Но стоило ли чересчур удивляться тому, что в эту необычную ночь, завершавшую столь необычный день, жрецы Бога Войны Ув-Дайгрэйса не спят? Наверное, не стоило. ДЕНЬ ТРЕТИЙ Я пошевелился, чувствуя, как болит затекшая шея. Да что там шея – все тело ныло, словно я просидел в кресле целый день. Странно, но в прошлый раз я таким разбитым себя не чувствовал. И в позапрошлый тоже. Наверное, тогда сказалось любопытство – все внимание было сосредоточено на том, что произошло, и о боли я совершенно забыл. А вот сегодня… Демоны!– Господа, – бесстрастным, как обычно, голосом Мугид привлек к себе наше внимание. – Господа, боюсь, многим из вас сейчас нелегко. Не удивляйтесь. Нынче – почти полночь. Как я и предупреждал вас, это повествование заняло больше времени, чем предыдущие. Сие связано с тем, что я не имею Нрава разрывать его, не завершив до конца тот фрагмент, которому вы внимаете. Постарайтесь размяться и отправляйтесь на второй этаж – гам вас ждет ужин.«Академик» недовольно поднялся– Скажите, господин Мугид, вы намереваетесь пересказать нам историю принца Талигхилла или же историю сражения в ущелье Крина?– Две эти истории слишком тесно переплетаются, господин Чрагэн, – холодно ответил повествователь. – Я понимаю, что вы все ожидали чего-то иного. Всего лишь иллюстраций к тому, о чем большинству из вас и так известно. Но если вы надеялись получить только это, тогда отсылаю вас к книгам. Здесь же вам предстоит встретиться с настоящей правдой о том, что происходило в те дни, и о том, что стало причиной случившегося. Подчеркну, настоящей правдой. Как уже говорилось, недовольные или же те, кто по различным причинам не способен внимать далее, вольны покинуть «Башню». Им возвратят деньги с вычетом стоимости тех дней, в течение которых они находились в гостинице.Он что-то сказал еще об ужине и о завтрашнем дне, но я прослушал. Меня занимали те слова, что касались ухода из «Башни». Глупо, конечно, но с другой стороны…Под боком ерзал от нетерпения Данкэн. Я свирепо взглянул на него, и журналист притих. Правда, ненадолго. И все равно косился на меня, как… Д-демоны, что могут подумать окружающие!Наконец Мугид закончил свою речь, и мы начали выбираться из повествовательной комнатки. Весьма, замечу, своевременно, так как некоторые уже столь откровенно поглядывали на выход, что оставалось только пустить слюну или облизнуться – тогда бы и идиот понял: сидящие здесь крайне голодны. Я, кстати, в этом плане не особенно отличался от других.Но стоило мне шагнуть на первую ступеньку лестницы – проклятый журналист уже сопел под боком и громко кашлял. Может, он и надеялся привлечь мое внимание, но оглядывались-то все остальные! А я, наоборот, старался не смотреть в его сторону и даже пошел быстрее. Данкэн не отставал.Я поискал глазами, с кем бы заговорить, но все, как на беду, либо беседовали, либо торопливо поднимались на второй этаж и рассаживались за накрытым столом. Оставалось лишь последовать их примеру. Я весьма удачно примостился между господином Чрагэном и толстухой с крашеными волосами, едва удержавшись, чтобы не показать язык растерявшемуся Данкэну. Тот тяжело вздохнул и с видом мученика уселся по другую сторону от «академика».Мы занялись едой, и на некоторое время в зале все разговоры прекратились – стоял только тихий, но различимый хруст и чавк. Даже с самых элегантных господ слетает тонкий налет хороших манер, когда их (господ, разумеется) продержат целый день голодными.Первым утолил голод Мугид. Другого я, признаться, и не ожидал. Он сообщил, что завтра всем нам предстоит не менее тяжелый день, и удалился. Я мысленно хмыкнул.– Спокойной ночи, Нулкэр, – произнес над моим ухом нежный голосок Карны. – Вижу, вы чему-то неописуемо рады.– А? – не понял я. – Что вы имеете в виду?– Не знаю. Просто вы так улыбаетесь.– Разумеется. – Я развел руками. – Меня держали целый день голодным, а потом допустили до стола. Не плакать же мне.– Что же, приятного аппетита. – Она ушла.