Руки у Инны совсем заледенели в тонких перчатках, и пришлось сунуть их в к
арманы. Деревянные и бесчувственные от холода пальцы нащупали что-то тве
рдое, и она долго не могла сообразить, что там такое. Почему-то это казалос
ь страшно важным, и она чуть успокоилась, поняв, что это зажигалка.
Зажигалка. Ничего особенного.
Откуда она там взялась?..
Городское кладбище даже в “привилегированной” его части было унылым и н
еуютным - все снег да снег, все кусты да кусты, все гранит да гранит, да еще ч
ерный мрамор, и не разберешь, кто там под ним - местные ли “братки”, устроив
шиеся здесь с наибольшим почетом, начальники высокого ранга, священники
и академики из “ссыльных”.
От темных очков снег казался желтым, а низкое небо - фиолетовым.
Ухали трубы, мешали думать. Солдатики переминались с ноги на ногу, мерзли
в худых шинельках. Московская траурная делегация, постно потупившая гос
ударственные головы, стояла вроде бы среди толпы, а вроде бы и обособленн
о. “Местные” все стремились туда, к ним поближе, и даже те, что стояли непод
вижно, - стремились, подсовывались, метали взгляды.
Инна от них отвернулась.
Может, она и была слишком “чувствительной”, как это называл верный Осип С
авельевич, но все же считала, что похороны - не место для карьерных затей. Н
у пусть хоть в присутствии мертвых, ну хоть на время живые позабудут про “
хлеб насущный”, про “доходное место”, про “начальничье око”! Все равно - до
ходное у тебя место или нет - кончится все кладбищенской тоской, снегом, вы
вороченной землей, присыпанной твердыми белыми шариками, которые катят
ся и катятся, сыплются в расхристанную яму, отчего-то казавшуюся Инне неп
ристойной.
- Загрустила совсем, Инна Васильевна? Или замерзла?
Это Симоненко, отвечавший в области за сельское хозяйство. “Кадровый раб
отник” - так было написано в его служебной характеристике. Инна не испыты
вала к “кадровым работникам” никакого почтения. Или работник, или нет, а т
ам уж - кадровый, не кадровый - значения не имеет.
- Замерзла, Василий Иванович.
- Шубейка у тебя...
- Что?..
- Больно фасонистая. В Европах, что ль, прикупила?
Дает понять, что передачу “Единственный герой”, в исполнении Гарика Брюс
тера и ее собственном, видел и не одобряет, поняла Инна. И черт с ним. Ее мног
ие не одобряли, но так уж она устроена, что по большей части ей было на это н
аплевать. Людей, чьим мнением она по-настоящему дорожила, было немного, ос
тальных она не боялась и умело использовала в своих целях - не торопясь, не
сбиваясь с нужного тона, не “переходя на личности”, корректно, со сверкаю
щей ледяной улыбкой.
Никто не знал, как это трудно. Она одна.
Ветер взметнул полу шубы. Инна придержала ее рукой и улыбнулась затверде
вшими от холода и “траурности” губами.
- Ну что, Василий Иванович? Король умер, да здравствует король?
- Это... в каком смысле?
То ли “кадровый работник” действительно был несколько тугодум, то ли так
специально притворялся, “из интересу”.
- Выборы назначили?
- Ты же знаешь, - буркнул он и боком повернулся к ледяному ветру, вновь примч
авшемуся с Енисея, - Власов сроки предложил, теперь Хруст должен рассмотр
еть и утвердить.
Власов возглавлял краевой избирательный комитет, Хруст - местное законо
дательное собрание.
- Пока обязанности Якушев исполняет.
- А Мазалев?
- Он в крае всего полтора года, а Якушев, считай, пять лет! Ты устав не читала,
что ли?
- Я не только читала, Василий Иванович, я его и писала!
- А чего тогда спрашиваешь? В уставе ясно сказано, кто в крае дольше работа
ет, тот и!..
- Тише, тише, Василий Иванович! Ты не распаляйся до времени.
“Кадровый работник” пару раз сопнул носом - недовольно. Все время она его
переигрывала, эта баба в европейской шубенке. Он и понять не мог, как это п
олучалось, но как-то так получалось, что он - раз, и чувствовал, что она его о
пять переиграла, хотя вроде ничего такого и не сказала.
- Начнется теперь смута, - пробормотал он себе под нос, отвечая собственным
мыслям “о бабе”. - Выборы, то-се... Понаедут всякие, без роду без племени, начн
ут народ баламутить...
