- Много змей. Ночью сюда приползут.
- Не приползут, - неуверенно сказал Хопер. - Давай спать.
Они подложили в костер веток потолще, улеглись на зыбучую подстилку и долго молча смотрели, как умирает закат над сопками.
- Тебе бы банкиром быть, - сказал Хопер. - Больно золото любишь.
- Не, - серьезно ответил Рыжий. - Банкиры с бумажками возятся, а я люблю натуру.
- Тогда ювелиром.
- Не, я старателем буду.
- Кем?
- Ну, которые золото ищут. Решил.
- Из тайги да опять в тайгу? А тут змеи...
- Разберусь.
- Ну, давай разбирайся, а я сплю.
Рыжий тоже закрыл глаза, Но заснуть не мог. То ему чудился шорох в траве, и он приподнимался, долго оглядывался. То вдруг филин захохотал над самой головой, да так громко, что Рыжий в испуге вскочил, принялся махать руками, чтобы прогнать проклятого упыря. А то совсем рядом вдруг послышались возня и плач, прямо-таки человечий. А то где-то зверь заревел, всего скорей медведь, и от этого рева мурашки покатились от затылка в штаны. Далеко был медведь. Но долго ли ему подойти ближе?..
Утро было тихое, теплое, ласковое. Хопер, тоже невыспавшийся, не вставая с мягкой подстилки, принялся рассуждать о том, что Красюк с Мухомором не сразу уйдут, - какой дурак убегает от такой благодати? - если уж отдыхать, то лучше у озера... И тут же, противореча сам себе, велел Рыжему слазать на гору, поглядеть, дымит ли еще их костер.
- Сейчас пожрем, и давай, - сказал он. - А я похожу тут, может, кого подстрелю.
Рыжий не стал спорить: прикинул, что наверху, где нет комаров, можно будет покемарить часок-другой. Сказал заботливо:
- Стреляй наверняка. Патронов-то мало.
- Будто не знаю, - проворчал Хопер.
Стрелять он не собирался вовсе. Даже если косуля подойдет сама и начнет нюхать ружье. Никак нельзя было стрелять: услышат золотоискатели, насторожатся, смоются. Ищи их тогда. Да и не хотелось ему шляться по тайге, выискивая косулю. Какая-то небывалая лень навалилась на него сегодня.
Когда Рыжий ушел, Хопер, подбросив веток в костер, опять завалился на примятую зеленую подстилку, стал думать о том, куда денет свою долю золота. В дело бы пристроить, в бизнес. Никаким бизнесом он заниматься не умел, но знал, что большого ума для этого не требуется: будут деньги, найдутся и помощники, которые сообразят все, как надо. Главное, держать их в узде, чтобы не затеяли свою игру...
Внезапный сильный порыв ветра пригнул вершины сосен, разворошил кучи бурелома у речки. Хопер вскочил, охваченный тревогой. Ветер скоро стих, но небо будто взбесилось. Рваные тучи, обгоняя друг друга, быстро затягивали синеву. Откуда-то донесся низкий, выматывающий душу гул.
Новый порыв ветра чуть не сбил с ног. Костер сдуло, будто его и не было. Зеленая подстилка взнялась парусом, колючими ощетинившимися лапами повисла на соседних кустах.
Все это было скорее интересно, чем страшно. Хопер осмотрелся, соображая, где бы переждать грозу, углядел на склоне разлапистую ель и, пригнувшись, побежал к ней. Видывал он таежные грозы, правда не такие свирепые, но видывал. В лагере они больше радовали, чем пугали, поскольку всякие работы прекращались, и зэки отсыпались на нарах под защитой крепких стен бараков. А в лесу встречать грозу ему не приходилось. Только не такой уж он слабак, пересидит.
От бешеного ветра даже ель с ее тяжелыми лапами защищала плохо: ветки, шатром спадавшие до земли, ветер задирал вверх, словно юбку у бабы. Хопер ногами и руками уцепился за сучья и только так удержался. Иначе катиться бы ему по склону незнамо куда.
Из-под мельтешащих перед глазами елочных лап он видел летящие по воздуху ветки и даже целые деревья с растопыренными корнями. По небу неслись уже не тучи, а какие-то громадные белесые, как снег, крутящиеся валы. Ослепила близкая молния и тут же ударил гром. Показалось, что задрожала вся сопка вместе с елью, под которой он прятался. И снова слепящий свет, снова и снова. Молнии хлестали темнеющую даль. Громы непрерывно ревели, ворчали, всхлипывали, рвали воздух с таким оглушительным треском, что болели уши.
