Путаясь, а чаще запутываясь, в нее попадали другие мысли и образы. Все зависело от настроения.
Высыпав в кофейник ложку молотого кофе, Борис снял его с плиты и пошел одеваться. Оросив себя дезодорантом с терпким запахом лимона и кориандра, надел майку, белоснежную рубашку, длинные, больше похожие на гольфы, черные носки. Поставив ритмичную вещь «You Are Love» группы «Lovetronic», сделал первый глоток крепкого кофе. Сколько помнил себя, всегда любил электронную музыку и хороший женский вокал, а в последнее время – в меру синтезированный голос. Наверное, и оттого, что не хотел вслушиваться в слова, понимать их смысл не ушами, а телом, которое, как нейтрино, подвергалось размеренной мелодической бомбардировке. «А вы ноктюрн сыграть смогли бы на флейте водосточных труб?»
Сегодня он не планировал встречу с бойфрендом, но тот пришел, вызвал желание, съел апельсин, надкусил яблоко, запил бисквиты вином, игриво потрепал за щеку, подмигнул и удалился. Вообще же, возвращаясь к опыту, Рощин имел однополую связь пять раз.
Через час он предполагал встретиться с Зиновием Штерном. Штерн – сорокавосьмилетний обрюзгший тип с блеклыми сероватыми глазами и вечно мятыми полами пиджака – был доверенным лицом Антона Альбаца. В этот раз Рощин потребует за услуги большую сумму, ибо информация, которой он обладал, не только вызовет живейший интерес у Антона, но и насторожит его. Если не сказать больше.
Когда молодой вице-консул ютился в жилых помещениях посольства, он частенько поглядывал из окна на свой подержанный «Опель». Сейчас он, с мятым правым крылом – занесло на мокрой траве в парке, – стоял в гараже. Когда Борис вернется в Россию, купит более современную модель – например, «Вектру». Но полюбившейся марке не изменит. Отличная машина с легким ходом и управлением, со стремительными обводами капота и крыльев, не грузная с виду, как большинство «Мерседесов» и «БМВ».
На самом деле снимать отдельный дом в Дании – это не дорого, по карману оперативным сотрудникам разведки. У Рощина же не было семьи, все деньги он тратил на себя.
Сегодня выходной. За исключением планируемой встречи со Штерном – день свободный от забот. Может, повезет, и Зиновий уже сегодня вручит ему аванс. Можно будет посидеть в ресторане дольше обычного, заказать дорогого марочного вина, проглотить крохотный бутерброд с черной икрой за баснословную сумму.
Нет, под черную икру лучше заказать шампанского. Точно, нужно так и сделать.
Мысленно Борис уже находился в ресторане; и музыка – сейчас из колонок доносился джазовый ремикс «Spanish Storm» – как бы звучала с маленькой сцены.
Рощин заторопился. Не допив кофе, поставил чашку в раковину. Завязав перед зеркалом желтоватый галстук, улыбнулся своему двадцатисемилетнему отражению. Лазоревый глаз подмигнул из прошлого, и Борис, закрывая дверь, устремился в будущее.
3
Зиновий Штерн поджидал дипломата на углу Каттегордалле и Видоуревай. Рощин приехал к месту встречи со Штерном проверочным маршрутом. Как и все работники российского посольства, он в начале своей карьеры подвергся проверке и местных спецслужб, и английской и американской разведок. Там наперечет знали «чистых» дипломатов и тех, кто работал под прикрытием. Третий секретарь посольства Борис Михайлович Рощин месяц таскал за собой «хвосты»: куцые – местных органов, длинные и надоедливые – англо-американского блока. И вот уже третий год он только изредка замечал за собой слежку чисто профилактического характера. Сегодня, привычно маневрируя по улицам Копенгагена, он в очередной раз убедился, что наблюдения за ним нет.
Как всегда, Штерн занял место на заднем сиденье «Опеля», бросив традиционное: «Покрутись по городу». Для него такие слова – игра. Несомненно, он был важным человеком, но хотел еще быть и бонзой от разведки. Хотя черт его знает, в лоб у него об этом не спросишь. Однако должность резидента в компании Антона Альбаца выхлопотал себе давно. Он стоял у истоков создания преступного синдиката, который сразу же занял одно из ведущих мест на мировом черном рынке торговли оружием. Сейчас на Штерне лежали две другие основные обязанности, они же – составляющие организации: циркуляция денег и обмен информацией. Планирование лежало на плечах вдохновителя картеля – Антона Альбаца.
