Факел зашипел, ярко вспыхнул и тут же стал гаснуть. Ход был извилистым. Понимая, что может произойти, если пламя погаснет во мраке этих пещер, я побежала. Неловко пробираясь между сталагмитами и камнями, возникавшими на пути, я не отрываясь смотрела на огонь. Наконец факел вспыхнул в последний раз и погас. Упав на колени, я положила на землю кинжал и сверток, попыталась снова зажечь факел. Сыпались искры – голубые и бледные в бесконечном мраке, но факел больше не загорался. Снова и снова я в отчаянии высекала искры, но все было впустую.
Мне оставалось только сесть на землю в этой кромешной тьме – ужас овладел мной.
Глаза постепенно привыкли к темноте – и вдруг впереди я различила слабый свет.
Перевалившись на колени, я поползла вперед на четвереньках. Было похоже, что это солнечный луч пробивается сверху через толщу каменного лабиринта. Встав, я пошла вперед все увереннее, приблизилась к той стене пещеры, откуда струился свет, вошла в широкий коридор. Примерно через полмили свет стал ярче, и вот я уже со всех ног кинулась по тропинке наверх, где был виден выход из подземного лабиринта.
Выйдя наконец из пещеры, я прямо над собой увидела крепостную стену – в лучах заходящего солнца темные камни казались кроваво-красными. Полная луна может взойти в любую минуту. Я отыскала узкую тропинку, вившуюся по горе наверх, к крепости. Выглядела эта каменистая дорожка очень неприветливо. Но широкая дорога в крепость должна была быть далеко на западе, а у меня не было ни времени, ни сил искать ее.
Я почти дошла до первого поворота тропы, когда услышала позади сначала шорох, а потом глухое рычание. Я медленно обернулась, прижавшись спиной к скале, и в первый раз на свету увидела того, кто шел за мной через пещеры.
Это был черный волк – гораздо крупнее тех, чьи шкуры украшали стойку в «Ноктюрне». Он подкрадывался ко мне, открыв пасть, обнажив клыки, из ноздрей его вырывались облачка пара. У меня не было иной защиты, кроме каменной стены, я плотнее вжалась в нее, шире расставила ноги и подняла нож. Зверь почти по-человечьи оценивающе взглянул на лезвие, потом перевел взгляд на мою левую руку. Я чувствовала, как ожило Полотно от встречи с опасностью – или шансом вырваться. Я бросила его под ноги, ближе к скале, и постаралась забыть о нем и о бешеном стуке собственного сердца тоже. Прикрываясь левой рукой, выставив зажатый в правой кинжал, я ждала нападения.
Я была готова к прыжку волка. Хотя я вскрикнула от боли, когда его зубы сомкнулись вокруг вытянутого запястья, мне удалось глубоко воткнуть серебряный нож зверю в плечо. Волк конвульсивно задергался, когда я резанула вверх, как учил Вар. Нож прошел через мышцы зверя гораздо легче, чем я ожидала. Хватка волчьей пасти ослабла, он взвыл в агонии, когда я, крутанув лезвие, вонзила его еще глубже в шею животного. Волк отпустил меня и на трех лапах отступил назад. Первый раунд прошел удачно – начало оказалось гораздо лучше, чем я могла ожидать. Меня охватило возбуждение.
По-прежнему выставляя вперед теперь уже окровавленную руку, на этот раз я уже не показывала нож, подначивая зверя:
– Давай! – крикнула я. – И покончим с этим!
Губа животного поджалась, открыв огромные, страшные, острые как бритва клыки, но я не дрогнула. На этот раз нужно вонзить кинжал пониже – в брюхо.
– Еще один удар – и все, – сказала я.
Если бы я знала истинную природу этого чудовища, я бы поняла, почему оно смотрело на серебряный клинок с почти человеческим удивлением.
Я не могла мешкать. Позабыв обо всем, я бросилась вперед, кинжал скользнул по ребру зверя. Волк взвыл от боли, покатился от меня вниз… и, не удержавшись, сорвался со скалы вниз.
Я не стала смотреть, куда упал волк, жив ли он. Я не могла задерживаться из-за этой своей жуткой победы – первой в жизни. Я даже не стала осматривать свою рану, хотя и чувствовала, как теплая кровь стекает по ладони и по пальцам, капает на землю. Времени не оставалось. Тропинка к часовне была крутой, трудной, солнце уже почти зашло, а мне еще предстоял долгий путь.
