на меня».
Я слышал ее медленные, тяжелые шаги. Я слышал, что она остановилась возле двери. И приказал себе обернуться. Я не мог больше вынести напора ее невеселых мыслей.
И я обернулся.
Энн молчала. Но такой взгляд мне довелось видеть только один раз в жизни у маленькой девочки, которая смотрела на свою только что сбитую машиной собаку. В нем непостижимо смешивались боль, немой ужас и нежелание верить своим глазам.
— Ты знал, — выдохнула Энн, — ты знал раньше, чем он позвонил.
Вскрикнув, она отвернулась и так быстро, как ей позволяла ее комплекция, бросилась прочь. Я нерешительно последовал за ней. Она закрылась в ванной, и до меня доносились ее разрывающие душу рыдания. Я пытался стучать, умолял выслушать меня, но в ответ получил только совет убираться ко всем чертям.
Я еще долго стоял около двери ванной, беспомощно переминаясь с ноги на ногу, и слушал, как рыдает моя жена, как она горюет о матери, которая рано утром умерла.
* * *
Через несколько часов Энн уехала в Санта-Барбару. Ричарда она взяла с собой. Я даже не осмелился спросить, хочет ли она, чтобы я поехал с ними. Потому что точно знал: не хочет. С того момента, как она вышла из ванной, и до самого отъезда Энн не произнесла ни слова. Преувеличенно спокойная, с сухими, хотя и опухшими глазами, она упаковала вещи, одела Ричарда и уехала. Я даже не решился к ней приблизиться, заметив, что при виде меня в ее глазах загорался ужас. И омерзение.
Я долго стоял на крыльце и смотрел на место, где наш «форд», последний раз мигнув фарами, свернул на бульвар и скрылся из виду. Солнце припекало довольно сильно, и вскоре я весь вспотел. Но упрямо продолжал стоять на том же месте, ощущая ужасную усталость и пустоту. И смерть.
— И ты здесь?
Я оглянулся на голос и увидел Фрэнка, который выходил из гаража, одетый только в грязные шорты, держа в руке газонокосилку.
— А я думал, что ты все субботы работать, — ухмыльнулся он и, положив газонокосилку на траву, направился ко мне, явно намереваясь поболтать.
Непроизвольно вздрогнув, я отвернулся и пошел в дом, машинально отметив, что с правилами хорошего тона у меня в последнее время имеются проблемы. Закрывая дверь, я заметил, что он вернулся к брошенному инструменту и занялся его наладкой, с откровенным недоумением поглядывая в сторону нашего дома.
Я в изнеможении рухнул на диван, закрыл глаза, и передо мной снова возникло лицо Энн. И еще я вспомнил, как после злополучного сеанса гипноза сказал ей, что, вероятно, в каждом из нас где-то глубоко внутри живет чудовище.
* * *
Около половины третьего я тоже вытащил из гаража газонокосилку и начал приводить в порядок лужайку перед домом. Сидеть без дела стало совершенно невмоготу. Поэтому я решительно натянул старые шорты и теннисные туфли и посоветовал себе забыться в работе.
Однако результат оказался прямо противоположным. Однообразное передвижение газонокосилки взад-вперед по лужайке творческим процессом никак не назовешь, это только активизировало процесс самоанализа. Хотя я находился в таком состоянии, что, наверное, ни одна работа на свете не смогла бы меня отвлечь.
Проще говоря, жизнь превратилась в кошмар. С той злополучной вечеринки у Элси прошло меньше недели, а со мной произошло больше невероятных событий, чем за все двадцать семь лет жизни. Причем чем дальше, тем хуже. Я начал опасаться будущего. Я думал об Энн и том ужасе, который она испытала, когда поняла, что я знал о смерти матери задолго до звонка ее отца. Попробовав поставить себя на ее место, я не мог не признать, что ее реакция была вполне естественной. Двойной шок от горя и от страха способен сбить с ног кого угодно.
— Эй, вы, там!