Грузный, пахнущий потом, тяжело, как астматик, дышащий носом Штерн – украинец и еврей в одном лице – опустил стекло и закурил тонкую сигару. «Благовоние», – подумалось сидящему за рулем Борису. Дым от дорогой сигары если и не отбивал «еврейского» запаха, то скрадывал его, делая почти незаметным. И сам Штерн в такие минуты словно перерождался: шумное сопение казалось естественным выдохом ароматного дыма, толстые капризные губы придавали ему солидность, а мятый пиджак, как ни странно, добавлял ему авторитета.
Но все это внешние признаки, внутри же Зиновий Штерн – а в кругу друзей и за глаза просто Зяма – всегда оставался хитрым и жестоким. Именно украинско-еврейская порода, как окрестил ее Борис, лежала, как и положено, в основе его сущности. Он легко (опять же по мнению Рощина) мог переквалифицироваться в киллеры. Может, сам он никогда не убивал, но на его совести тысячи жертв. Что стоит такому человеку самому взять в руки оружие? Он не чистюля, как его босс, – у Антона Альбаца даже внешность карьерного израильского дипломата. Рощин дважды встречался с ним и оба раза ловил на себе отнюдь не дружеские взгляды торговца оружием. Нет, его глаза с поволокой откровенно не расстегивали ширинку на штанах третьего секретаря, но они были буквально наводнены пониманием и даже одобрением. Была ли в них солидарность?
Отчего вдруг пришли такие мысли, Рощин не понимал – ведь никто не знал о его бисексуальной ориентации. Тогда же Борис подумал, что смотрит на людей по-другому, ведет себя с ними иначе. Что, природа делает свое дело? Может, оттого ресторанные проститутки, за редким исключением, не предлагают ему свои услуги? Не сами глаза, но их энергетика выдает человека с головой. Это как запах. Да, все так, хотя весьма и весьма преувеличено.
Штерн сильно картавил и окал – жуткая смесь. Отвечая на его вопрос, Борис едва сдерживал себя, чтобы не ответить так же: «Инфогмация стоит недешево».
Рачительный еврей пренебрегал своим здоровьем – курил жадно и часто, а сейчас еще и на сквозняке. Содрав слюду с упаковки сигары, прикурил от массивной зажигалки.
– Откуда ты узнал? – спросил он.
– В нашем посольстве очень многое можно услышать.
– Очень – меня не интересует. Давай подробности.
Борис остановил машину и повернулся к Штерну вполоборота.
– Даже в Москве не дают.
– Не надо продавать мне кота в мешке, – скривился Зяма. – Бесполезно мне описывать товар. За контрактное барахло я не выложу ни копейки. Я всегда плачу за живой товар. И последний момент, Боря: кроме меня, твои новости никому не нужны. А с благотворительностью я завязал после смерти своей бабки: она умерла в мой первый день рождения.
Трудно общаться с такими людьми, покачал головой Борис. Какие, к черту, дипломатические приемы, когда тебя откровенно берут на понт!
– Ладно, – кивнул он, – источник – мой шеф, заведующий консульским отделом посольства. – Рощин говорил о Вячеславе Лучкине, заместителе резидента по вопросам внешней контрразведки и безопасности. Рощин представлял службу нелегальной разведки СВР и, будучи у Лучкина в непосредственном подчинении, оперативно замыкался на нем.
– С чего это консул разоткровенничался с тобой? И где? Не на мятых простынях?
– Слушай, ты!
– Ты слушай. Я все про тебя знаю, кентавр. Вплоть до магазина, в котором ты отовариваешься прокладками.
«Сволочь!» – скрипнул зубами Рощин. Лицо его полыхало. Он буквально видел себя со стороны, задыхающегося не от нехватки кислорода, а от его изобилия в груди. Невидимая, но вполне осязаемая волосатая рука Штерна сдавила горло и не давала дышать. Проститутка, все видевшая насквозь! Был бы пистолет под рукой, пристрелил бы этого мерзавца!
Сегодняшняя встреча с приятелем медленно – как назло, медленно – проплывала перед глазами и стоп-кадрами останавливалась на самых интересных местах. Он видел все глазами подонка Штерна, подсматривающего в замочную скважину.
Боже, какой позор!..
Нет, был бы пистолет, выстрелил бы вначале в себя, а уж потом в эту мразь.
Кентавр... Почему кентавр? И мужик в доме, и скотина в сарае?
Сука!
