Из этих последних приготовляют вазы, памятники, колонны, подоконники, ступеньки для лестниц, разные постаменты, накладки и просто плиты. Поделочный дешёвый камень занимает, пожалуй, больше рабочих рук, чем самоцвет, и каменные изделия из него расходятся по всей России, составляя славу Екатеринбурга. Остаётся третий разряд камней, который захватывает оба первых: это - камень специально для минералогических коллекций. Ценность здесь определяется чистотой кристаллизации, новыми комбинациями, редкостью и оригинальною формой. Для минералогической коллекции идёт всякий камень, и часто отдельные штуфы, негодные для огранки или вообще поделки, оцениваются сотнями и тысячами рублей. Истинный любитель-коллектор не пожалеет ничего, чтобы не упустить какого-нибудь unicum'а*. Соперниками коллекторов-минералогов являются учебные коллекции, составляемые для разных учебных заведений. Таким образом, никакой камень не пропадает: если самоцвет не годится для огранки, он поступает в коллекции, как штуф, и туда же идут обрезки и обломки от поделочных камней, как орлец, ляпис-лазурь и яшмы. В этом хозяйственном круговороте ничто не пропадает; даже те осколки, которые негодны для минералогических коллекций, идут на горки и на рельефные картины из камня. Как видите, каменная промышленность установилась прочно и выработала целый разряд своих специалистов, как гранильщики, мелкие торгаши, скупающие камни из первых рук, коллекторы по профессии и крупные торговцы каменными изделиями. Обделка камней вышла уже за пределы Екатеринбурга и ведётся в пригородных селениях, как Верх-Исетский завод или завод Берёзовский.
______________
* Редкость, единственный в своём роде экземпляр.
Обратимся теперь к тому, как сырой камень является в Екатеринбург, - он должен придти сюда сам, потому что хлеб за брюхом не ходит. Редко кто из торговцев камнями поедет даже в такой центр самоцветов, как Мурзинка, да это и бесполезно, потому что на месте добычи вы редко найдёте хороший камень, - он разными таинственными путями уходит в Екатеринбург.
Самоцвет привозит в Екатеринбург, конечно, мужик, и самый плутоватый мужик, которому достаточно побывать в городе раза два-три, чтобы превратиться из посредственного деревенского обывателя в ловкого торгаша. Это зависит от той школы, которую он проходит с первых же шагов: его не обманывает только ленивый. Остаётся, следовательно, самому обманывать: не обманешь - не продашь. Изумруды он смазывает маслом, чтобы сильнее блестели, а то и просто помочит водой. Некоторые камни легко подкрашиваются "куксином". Подкупающим обстоятельством здесь является сам мужик, простой деревенский мужик, которого каждый может обмануть. Особенно в этом отношении "наварлыжились" мурзинцы, которые обманывают даже специалистов-торговцев. Что каждый здесь не застрахован от ошибки, доказательством служит то, что сам Гумбольдт, величайший Гумбольдт, в Екатеринбурге купил за несколько сот рублей печати из бутылочного стекла за настоящие топазовые... Большому чёрту большая и яма, а маленьких знатоков - обманывают на гроши. Главными профессорами плутующего мужика являются сами каменные торговцы. Например, мужик приносит целую партию камней торговцу и говорит:
- Купите аматистов... Дёшево отдам: сотельную всего-навсё.
Торговец опытным взглядом оценивает принесённый товар и лаконически отвечает:
- Половинку бери...
Мужик начинает фордыбачить; я-де Кочневу восетта продал хуже партию за три половинки, что вы, Павел Миколаич?.. Ах, хороши аматисты!.. - Поломавшись, мужик идёт с камнями к двери.
- Если придёшь в другой раз, тогда и половинки не дам, - говорит торговец на прощанье. - Без красного билета половинка будет.
- Н-но-о?
Мужик не верит и начинает путешествовать к другим торговцам. Действительно, везде ему дают меньше, и он опять возвращается к первому.
- Давай нето половинку-то, как сулился.
- Без красной бумаги бери: уговор дороже денег. Ежели ещё уйдёшь, так тогда за три красных бумаги отдашь.
- Обидную цену даёшь, Павел Миколаич... Уж лучше тово...
- Твоё дело: тебе лучше знать.