Я недоуменно обернулся. Гарри Сентас стоял на крыльце своего дома и, нахмурившись, следил за моими манипуляциями: Я увидел, что забрался со своей косилкой уже на его лужайку и даже прошелся по краю клумбы с цветами.
Смущенно извинившись, я вернулся к дому, а Гарри Сентас побрел на лужайку оценивать нанесенный мной ущерб.
Я сходил в дом за полотенцем, сел на край крыльца и, вытирая пот, уставился на дом Фрэнка, стоящий на противоположной стороне улицы.
Я думал о нем и об Элизабет, о его интрижке с рыжеволосой красоткой на заводе. Я думал об Элси, прячущей плотское вожделение под маской детской невинности и безжалостно помыкающей собственным мужем, о Сентасе и его жене, о постоянно присутствующем между ними напряжении. Я думал об алкаше-водителе автобуса, живущем в конце квартала, который большую часть жизни проводил в полицейском участке, о домохозяйке с соседней улицы, которая спала с мальчиками из колледжа, пока ее муж-коммивояжер колесил по дорогам штата. Я думал об Энн, о себе и о невероятных событиях, которые с нами произошли. И все это соединилось в маленьком квартале аккуратных домиков, лениво подставляющих свои крыши солнцу. Это напомнило мне историю Джекила и Хайда. Наш квартал был одновременно двумя существами, имел два лица. Одно — чистое, умытое, доброжелательное — он выставлял на всеобщее обозрение. Но за благопристойным фасадом существовало и другое лицо — грязное, злобное, порочное.
Именно тогда я снова вернулся к мысли, что, вероятно, схожу с ума. Я понял простую истину: мой разум — призма, преломляющая лучи мыслей и рассеивающая их, создавая образы и впечатления. Сложность состояла в том, чтобы определить, где находится источник этих лучей — внутри моего мозга или вне его.
* * *
Я еще косил траву на лужайке, когда из дома появился Рон. Он приветливо помахал рукой и сел в свой «понтиак».
— Можно я возьму твой точильный камень? — крикнул я.
— Конечно, поищи в гараже.
И я отправился в гараж Элси. Так же как и дом, гараж ассоциировался только с Элси. Оглядевшись в полутьме, я нигде не заметил необходимого инструмента. Наугад вытащил иллюстрированный журнал из лежащей на старом столике стопки и пролистал его. Другой литературы Элси не признавала. Однажды она случайно купила небольшой, оригинально отделанный книжный шкаф и пришла одолжить у нас несколько книг, чтобы поставить на полки и продемонстрировать на очередной вечеринке друзьям. Причем ей нужны были книги в красивых переплетах. Названия, а уж тем более содержание ее не интересовали. Думаю, ее гостей тоже.
Я вернул на место журнал, вышел из гаража и столкнулся с Элси.
— Эй, — радостно воскликнула она, — что ты делаешь в моем гараже?
— Развожу костер, — буркнул я.
— Лучше не надо. — Она многозначительно улыбнулась. На ней снова был сильно облегающий купальник. Я отметил, что она здорово загорела. Сказались регулярные поездки на пляж. — Тебе что-то нужно?
Сперва я хотел ответить, что мне ничего не нужно, и ретироваться. Но потом порекомендовал себе не смешить людей и спокойно сказал, что хотел взять точильный камень, но не нашел.
— Да? — Она приблизилась ко мне вплотную и в упор разглядывала своими темными зовущими глазами. — Пойдем, покажу.
«Ты мой хитрюга!» Эти слова совершенно отчетливо прозвучали у меня в голове. Мне очень захотелось ответить ей: «Нет, что ты!» — и посмотреть на реакцию. Не сомневаюсь, что она потом поклянется на Библии, что никогда не имела в мыслях ничего подобного.
Я вернулся вслед за ней в полутемный, пахнущий маслом гараж.
— Он где-то здесь, я точно знаю, — сказала она и медленно двинулась вглубь, скользя глазами по полкам, — может быть, завалился куда-то? — Она стала на колени на старый, покрытый одеялом диван и заглянула за него. — Вот он валяется, — удовлетворенно сообщила она, — наверное, Кэнди забросила.