И вдруг хлынул ливень, прижал к земле вскинутые ветки. Но лишь на миг. Новый порыв ветра позволил Хопру глянуть на волю. Но ничего он не увидел, все застилала летящая водяная завеса. Внизу, возле комля, запенился водоворот, с каждой секундой водяной вал становился все выше. Никогда не молившийся, Хопер вдруг стал громко просить кого-то не подмывать корни ели, спасшей его.
- Господи! - кричал он. - Помилуй! Чего тебе стоит? Других деревьев мало, что ли?!
Завертелось на языке даже странное слово "пожалуйста".
Вдруг вспомнился Рыжий, ушедший к вершине сопки, и словно бы воочию он увидел его катящимся по склону, захлебывающимся в мутном потоке. Затомило незнакомое чувство, похожее на жалость. Он попытался представить себе Рыжего так же прячущимся под деревом. Но картина погибающего подельника все вставала перед глазами.
Очередной удар грома разорвал земную твердь где-то совсем близко, будто в двух шагах от ели, и Хопер чуть не выронил ружье. Мысли о подельнике сразу вылетели из головы: ружье дороже. Да и за себя стало по-настоящему страшно. Только тут дошло до него, что дело совсем хреново. Уже теперь руки онемели. Если эта свистопляска затянется, то он попросту свалится в водяной поток.
Хопер поднялся чуть выше, уселся поудобнее, просунувшись меж частых веток ели так, чтобы держаться не только руками, а и ногами, и спиной. Подумав, распустил ружейный ремень, прихватил им себя к веткам и стал ждать.
Ночь прошла в каком-то онемении. Он уже не знал, где его руки, где ноги, временами забывался и, казалось, не слышал рева тайфуна.
Что наступает утро, понял, когда разглядел перед собой мокрую шелушащуюся кору.
Ветер ослабел только к концу дня, но дождь все лил, пригибал к земле тяжелые ветки. Был он не такой сильный, как вчера, водяной поток иссяк. В слабом свете, пробивавшемся сквозь поредевшую хвою, Хопру чудилась внизу сухая подстилка, он порывался спуститься на нее, но не мог разогнуть сведенные судорогой руки и ноги.
Он не знал, сколько прошло времени, прежде чем ему удалось вытянуться на ровной площадке под елью. Было холодно, но это казалось пустяком в сравнении с приобретенным наслаждением - лежать.
Проснулся Хопер от голода. Жрать хотелось так, будто месяц просидел в кандее. Сунул руку в сидор, нащупал комок хлеба, положил его в рот. И чуть не подавился: хлеб не лез в пересохшее горло.
Выбравшись из-под елки, Хопер тут же вскочил, забыв о голоде. Показалось, что во время бури его занесло в какие-то другие края. Не узнавалось ничего вокруг. Перед ним был глинистый склон, по которому вразброс, словно кости после побоища, валялись белые обглоданные палки. Внизу вместо ручейка в зеленых берегах бушевал широченный мутный поток. И только вершины дальних сопок знакомо горбились на белесом утреннем небе. Солнце, просвечивавшее сквозь облачную пелену, лишь чуть поднялось над сопками, но было уже тепло, даже жарко.
Напиться сразу Хопру не удалось: в кастрюле, которой он зачерпнул воды из этого потока, не видно было не только дна, а и стенок. Но и дать отстояться воде сил не хватило. Потоптавшись возле кастрюли, он решительно поднял ее, припал к краю. Отплевался, зажевал хлебом вкус глины и снова начал пить. И тут услышал далекий, показалось, детский крик.
Хопер жадно жевал хлеб, пресное мясо косули и все прислушивался к непонятно плотной угнетающей тишине. Крик повторился. Это был то ли раненый зверь, то ли человек. Если человек, то Рыжий, больше некому.
Кинув за спину вещевой мешок, взяв в руку ружье, Хопер, осторожно ступая, пошел по скользкому склону. Тут можно было запросто поскользнуться и загреметь вниз, как на салазках. Повсюду громоздились кучи бурелома, валялись вырванные с корнем ободранные деревья, но ни зверя, ни человека нигде не было видно.
И вдруг из-за ствола здоровенного кедра, мимо которого он только что прошел, послышался стонущий голос. Ком грязи возле кедра шевельнулся, и Хопер разглядел Рыжего. Тот лежал на спине, ноги его уходили под ствол, а лицо... лица, по сути, не было. В глиняной маске блестел почему-то только один глаз и темнела щель рта.
- Помоги!.. Вытащи!..
Хопер отложил ружье, подсунул руки Рыжему под спину и долго нащупывал, за что бы ухватиться: все было скользкое. Наконец, взял под мышки, дернул.
Рыжий заорал так, что Хопер отскочил. Потом опять наклонился, услышал слабое, стонущее:
- Ноги!.. Дерево подними...
- Как я его подниму? Кран нужен.