Уши Рощина налились кровью, словно кто-то подсвечивал их сзади фонариком. И за щеками, наверное, по лампочке. И неизвестно, молчание Штерна – это хорошо в данной ситуации или больше пошли бы на пользу его оскорбления?
– Если надо будет, я тебя продам, – сообщил он после долгой паузы. Сунув руку в карман пиджака, Зиновий вынул почтовый конверт. Обычно в конвертах передают деньги, но Рощин точно знал, что сейчас внутри нечто иное. Одну за другой Штерн вынимал из конверта цветные снимки, сделанные в гостиничном номере на Ньёрре Вольдгаде, и бросал их через спинку сиденья. – Можешь думать, что мы готовы удавиться за копейку, но босс велел сделать так, чтобы впредь тебе не платить. Возможно, мы прогадали и затраты на специалиста-фотографа не окупят себя. Вот хороший снимок. – Штерн держал в толстых пальцах последнюю фотографию. – Ты что, бреешь задницу, или она у тебя от природы лысая?
– Хватит! – оборвал его Рощин, попавшийся в так называемую «медовую ловушку»; не он первый, не он последний, кого таким вот примитивным, но всегда действенным способом ловят в капкан. – Хватит, – уже тише добавил он. – Наверное, вы действительно готовы удавиться за копейку.
– Да, чуть не забыл насчет намыленной веревки. Надумаешь вздернуться, помни о том, что точно такие же фото расклеят в МГИМО, где преподает твоя мать.
– Что?.. Что ты сказал? – Рощин беспомощно покачал головой: – Нет, ты не сделаешь этого.
– Нет?.. – Штерн цокнул языком. – Я уже говорил тебе, что я деловой человек и могу продать тебя. Хочешь работать на американцев? Не надо, не смотри на меня так и христосиком не прикидывайся. Ты не работал на иностранную разведку – это ты хочешь сказать? Но у нас есть своя разведка, контрразведка. Не слышал? Так что двушкой с отсрочкой приговора ты не отделаешься, пойдешь на пятерку с плюсом. Советую сразу ломиться в хату для «обиженных», иначе потом хуже будет.
– Чего вы хотите?
Штерн гнусаво рассмеялся. Именно такими словами чаще всего и дают согласие работать на ту или иную организацию. Пока он перхал, прикуривая очередную сигарку, Рощин вернулся к прежним мыслям. «Покрутись по городу», – сказал Штерн. Нет, он не играл, как думал о нем Борис, а забавлялся над уже давно проигравшим оперативным сотрудником внешней разведки. Неважно, кто делал снимки, важно, к кому они попадут. Штерн облегчил чью-то работу и вправе рассчитывать на определенную сумму. Но почему только сейчас он раскрыл карты? Снимки были сделаны два... нет, два с половиной месяца назад, а за это время Рощин встречался со Штерном несколько раз. Впрочем, Зиновий поступал правильно, не гнал события, но руку всегда держал на кармане пиджака. И как только третий секретарь посольства попытался встать в стойку, он тут же набросил на него строгий ошейник. Строже не бывает: позор на матери, друзьях семьи, многочисленных знакомых. Как убежать от этого? Куда скрыться?
Сейчас перед Рощиным действительно находился резидент – даже не вражеской разведки, а преступного картеля. Почему в голове никогда не возникало мыслей о вербовке? Или хотя бы о перепродаже? Продавая кое-какую информацию – когда секретную, а когда нет, – особо совестью не мучился, виделся себе спекулянтом, не более того. Упаси бог – предателем. За исключением сегодняшнего дня, не назвал ни одной фамилии сослуживцев.
– Теперь поговорим детально, – как сквозь вату услышал он картавый голос собеседника. – Кто именно заинтересовался моим боссом? – Штерн подобрал с коврика упавшую фотографию и бросил ее на переднее сиденье. – Собери снимки в конверт. Ну, так кто?
– Имени его я не знаю. Под него готовится тайниковая операция. В ней будут задействованы порядка десяти оперативников и пара «чистых» дипломатов. Со слов Лучкина, он профессионал, работник спецслужб.
– Что будет заложено в тайник?
– Автомат «галил», – начал перечислять Рощин, – с какой-то приставкой – «мар», кажется. Два магазина к нему...