Элси наклонилась, но не смогла достать инструмент. И оглянулась на меня, словно приглашая подойти и попробовать дотянуться самостоятельно. От резких телодвижений ее тесный купальник немного съехал, открыв моему взору полоску белой кожи на груди. У меня в животе опять что-то зашевелилось, мускулы напряглись, дыхание сбилось. «Иди же ко мне, Томми, милый!» Чужие мысли звучали в моем мозгу совершенно отчетливо, даже яснее, чем мои собственные. «Иди ко мне, милый. Обещаю, тебе понравится».
— Ты не можешь его достать? — хрипло полюбопытствовал я.
Можно сказать, в гараже разыгрывалась пьеса из театра абсурда. Все актеры вслух произносили реплики, соответствующие роли, но мысленные реплики были совершенно другими.
— Никак не дотянусь, — подтвердила она.
«Врешь», — устало подумал я, но снова промолчал и, как механическая кукла, на негнущихся ногах двинулся к дивану. Опустившись на колени, я сразу увидел лежащий на полу точильный камень. Элси была рядом, очень близко. Я чувствовал тепло прижимающейся ко мне женской ноги.
— Ты сможешь его достать? — проворковала она.
— Думаю, да. — Я отлично знал, что должен встать и бежать куда глаза глядят, но уже не владел своим телом.
Должен признать, пресловутый инструмент действительно лежал довольно неудобно и достать его было нелегко. Я полез за диван.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
— Сегодня я был у врача, — сообщил я, и меня моментально коснулся радостный всплеск надежды в ее душе. Потом в мозгу отчетливо всплыл ее вопрос: ну и что?
— Ну и что? — поинтересовалась она.
— Ничего. Я в отличной физической форме.
— Вижу.
— Дорогая, я же сделал то, о чем ты просила.
— Извини, — Энн поджала губы, — не могу сдержаться.
Я еще немного поболтал с Ричардом и пошел умываться.
— Девчонка забыла у нас очки, — сказала Энн, когда я уселся за стол.
— Не думаю, что мне хочется их ей отвозить, — поморщился я, — может быть, пошлем по почте?
— Я их выбросила на помойку, — вяло сообщила Энн, и я отчетливо почувствовал, что она хочет скрыть от меня свои чувства. Ее душила ненависть, но она изо всех сил пыталась это не показать. Мысли Энн были теперь настолько для меня открыты, что я посоветовал себе быть осторожным и стараться не отвечать на вопросы раньше, чем она их задаст.
— Ты отдала Элизабет ее расческу?
— Нет, — покачала головой Энн, — забыла.
— Ты хочешь отдать, малыш? — Я с улыбкой повернулся к Ричарду. — Что ж, думаю...
— Том! — воскликнула Энн, выронив вилку. — Он же ничего не говорил!
Некоторое время я виновато смотрел на нее, потом опустил глаза и уставился на лежащую в тарелке еду.
— Мама, — удивился Ричард, — что случилось, мама?
— Ничего, — рассеянно откликнулась Энн, — ешь, детка.
— Забыл сказать, дорогая, я завтра не работаю.
— Замечательно.
* * *
Я проснулся от собственного крика. Все потеряло смысл. Не было ни прошлого, ни будущего. Существовал лишь миг внезапного пробуждения. И уверенность в том, что женщина в черном стоит у окна в гостиной. Она ждет меня. Она меня зовет.
Энн тоже проснулась. Она не произнесла ни слова и лежала очень тихо, но я точно знал, что она не спит. Злится.
Что-то чужое, живущее внутри меня, требовало, кричало, чтобы я немедленно встал и пошел к той, что меня зовет. Но я решил не поддаваться. Первым делом я лег и приказал себе дышать ровно. Получалось плохо. Сдерживая дрожь, я закрыл глаза, а пальцы продолжали судорожно мять ни в чем не повинные простыни. Мозг был просветлен знанием, а тело болело им. Я продолжал лежать, старательно делая вид, что ничего не происходит.
