Никто не сможет ругать ее за то, что она продала нас. Она может остаться с вашей матерью, пока ребенок не подрастет. Тогда я вернусь с деньгами и смогу забрать и ее, и девочку отсюда.
– А Сара согласна? – спросила Дирка, зная, как послушна Ивару сестра.
– Сара настаивает на этом.
Дирка согласилась. Ей не с кем было прощаться, и вот той же ночью она незамеченной пробралась через поля к лесу, где на опушке ее ждал Ивар. Они быстро зашагали в сторону границы. Там Ивар выпил половину отвара вистани и передал ей флакон.
– Нет ведь признаков тумана, – прошептала она. – Нам это вряд ли понадобится.
– Еще может потребоваться, – ответил он. – Мое заклинание привлечет внимание герцога, но иначе нельзя. Я не хочу оставлять Сару без гроша в кармане. Посторожи. Если услышишь, что кто-то идет, предупреди меня.
У обочины дороги рос дуб – такой старый, что шестеро мужчин вряд ли смогли бы обхватить его. Между корней дерева Ивар выкопал ямку и положил туда три медных диска, которыми крестьяне Гундарака пользовались вместо денег.
Дирка стояла по другую сторону дерева, не отрывая глаз от леса, и настороженно прислушивалась. Она боялась услышать волков, или воинов Гундара, или даже стаю оборотней, которые, как говорили, жили рядом с границей.
Свет – ярче солнца – вдруг заплясал на кронах деревьев, отбросив во все стороны огромную тень дуба.
– Ивар? – зашептала Дирка, закрывая глаза ладонью. В ответ она услышала быстрый распев заклинания. – Ивар?
Он очутился рядом.
– Гундар чувствует мою силу. За мной! – прошептал он и помчался по узкой тропе, ведшей в сторону границы. Дирка следовала за ним по пятам.
– Однажды, – вспомнила она обычное прощание и прошептала последующие слова, которые все крестьяне оставляли недосказанными, – мы будем свободны.
Дирка бежала, и туманы поднимались с земли под ее ногами, окутывали колени, бедра, все тело, как прилив. Хотя Ивар был всего в нескольких футах впереди нее, он исчез. Она позвала его и почувствовала, как ей в руку ткнулся его посох. Она схватилась за палку, крепко сжала пальцы. В это мгновение клубящееся облако закрыло ее с головой.
– Беги! – повторил он. Она спешила вперед, хотя уже не видела земли под ногами.
В том месте, где туманы были гуще всего, Ивар остановился. Обняв одной рукой Дирку и держа перед собой посох, он стоял неподвижно, и лишь его заклинания связывали сейчас их с реальностью в ужасной давящей тьме.
Что-то двигалось вокруг них… маленькие скалящиеся зверьки смотрели на них огромными немигающими глазами, пауки и сороконожки – такие огромные, каких Дирка сроду не видела. И вдруг высокий бледный мужчина с глазами, в которых горел тусклый огонь, протянул ей руку. Хотя она чувствовала, как сильно ее рассудок подчиняется этому приказу, Дирка еще крепче прижалась к Ивару и задрожала.
Она не знала, как долго они простояли там, она лишь слышала, как Ивар пробормотал сложное заклинание. С последним словом туман рассеялся и засверкало звездами ночное небо. Вокруг них распростерлась обширная долина – они стояли на горе, а внизу лежал город Линде.
Ивар рухнул на землю у ее ног, став таким же безжизненно неподвижным, каким был перед смертью Торвил. Она выкрикивала имя колдуна, растирала его холодные ладони.
– Я сделал это, Сара, – прошептал он, глядя в лицо Дирке, но называя ее именем жены. – Я сделал это. Я переместил нас в безопасное место.
Он потерял сознание.
Раньше он никогда не пытался произносить это заклинание – как он рассказал ей потом. Он не был уверен, что обладает силой, достаточной, чтобы повторить заклинание еще раз. Он тяжело опирался на плечо Дирки, и они шагали по лесной тропе, через убранные поля, мимо пасущихся коров – к покою «Ноктюрна», который юный Андор Мерривил только что унаследовал от отца.
Она никогда не говорила Андору, почему бежала с родины, она лишь сказала, что не могла иметь детей. Через несколько месяцев они сыграли свадьбу, и он поведал ей о своем несчастье.
«Мои дети будут жестоки и злы. Когда ты сказала, что бесплодна, я обрадовался, ведь я смогу заботиться о тебе. Я хочу иметь детей, – признался он, – а в этой земле наверняка нет недостатка в сиротах».