Зиновий Штерн непроизвольно кивал. Как никто другой, он был знаком с этим типом оружия. «Галил» «MAP (MAR)» выпускается израильским военно-промышленным предприятием (1М1) «Рамат ха-Шарон». Вес – около трех килограммов с пустым магазином. Калибр 5,56, патрон 5,56х45. Длина 690 миллиметров с прикладом, 445 – со сложенным прикладом. Магазин – съемный рожок на тридцать пять патронов. Темп стрельбы – 650 выстрелов в минуту. Начальная скорость пули – 710 метров в секунду. Штыка нет. Ствол укорочен, шесть канавок, закрученных вправо. Безотказно действует как в условиях пустыни, так и в сыром климате.
Штерн продавал эти автоматы в Буркина-Фасо, неплохо они расходились и в Коста-Рике.
– Снайперская винтовка «СВД»...
Ну, этот тип оружия, с прицельной дальностью с оптическим прицелом 1300 метров, знает каждый, продолжал кивать Штерн.
– Пятьсот граммов пластита, детонаторы, инициатор взрыва, пульт дистанционного управления.
– Все?
– Нет. Пистолет «сигма» с глушителем и... из оружия больше ничего. Деньги – сколько именно, не знаю. Документы, кажется.
– Кажется или?..
– Об этом я не слышал, но однажды принимал участие в аналогичной тайниковой операции. Закладывали гранатомет, одежду, деньги и документы. Для кого это все предназначалось, сказать не могу. Просто не знаю. Вероятно, и в этот раз документы вошли в список.
– Теперь повтори еще раз дословно, что сказал консул про моего босса?
– Дословно? – переспросил Рощин. – Консул разговаривал с резидентом, я услышал конец фразы: «Издец Антону Альбацу!»
4
Киль, Германия, этот же день
Все, что увидел Андрей Прозоров при встрече с Вадимом Салнынем, совпадало с характеристикой на бывшего офицера КГБ. Внешность латыша гармонировала с его же пасмурными шутками. Он был, безусловно, умным человеком – хотя в 7-м управлении КГБ (слежка за советскими гражданами – валютчиками, особо опасными преступниками, фарцовщиками) ум следовал за нижними конечностями: волка ноги кормят. Топтуны – они же филёры и шпики, сотрудники службы наружного наблюдения – берегли ноги, как только что переболевшие гриппом опасались сквозняков. Вадим словно на всю оставшуюся жизнь сохранил на лице выражение самого заурядного обывателя, человека с обычной внешностью, одевавшегося так же непримечательно. «Красавицы и красавцы перед выходом „на пост“ маскируют свою красоту...» К этому постулату топтунов добавить нечего. Равно как и к правилу о «незаметности» – даже если вокруг вообще нет никого.
Умный... Знания в него, похоже, вбивали с помощью молота, заметил Андрей. Однако с ними он расстается легко и свободно. Прозоров кивал в ответ на откровения бывшего топтуна: мол, работая в «семерке», советские шпики бухали по-черному, снимая стресс напряженной работы.
– Я уже по-другому смотреть не могу, – делился самым сокровенным Вадим Салнынь, изредка делая глоток баварского темного. Они устроились в пивной, расположенной на территории порта Киль. Погода за окном – «теплого лета золотая уловка», по российским меркам, конечно. На Андрее синие джинсы, легкий пуловер серого цвета, кроссовки. Вадим, сидевший напротив, повесил короткую кожаную куртку на спинку свободного стула, оставаясь в темно-зеленой майке. – Отличия, сравнения, – продолжал он, – называй это как хочешь. Машинально отмечаю незнакомый автомобиль во дворе, человека, который якобы читает газету, а сам наблюдает за двором. Я способен на себе испытать чей-то наблюдательный взгляд – на спине, на затылке почувствую. У кого-то этот дар пропадает, у меня же он останется на всю жизнь.
«Ну как?» – чуть округлившимися глазами спросил латыш.
«Здорово», – так же молча похвалил Вадима Андрей.
Собственно, хмурый топтун набивал себе цену. Без рекламы никуда. Он быстро освоился в этом забугорном мире, под который изо всех сил подстраивался расколовшийся мир, некогда называвшийся Союзом Советских Социалистических Республик.
– Я мечтаю о смерти во сне. Ведь смерть во сне – подарок богов. Ты как считаешь?
– Любая смерть не подарок, – не согласился с собеседником Прозоров, прикидывая, куда клонит экс-филер. Наверное, никуда. Лишь бы не молчать. Любая пауза, наверное, считает он, не в его пользу.
Вадим Салнынь имел в своем досье забавный агентурный псевдоним – Щитомордник. Его он получил за изображение на одной любительской фотографии, где, прикола ради, околыш фуражки он украсил гербом госбезопасности – «Щит и меч». Грозная эмблема скрывала глаза и фактически находилась на верхней части лица.