Не могу сказать, как долго я боролся с зовом женщины. В тот момент я ее ненавидел, как ненавидел бы любое живое существо, без спроса вторгшееся в мою жизнь и разрушающее ее. Ненавидел за то, что она стоит там, у окна, за то, что зовет меня требовательно и властно, за то, что желает привязать к себе, подчинить. Я обязан был преодолеть ее притяжение.
Через некоторое время я понял, что ее сила начинает ослабевать, но все равно оставался в напряжении, готовый в любой момент снова вступить в борьбу. Только почувствовав, что ее больше нет, я позволил себе немного расслабиться. Измотанный и опустошенный, я лежал, невидящими глазами рассматривая потолок. И снова испуганно вздрогнул от щелчка выключателя. Энн зажгла лампу.
Она внимательно посмотрела на меня, и я ощутил, что ее злость постепенно уходит. Теперь ее глаза светились сочувствием.
— Ты сильно вспотел, дорогой, — шепнула она.
Я чувствовал стекающие по лицу холодные струйки пота, но был не в силах пошевелиться. Энн принесла из ванной полотенце, осторожно вытерла мне лицо и нежно провела рукой по влажным от пота волосам. Должно быть, я выглядел очень напуганным и совершенно несчастным.
— Том, прости меня, пожалуйста, — Энн с виноватой улыбкой наклонилась ко мне и прижалась щекой к щеке, — я должна была помогать тебе, а не злиться и вредничать... Она была здесь?
— Да.
— Как ты думаешь, — спросила Энн, — если бы ты пошел в гостиную, ты бы ее увидел?
— Понятия не имею! — в сердцах воскликнул я.
— Но тем не менее ты уверен, что она существует?
— Она существует! — Я знал, что Энн хочет спросить, не живет ли женщина только в моем воображении, но не решается. — Я не знаю, кто она и чего хочет, но она существует... или существовала.
— Ты считаешь, она...
— Не знаю, Энн, — скривился я, — но не вижу в этом смысла. Откуда в этом доме взяться призраку? Он построен совсем недавно. И жила здесь до нас только сестра миссис Сентас, которая уехала на восток, — я невольно фыркнул, вспомнив Фила, — а не на запад.
Энн улыбнулась:
— Кстати, Том, напомни, чтобы я не забыла как следует дать в зубы моему единоутробному братцу, когда мы в следующий раз увидимся.
— Ладно.
— Том, как ты думаешь, может быть, мы...
— Не стоит, — ответил я, позабыв о своем решении не отвечать на вопрос раньше, чем мне его зададут, — не думаю, что Фил сможет нам помочь. Хотя, конечно, не помешает написать ему, чтобы он прекратил свои идиотские эксперименты с гипнозом, если не ведает, что творит.
— Утром напишу.
Мы долго лежали молча, обнявшись. И ко мне снова явилось озарение. Я уже начал рассказывать Энн о своем новом знании, но прикусил язык.
— Что ты хотел сказать? — не поняла Энн.
Пришлось выкручиваться.
— Это... понимаешь... я не хотел идти завтра на вечеринку к Элси, — обрадованно вспомнил я, — и сказал ей, что мы ужинаем у твоей матери.
— Молодец! — засмеялась Элси. — А что будем делать? Пойдем в кино?
— Договорились!
Я еще долго лежал без сна, прижимая к себе тихо посапывающую Энн. Я принял решение не говорить ей о моем новом знании. Я не был уверен, захочет ли она это знать, независимо от того, поверит или нет. Тем более, что я чувствовал: после всего происшедшего она мне поверит.
А я точно знал: у нас родится девочка.
В конце концов, в любом случае вероятность ошибки составляет пятьдесят процентов.
Глава 11
Письмо принесли утром. Я отнес его Энн, недоумевая, почему на душе вдруг стало так тревожно. Я узнал почерк отца Энн на конверте, и меня будто кольнуло в сердце: вчера я соврал Элси, что мы едем к матери Энн. Что это, просто совпадение?