Он тут же подумал, что можно подкопать, освободить ноги. "А что потом? - спросил себя Хопер. - На себе тащить?.."
- Не уходи! - застонал Рыжий, угадавший его мысли. - Помоги!..
- Чем я тебе помогу?
- Вытащи.
- Как вытащить? Видать, судьба...
Подхватив ружье, Хопер повернулся, чтобы уйти.
- Сука! - вдруг заорал Рыжий голосом вполне здорового человека.
Хопер оглянулся.
- Сука ты! Я знал... Это ты Васяню заложил.
- Что?!
- Думаешь, не знаю? Это ты его!..
- Заткнись! - заорал Хопер. Понял, что, не сдержавшись, выдал себя, и от этого разозлился еще больше. Шагнул к Рыжему, ткнул его стволом в лоб. Пристрелю гада!
- Сука ты, сука!..
Он понимал, что это не сам Рыжий, это боль его кричит. Но в злобе дернул за спусковой крючок, уперев ствол в глиняную маску, в которой только и было человеческого, что круглый от боли глаз да распахнутый в крике рот.
* * *
На другой день на тайгу обрушилась жара. Солнце не грело, а жгло, словно стало в два раза горячее. И появились плотные тучи гнуса. Мошка, попадая в горло, вызывала судорожный кашель.
Вечером, когда они развели костер на открытом берегу тихой, уже очистившейся от мути таежной речушки, Сизов понял, что дальше не ходок. Лег на землю и забылся. Очнулся лишь ночью, ощупал пихтовую подстилку под собой, удивился: когда успел веток наломать? Или Красюк постарался? Снова заснул. И показалось ему, будто едет на старой телеге по ухабистой дороге: кидало то вверх, то вниз, умучивало. Потом почудился медведь: вышел из чащи, взвалил на спину и понес.
Опомнившись в очередной раз, Сизов увидел, что уже день, солнце висит над деревьями, покачивается. Опустил руку, почувствовал под пальцами лохмотья телогрейки, похожие на свалявшуюся шерсть.
- Очухался? - спросил Красюк. Он присел, скинул Сизова в мягкий мох, словно мешок. - А я уж думал - окочурился. Плохо твое дело, Иваныч. Совсем без памяти.
Сизов нервно зашарил вокруг себя руками, привстал.
- Где?!
- Чего? - удивился Красюк.
- Образцы где?
- Камни, что ли? Там остались.
- Принеси.
- Других насобираешь.
- Сам пойду. - Сизов встал, покачиваясь.
- Связался я с тобой, - проворчал Красюк. - Ладно, принесу.
Оставшись один, Сизов огляделся, стараясь угадать, где он теперь находится. Думал, что отлежится немного и сам пойдет искать образцы. Не верил он Красюку, думая, что тот попросту сбежал. Сбежал навстречу верной гибели? Но тюремная ребятня никогда не отличалась здравым смыслом, это Сизов знал очень даже хорошо.
Подумав, он достал из вещмешка завернутый в тряпицу транзистор подарок зампрокурора Плонского. Звука почти не было: то ли сели батарейки, то ли транзистор был отлажен так, чтобы его не включали без надобности. Все же Сизов несколько раз включил и выключил его, как велел Плонский. Правда, велел делать это после того, как будет найдено золото. Но он же сказал: приемник пропасть не даст. Значит, можно воспользоваться. Авось, дойдет сигнал, и прилетит вертолет, спасет.
И еще много раз, когда выходил из забытья, Сизов щелкал выключателем транзистора, хоть и не верил, что слабые сигналы маяка пробьют многокилометровое пространство.
Красюк вернулся только к ночи, когда почерневшие склоны сопок сблизились, словно съежились перед сном. Вышел на свет небольшого костерка, который, несмотря на непомерную слабость, Сизову все-таки удалось сложить и разжечь. Бросил узел с образцами, сел возле Сизова, злой, черный от мошки, облепившей лицо. Сказал угрюмо:
- Я тебе не лошадь. Давай что-нибудь одно: или ты, или твои камни.
- Камни, - тотчас ответил Сизов.
Весь вечер они не разговаривали, лежали на мягкой моховой подушке и молчали.
Утром Сизов, все так же ни слова не говоря, принялся засовывать узел с образцами в свой вещмешок. С трудом поднялся на ноги, попросил:
- Помоги надеть вещмешок, я сам понесу.
И пошел к лесу. Красюк догнал, подхватил под руку. Так они шли некоторое время. Потом Сизов почувствовал, что ноги у него сами собой подгибаются, словно в них не было костей. Безнадежным взглядом он обвел окрестности, увидел в распадке уцелевшую после бури полосу зелени и пошел туда, вниз. Выбравшись к речке, рухнул на берегу и закрыл глаза.