Я почти не помню, как карабкалась наверх, оставляя позади сверкающие капли на камнях. Я поднималась все выше и выше, тяжесть Полотна перетекала с одного края свертка на другой. Я с ужасом поняла, что Полотно пытается столкнуть меня, старается, чтобы я потеряла равновесие. В следующее мгновение ему это удалось – почти. Я качнулась к краю обрыва, но успела повернуться и упала на камни так, что над пропастью оказались лишь голова и плечо. Теперь я уже боялась нести Полотно в руках и закрепила сверток на спине.
Впереди над крепостью поднимался дымок, как будто над землей горел огонь – может быть, монахи жгли костер. Когда я прошла через открытые ворота, облако дыма задрожало, сверкающие складки принялись отчаянно биться в свертке. Я знала, что это не совпадение, – Полотно страшилось часовни, как узник страшится одиночной камеры.
Я дотянулась до свертка на спине, ухватилась за ткань, но тонкое Полотно выскользнуло из пальцев, вырвалось из сжатой ладони. Вырвавшаяся ткань взвилась передо мной. Со всех лиц, вытканных на Полотне, на меня смотрели глаза, полные ненависти, и выражения этих злобных лиц испугали меня больше, чем что-либо раньше виденное в этой жизни. Я вскрикнула. Стала истово молиться всем полузабытым богам, которых могла вспомнить, как будто они в силах помочь мне, как будто могут удержать это зло. И меня услышали. Сквозь сгустившийся дым и трепещущие складки ткани я увидела приближающихся, спешащих ко мне монахов. Они не сводили глаз с Полотна, нараспев громко повторяли одни и те же странные слова. Молебен из одной строки.
Их молитва возымела силу, и сила эта заставила извивающееся Полотно подняться над землей. Пойманная движущимися складками ткани, я стала подниматься вместе с ней. Скользя через двор, Полотно пронесло меня в открытые двери часовни и дальше – к алтарю, к горящим свечам. Я выдохнула, надеясь, что мои мучения сейчас закончатся. Они только начинались. Когда я освободилась от ткани, то увидела, что узор начал двигаться, почти как сама ткань, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее. Один из монахов, стоявший снаружи перед дверью, протягивал мне руку. Хотя я пыталась ухватиться за нее, пляшущие узоры Полотна вышли из ткани и втянули меня обратно. С ужасом я увидела, как монах отскочил назад, и двери часовни тут же захлопнулись с грохотом. Я похолодела, услышав, как задвинулся снаружи тяжелый засов. И все это время монахи продолжали распевать свою литанию.
Как они могли так поступить? Как могли запереть меня наедине с этой страшной тканью?
Я взглянула на Полотно и увидела, чего больше всего боялись Стражи. Силуэты теперь обрели свою жизнь, один за другим отделялись от ткани, скользили прочь от нее, бились в запертую дверь, как сухие листья на зимнем ветру. Они медленно обретали плоть, которая принадлежала им до тех пор, пока их не пленило Полотно. Настоящие руки касались меня, щипали, дергали за одежду. Настоящие голоса яростным воплем вторили молебну, доносившемуся снаружи. Я завыла вместе с ними – сначала со страхом, а потом с ужасающей уверенностью, что это кара, которую я заслужила за страшный конец Вара.
Но нет! Вар был жив! Я увидела его среди прочих. Когда я открыла рот, чтобы выкрикнуть его имя, все звуки в часовне пропали. Человек с серебряными глазами, то самое прекрасное создание, что снилось мне, шагнул навстречу. Серебряные глаза и серебряные волосы. Его холодные губы накрыли мой рот. Его ледяные руки обняли меня. Хоровод душ закружился передо мной, их прикосновения были холодны как могила.
Я крикнула в тишину. Я вырывалась, но не могла высвободиться. В последовавшие часы я была совершенно бессильна, я могла лишь мечтать, что смогу выбраться отсюда.
Конец ночи оказался столь же внезапным, как и ее страшное начало, – души вновь бешено бились в окна и двери, в ярости пытались сломать запоры – и вдруг замерли, когда зашла луна. Тогда они обреченно легли вокруг меня, плоские и сухие, как осенние листья. Их глаза все еще двигались, пустые оболочки содрогались в последние секунды жизни и замерли, лишь когда двери распахнулись и лучи восходящего солнца упали на них.