Энн быстро распечатала конверт, пробежала глазами первые несколько строчек и озабоченно нахмурилась. В моем мозгу отчетливо возникла мысль: «С твоей матерью случилось несчастье».
— Мама заболела, — сказал она, на секунду оторвавшись от письма.
Я не мог отвести взгляд от ее милого встревоженного личика. Раздражающе громко тикали часы.
— Нет, — еле слышно проговорил я.
Не обратив внимания на мою последнюю реплику, Энн продолжала читать.
— Папа пишет, она... — начала Энн и внезапно, не договорив, замолчала, уставившись на меня с немым изумлением.
А я почувствовал, что где-то внутри меня возник комок, который каждую секунду становился больше, тяжелее и постепенно заполнил меня всего, мешая дышать, пригибая своей тяжестью к земле.
— Что ты сказал? — низким испуганным голосом спросила Энн.
— Ничего. — Я ожесточенно замотал головой, но голос от этого не стал более естественным.
Энн не сводила с меня испуганных глаз. Я тоже смотрел только на нее, не слыша ничего, кроме ее тихого голоса и оглушительного стука собственного сердца.
— Я хочу, чтобы ты мне сказал, в чем дело.
— Ничего. — Я осознавал, что твержу одно и то же слово, как безмозглый попугай, но был не в силах что-нибудь изменить. Комната плыла и кружилась вокруг, к горлу подступила тошнота. Я понял, что вот-вот упаду.
И в эту минуту зазвонил телефон. Звук, вырвавшийся из моего горла, был ужасен. Это был мучительный стон, последний вздох бьющегося в предсмертной агонии живого существа. Энн даже съежилась от испуга.
А телефон продолжал звонить. Я честно пытался заговорить, но, похоже, способность к связной речи меня окончательно покинула. И я снова замотал головой. Оказывается, все на что я способен в критический момент, — это молча трясти головой.
Всхлипнув, Энн рванулась к телефону. Звонки прекратились.
— Алло, — донеслось до меня, — папа?
И все. Гробовое молчание. А я так и остался стоять в кухне, в изнеможении прислонившись к стене.
Я слышал, как она повесила трубку. Но продолжал стоять истуканом на том же самом месте, мысленно умоляя ее: «Не надо, не входи и, ради бога, не смотри на меня».
Я слышал ее медленные, тяжелые шаги. Я слышал, что она остановилась возле двери. И приказал себе обернуться. Я не мог больше вынести напора ее невеселых мыслей.
И я обернулся.
Энн молчала. Но такой взгляд мне довелось видеть только один раз в жизни у маленькой девочки, которая смотрела на свою только что сбитую машиной собаку. В нем непостижимо смешивались боль, немой ужас и нежелание верить своим глазам.
— Ты знал, — выдохнула Энн, — ты знал раньше, чем он позвонил.
Вскрикнув, она отвернулась и так быстро, как ей позволяла ее комплекция, бросилась прочь. Я нерешительно последовал за ней. Она закрылась в ванной, и до меня доносились ее разрывающие душу рыдания. Я пытался стучать, умолял выслушать меня, но в ответ получил только совет убираться ко всем чертям.
Я еще долго стоял около двери ванной, беспомощно переминаясь с ноги на ногу, и слушал, как рыдает моя жена, как она горюет о матери, которая рано утром умерла.
* * *
Через несколько часов Энн уехала в Санта-Барбару. Ричарда она взяла с собой. Я даже не осмелился спросить, хочет ли она, чтобы я поехал с ними. Потому что точно знал: не хочет. С того момента, как она вышла из ванной, и до самого отъезда Энн не произнесла ни слова. Преувеличенно спокойная, с сухими, хотя и опухшими глазами, она упаковала вещи, одела Ричарда и уехала. Я даже не решился к ней приблизиться, заметив, что при виде меня в ее глазах загорался ужас. И омерзение.