- Чего я за твоими камнями ходил? - сказал Красюк. - Покрутились да обратно сюда же и пришли.
Сизов ничего не ответил, лежал в немыслимой слабости, ни о чем не желая думать. И вдруг оживился от какой-то своей мысли, привстал на локте.
- Послушай, Юра, послушай меня внимательно. Не дойдем мы вдвоем, а один ты выберешься. Здоровый, сил хватит. Я тебе скажу, как добраться до Никши. Дай слово, что выполнишь просьбу...
- Как это один?..
- Погоди, не перебивай. Ты вынесешь эти образцы и отдашь, кому я скажу. Сделаешь?
- Может, и сделаю...
- Нет, не отказывайся. Пропадем мы тут оба. А один ты выберешься. Если все сделаешь и в Никше расскажешь, где оставил меня, то, я думаю, найдут...
- В такой тайге?!
- Скажешь, что образцы взяты у озера Долгого в Оленьих горах. А эта речка - Светлая, она впадает в озеро километрах в десяти отсюда. Понял? Километрах в десяти...
Он откинулся на спину, полежал обессиленно и снова заговорил, не поднимая головы:
- Теперь слушай, как идти. Гляди вверх по реке. Видишь сопку с голой вершиной? Поднимешься на нее, увидишь на востоке широкую долину. Там сопки далеко отступают друг от друга. Запомни направление и держись правой гряды сопок. И снова смотри на вершины. Увидишь курящую гору. Там угольные пласты выходят наружу, в осыпях хорошо видно, некоторые из них горят. Лет сто уж этому подземному пожару, и никто не знает, как его потушить. Гора эта небольшая, а за ней, рядом, другая, высокая. С нее ты увидишь узкоколейку. Она как раз на Никшу. Где-нибудь на подъеме дороги дождись поезда. Когда он сбавит скорость, запрыгнешь на платформу, доедешь. Так многие охотники делают, никого ты этим не удивишь. В Никше разыщешь Татьяну Ивакину, жену Саши...
- Того, который с горы упал? - спросил Красюк.
- Отдашь ей образцы, - не ответив на вопрос, продолжал Сизов. - Она геолог, все поймет. Расскажешь обо мне и можешь ни о чем больше не беспокоиться.
- А как же золото?
- Если ты найдешь дорогу, вместе с Татьяной или с тем, кого она с тобой пошлет, найдете меня, то золото мы отыщем, и ты свою долю возьмешь.
- Если, если, - проворчал Красюк и замолчал, задумался.
Сизов тоже молчал, лежа на спине и глядя в небо, блеклое, невысокое, придавленное зноем. Наконец, заговорил:
- Не вздумай прямо сейчас в одиночку кинуться на поиски своего золота. После этой бури вид тайги изменился, и ничего ты не найдешь. Себя погубишь и меня тоже.
Красюк ничего не ответил. Он думал о том, что Мухомор зарапортовался. В поселок, который черт-те где, посылает одного, а за золотом одному, де, нельзя, заблудиться можно. Ну да он ведь тоже не без мозгов. Возьмет мешок с образцами, пойдет, а там сообразит куда вначале податься.
Чем дальше уходил Красюк, тем больше росло в нем раздражение. Ему уже не верилось, что удастся выбраться из тайги по таким приблизительным приметам. Вещмешок оттягивал плечи, и затея Сизова казалась ему все более бессмысленной. Перелезая через поваленное дерево, он оступился, упал, больно ударился коленом, зарычал от злости.
Постояв да подумав, что теперь делать, он пошел дальше. При каждом шаге колено отзывалось болезненной резью, но Красюк все шел, не останавливаясь. Рвал горстями морошку, ссыпал в рот вместе с листьями. Но от морошки только больше хотелось есть. А тут еще мошка, комары, оводы и всякая прочая летающая, сосущая нечисть тучей висела над головой, не давала дышать. Казалось, упади сейчас от усталости, и его высосут всего, оставив одну лишь мумию.
И все же он остановился, поскольку боль в ноге вдруг показалась невыносимой, скинул на землю вещмешок и принялся вслух материть Мухомора, упросившего тащить чертовы камни, а заодно ругал себя, ввязавшегося в эту дурацкую историю с геологией. Подумал, что вот сейчас отдохнет немного и решит, что делать дальше.
Он сунул руку в вещмешок, чтобы достать кусок мяса, подкрепиться перед тем, как идти, и нащупал на дне какой-то сверток. Достал и очень удивился, увидев транзисторный приемник. Включил и понял, почему Мухомор им не пользовался: приемник не работал. Только приложив его к уху, можно было разобрать далекое булькание голосов.
Красюк прислонился спиной к березе и попытался разобрать, что там балабонят по радио.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20