Я покачал головой и выругал себя: нужно держать собственные эмоции под более жестким контролем. Если и Мугид видел меня улыбающимся… Хотя… не приписываю ли я ему слишком уж большую проницательность? Да и потом, я ведь не завтра собираюсь это сделать. А, скажем, послезавтра. В конце концов, остановить он меня не сможет – уж я постараюсь, чтобы все выглядело правдоподобно…«Академик» тоже пожелал спокойной ночи и ушел. За столом стало свободнее, и проклятый журналист придвинулся поближе ко мне, отчаянно сверкая глазами. Я сдержался, но всерьез подумывал о том, чтобы заехать ему по наглой морде. Ну какого демона так на меня смотреть?!– Заткнитесь! – велел я ему, стоило Данкэну только раскрыть рот. – До тех пор, пока я не доем – не говорите ни слова.Он замер, боясь пошевелиться, кажется, даже задержал дыхание, но потом хрипло расхохотался и произнес:– Подайте мне, пожалуйста, вон тот салат. Наверное, я выглядел со стороны больным. Но салат подал. Проклятье! И что сие означает?– Он преспокойно наложил себе грибов и чего-то еще, потом с благодарностью вернул тарелку мне. Я поставил ее на место и удивленно уставился на писаку:– Что все это значит?– Потом. – Он взмахнул вилкой. – Дайте же поесть.– Немедленно прекратите паясничать и объяснитесь! – прорычал я.К тому времени людей за столом уже не осталось, а слуги были слишком далеко… да и плевать я хотел на слуг.– А не пошли бы вы, – небрежно предложил Данкэн, ковыряясь в своей тарелке.Я, конечно, не пошел. Я смирился и стал жевать, дожидаясь, пока этот хлыщ соизволит заговорить. Держать новости в себе он долго не сможет; я же видел – его просто распирало от волнения.Наконец он завершил трапезу и повернулся ко мне. По лицу журналиста было видно, что он испытывает глубочайшее облегчение.– Не ожидали?– Да уж, меньше всего! – свирепо ответствовал я. – Ну и что сие значит?– Видимо, вы лишились своей… способности воздействовать на меня посредством голоса. – Данкэн развел руками. – А я… я приобрел другую способность.– Какую же? – Все внутри почему-то похолодело и сжалось.Он усмехнулся:– Не бойтесь, Нулкэр. Просто я могу видеть сквозь стены.– «Просто»! – возмутился я. – «Просто видеть сквозь стены»! Да вас подобными пустяками не удивишь, верно?– Оставьте этот тон! – неожиданно твердым голосом велел мне Данкэн. – Если вы думаете, что я нахожусь от счастья в краях Богов, то вы ошибаетесь. Это очень неудобно… иногда. Крайне трудно заснуть, знаете ли, когда одна из ваших стен… когда там вместо камня – пропасть.– Так вы обнаружили это не теперь?! – воскликнул я. – И молчали все это время?!– Я пытался вам объяснить, но вы же не давали мне и слова сказать!Следовало признать его правоту.– Простите, – промямлил я. – Ну так что же вы намерены делать теперь с этим своим умением?– Не знаю. – Он усмехнулся: – Кажется, именно такой ответ вы давали мне не так давно. Тем более, – напряженно добавил журналист, – что я уже… я снова вижу все, как нормальный человек.– Д-демоны! – прошептал я. – Кажется, начинаю понимать…– Что?– Ничего, – ответил я, чувствуя, как все внутри обрывается. Вещие сны, видение сквозь стены, управление голосом… А если – убийство одним взглядом?.. – Я внимательно посмотрел на него: – Послушайте, Данкэн. Вы никому не должны говорить об этом ни слова. Слышите?– Слышать-то я слышу, – проговорил он. – Но почему?– Завтра, – пообещал я ему, – завтра все объясню. Если доберусь до библиотеки. И…– Да?– Будьте осторожны. – С этими словами я встал из-за стола и почти бегом отправился в свою комнату.Хотелось бы знать, кто следующий? И чем все это закончится?Работать было невозможно, но, пересиливая усталость и испуг, я сел за диктофон. Писать не стал, разделся и забрался под одеяла, предчувствуя, что не смогу заснуть. Но заснул. ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ Когда все собрались за завтраком, я прежде всего изучил лица внимающих. Но ничего не обнаружил. Только у Данкэна под глазами чернели круги – видимо, ему плохо спалось этой ночью.После завтрака, спускаясь по лестнице, мы успели переброситься с ним парой фраз.– Ну что? – спросил он, приглушая голос.– Пока ничего, – ответил я. – А почему вы выглядите так, Словно вам приснился дурной сон?– Демоны, это не мне приснился дурной сон! – возмущенно прошептал журналист. – Моя соседка всю ночь кричала, как будто к ней в постель забрались все мыши из «Башни». Впрочем, нет – думаю, даже в этом случае она не кричала бы так оглушительно.