Достаточно было одного взгляда, дабы понять: восстанавливать придется (если придется) с другой.Белое, словно фарфоровое, тело женщины покрывалось паутинкой трещин. Оно уже стало неживым, и это человек особенно явственно понимал, глядя на волосы: те обрели тот же цвет, что и вся плоть, и, к тому же — превратились в общий кусок… чего-то. Скажем, того же фарфора.Человек подошел поближе и встал над телом, наблюдая, как оно разваливается на куски. Он не испытывал сейчас ни страха, ни разочарования, ни боли. Только облегчение, что ситуация разрешилась таким непонятным образом, полностью соответствующим всему, случившемуся раньше.Когда процесс разрушения закончился, человек задумался, что же делать с обломками женщины. За последнюю неделю он научился бережливо относиться ко всякой вещи, попадавшей в его распоряжение. Теперь же — тем более (он еще многого не знал и думал, что новые Обитатели останутся в городе навсегда). Например, совсем не так давно наткнулся в канализационных коридорах на кусок ржавой трубы — правда, ровно обрезанной по краям — и приволок сюда, еще не зная, зачем. Поскольку края обломка выглядели так, будто оплавились, человек не рисковал пораниться. Сейчас он решил, что сможет использовать трубу в качестве постамента. С трудом поднял ее и поставил вертикально, у стены. После этого человек выудил из обломков голову женщины и отряхнул с нее пыльную крошку, образовавшуюся во время разрушения. Нос у головы откололся, но это человека не смутило. Он установил голову на ржавом постаменте и отошел подальше, чтобы полюбоваться своим экспонатом. Выглядело паршиво. Как раз вписывалось в местный интерьер.Из остальных кусков человек оставил только один, на котором можно сидеть. Все-таки на голом полу было прохладно, шныряли сквозняки. Спать, правда, приходилось все же на нем, постелив под себя куртку.Мусор и обломки человек смел в кучу да так и оставил.8. Следующая пришла через… он не знал, через сколько дней. Вести календарь не хотелось. Вспомнил про Робинзона Крузо. В детстве как-то не удалось прочесть эту книгу, да и потом — не удосужился. Но по рассказам сверстников помнил, что Робинзон вел календарь. Делал какие-то зарубки на куске дерева и таким образом считал, сколько дней провел на своем необитаемом острове. Человек сразу отказался от подобной затеи. У книжного отшельника всегда оставалась надежда на то, что рано или поздно его отыщут— пристанет безымянный корабль, дабы набрать питьевой воды, и возьмет Крузо с собой. У человека такой надежды не было. К тому же он знал: о возвращении к прошлой жизни нечего и думать. Что бы ни случилось, оно не вернет ни тех людей, ни тех мыслей. В одну реку дважды не войти.Робинзон считал дни до освобождения, человеку же пришлось бы считать дни после пленения. Согласитесь, это совершенно разные вещи.Время… Времени было море и еще маленькое озерцо, времени было полным-полно, навалом, немеряно, больше, чем он способен потратить. Поначалу человек вспоминал. Потом решил, что мысленный мазохизм не для него. Он начал читать вслух и с выражением стихи, которые когда-то знал. Оказалось, помнил человек удручающе мало, — (особенно удивительно, если учесть характер его бывшей профессии), — да и в тех, что каким-то немыслимым образом сохранились в памяти, строки перепутались, словно фрагменты детской картинки («45 элементов на 100 элементов»). Заботиться о еде не приходилось, поскольку стоило только человеку выйти на поверхность— в город, — и он рано или поздно оказывался в саду. Испражнялся там же, а мылся и стирал свою одежду под струями ручейка. Сад не торопил, однако если человек начинал нарочно тянуть время, тем или иным способом напоминал, что пора уходить.Раньше, за работой, за повседневными заботами, человек почти не видел снов. Он приходил и валился на кровать, успевая только завести будильник или попросить дежурного по коридору разбудить в определенное время. Теперь же сны толпились у двери в его сознание, выстраивались в длинную спиральную очередь и напирали один на другой, бранясь и скандаля. Поначалу он воспринял их как приятную деталь своей новой, не слишком уж приятной жизни. Потом устал. Потом попытался обуздать каким-то образом эту цветную трехмерную волну видений, но сны оказались настойчивее, становились наглее. В особенности — сны с обнаженными красотками, лица которых неуловимо напоминали кого-то; он уже не помнил — кого.