Опять начинается хождение к Кочневу, от Кочнева к Лагутяеву, от Лагутяева к Короткову, от Короткова к Калугину, от Калугина по мастерам и в заключение опять к Лагутяеву. Конечно, это только схема, которая выполняется с теми или другими вариациями, и на место Лагутяева или Кочнева можете поставить всякого другого торговца, - дело не в личности, а в установившихся порядках. Много значит время, когда принесут продавать камни, самый ходовой сезон это - летом, когда открывается навигация, но лиха беда в том, что мужик добывает камни зимой и ждать до лета не может. Как рассказывают, один аметист, проданный торговцем за несколько сот рублей, был куплен всего за 8 рублей. Понятно, что приходится мужику поневоле заламывать дикую цену, и если он не обманет ею торговца, то может обмануть какого-нибудь заезжего человека или любителя, который доверится мужичьему виду продавца. Обыкновенно "мужиком" приходит какой-нибудь мещанин-перекупщик и подманивает покупателя традиционными тряпицами, в которые завёрнуты камни, голенищем, куда он прячет их, и вообще напущенною на себя мужичьею дуростью. Купить вещь из первых рук, да ещё за бесценок, - на это всегда найдутся охотники, хотя потом и не знают, куда деваться с совсем ненужною вещью.
Не меньше мурзинских "испотачились" самовольные изумрудщики. Копи изумрудов принадлежат казне и не разрабатываются, но по старым отвалам "ищутся" разные хищники и время от времени добывают кое-что. Проезжая по Тюменской железной дороге, на станции Баженовой вы встретите несколько таких мужиков, открыто продающих свой товар. Нынешние изумруды - сплошная дрянь, поэтому, вероятно не вмешивается в дело и местная администрация, да и трудно в таком глухом медвежьем углу, как изумрудные копи, защищать неприкосновенность казённого добра.
Для лиц, незнакомых с типом этого продавца-мужика, опишу один такой экземпляр. Время от времени ко мне заявляется именно такой мужик из деревни Полдневой, это за Полевским заводом. Там открыта копь хризолитов или "креозолитов", как называют их мужики. Эта копь, вероятно, не лучше тех "язвин", какие я осматривал в Мурзинке, но дело не в названии. Хризолит, сравнительно, камень на Урале новый и одно время шёл очень бойко, благодаря спросу за границу. Так вот и приходит мужик с "креозолитами". Это взлохмаченный, приземистый и коренастый старик с блуждающими маленькими чёрными глазками. Одет он совсем по-мужицки и давно усвоил всю минералогическую фразеологию; скварец, колчеган, креозолит, руководствовать и т. д. Приезжая в город, он первым делом отправляется в кабак и поэтому является или с похмелья или навеселе. К особенностям его принадлежит то, что он каждый раз забывает мой адрес и разыскивает квартиру, как Америку.
- Едва нашёл... - облегченно говорит он, вваливаясь в комнату. - Вот камешков захватил для вас.
- Наверное, дрянь какая-нибудь?
- Зачем дрянь... Форменный камень. Всякого росту есть, какой поглянется... А ты вот что, барин: ты со мной теперь не сговоришь, потому как я в таком виде... С похмелья я страсть дорожусь. А ты поднеси рюмочку, уважь: я и отмякну.
- Зачем же ты в таком виде камни продаёшь? Обтеряешься ещё.
- А-ах, голубь ты мой сизокрылый!.. И старуха меня пилит-пилит, как я домой-то ворочусь, а такой у меня карахтер: как приехал в город, так и расширился. Шире меня нет... Уж я руководствую третий день теперь. Иду это в Ямку, - знаешь, у каменного мосту этакой тёплый уголок для нас пригорожен, - а там уж меня ждет эта самая рота. Уру кричат, на руках качают, точно я губернатор... Ну, я их всех пою вином... В прошлом году эк-ту сотельную в Ямке проруководствовал, потому как сплоха барин мне проезжающий попал!.. Я его таки удовлетворил вполне! Он мне сотельный билет, а я ему гранёного стекла... Мастера же ваши научили, потому на мужике барин не посумлевается... Бить меня надо, - вот что я тебе прямо скажу... Так рюмочку подашь?
- Нет, ступай проспись.
- Альмандинчик есть хорош... аматисты...
- Да, ведь, у вас в Полдневой одни хризолиты?
- А-ах, голубь, да, ведь, я этак замутился маненько, будто стою перед проезжающим барином и омманываю... Стёкла-то со мной: во...
Старик добывает из-за голенища свои тряпицы, потом из шапки, потом из-за пазухи, и сам хохочет, как прост бывает проезжающий барин.
- Вот это настоящие креозолиты, ей-богу.