1 2 3 4 5
Высыпав в кофейник ложку молотого кофе, Борис снял его с плиты и пошел одеваться. Оросив себя дезодорантом с терпким запахом лимона и кориандра, надел майку, белоснежную рубашку, длинные, больше похожие на гольфы, черные носки. Поставив ритмичную вещь «You Are Love» группы «Lovetronic», сделал первый глоток крепкого кофе. Сколько помнил себя, всегда любил электронную музыку и хороший женский вокал, а в последнее время – в меру синтезированный голос. Наверное, и оттого, что не хотел вслушиваться в слова, понимать их смысл не ушами, а телом, которое, как нейтрино, подвергалось размеренной мелодической бомбардировке. «А вы ноктюрн сыграть смогли бы на флейте водосточных труб?»
Сегодня он не планировал встречу с бойфрендом, но тот пришел, вызвал желание, съел апельсин, надкусил яблоко, запил бисквиты вином, игриво потрепал за щеку, подмигнул и удалился. Вообще же, возвращаясь к опыту, Рощин имел однополую связь пять раз.
Через час он предполагал встретиться с Зиновием Штерном. Штерн – сорокавосьмилетний обрюзгший тип с блеклыми сероватыми глазами и вечно мятыми полами пиджака – был доверенным лицом Антона Альбаца. В этот раз Рощин потребует за услуги большую сумму, ибо информация, которой он обладал, не только вызовет живейший интерес у Антона, но и насторожит его. Если не сказать больше.
Когда молодой вице-консул ютился в жилых помещениях посольства, он частенько поглядывал из окна на свой подержанный «Опель». Сейчас он, с мятым правым крылом – занесло на мокрой траве в парке, – стоял в гараже. Когда Борис вернется в Россию, купит более современную модель – например, «Вектру». Но полюбившейся марке не изменит. Отличная машина с легким ходом и управлением, со стремительными обводами капота и крыльев, не грузная с виду, как большинство «Мерседесов» и «БМВ».
На самом деле снимать отдельный дом в Дании – это не дорого, по карману оперативным сотрудникам разведки. У Рощина же не было семьи, все деньги он тратил на себя.
Сегодня выходной. За исключением планируемой встречи со Штерном – день свободный от забот. Может, повезет, и Зиновий уже сегодня вручит ему аванс. Можно будет посидеть в ресторане дольше обычного, заказать дорогого марочного вина, проглотить крохотный бутерброд с черной икрой за баснословную сумму.
Нет, под черную икру лучше заказать шампанского. Точно, нужно так и сделать.
Мысленно Борис уже находился в ресторане; и музыка – сейчас из колонок доносился джазовый ремикс «Spanish Storm» – как бы звучала с маленькой сцены.
Рощин заторопился. Не допив кофе, поставил чашку в раковину. Завязав перед зеркалом желтоватый галстук, улыбнулся своему двадцатисемилетнему отражению. Лазоревый глаз подмигнул из прошлого, и Борис, закрывая дверь, устремился в будущее.
3
Зиновий Штерн поджидал дипломата на углу Каттегордалле и Видоуревай. Рощин приехал к месту встречи со Штерном проверочным маршрутом. Как и все работники российского посольства, он в начале своей карьеры подвергся проверке и местных спецслужб, и английской и американской разведок. Там наперечет знали «чистых» дипломатов и тех, кто работал под прикрытием. Третий секретарь посольства Борис Михайлович Рощин месяц таскал за собой «хвосты»: куцые – местных органов, длинные и надоедливые – англо-американского блока. И вот уже третий год он только изредка замечал за собой слежку чисто профилактического характера. Сегодня, привычно маневрируя по улицам Копенгагена, он в очередной раз убедился, что наблюдения за ним нет.
Как всегда, Штерн занял место на заднем сиденье «Опеля», бросив традиционное: «Покрутись по городу». Для него такие слова – игра. Несомненно, он был важным человеком, но хотел еще быть и бонзой от разведки. Хотя черт его знает, в лоб у него об этом не спросишь. Однако должность резидента в компании Антона Альбаца выхлопотал себе давно. Он стоял у истоков создания преступного синдиката, который сразу же занял одно из ведущих мест на мировом черном рынке торговли оружием. Сейчас на Штерне лежали две другие основные обязанности, они же – составляющие организации: циркуляция денег и обмен информацией. Планирование лежало на плечах вдохновителя картеля – Антона Альбаца.