Поэтому следующее появление человек воспринял попроще. Вообще-то, он позволил себя обмануть. Но признался в этом уже потом, рыская по канализационным коридорам в поисках очередного подходящего обломка трубы.9. Что его заботило на самом деле, так это щетина. Потом, когда человек стал тем, кем он стал, и получил меч, он побрился… через пару недель, когда решил, что лучше умереть, порезавшись этим проклятым кинжалом-переростком, чем напоминать физиономией матерого самца-орангутана.Все это произошло позже, а тогда он бродил по подземным проходам города и искал что-нибудь острое. В душе подозревая: «чем-нибудь острым» бриться все равно не станет, потому что побоится занести инфекцию. Да и борода еще не настолько мешала жить.За имевшееся у него в распоряжении время человек успел более-менее досконально изучить эти коридоры и прежде всего — из-за опасения, что заблудится и не сможет найти отсюда выхода. Он даже пожертвовал своей единственной книгой.Тоже дурацкая, по сути, история. Когда приехал в город, заглянул в первый попавшийся киоск и купил первый попавшийся покетбук — толстую дешевую книжонку в мягкой обложке, с револьвером и черепом на обложке. Сунул ее в карман куртки да так и позабыл — не до того было… А сколько думал, сколько прикидывал: вот окажусь на необитаемом острове, что бы предпочел взять с собой? И терзался, выбирал среди любимых авторов и любимых вещей, втискивал в воображаемый чемодан, стараясь не превысить отпущенного лимита. А вот тебе, пожалуйста! — дешевый покетбук, где от начала до конца, хоть бегло читай, хоть изучай с увеличительным стеклом, — не найдешь ни одной стоящей мысли. «Она отдалась ему при луне, оба были довольны вполне».И если бы только с книжкой… — со всем так в жизни. «Вот сейчас отстрадаю, отмучаюсь, а там уж… — там уж для души своей, бессмертной, единственной, которая должна быть не потому что церковь так утверждает, а потому что я так чувствую: есть она, душа; для нее, родимой, и жить начну… завтра. Ну самое позднее… — через месяц. Надо с текущими делами, с рутиной разобраться, а потом уж…» «Да уж!» — восклицает Ипполит Матвеевич. «Торг здесь неуместен!»10. Одним словом, вырвал из покетбука лист, чтобы на нем, на листе то есть, начертить схему коридоров. Яснее ясного, что полагаться лишь на память в подобном деле — безрассудство, которого он не может себе позволить. Однако же — мертвые боги! — чем, скажите на милость, наносить схему?! У человека не было с собой ни ручки, ни карандаша. И он еще не опустился настолько, чтобы использовать в качестве краски собственные фекалии.Вышел из положения просто. Стал ногтем выдавливать полоски на бумаге. Правда, та рвалась — книжонка-то дешевая — но он не сдавался. Был пущен в ход не один лист творения неизвестного автора, но в конце концов — вот она, схема! Впрочем, к тому времени, когда человек закончил чистовой ее вариант, он способен был ориентироваться в лабиринте коридоров и безо всяких чертежей.Теперь он мог позволить себе отправиться на поиски каких-нибудь полезных вещей. (Да, человек знал расположение проходов, но не их содержимое. К тому же, время от времени, там обнаруживались новые вещицы, то ли раньше им не замеченные, то ли невесть как и откуда совсем недавно появившиеся в коридорах).На сей раз женщина была одета. Она сидела на полу, подобрав под себя ноги и со звериным любопытством наблюдала за человеком, который вышел из-за поворота и замер при виде ее. Женщина повела плечиком и поднялась, не спуская с человека больших карих глаз с невероятно длинными и тонкими ресницами.— Кто ты? — спросил он; голос прозвучал хрипло и напряженно. Женщина, разумеется, ничего не ответила — остановилась в трех шагах от человека и поправила длинное облегающее платье кровавого цвета.— Пойдем, — он протянул руку, но женщина отпрянула, хотя и не убежала.Раздражение; оно пробежало где-то внутри, семеня маленькими членистыми лапками сколопендры.— Как знаешь, — сказал человек. — Но учти, нынешние Обитатели не слишком разборчивы и с удовольствием тебя сожрут. Так что будь поосторожнее, красавица.