- Зачем по разным местам камень прячешь?
- А невозможно... Ежели из одного места выну всё, да всё продам, ну, всё и пропью, а из разных местов, может, хоть одно удержится.
Впрочем, этот старик - исключение. Его родной сын уже в другом роде, на "мурзинскую руку", - вообще крепкий мужик, уже выбившийся из-под непреодолимой власти общей меры, какою является полштоф.
Сырой камень, в конце-концов, всё-таки, приходится сбывать или мастеру, или в магазин. Чтобы выкрутиться из этой беды, мужик пускается на хитрости. Он отбирает несколько самых хороших камней и с ними отправляется к какому-нибудь надёжному и верному человеку из гранильных мастеров. Мастер огранивает камни, а мужик платит ему за работу камнями же. Чтобы мастер не сплутовал и не подменил камня, мужик всё время огранки сидит у верстака, на котором работает гранильщик, а на ночь берёт камень и, спрятав за пазуху или за голенище, ложится спать тут же. Конечно, это одна "тщетная предосторожность", и, если верный человек захочет обмануть, так обманет. Обыкновенно гранильщик выигрывает на обрезках и безжалостно портит иногда очень хороший камень. Цель такой сложной операции для мужика прямая: огранённый камень легче продать, и он ходит с ним уже не по одним магазинам. Мастера "каменнорезной масти" великие артисты своего дела и охулки на руку не положат, а взять с них, в случае недоразумения, нечего.
- О мужике и разговору нет, - рассказывал мне один такой мастер, - где же ему понять, как я обкарнаю камень!
В казённое время, когда ещё на гранильной фабрике мы работали, так доставили один редкостный камень из Златоуста. К нашим он не подходящ: иссиня-зелёный... ни он сапфир, ни он топаз, ни кианит... По-нонешнему ежели будем говорить, так прямо сказать: эвклаз. Один такой камень и был... Вот начальник приносит нам его и говорит: "Выгранить три камня... Размерял сам всё: и так, и этак, и ещё так. Голову, - говорит, - оторву, ежели плутовство какое ваше покажете". При Глинке было, так оно не то что голову, а всего бы в порошок истёрли... Ну, сделали три камня, а четвёртый украли. Уж тут на глазах у самого начальника, который сам нас учил гранить камни-то, где же мужику углядеть?
В общем можно сказать только одно, что появление самоцвета на рынке обставлено тысячью роковых случайностей, потому что и добывание самого камня простая случайность, а не правильно организованный промысел. На мурзинских копях сложились крестьянские артели, как своего рода старатели в золотопромышленном деле, но эта организация слишком слаба и распадается при первом соблазне. Члены артели не доверяют друг другу, утаивают хорошие камни и вообще ведут дело себе на уме. Интересный случай рассказывал один горный чиновник именно про такой "артельный камень". Поступив на Урал на службу, он не замедлил отправиться в Мурзинку, чтобы на месте купить дешёвых самоцветов. В Мурзинке ничего не оказалось, и он проехал в Алабашку, вместе с своим денщиком. В Алабашке на квартире за самоваром чиновник завёл с хозяйкой разговор насчёт камней.
- Какие у нас камни, барин,- отвечала уклончиво молодая, красивая женщина. - Вот хозяина дома нет, у ево спроси... Он с артелью ищется по копям.
- А у вас нет камней?
- Своих-то нет. А тебе разе надо?
Разговорившись, хозяйка рассказала, что, действительно, у них, в подполье, лежит один "камешок", только он артельный. Потом она спустилась в подполье и принесла прекрасный зеленый берилл.
- Продай, красавица.
- А муж?
- А ты не говори.
- Он и то забыл про камешок-то.
- Ну, вот то-то и есть.
Начался торг, закончившийся пятью рублями. На беду, денщик, не бывший свидетелем этой сцены, видел только конец её, когда барин отдавал бабе деньги. Побродив по Алабашке и купив несколько камней, чиновник вечером вернулся к себе на квартиру и улёгся спать. Хозяйка тоже дремала где-то на полатях. В самый трогательный момент, когда первый, самый крепкий сон охватывает человека, под окном раздались два пьяных голоса.
- Нет, ты то рассуди, голова, - с пьяной настойчивостью повторял голос чиновничьего денщика, - за что барин будет давать бабе пять цалковых, а?.. Своем глазам видел.
- И она, тварь, взяла?