Его слова оказались неверны. В Линде жили большими семьями. Когда умирали родители, детей забирали родственники. Круглые сироты не успевали дожить до того момента, когда могли оказаться в «Ноктюрне». И в последовавшие годы Дирка уже пыталась смириться с судьбой.

* * *
Теперь она смотрела на Джонатана – прекрасного, светленького малыша, отданного ей на попечение, – наклонилась над корзиной, смахнула слезы радости.
Радость ее оказалась недолгой. Как только Лео поцеловал ребенка на прощание и зашагал обратно в крепость, мальчика словно подменили. Джонатан почти не спал, все время кричал и визжал. Хотя его крики были несомненно вызваны голодом, он отпихивал соску, через которую Дирка поила его козьим молоком. Его тельце извивалось, выгибалось дугой, он пытался вырваться из заботливых рук Дирки. Всякий раз, когда к нему кто-нибудь приближался, шрамы на его щеке – «знак огня» – так назвал их Ивар – наливались гневной краснотой.
Ивар делал для Дирки и ее мужа все что мог. Простенькое заклинание давало несчастным супругам несколько часов покоя каждую ночь. С трудом колдун сумел успокоить младенца, так чтобы Дирка могла его кормить.
– У ребенка сильная воля, – сказал им Ивар. – Неблагоразумно слишком часто применять к нему насилие. – Он заметил взгляд Дирки и поспешил добавить: – Я буду помогать вам еще одну неделю. Если Джонатан все же не примет вас к тому времени… что ж, нужно будет что-то делать.
Дирка и Андор ждали и надеялись, но, несмотря ни на что, вопли и крики Джонатана становились все громче. Наконец они приняли единственное остававшееся решение и попросили Ивара позвать брата Лео.
Дирка молилась, чтобы появление монаха не повлияло бы на ребенка, чтобы она могла попросить Ивара продолжать помогать им. Но она уже знала, что будет. Как только пришел Лео, ребенок тут же утих. Как только Лео взял его на руки, мальчик довольно зачмокал и, прижавшись головкой к плечу монаха, спокойно уснул.
– Быть может, младенец уже призван, – прошептал Ивар Лео.
Монах кивнул и положил спящего ребенка в корзину, в которой так недавно принес его в «Ноктюрн». Вместо старого шерстяного одеяла там лежало новенькое, пестрое, из толстой шерсти, и мягкая подушка. Дирка протянула монаху мешок, полный детской одежды и незатейливых погремушек. Она думала, что сможет проститься, но, наклонившись, чтобы в последний раз поцеловать ребенка, почувствовала, что не может больше сдерживать слез, и разрыдалась.
– Отдохни перед обратной дорогой, – предложил Лео Ивар. Андор принес ужин, и они втроем сели за стол.
Наверху, в свежепобеленной комнатке, которую они с Андором предназначали ребенку, сидела одинокая Дирка, качая корзину с младенцем на коленях. Она пела спящему мальчику так, как будто лишь сейчас Джонатан наконец-то принадлежал ей.
– Это к лучшему, – сказал Андор, когда Лео ушел. – Может, нам удастся найти кого-то другого, кому нужна семья.
– Да, – без выражения ответила Дирка, зная, что Андор, несмотря ни на что, любит ее. Она ни разу не улыбнулась, хотя муж изо всех сил старался развеселить ее. Семена горечи глубоко проникли в ее душу. Ни один ребенок не сможет заменить ей этого мальчика с серебряными волосами, которого она так и не смогла сделать своим.

Глава 8
«Однажды я уже искушал их напрямую, разбив их сокровенные мечты и уничтожив действие молитв пустыми видениями. Когда-то, когда я был гораздо сильнее, когда я лишь начинал привыкать к этой страшной судьбе, я обратил вспять их псалмы на них же, послав огненный дождь, который уничтожил почти весь их Орден, а заодно и их храм. Каждая битва забирает у меня силы – результаты же, хотя и приносят удовольствие, но вряд ли стоят затраченных усилий. Теперь я заслоняюсь своей силой, как щитом. Стражи думают, что моя сила иссякла, – я ведь хорошо скрываю ее и применяю, лишь когда действительно должен.
Но я уже смог посеять в них сомнения. Теперь тень моя сидит у кроватки моего сына, нашептывая обещания, вкладывая эти мысли в его чистый, невинный еще рассудок, и чувствует, как растет его сила – и моя вместе с ней. Мой сын. Мой единственный сын. Единственное существо, которое я когда-либо осмеливался любить. Я жду тебя».