- Король умер, - произнесла Инна негромко, - да здравствует король.
- Да что ты заладила все про короля-то этого!
- Я не про короля, Василий Иванович. Я про выборы.
- А выборы при чем?
Она не ответила, потому что гроб опустили, могилу засыпали и солдатики бы
стро и как-то скомканно стали стрелять из ружей - “отдавать последнюю дан
ь”. От грохота в небо взметнулась стая галок и теперь, тоскливо крича, высо
ко кружила над кладбищем.
- Как они теперь будут? - сама у себя спросила Инна.
- Кто?..
- Любовь Ивановна и Катя с Митей.
Симоненко помолчал немного.
- Да чего?.. Так же и будут. Митька как пил, так и будет пить, а Катька в Питер ук
атит.
- Укатит... - повторила Инна. Дочь покойного Мухина держала мать под руку, выр
ажения лица за стеклами темных очков разобрать было нельзя. Ее брат, желт
ый, дрожащий, как будто плохо вымытый, прятал в карманах большие красные р
уки, ежился и время от времени расправлял плечи и судорожно выпрямлялся.

Отец-губернатор только и делал, что прикрывал и защищал их - давал работу,
деньги, “подключал” связи, употреблял влияние, а сыну еще нанимал врачей,
шарлатанов, колдунов, все для того, чтобы тот “завязал”, “зашился”, “покон
чил с зельем”, а тот все никак не мог ни завязать, ни покончить.
Теперь мимо осиротевшей губернаторской семьи по очереди проходили все
пришедшие “почтить” - сначала московские, потом местные, - шептали, пожима
ли руки, делали утешающие и скорбные лица, некоторые для правдоподобия у
тирали сухие глаза, а вдова так и не подняла лица.
- Ну, и нам пора, - пробормотал рядом Симоненко, - ах ты, господи...
Он неловко обошел насыпанный холм земли, осыпая сухие жесткие комья. Ах т
ы, господи...
Инна не стала ничего говорить: для нее покойный Мухин был просто начальн
ик - “медведь, бурбон, монстр”, - не самый лучший и не самый худший, бывали в е
е жизни и похуже! Она лишь пожала вдове руку и собиралась отойти и несказа
нно удивилась, когда услышала тихий, какой-то бестелесный голос:
- Инночка...
Любовь Ивановна казалась неподвижной, дочь смотрела прямо перед собой, у
рта собрались раздраженные складки, словно она сердилась на отца за то, ч
то он так некстати умер. Сын трясся рядом, дергал замерзшим носом.
Кто ее звал?..
Сзади уже вежливо теснили - поскорее “выразить сочувствие”, дотерпеть до
конца процедуры, а потом забраться в тепло машины, где уютно дремлет води
тель, протянуть ледяные руки к решетке отопителя, закурить и поехать туд
а, где уж можно будет и “помянуть по русскому обычаю”.
- Инночка...
Все-таки Любовь Ивановна, которая так и смотрела вниз - то ли под ноги, то ли
на могилу мужа.
- Любовь Ивановна?..
- Сегодня часов в десять приезжайте к нам.
Сзади напирали и лезли, как в очереди за стиральным порошком в недалеком
и радостном социалистическом прошлом.
- Куда... мне приезжать, Любовь Ивановна?
- На городскую квартиру. На даче мы вряд ли... сможем поговорить.
О чем им говорить?! Даже при жизни Мухина они сказали друг другу едва ли де
сяток слов. Инна никогда не принадлежала к числу “друзей семьи”, а Любовь
Ивановна, по обычаю всех русских “публичных жен”, на передний план не лез
ла, участия ни в чем не принимала, от модельеров и парикмахеров отказывал
ась наотрез и, когда супруг звал ее на какое-нибудь судьбоносное протоко
льное мероприятие, отвечала неизменно: “Ты уж, Анатолий Васильевич, там б
ез меня. Что я тебе? Связа одна!”
- Мама!.. - Это дочь Катя. Голос напряженный.
- В десять, Инночка. Я буду ждать.
- Я обязательно приеду, Любовь Ивановна.
Увязая каблуками в земле, она перебралась на другую сторону могильного х
олма и спрятала нос в воротнике шубы. Мех был мягкий и гладкий, и пахло от н
его хорошо - вчерашними духами и чуть-чуть сигаретами.