Слова получились фальшивыми, как будто играл одну из своих киношных ролей.Человек развернулся и пошел прочь, приказав себе не оглядываться. Однако же он лукавил и шагал не слишком быстро, чтобы женщина могла угнаться за ним, ведь в этом узком платье ей и так придется напрячься как следует, чтобы не отстать.Самое подозрительное, что лицо молчуньи казалось человеку знакомым. Как будто он где-то видел его, и не раз и не два, а многажды. Но вот вспомнить, когда и при каких обстоятельствах, — не мог, как ни напрягал память.Он вошел в свою комнатку и повернулся, чтобы закрыть дверь, но женщина уже была рядом. Дальнейшее тоже напоминало дешевые голливудские фильмы, в которых совершенно незнакомые друг другу люди через пять минут экранного времени уже срывают с себя одежду и целуются в засос, а потом гасят свет и шумно возятся в темноте. …Когда-то он над этим смеялся.11. Собственно, свет он не тушил — просто не мог, даже если б захотел. Да и не любил он, без света…Лучи солнца проникали в комнатку через круглые отверстия в потолке. Вместе с ними сюда попадал и мусор с городских улиц, но в таких малых количествах, что жаловаться не приходилось. Кроме того, жаловаться было некому, разве только мертвым богам последнего спектакля…Вот в свете последних солнечных лучей женщина и сломалась. Она уже поднялась с пола — вероятно, чтобы уйти, — но в этот момент превратилась в статую. Как и предыдущая, окаменела (вместе с надетым на нее платьем), покрылась сетью трещин и начала разваливаться на куски. Человек едва успел среагировать и инстинктивно, еще не отдавая себе отчета в том, что и зачем делает, подхватил женскую голову. Остальное тело разбилось на мелкие куски, он смел их в мусорный угол и потом вынес-таки в специально отведенный им для всякого подобного сора коридор. Держать в комнате подобную дребедень, которой с каждой неделей становилось все больше, уже не представлялось возможным.Назавтра он нашел для новой головы еще один кусок трубы и установил постамент рядом с предыдущим.12. Поначалу это забавляло. Женщины приходили в самые неожиданные моменты, являлись ниоткуда и неизменно рассыпались после того, как… ну, в общем, именно после того. Однажды человек провел эксперимент (до тех пор, пока не попал сюда, он даже не подозревал, какой великий ученый-практик таится в нем) и с очередной гостьей не позволил себе абсолютно ничего. Просто разговаривал (разумеется, безо всякой ответной реакции), пытался накормить— отказалась. Через сутки она рассыпалась в серый ломкий пепел, и вся комната провонялась густым запахом дыма, исходящим от этого пепла. Человек выбросил пепел вон, долго проветривал комнатку, но еще несколько ночей спустя едкая вонь не давала спать спокойно, ввинчивалась в ноздри и вызывала усиленную работу слезных желез.И все-таки он получал от них удовольствие. С затаенным нетерпением ждал следующего визита, пытался угадать, во что будет одета очередная статуя, подойдет ли к коллекции. Естественно, в мысли время от времени проскальзывали определенные подозрения, но он отбрасывал их прочь, как надокучливых приблудных шавок.Потом неожиданно человеку стало противно. Наверное это случилось в тот день, когда он позволил своим подозрениям оформиться в некие целостные мысли, а мыслям, соответственно — открыто прозвучать в сознании.Ну разумеется. Все тот же старый добрый метод кнута и пряника. Ты выполняешь то, что требуется, и дрессировщик удовлетворяет все твои нужды. А иногда даже позволяет небольшое поощрение в виде…Следующую человек выгнал прочь. Запер — захлопнул! — дверь и еще долго дрожал от ярости.Очередной разбил голову обломком трубы. Он ожидал, что тело ее развалится, как развалился бы муляж или раскололось бы изваяние, но нет, из раны брызнула кровь. Правда, через несколько мгновений убитая все же превратилась в статую, но…Головы к тому времени выстроились вдоль одной из стен, как экспонаты диковинного музея древних статуй. По своему совершенству они, пожалуй, даже превосходили некоторые известные человеку творения великих мастеров. Обломки труб для постаментов он находил, как только в этом возникала необходимость, и был уверен, что нашел бы и сейчас. Однако же выбросил обломки /убитой/ статуи прочь, после чего около часа с неким спокойным исступлением выметал пол.