Один из монахов выступил вперед, поднял Полотно, которое было теперь лишь блестящей тканью безо всякого узора. Он растянул его из угла в угол по стене часовни, и темные души сложились в новый узор, который останется на Полотне, пока новое полнолуние вновь не оживит его. Мое тело ныло от тысяч ударов и царапин, на мне не осталось живого места. Я лежала, не двигаясь, забыв обо всем, и ждала, что сейчас монахи возьмут Полотно и накроют им меня.
Но они не сделали этого. Монах закрепил Полотно на прежнем месте, затем завернул меня в свой плащ и помог выйти наружу, привел в комнату, где я уже спала с Варом две ночи, – целую жизнь тому назад.

* * *
Я отдыхала несколько дней, мало ела, просыпалась и вновь проваливалась в сон, почти не приносивший облегчения. Но все же я потихоньку начала поправляться. Когда я окрепла достаточно, чтобы понимать слова, в мою комнату пришел брат Доминик. Он держал меня за руку и произносил именно те слова, которых я так ждала и так боялась.
Когда мы с Варом попали сюда, в Ордене было семеро. Теперь осталось пятеро. Старый монах, на которого набросился Вар в Линде, умер. Гектора – которому муж перерезал горло ночью у костра – быстро нашли, и он все-таки выжил. Третий, который ждал меня у брода, был убит.
– Судя по ранам на его теле, мы решили, что на него напал тот самый волк, с которым тебе пришлось сражаться в этот же день, – сказал Доминик. Голос его был глух и полон скорби, но он все же ни словом не упрекнул меня. Я же сама проклинала себя и так ему и сказала.
– Ты была ослеплена силами, плененными тканью, и той страстью, что пробуждает Полотно в каждом, кто владеет им, – возразил Доминик. – Когда ты поняла темную суть этих сил, ты сделала все, чтобы исправиться. Если б ты оказалась не такой сильной и решительной, то зло, что высвободилось в часовне и которое ты сама увидела, выплеснулось бы в мир.
Смелой и решительной. Я никогда себя такой не считала. Я сделала лишь то, что считала необходимым.
– А когда-нибудь зло вырывалось? – спросила я. Он кивнул:
– Много лет назад, когда я еще не вошел в Орден, Полотну в открытую поклонялись в далекой-далекой стране. И вот в ночь полнолуния во время службы души, пойманные им, нашли силы и вырвались на свободу. В конце концов тому ордену, что служил Полотну, удалось остановить зло, но страшной ценой.
Он умолк. Я видела – ему больно продолжать, но не хотела, чтобы он прекращал свой рассказ. Через мгновение он вновь заговорил:
– И все же три самых молодых монаха нашего Ордена не могут продолжать служение. Почти все свитки, рукописи, на которых была записана история Полотна, сгорели. И лишь сама ткань не пострадала, ей ничто не принесло вреда.
– А можно сжечь Полотно? – спросила я. Доминик грустно усмехнулся:
– Ты думаешь, мы не пробовали?! Полотно нельзя уничтожить обычным огнем. Его невозможно разрезать, даже просто продырявить. Все заклинания, направленные против него, кажется, лишь усиливают его власть и обращаются против людей. Быть может, основатели нашего Ордена знали, как уничтожить его, но они давным-давно умерли, а те, кто остался, ничего не могут сделать. Похоже, нам под силу лишь сдерживать зло, но не уничтожить его. Теперь это будет гораздо труднее – нас ведь осталось так мало, а власть Полотна, похоже, становится все могущественнее.
Я кивнула. Оно даже сумело протянуть свою тень через миры, чтобы найти меня.
– И все же должен быть способ уничтожить его, – сказала я.
– На одном из уцелевших манускриптов начертано пророчество: «Придет день и любовь победит Полотно. Из других земель придет сила, которая уничтожит его. Любовь сокрушит Полотно». Мы не знаем, что в точности означают эти слова, но они дают нам надежду – быть может, грядущее не столь ужасно, как прошлое.
Я отвернулась от него, посмотрела через узкое окно спальни на сверкающее голубизной небо.
– Грядущее, – повторила я и подумала о своем будущем, ставшем вовсе неясным.
Я подумала, как самоотверженно выхаживали меня монахи, как они благодарили меня за то, что я вернула Полотно. Казалось невозможным, что эти же самые люди в ту первую ночь, что я оказалась здесь, могли хладнокровно обсуждать мое убийство. Я внимательно посмотрела ему в глаза и повторила слова Маттаса, сказанные в ту ночь:
– Лучше, если они умрут скорой смертью от нашей руки, тогда никто не узнает о нашем существовании.