Грузный, пахнущий потом, тяжело, как астматик, дышащий носом Штерн – украинец и еврей в одном лице – опустил стекло и закурил тонкую сигару. «Благовоние», – подумалось сидящему за рулем Борису. Дым от дорогой сигары если и не отбивал «еврейского» запаха, то скрадывал его, делая почти незаметным. И сам Штерн в такие минуты словно перерождался: шумное сопение казалось естественным выдохом ароматного дыма, толстые капризные губы придавали ему солидность, а мятый пиджак, как ни странно, добавлял ему авторитета.
Но все это внешние признаки, внутри же Зиновий Штерн – а в кругу друзей и за глаза просто Зяма – всегда оставался хитрым и жестоким. Именно украинско-еврейская порода, как окрестил ее Борис, лежала, как и положено, в основе его сущности. Он легко (опять же по мнению Рощина) мог переквалифицироваться в киллеры. Может, сам он никогда не убивал, но на его совести тысячи жертв. Что стоит такому человеку самому взять в руки оружие? Он не чистюля, как его босс, – у Антона Альбаца даже внешность карьерного израильского дипломата. Рощин дважды встречался с ним и оба раза ловил на себе отнюдь не дружеские взгляды торговца оружием. Нет, его глаза с поволокой откровенно не расстегивали ширинку на штанах третьего секретаря, но они были буквально наводнены пониманием и даже одобрением. Была ли в них солидарность?
Отчего вдруг пришли такие мысли, Рощин не понимал – ведь никто не знал о его бисексуальной ориентации. Тогда же Борис подумал, что смотрит на людей по-другому, ведет себя с ними иначе. Что, природа делает свое дело? Может, оттого ресторанные проститутки, за редким исключением, не предлагают ему свои услуги? Не сами глаза, но их энергетика выдает человека с головой. Это как запах. Да, все так, хотя весьма и весьма преувеличено.
Штерн сильно картавил и окал – жуткая смесь. Отвечая на его вопрос, Борис едва сдерживал себя, чтобы не ответить так же: «Инфогмация стоит недешево».
Рачительный еврей пренебрегал своим здоровьем – курил жадно и часто, а сейчас еще и на сквозняке. Содрав слюду с упаковки сигары, прикурил от массивной зажигалки.
– Откуда ты узнал? – спросил он.
– В нашем посольстве очень многое можно услышать.
– Очень – меня не интересует. Давай подробности.
Борис остановил машину и повернулся к Штерну вполоборота.
– Даже в Москве не дают.
– Не надо продавать мне кота в мешке, – скривился Зяма. – Бесполезно мне описывать товар. За контрактное барахло я не выложу ни копейки. Я всегда плачу за живой товар. И последний момент, Боря: кроме меня, твои новости никому не нужны. А с благотворительностью я завязал после смерти своей бабки: она умерла в мой первый день рождения.
Трудно общаться с такими людьми, покачал головой Борис. Какие, к черту, дипломатические приемы, когда тебя откровенно берут на понт!
– Ладно, – кивнул он, – источник – мой шеф, заведующий консульским отделом посольства. – Рощин говорил о Вячеславе Лучкине, заместителе резидента по вопросам внешней контрразведки и безопасности. Рощин представлял службу нелегальной разведки СВР и, будучи у Лучкина в непосредственном подчинении, оперативно замыкался на нем.
– С чего это консул разоткровенничался с тобой? И где? Не на мятых простынях?
– Слушай, ты!
– Ты слушай. Я все про тебя знаю, кентавр. Вплоть до магазина, в котором ты отовариваешься прокладками.
«Сволочь!» – скрипнул зубами Рощин. Лицо его полыхало. Он буквально видел себя со стороны, задыхающегося не от нехватки кислорода, а от его изобилия в груди. Невидимая, но вполне осязаемая волосатая рука Штерна сдавила горло и не давала дышать. Проститутка, все видевшая насквозь! Был бы пистолет под рукой, пристрелил бы этого мерзавца!
Сегодняшняя встреча с приятелем медленно – как назло, медленно – проплывала перед глазами и стоп-кадрами останавливалась на самых интересных местах. Он видел все глазами подонка Штерна, подсматривающего в замочную скважину.
Боже, какой позор!..
Нет, был бы пистолет, выстрелил бы вначале в себя, а уж потом в эту мразь.
Кентавр... Почему кентавр? И мужик в доме, и скотина в сарае?
Сука!
Уши Рощина налились кровью, словно кто-то подсвечивал их сзади фонариком. И за щеками, наверное, по лампочке. И неизвестно, молчание Штерна – это хорошо в данной ситуации или больше пошли бы на пользу его оскорбления?