– Стены здесь толстые и звук пропускают плохо, – заметил я. – Вы что, обрели способность слышать сквозь стены?– Да нет же. Я вам серьезно говорю, а вы не верите! Между прочим, ее с нами нет.– Кого?– Моей соседки. Может, помните, такая полная женщина с крашеными кудрявыми волосами?– Помню, – кивнул я. – Ну и что…– Не имею ни малейшего представления, – предвосхитил мой вопрос Данкэн. – По любому поводу – ни малейшего. Оставим это на потом, хорошо?Мы уже сидели в комнатке повествований.Я кивнул:– Хорошо, но только… ПОВЕСТВОВАНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ – Хорошо, но только позаботься о том, чтобы каждую фигурку запаковали отдельно. – Принц критически осмотрел слуг, которым предстояло этим заняться. – Домаб, будь добр, проследи за этим лично. Все остальное, думаю, они соберут и без твоей помощи.Управитель низко поклонился, и вепри на его халате изогнулись, готовясь к прыжку.– Как прикажет Пресветлый.Талигхилл покинул веранду и направился в парк, дабы не путаться под ногами у слуг. Они готовились к переезду принца в Гардгэн, и сегодня с раннего утра весь дом был поставлен с ног на голову.А ночью Талигхиллу опять снились черные лепестки. Он догадывался, что это как-то связано с… Нет, думать о подобном было невозможно!Принц прошелся по мягким хрустящим дорожкам, наблюдая то там, то здесь всеобщее увядание. Воду в усадьбу возить слишком накладно – в тех количествах, которые требовались для поддержания жизни в засыхающих растениях. Поначалу все же пытались это делать, но потом перестали – когда поняли, что затея бессмысленна.Он спустился к пруду и снова присел на корточки, как делал это несколько дней назад, перед своей поездкой на рынок и покупкой махтаса. Как сделает это, наверное, еще не раз. Карпы тяжело ворочались где-то в центре пруда, порождая мощные волны. Пару раз квакнула лягушка, но потом замолчала, испугавшись собственного одиночества, и грустно плюхнулась в воду.Тоскливо. Талигхилла мучила необходимость вести себя с Домабом как с обычным слугой. Он слишком привык к другому, он считал управителя своим вторым отцом. Но тот не имеет никакого права вмешиваться в жизнь принца! Тем более с этими своими разговорами о Богах и вещих снах. Сны у Талигхилла, конечно, необычные – на то он и Пресветлый, – но уж никак не вещие. А то, что цветки сохнут и роняют на землю черные от солнца лепестки, – что тут особенного?/Но они липли к твоим туфлям./Да! Потому что рано или поздно прольется дождь.Внутренний голос, преследовавший его последнее время, замолк.Карпы лениво шевелили плавниками и ждали, пока к ним сверху упадет муха. Желательно пожирнее.Вот одна упала – и спокойная вода пруда превратилась в дрожащее сумасшествие. Схватка за муху была отчаянной и безрассудной.Через несколько минут все успокоилось. Предмет сражения был всеми забыт и утерян. Лягушка, выбравшаяся к тому времени на одинокий лист кувшинки, задумчиво посмотрела на сучащую лапками муху и пошевелилась. Муха исчезла.Талигхилл мысленно поаплодировал лягушке и поднялся, чтобы идти в беседку – от долгого сидения на корточках затекли ноги. Он прошагал по дорожке, усеянной разноцветными камешками, но на полпути к беседке свернул и пошел в дом. Мысль о том, что неуклюжие слуги могут случайно уронить и. разбить одну из фигурок махтаса, тревожила, и Талигхилл решил лично проследить за тем, чтобы игру запаковали как следует. К тому времени, когда он пришел, на веранде уже лежали готовые свертки, слуги постепенно выносили их и грузили в паланкин. Второй паланкин стоял рядом и предназначался для принца. Остальные вещи перевезут в карете.Талигхилл потянулся, зевнул и вошел в дом, чтобы в последний раз проверить, не забыл ли чего в своих комнатах. Он прошелся по ним, отмечая то там, то здесь мелкие изменения в интерьере. Но не более того. Что был ты здесь, наследный принц, что не был – один демон!Пресветлый иронически хмыкнул, потешаясь над собственной философичностью. Ишь ты – сопли распустил, словно малое дитя. Не ожидал, старина, не ожидал. Ты еще пойди, поплачься Домабу в его цветастых вепрей – уж он точно оценит и все простит.Впрочем, сколько на себя не хмыкай, настроение этим не поднять.