Я долго стоял на крыльце и смотрел на место, где наш «форд», последний раз мигнув фарами, свернул на бульвар и скрылся из виду. Солнце припекало довольно сильно, и вскоре я весь вспотел. Но упрямо продолжал стоять на том же месте, ощущая ужасную усталость и пустоту. И смерть.
— И ты здесь?
Я оглянулся на голос и увидел Фрэнка, который выходил из гаража, одетый только в грязные шорты, держа в руке газонокосилку.
— А я думал, что ты все субботы работать, — ухмыльнулся он и, положив газонокосилку на траву, направился ко мне, явно намереваясь поболтать.
Непроизвольно вздрогнув, я отвернулся и пошел в дом, машинально отметив, что с правилами хорошего тона у меня в последнее время имеются проблемы. Закрывая дверь, я заметил, что он вернулся к брошенному инструменту и занялся его наладкой, с откровенным недоумением поглядывая в сторону нашего дома.
Я в изнеможении рухнул на диван, закрыл глаза, и передо мной снова возникло лицо Энн. И еще я вспомнил, как после злополучного сеанса гипноза сказал ей, что, вероятно, в каждом из нас где-то глубоко внутри живет чудовище.
* * *
Около половины третьего я тоже вытащил из гаража газонокосилку и начал приводить в порядок лужайку перед домом. Сидеть без дела стало совершенно невмоготу. Поэтому я решительно натянул старые шорты и теннисные туфли и посоветовал себе забыться в работе.
Однако результат оказался прямо противоположным. Однообразное передвижение газонокосилки взад-вперед по лужайке творческим процессом никак не назовешь, это только активизировало процесс самоанализа. Хотя я находился в таком состоянии, что, наверное, ни одна работа на свете не смогла бы меня отвлечь.
Проще говоря, жизнь превратилась в кошмар. С той злополучной вечеринки у Элси прошло меньше недели, а со мной произошло больше невероятных событий, чем за все двадцать семь лет жизни. Причем чем дальше, тем хуже. Я начал опасаться будущего. Я думал об Энн и том ужасе, который она испытала, когда поняла, что я знал о смерти матери задолго до звонка ее отца. Попробовав поставить себя на ее место, я не мог не признать, что ее реакция была вполне естественной. Двойной шок от горя и от страха способен сбить с ног кого угодно.
— Эй, вы, там!
Я недоуменно обернулся. Гарри Сентас стоял на крыльце своего дома и, нахмурившись, следил за моими манипуляциями: Я увидел, что забрался со своей косилкой уже на его лужайку и даже прошелся по краю клумбы с цветами.
Смущенно извинившись, я вернулся к дому, а Гарри Сентас побрел на лужайку оценивать нанесенный мной ущерб.
Я сходил в дом за полотенцем, сел на край крыльца и, вытирая пот, уставился на дом Фрэнка, стоящий на противоположной стороне улицы.
Я думал о нем и об Элизабет, о его интрижке с рыжеволосой красоткой на заводе. Я думал об Элси, прячущей плотское вожделение под маской детской невинности и безжалостно помыкающей собственным мужем, о Сентасе и его жене, о постоянно присутствующем между ними напряжении. Я думал об алкаше-водителе автобуса, живущем в конце квартала, который большую часть жизни проводил в полицейском участке, о домохозяйке с соседней улицы, которая спала с мальчиками из колледжа, пока ее муж-коммивояжер колесил по дорогам штата. Я думал об Энн, о себе и о невероятных событиях, которые с нами произошли. И все это соединилось в маленьком квартале аккуратных домиков, лениво подставляющих свои крыши солнцу. Это напомнило мне историю Джекила и Хайда. Наш квартал был одновременно двумя существами, имел два лица. Одно — чистое, умытое, доброжелательное — он выставлял на всеобщее обозрение. Но за благопристойным фасадом существовало и другое лицо — грязное, злобное, порочное.