– Ты не пила вина в ту ночь, верно? – спросил он. Я мотнула головой, и он продолжил: – Спящие в этих стенах засыпают так, как хотят силы Полотна. Вам дали тот же настой, что пил и я, когда не сторожил Полотно и не охранял стены крепости. Он вынуждает отступать самые страшные сны.
– Что же – утром вы бы просто отпустили Вара и меня? Он покачал головой:
– Мы сделали бы так, чтобы вы забыли об увиденном. – Он заметил, как я насторожилась, и поспешил объяснить: – Брат Лео занимался колдовством до того, как прийти к нам. Он хорошо знал это дело. То, что он сделал бы с вами, не причинило бы никакого вреда.
Я не была столь уверена в этом, но теперь это было уже не важно. Я нанесла им ущерб, причинила вред, и теперь есть лишь один способ исправить случившееся.
– Если это допускается, – произнесла я, – я хотела бы остаться в Ордене и разделить с вами эту ношу.
– До сих пор у женщин не бывало призвания к этому.
– И все же я хочу остаться, – твердо сказала я. Произнося эти слова, я ощутила, как верно они прозвучали, как спокойно вдруг стало на душе.
Доминик задумался.
– Может быть, у тебя есть призвание. Мы должны обдумать твою просьбу.
Он не согласился в открытую, но я поняла, что мне позволят остаться. Слишком мало Стражей осталось.
Как только зажила рука, я начала свою жизнь среди Стражей, наравне с ними охраняла часовню, чтобы никто не потревожил сон Полотна. Порой этими длинными ночами мне слышалось рычанье волка, клацанье клыков у стен крепости. Трактирщик сказал, что волков в этой стране очень мало. Может быть, этот – тот самый, которого я ранила.
Через месяц я стояла с остальными у дверей часовни, рискуя жизнью, чтобы удержать разбуженные души, не допустить их в этот и так печальный мир.
– Вернись во мрак, – распевали Стражи на незнакомом странном языке. И я пела вместе с ними, хотя уже чувствовала, что покой, обретенный, как мне казалось, в стенах крепости, на самом деле ненастоящий, что тьма ждет меня, неизбежная, как смерть.
Я была беременна. Это стало ясно лишь через несколько недель после моей поправки. Я старалась не думать, кто мог быть отцом этого ребенка, но все же надеялась, что это Вар. Мы столько лет мечтали о ребенке, и я хотела, чтобы частичка моего мужа осталась жить со мной. К тому же я подозревала, что была беременна еще до той страшной ночи в часовне. И все равно – я не была уверена ни в чем.
Особенно после того, как стало казаться, что ребенок, растущий во мне, медленно сводит меня с ума.
Все это началось достаточно невинно. Я переживала какие-то помрачения рассудка в те ночи, когда сторожила крепость. Сначала они длились несколько мгновений, так что я думала, что просто задремала на минуту. Я не говорила ничего остальным, считая, что это совсем не важно, – я ведь так хотела остаться среди них.
Однажды ночью я стояла у ворот крепости, смотрела на изломанные тени, которые скалы отбрасывали на дорогу, – и вдруг меня охватило странное томление – оно становилось все сильнее и сильнее. Мне ужасно захотелось броситься в ночь, мчаться под этим темным облачным небом. Я вспомнила о чернокрыле, об опасных обрывистых скалах. Я думала о попавших в беду путниках, о маленьких рыжеволосых девочках с изящными колечками на пальчиках. Я пыталась справиться с непонятной страстью, – желание, независимо от моей воли, становилось все сильнее, непреодолимее.
Брат Лео тоньше других чувствовал происходящую внутри меня борьбу. Когда до полнолуния оставалось всего несколько дней, он потребовал, чтобы мне дали отдохнуть, сохранить силы для длинной ночи отчаянной схватки. Он дал мне сильное снотворное, чтобы моему телу было проще уснуть. И вот мне уже показалось, что мое желание пропало, но действительность оказалась гораздо хуже. Мое желание спало вместе со мной.
В ночь полнолуния – второго, которое я встречала в Ордене, – все Стражи собрались у часовни. Небо становилось все светлее – после ритуальных начальных псалмов мы приступили к основному молению. Теперь мой рассудок полностью был отдан мысленной связи с остальными монахами – у меня не осталось уже сил сопротивляться темным силам во мне.
Лунный свет разлился по земле, серебряные лучи коснулись меня, и я почувствовала, как внутри проснулся прежний голод, как он овладел мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34