– Если надо будет, я тебя продам, – сообщил он после долгой паузы. Сунув руку в карман пиджака, Зиновий вынул почтовый конверт. Обычно в конвертах передают деньги, но Рощин точно знал, что сейчас внутри нечто иное. Одну за другой Штерн вынимал из конверта цветные снимки, сделанные в гостиничном номере на Ньёрре Вольдгаде, и бросал их через спинку сиденья. – Можешь думать, что мы готовы удавиться за копейку, но босс велел сделать так, чтобы впредь тебе не платить. Возможно, мы прогадали и затраты на специалиста-фотографа не окупят себя. Вот хороший снимок. – Штерн держал в толстых пальцах последнюю фотографию. – Ты что, бреешь задницу, или она у тебя от природы лысая?
– Хватит! – оборвал его Рощин, попавшийся в так называемую «медовую ловушку»; не он первый, не он последний, кого таким вот примитивным, но всегда действенным способом ловят в капкан. – Хватит, – уже тише добавил он. – Наверное, вы действительно готовы удавиться за копейку.
– Да, чуть не забыл насчет намыленной веревки. Надумаешь вздернуться, помни о том, что точно такие же фото расклеят в МГИМО, где преподает твоя мать.
– Что?.. Что ты сказал? – Рощин беспомощно покачал головой: – Нет, ты не сделаешь этого.
– Нет?.. – Штерн цокнул языком. – Я уже говорил тебе, что я деловой человек и могу продать тебя. Хочешь работать на американцев? Не надо, не смотри на меня так и христосиком не прикидывайся. Ты не работал на иностранную разведку – это ты хочешь сказать? Но у нас есть своя разведка, контрразведка. Не слышал? Так что двушкой с отсрочкой приговора ты не отделаешься, пойдешь на пятерку с плюсом. Советую сразу ломиться в хату для «обиженных», иначе потом хуже будет.
– Чего вы хотите?
Штерн гнусаво рассмеялся. Именно такими словами чаще всего и дают согласие работать на ту или иную организацию. Пока он перхал, прикуривая очередную сигарку, Рощин вернулся к прежним мыслям. «Покрутись по городу», – сказал Штерн. Нет, он не играл, как думал о нем Борис, а забавлялся над уже давно проигравшим оперативным сотрудником внешней разведки. Неважно, кто делал снимки, важно, к кому они попадут. Штерн облегчил чью-то работу и вправе рассчитывать на определенную сумму. Но почему только сейчас он раскрыл карты? Снимки были сделаны два... нет, два с половиной месяца назад, а за это время Рощин встречался со Штерном несколько раз. Впрочем, Зиновий поступал правильно, не гнал события, но руку всегда держал на кармане пиджака. И как только третий секретарь посольства попытался встать в стойку, он тут же набросил на него строгий ошейник. Строже не бывает: позор на матери, друзьях семьи, многочисленных знакомых. Как убежать от этого? Куда скрыться?
Сейчас перед Рощиным действительно находился резидент – даже не вражеской разведки, а преступного картеля. Почему в голове никогда не возникало мыслей о вербовке? Или хотя бы о перепродаже? Продавая кое-какую информацию – когда секретную, а когда нет, – особо совестью не мучился, виделся себе спекулянтом, не более того. Упаси бог – предателем. За исключением сегодняшнего дня, не назвал ни одной фамилии сослуживцев.
– Теперь поговорим детально, – как сквозь вату услышал он картавый голос собеседника. – Кто именно заинтересовался моим боссом? – Штерн подобрал с коврика упавшую фотографию и бросил ее на переднее сиденье. – Собери снимки в конверт. Ну, так кто?
– Имени его я не знаю. Под него готовится тайниковая операция. В ней будут задействованы порядка десяти оперативников и пара «чистых» дипломатов. Со слов Лучкина, он профессионал, работник спецслужб.
– Что будет заложено в тайник?
– Автомат «галил», – начал перечислять Рощин, – с какой-то приставкой – «мар», кажется. Два магазина к нему...
Зиновий Штерн непроизвольно кивал. Как никто другой, он был знаком с этим типом оружия. «Галил» «MAP (MAR)» выпускается израильским военно-промышленным предприятием (1М1) «Рамат ха-Шарон». Вес – около трех килограммов с пустым магазином. Калибр 5,56, патрон 5,56х45. Длина 690 миллиметров с прикладом, 445 – со сложенным прикладом. Магазин – съемный рожок на тридцать пять патронов. Темп стрельбы – 650 выстрелов в минуту. Начальная скорость пули – 710 метров в секунду. Штыка нет. Ствол укорочен, шесть канавок, закрученных вправо. Безотказно действует как в условиях пустыни, так и в сыром климате.