- Говорю, на глазах... За что, например, простой деревенской бабе и вдруг за здорово живёшь, например, пять цалковых? Тебя-то дома нет, бабёнка одна толчётся у барина перед глазами, вот и дотолклась... Ты её спроси.
- Ах, она... да я....
Это был сам домовладыка, ходивший с денщиком в кабак. Вернувшись в избу, он принялся за жену.
- Ты брала у чиновника пять цалковых, змея? За какие-такие твои сласти он такими деньгами расшвырялся, а?...
Бабёнка, конечно, отпиралась и голосила, а когда явился благородный свидетель в лице пьяного денщика, то повинилась, что, действительно, взяла от барина пять рублей "так". Муж окончательно почувствовал себя "в своём праве" и принялся колотить жену на смерть. Положение чиновника оказалось самое скверное. Ничего не оставалось, как выйти из своей комнаты и вступиться за избиваемую бабу.
Произошла новая горячая сцена. Остервенившийся "в своём праве" муж бросился на чиновника, тот схватился за револьвер, пьяный денщик бежал.
- И за что ты ей пять цалковых давал? - приставал мужик, несколько усмирённый видом револьвера.
- Да так дал. Деньги мои, и я могу ими распоряжаться. Вижу, живут люди небогатые, я и подарил... Отчего ты меня не спросил сначала, я тебе сказал бы то же самое.
- Омманываешь...
Дело кончилось тем, что мужик отнял деньги у жены и убежал с ними в кабак, откуда уже был привезён мертвецки пьяным. Бабёнка, всё-таки, несмотря на побои, укрепилась и не выдала секрета, а чиновник подарил ей другие пять рублей уже без благородного свидетеля. Всё-таки "артельный камень" обошёлся легкомысленной бабёнке дорого.
VIII
Начало гранильного дела на Урале: - Основание гранильной фабрики в Екатеринбурге и её значение. - "Екатеринбургская грань". - Современное положение гранильного промысла по современным статистическим данным. - Разные группы мастеров, на которые распадается "каменнорезная масть": в собственном смысле гранильщик драгоценных камней, резчик печатей, рельефная работа по камню и т. д.
Гранильный промысел в России ведёт свое начало от великого царя Петра I, который основал первую гранильную фабрику в Петергофе; она называлась "алмазною мельницей". На Урале первым основателем гранильного промысла является знаменитый историк Татищев.
Кое-какие самоцветы были известны на Урале, а, главным образом, горные хрустали, для которых уже существовало своё название - "тумпасы", вероятно, испорченное слово топаз. Так, крестьянин Тумашев из слободы Мурзинки ещё в 1667 г. нашёл 3 топаза, 3 камня "с лаловыми искрами" и 2 изумруда. Малахит из знаменитого Гумешевского рудника тоже был известен, как некоторые яшмы и мраморы.
В 1748 году русский механик Бахирев основал "шлифовальные мельницы". В 1765 году организовалась специальная "горная экспедиция мраморной ломки и прииска цветных камней".
Таким образом, было положено основание в Екатеринбурге гранильной фабрики, которая сначала находилась в ведении министерства финансов, а в 1811 г. перешла в ведомство кабинета его величества, в каковом остаётся и до сих пор. Эта гранильная фабрика послужила рассадником для образования лучших мастеров по всем отраслям каменного промысла: огранка и шлифовка цветных камней, резьба печатей, поделки из горного хрусталя, яшм, малахита, орлеца и мраморов. Можно только пожалеть, что вместе с "волей" эта фабрика очутилась в неопределённом положении: работы сокращены наполовину и вообще дело сводилось постепенно на-нет. Благодаря этому каменный промысел в Екатеринбурге не делает ни шагу вперёд, а только повторяет старые образцы, рисунки и модели. Старые мастера, выучившиеся на гранильной фабрике, быстро вымирают, и судьба резчиков печатей особенно поучительна в этом отношении: остающиеся старые мастера наперечёт. Между тем, екатеринбургская гранильная фабрика за свои изделия на всех русских и заграничных выставках получала самые почётные награды, и "екатеринбургская грань" известна даже у парижских ювелиров: лучшие мастера за границей удивляются искусству екатеринбургских гранильщиков в расположении фасеток (фасетка - грань) и вообще чистоте работы.
Прибавьте к этому необыкновенную дешевизну этой работы, и вы увидите, что екатеринбургская гранильная фабрика просуществовала больше 100 лет не даром, а между тем, на неё из казны отпускалось ежегодно всего по 20 000 руб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10