Как бы там ни было, с тех пор город больше не посылал своему подопечному таких подачек. Не посылал до самого последнего момента, до сегодняшнего дня.13. И еще одно. Те — не умели разговаривать. Вероятно, их создатель считал это совершенно лишним, так сказать, побочным свойством, не имеющим значения. До сих пор. ГОРОД. БИБЛИОТЕКА. 14. Помни о своей природе. Помни о своих желаниях.Изучи их досконально, чтобы уметь обуздать, когда в этом возникнет необходимость. Глава третья ЧЕЛОВЕК. СЕЙЧАС. 1. Утро щедро вливалось в комнатку через шесть ассиметрично расположенных отверстий в потолке. Свет падал на пыльный пол и куски ржавых труб, он сдувал тени с белых каменных голов неизвестных женщин, с их замерших волос и омертвевших глаз. Потом прошелся туда-сюда, задумчиво коснулся дверной ручки (поцарапанной, тускло блестящей даже в его свежих лучах), осветил саму дверь, но ее правильный прямоугольник, в который буквально въелись отчаянье и одиночество, отталкивал. Свет отступил.В конце концов лучи добрались до самого дальнего и темного угла комнатки и здесь замерли. В углу сидел человек. Он выгнул спину, уперся одним из позвонков в холодную стену и дышал, обхватив руками подтянутые к телу колени. Свет не стал беспокоить человека — не решился. Вздохнув, он рассыпался по комнатке и остался тут, чтобы дождаться вечера, который решительно возьмет его за руку и уведет прочь, отдыхать…Но если бы даже солнечные лучи коснулись одинокой фигуры в темном углу, она вряд ли заметила бы их. Погруженный в воспоминания, человек позабыл о том, на каком же именно участке собственного времени он находится. Однако мелодичный звук, протяжный, как ожидание выстрела, родился наверху, на улице, и дерзко проник в комнатку, отрывая человека от грез. Он встряхнул головой и потянулся за одеждой.Натягивая на тело рубашку, человек продолжал рассеянно слушать звуки, доносившиеся из отверстий в потолке. Теперь их — звуков — стало несколько, и с каждым мгновением количество «поющих» увеличивалось. (Почему «поющие»? Наверное потому, что он считал, будто именно новые Обитатели являются источниками этих мелодий). Звуки очень сильно походили друг на друга, и почему-то в сознании возникла картина: огромное количество магнитофонов, прокручивающих одну и ту же запись.Одевшись, человек поцепил на пояс ножны с мечом, и прищурившись, посмотрел в одно из отверстий. Разумеется, там он не увидел ничего, кроме безоблачного неба. И то хорошо. Дожди никогда не посещали этот город, но мало ли… А человеку сейчас было необходимо пройтись… кое-куда. И попытаться кое-что выяснить. Кроме того, нужно же взглянуть на новых Обитателей. Это оставалось одним из немногих развлечений — пытаться предугадать, как выглядят новые Обитатели. Разумеется, его предположения никогда не приближались к истине, но ведь не в этом же дело.2. В подземный лабиринт канализационных коридоров можно было попасть не только через сливную решетку в фонтане. И хотя человек не думал, что Обитатели представляют для него сколько-нибудь серьезную опасность, он все же решил подняться наверх там, где несколько домов образовывали /должны были образовывать/ глухой и узкий проулок.Приподняв ромбическую крышку люка, он несколько мгновений оглядывал абсолютно пустынный участок мостовой; затем решился выйти.Сонно лязгнул меч, зацепившись за металлические ступеньки.Убедившись, что никто не собирается его атаковать, человек вернул крышку люка на место и поправил ножны. Теперь можно осмотреться по-настоящему.Звук, между прочим, никуда не исчез. (Вернее — звуки, — но они были настолько похожи, что сами собой сливались в один: нечто подобное ощущаешь ночью в поезде, когда приглушенный гул голосов, стук колес, дыхание людей, шорох покачивающегося на вешалке костюма, — все это превращается в нечто целое, неразделимое). Он доносился отовсюду и уходил во все стороны, и в этом был сродни гулу пчелиного улья, но отличался от жужжания насекомых прежде всего тем, что не нес в себе угрожающего оттенка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17