Штерн продавал эти автоматы в Буркина-Фасо, неплохо они расходились и в Коста-Рике.
– Снайперская винтовка «СВД»...
Ну, этот тип оружия, с прицельной дальностью с оптическим прицелом 1300 метров, знает каждый, продолжал кивать Штерн.
– Пятьсот граммов пластита, детонаторы, инициатор взрыва, пульт дистанционного управления.
– Все?
– Нет. Пистолет «сигма» с глушителем и... из оружия больше ничего. Деньги – сколько именно, не знаю. Документы, кажется.
– Кажется или?..
– Об этом я не слышал, но однажды принимал участие в аналогичной тайниковой операции. Закладывали гранатомет, одежду, деньги и документы. Для кого это все предназначалось, сказать не могу. Просто не знаю. Вероятно, и в этот раз документы вошли в список.
– Теперь повтори еще раз дословно, что сказал консул про моего босса?
– Дословно? – переспросил Рощин. – Консул разговаривал с резидентом, я услышал конец фразы: «Издец Антону Альбацу!»
4
Киль, Германия, этот же день
Все, что увидел Андрей Прозоров при встрече с Вадимом Салнынем, совпадало с характеристикой на бывшего офицера КГБ. Внешность латыша гармонировала с его же пасмурными шутками. Он был, безусловно, умным человеком – хотя в 7-м управлении КГБ (слежка за советскими гражданами – валютчиками, особо опасными преступниками, фарцовщиками) ум следовал за нижними конечностями: волка ноги кормят. Топтуны – они же филёры и шпики, сотрудники службы наружного наблюдения – берегли ноги, как только что переболевшие гриппом опасались сквозняков. Вадим словно на всю оставшуюся жизнь сохранил на лице выражение самого заурядного обывателя, человека с обычной внешностью, одевавшегося так же непримечательно. «Красавицы и красавцы перед выходом „на пост“ маскируют свою красоту...» К этому постулату топтунов добавить нечего. Равно как и к правилу о «незаметности» – даже если вокруг вообще нет никого.
Умный... Знания в него, похоже, вбивали с помощью молота, заметил Андрей. Однако с ними он расстается легко и свободно. Прозоров кивал в ответ на откровения бывшего топтуна: мол, работая в «семерке», советские шпики бухали по-черному, снимая стресс напряженной работы.
– Я уже по-другому смотреть не могу, – делился самым сокровенным Вадим Салнынь, изредка делая глоток баварского темного. Они устроились в пивной, расположенной на территории порта Киль. Погода за окном – «теплого лета золотая уловка», по российским меркам, конечно. На Андрее синие джинсы, легкий пуловер серого цвета, кроссовки. Вадим, сидевший напротив, повесил короткую кожаную куртку на спинку свободного стула, оставаясь в темно-зеленой майке. – Отличия, сравнения, – продолжал он, – называй это как хочешь. Машинально отмечаю незнакомый автомобиль во дворе, человека, который якобы читает газету, а сам наблюдает за двором. Я способен на себе испытать чей-то наблюдательный взгляд – на спине, на затылке почувствую. У кого-то этот дар пропадает, у меня же он останется на всю жизнь.
«Ну как?» – чуть округлившимися глазами спросил латыш.
«Здорово», – так же молча похвалил Вадима Андрей.
Собственно, хмурый топтун набивал себе цену. Без рекламы никуда. Он быстро освоился в этом забугорном мире, под который изо всех сил подстраивался расколовшийся мир, некогда называвшийся Союзом Советских Социалистических Республик.
– Я мечтаю о смерти во сне. Ведь смерть во сне – подарок богов. Ты как считаешь?
– Любая смерть не подарок, – не согласился с собеседником Прозоров, прикидывая, куда клонит экс-филер. Наверное, никуда. Лишь бы не молчать. Любая пауза, наверное, считает он, не в его пользу.
Вадим Салнынь имел в своем досье забавный агентурный псевдоним – Щитомордник. Его он получил за изображение на одной любительской фотографии, где, прикола ради, околыш фуражки он украсил гербом госбезопасности – «Щит и меч». Грозная эмблема скрывала глаза и фактически находилась на верхней части лица.
1 2 3 4 5