Именно тогда я снова вернулся к мысли, что, вероятно, схожу с ума. Я понял простую истину: мой разум — призма, преломляющая лучи мыслей и рассеивающая их, создавая образы и впечатления. Сложность состояла в том, чтобы определить, где находится источник этих лучей — внутри моего мозга или вне его.
* * *
Я еще косил траву на лужайке, когда из дома появился Рон. Он приветливо помахал рукой и сел в свой «понтиак».
— Можно я возьму твой точильный камень? — крикнул я.
— Конечно, поищи в гараже.
И я отправился в гараж Элси. Так же как и дом, гараж ассоциировался только с Элси. Оглядевшись в полутьме, я нигде не заметил необходимого инструмента. Наугад вытащил иллюстрированный журнал из лежащей на старом столике стопки и пролистал его. Другой литературы Элси не признавала. Однажды она случайно купила небольшой, оригинально отделанный книжный шкаф и пришла одолжить у нас несколько книг, чтобы поставить на полки и продемонстрировать на очередной вечеринке друзьям. Причем ей нужны были книги в красивых переплетах. Названия, а уж тем более содержание ее не интересовали. Думаю, ее гостей тоже.
Я вернул на место журнал, вышел из гаража и столкнулся с Элси.
— Эй, — радостно воскликнула она, — что ты делаешь в моем гараже?
— Развожу костер, — буркнул я.
— Лучше не надо. — Она многозначительно улыбнулась. На ней снова был сильно облегающий купальник. Я отметил, что она здорово загорела. Сказались регулярные поездки на пляж. — Тебе что-то нужно?
Сперва я хотел ответить, что мне ничего не нужно, и ретироваться. Но потом порекомендовал себе не смешить людей и спокойно сказал, что хотел взять точильный камень, но не нашел.
— Да? — Она приблизилась ко мне вплотную и в упор разглядывала своими темными зовущими глазами. — Пойдем, покажу.
«Ты мой хитрюга!» Эти слова совершенно отчетливо прозвучали у меня в голове. Мне очень захотелось ответить ей: «Нет, что ты!» — и посмотреть на реакцию. Не сомневаюсь, что она потом поклянется на Библии, что никогда не имела в мыслях ничего подобного.
Я вернулся вслед за ней в полутемный, пахнущий маслом гараж.
— Он где-то здесь, я точно знаю, — сказала она и медленно двинулась вглубь, скользя глазами по полкам, — может быть, завалился куда-то? — Она стала на колени на старый, покрытый одеялом диван и заглянула за него. — Вот он валяется, — удовлетворенно сообщила она, — наверное, Кэнди забросила.
Элси наклонилась, но не смогла достать инструмент. И оглянулась на меня, словно приглашая подойти и попробовать дотянуться самостоятельно. От резких телодвижений ее тесный купальник немного съехал, открыв моему взору полоску белой кожи на груди. У меня в животе опять что-то зашевелилось, мускулы напряглись, дыхание сбилось. «Иди же ко мне, Томми, милый!» Чужие мысли звучали в моем мозгу совершенно отчетливо, даже яснее, чем мои собственные. «Иди ко мне, милый. Обещаю, тебе понравится».
— Ты не можешь его достать? — хрипло полюбопытствовал я.
Можно сказать, в гараже разыгрывалась пьеса из театра абсурда. Все актеры вслух произносили реплики, соответствующие роли, но мысленные реплики были совершенно другими.
— Никак не дотянусь, — подтвердила она.
«Врешь», — устало подумал я, но снова промолчал и, как механическая кукла, на негнущихся ногах двинулся к дивану. Опустившись на колени, я сразу увидел лежащий на полу точильный камень. Элси была рядом, очень близко. Я чувствовал тепло прижимающейся ко мне женской ноги.
— Ты сможешь его достать? — проворковала она.
— Думаю, да. — Я отлично знал, что должен встать и бежать куда глаза глядят, но уже не владел своим телом.
Должен признать, пресловутый инструмент действительно лежал довольно неудобно и достать его было нелегко. Я полез за диван.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18