Сзади шумно задышали. Можно было не оглядываться – и так ясно, что пришел Джергил и старается как можно деликатнее обратить на себя внимание господина. Но принц, разумеется, обернулся, вопросительно поднимая правую бровь.– Все готово, господин, – сообщил телохранитель.– Хорошо. Ждите, я скоро буду.Он вернулся в гостиную и поднялся на второй этаж, остановившись у двери, за которой последние несколько лет бывали лишь слуги. Талигхилл положил дрогнувшую ладонь на дверь и нажал. С легким скрипом та отворилась.Прежде чем перешагнуть через порог, принц еще подумал, что дверь должна была быть заперта. И пришел сюда Пресветлый, повинуясь лишь минутному алогичному импульсу, потому что, пожелай он на самом деле попасть внутрь, ему бы пришлось искать управителя и брать у того ключи.Потом он вошел.Домаб сидел на постели матери, обхватив голову ладонями. На звук шагов он оглянулся, и на лице управителя принц увидел страдание пополам с удивлением. Хотя удивляться вообще-то следовало как раз Талигхиллу.Он и удивился. Но удивление было легким, оно притулилось на краешке сознания, а все остальное сейчас заполнил собой праведный гнев. Как смеет этот человек сидеть вот так запросто на постели его матери?! Завтра же – на рудники! Окунать в Ханх до тех пор, пока крокодилы не насытятся, а потом то, что останется, – на рудники!Неизвестно, каких пределов достигло бы разгоряченное воображение принца; Домаб прервал мысли Пресветлого совершенно неожиданными словами:– Как хорошо, что она не видит всего этого! Принц опешил от такой наглости. Что имеет в виду этот недостойный?!– Я имею в виду то, что иногда люди меняются. И не всегда – к лучшему. Поэтому предпочтительнее помнить их такими, какими они были до… этих перемен.– Изволь выражаться яснее! – приказал Талигхилл. – И поторопись, если не желаешь сегодня же попробовать рудничной пыли.– Именно об этом я и говорю, – печально произнес Домаб. – Ты изменился. Стал заносчивее и бесчеловечней. Страшные слова, но кто-то должен их тебе сказать, ведь так? Конечно, рудники и все такое… но кому-то нужно раскрыть тебе глаза, заставить посмотреть на самого себя со стороны. Попытаться заставить, – поправил себя управитель.– А почему же именно ты «раскрываешь мне глаза»? – поинтересовался принц. – Ты что, самый совестливый в этом доме?– Нет, пожалуй, – покачал головой Домаб. – Есть и посовестливее меня. Но у них – семьи. А у меня остался только сын.– Сын? – искренне удивился Талигхилл. – Я никогда не слышал…– Сын, – с нажимом повторил Домаб. – И потом, кто же еще должен раскрыть тебе глаза на происходящее, как не твой собственный отец?– Ну, он-то далеко… – начал Пресветлый.И замолчал.До него дошел наконец смысл сказанного Домабом.– Что? – тихо прошептал Талигхилл. – Что ты сказал?– Эта история стара и давным-давно всеми забыта, – вздохнул Домаб. – … И правильно сделали, что забыли. Ничего в ней хорошего нет, в этой истории. Да и знало о ней не так УЖ много людей. Когда Руалнир женился на твоей матери, он был молод и горяч… как ты сейчас. Он не думал о супруге, а предпочитал жене охоту и другие развлечения. Опять-таки наложницы. Брак-то изначально был политическим, не более того. И мать твоя переехала сюда, в усадьбу. Чтобы не путаться под ногами. А я здесь уже тогда работал – только не управителем, а садовником.– И ты ее утешил, – выговорил принц ровным голосом.– Я ее полюбил, – покачал головой Домаб. – И она меня. Тоже. И между прочим, Руалниру на все это было глубоко наплевать. Он как раз ездил то ли на север, то ли на юг – охотиться, – когда мы поняли, что скоро должен появиться ребенок… Ты то есть. Приехал Руалнир. Узнал, естественно. Расхохотался и сказал, что, мол, вместо него неплохо постарались. И ладно, главное, чтобы у ребенка имелся дар Богов. А поскольку мать твоя была из Пресветлых, из дальней ветви, у нее, как ты знаешь, такой дар был. Хотя и сказано, что Боги дают его только наследнику и только сыну правителя, в жизни всякое случается. А раз у матери дар, то и у тебя – тоже. В общем, родился ты; Руалнир носом крутить не стал – принял как родного. И вот тогда в нем произошла удивительная перемена; я этого поначалу не углядел, потому что в основном жил здесь, в Гардгэне не появлялся, но потом все-таки обратил внимание:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56