* * *
За годы, прошедшие после исчезновения Лейт, Джонатан вырос и стал умным и послушным юношей. Его волосы потемнели, но сохранили серебряный отблеск, а детская голубизна глаз приобрела странную серебристую тень, становившуюся с годами все заметнее. Со временем пять одиноких мужчин, заботившихся о нем, позабыли, как отчаянно и громко вопил младенец, как настойчиво он требовал вернуть его домой – в крепость. После столь долгих лет затворничества мальчик стал для Стражей лучом света, лучом надежды.
Несмотря на замкнутость той жизни, что вели послушники Ордена, Стражи многому смогли научить Джонатана. Совсем маленьким он уже начал узнавать историю, географию и экологию Марковии и соседних земель от брата Маттаса. Старый монах отделял факты от вымыслов, описывая существа, живущие в горах и пустынях, а также под земной поверхностью. Он научил Жона многому и лишь о Полотне не упоминал никогда. Братья верили, что для того, чтобы Джонатан действительно по-настоящему был призван, он не должен ничего знать о Полотне заранее. Но все остальные легенды Маттас поведал мальчику без утайки. Не в силах увидеть, какой эффект производят его рассказы, старый монах прислушивался к страху в голосе Джонатана, страху, который говорил старику, что его слова услышаны и поняты.
«В этой земле страх очень силен», – этими словами он заканчивал почти каждый урок.
Маттас, наверное, покончил бы с этими рассказами, если бы узнал, как они действуют на мальчика. Жон часто лежал ночью в своей комнатке, не в силах уснуть, и напряженно вглядывался в темноту. Иногда ночью он был совершенно уверен, что вот-вот в какой-то момент в окно влетит вампир, чтобы пить его кровь. Порой он ожидал, что одним замораживающим прикосновением чародей остановит его сердце. В те ночи, когда страх был особенно непреодолим, он на цыпочках спускался в зал к постели Гектора. Говоря, что замерз, он забирался под одеяло и только тогда успокаивался, чувствуя рядом присутствие огромного монаха. Он должен был расти, стать таким же сильным и бесстрашным, как Гектор.
Как только он достаточно подрос, чтобы сидеть за столом в библиотеке, Лео и Доминик начали учить его чтению и математике. Монахи вскоре обнаружили, что у мальчика удивительные способности. Лишь один раз прочитав фрагмент, он запоминал его наизусть. Часто после вечерней трапезы Жон пересказывал легенды, которые слышал всего один раз. Так же легко он запоминал и песни. Пето научил его играть на арфе, и теперь под аккомпанемент флейты Пето Жон пел монахам песни их родины. Его голос был столь чистым и красивым, что все усаживались вокруг и слушали его, не решаясь подпевать.
Когда Джонатану исполнилось десять лет, Гектор начал обучать его основам боевых искусств. Монах вспоминал свое прежнее ремесло с удовольствием, которое заражало азартом и Жона.
Гектор начал с простых борцовских захватов, ударов и блоков. Потом, когда Жон стал старше, монах начал работать с палками и деревянными мечами. Хотя Жон двигался проворно и показывал в поединках хорошую технику, он все же был еще слишком слаб и мал, чтобы выйти победителем. Крупный мужчина легко подавлял его лишь за счет веса, и, как с горечью подумал Гектор, большинство мужчин будет крупнее него. А мальчик тяжело переживал каждое поражение.
– Запомни, что у тебя отвага воина, сердце воина и достаточно ума, чтобы знать: драка, как правило, не может быть ответом, – говорил Гектор ученику всякий раз, когда сила подводила его воспитанника.
– Это так же важно, как и сила? – спрашивал Жон.
– Это важнее силы. И, кроме того, у тебя есть другие навыки, и их гораздо больше, чем у меня.
Жон согласно кивнул – слова Гектора были, очевидно, справедливы.
– Где ты научился так хорошо драться? – спросил его однажды Жон, когда они закончили урок. Из всех монахов Гектор меньше других рассказывал о прошлом – даже Жону.
Гектор взглянул на ученика, которому скоро должно было сравняться семнадцать и который был напичкан знаниями, но по-прежнему наивен как младенец.
– Выйдем из крепости, – сказал он. Они вдвоем дошли до обочины дороги и сели там на большой камень. Вдали темнели пустынные земли Гхенны.
– Я очень немногим рассказывал о своем прошлом, – начал Гектор. – Но тебе, Жон, я расскажу. Другие могут посмеяться над моими ошибками, ты же сможешь извлечь из них урок.
Вытянув руку на восток, огромный монах произнес:
– Я родился в стране, называемой Борка. Мой отец был крупным мужчиной – больше восьми футов росту, а ручищи у него были такие, как у других мужчин ноги. Он похвалялся, что в нем течет кровь великанов и что я унаследовал его размеры и силу. Похоже, что так оно и есть. Еще ребенком я был вдвое крупнее своих сверстников. В моей деревне был такой обычай, что все мужчины, включая и мальчишек, мерялись силой в поединках. Хозяин земли, которую обрабатывал мой отец, впервые увидел мой бой, когда мне было всего шесть лет. Он слышал похвальбы моего отца и теперь убедился, что это правда. Он купил меня у моих родителей и натаскивал меня. Вначале – как бойца, а потом – как убийцу. Хотя я в твоем возрасте был семи футов росту, у меня было меньше опыта, чем у тебя. Учеба давалась нелегко, – вздохнул Гектор. – Я ненавидел ее.
– Ты же мог убежать, – возразил Жон.
– Мой хозяин думал так же и сделал все, чтобы я остался у него на службе. Он отравлял меня, хотя я узнал об этом много позже. Жидкость, которую он добавлял мне в пищу, не имела вкуса и не оказывала какого-то заметного действия. Но когда я попытался сбежать от него, а он знал, что я это сделаю, лекарство покинуло мое тело и началась боль – такая страшная, что все мои мысли были о том, как бы прекратить эту пытку. Я вернулся к нему и попросил простить меня. Он заковал меня в кандалы, приковал к столбу во дворе замка. Его другие рабы, а ведь мы были именно рабами, слышали, как я вопил целых два дня, прежде чем его отвар прекратил мою боль. После этого я решил, что не смогу отделаться от него никогда.
– Как же ты сбежал? Гектор рассмеялся:
– Я был глуп и очень счастлив. Человек был должен хозяину деньги, но собрался уехать в Дорвинию, не отдав долга. Мне дали коня и послали вслед за должником, чтобы забрать деньги или, если тот станет упрямиться, преподать на его примере хороший урок всем остальным. Но когда я догнал его у Лехберга, его люди скрутили меня. Они здорово отлупили меня и увезли оттуда. Я пришел в себя по дороге. Лежал сзади в фургоне, а когда поднял голову, то увидел вокруг лишь голые скалы. Пронзительный холодный ветер бросал пыль мне в глаза, и сквозь слезы я увидел, что у тех, кто сторожил меня, лица закрыты повязками от пыли. Через некоторое время фургон остановился, эти люди вытащили меня и бросили на дороге – связанного по рукам и ногам под палящим полуденным солнцем. К тому времени, как я сумел высвободиться, фургон уже исчез из виду, а следы его развеял беспощадный ветер.
Хозяин считал, что мне потребуется один-два дня, не больше. Это достаточно долго, чтобы я начал чувствовать себя плохо, но вся настоящая боль начиналась позже. Но я оказался один там, где, как я узнал потом, была Гхенна. И все действие отвара пропало. И началась пытка.
Гектор посмотрел в сторону далекой земли, что когда-то чуть не забрала его жизнь, и продолжал:
– В невыносимых муках я провел ту ночь. И следующую ночь. На третий день я нашел ручей и смог выпить воды. Вода заставила мою смерть отступить, но не избавила от боли. Случайно я набрел на тропинку, ведущую в горы, – а там я смог хоть как-то укрыться от ветра.
Он умолк. Мальчик ничего не знал о Полотне. Хотя Гектор не был согласен с решением Ордена, что Жон должен почувствовать зов до того, как узнает о Полотне, но он уважал вердикт своих братьев по Ордену. А мальчик выжидательно смотрел на него сейчас, и Гектор продолжал:
– Спустилась ночь, и тут я услышал песнопения. Я направился туда, откуда доносились звуки, и добрел до крепости, где Стражи начали… свое вечернее моление. Они были так поглощены церемонией, что поначалу даже не заметили меня. В тот момент показалось, что прошлое кричит во мне. У меня был выбор – уйти или остаться. Я двинулся к ним, выкрикивая одно проклятие за другим, лишь бы привлечь их внимание. Лео повернулся ко мне. И Доминик. Они втащили меня в свой круг. Я лежал, распростертый на земле, и молился всем богам, чтобы они сняли с меня проклятие.
– И оно было снято? – с благоговением спросил Жон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34