Что она хочет мне сказать? Зачем я ей понадобилась, да еще в день похорон, д
а еще вечером, да еще в городской квартире, когда на даче будут “все” - моск
овские гости с их ариями, многочисленные родственники, малочисленные др
узья?..
До конца “траурного мероприятия” оставалось совсем немного, все говори
ли почти что в полный голос, и все - о делах, под конец перестал стесняться.

- Выборы через два месяца. Это, значит, когда? Ну да, получается в конце декаб
ря.
- Под самый Новый год, елки-палки!
- Так еще заксобрание должно утверждать...
- Хруст все утвердит, что надо. Ему тянуть интереса нет, он же сам баллотиро
ваться хочет.
- Ну и правильно. Самый верный кандидат.
- Надо, чтобы олигархи поддержали, а они пока что-то его не очень...
- Павел Иванович, а правда, что Адмиралов продал контрольный пакет “БелУг
оль”?
- Говорят, что продал, а там... не знаю.
- А в “Коммерсанте” вчера статья была...
- Ваш “Коммерсант”, пожалуй, набрешет!..
- А эти небось знают!
- Коку же и знать, как не им.
- Кого еще президент поддержит...
- Хруста он поддерживает.
- Да про эту поддержку сам Хруст и толкует, а как на самом деле, никто не знае
т.
- Кто же “БелУголь” перекупил?.. Появится тут у нас... новая фигура да и выско
чит в губернаторы!
- Никто никуда не выскочит, у нас край, а не цирк!
Инна отступила в снег, пропуская всю замерзшую и очень озабоченную компа
нию.
- Инна Васильевна! Ты давно из Москвы?..
- Два дня. Как узнала, так сразу и прилетела.
- А... откуда узнала?
Это был очень важный вопрос, самый важный - кто кому звонил, кто кого вызыв
ал, кто от кого узнал.
Король умер, да здравствует король, все правильно.
Все претенденты, едва узнав, что престол освободился, кинулись собирать
и группировать вокруг себя “своих”. Тех, кто подставит спины и плечи, чтоб
ы хозяин вскарабкался по ним на высокое и теплое место, и утвердился на не
м, и окопался, и настроил укреплений и дотов, а потом, бог даст, распределил
бы вожделенные “доходные места” - в соответствии с высотой и шириной под
ставленной спины или, напротив, вне зависимости от размеров спины, зато в
соответствии с умением ее владельца убедить царя в несомненности своих
заслуг.
Инне звонил Якушев - и.о. царя, самая сильная на сегодняшний похоронный ден
ь шахматная фигура. Инна таким образом оказывалась “в команде” первого п
ретендента на трон и приобретала некий особый статус. Статус пока не был,
так сказать, закреплен за ней официально, потому что с Якушевым по приезд
е она так и не виделась - тот был слишком озабочен смертью губернатора и си
туацией вокруг нее.
О смерти Мухина говорили шепотом и тревожно оглядываясь по сторонам - ст
ранная смерть, непонятная, волнующая.
Губернатор был найден мертвым в своем кабинете - с черной дыркой в виске и
пистолетом, валявшимся под правой рукой, на красном “кремлевском” ковре
. Якушев, позвонивший Инне в Москву, сказал: “Убит”. Прессе “скормили” несч
астный случай. Если бы пресса была московской, а не белоярской, так просто
от нее отвязаться ни за что не удалось бы. Местная проглотила “несчастны
й случай и неосторожное обращение с оружием”, и было очевидно, что прогло
тила просто так, от неожиданности. Московская пресса в игру еще не вступи
ла, и Инна знала совершенно точно, что грянет грандиозный скандал, когда в
ступит.
К тому времени, когда Инна оказалась в Белоярске, версия, та самая, которая
для “внутреннего пользования”, а не для прессы, поменялась - самоубийств
о, вне всяких сомнений. И поза, и пистолет, и время классическое - зыбкая гра
нь между ночью и утром, когда демоны выбираются из своей преисподней и, зл
обно скалясь, начинают грызть и терзать слабый человеческий мозг, подкид
ывать гадкие мысли и сооружать чудовищные образы, спасение от которых - т
олько смерть. Уйти, не жить, не смотреть, кануть в небытие и беспамятство.
Слаб человек, слаб. О чем ты думал, Анатолий Васильевич, когда приставлял к
голове холодное, гладкое, страшное дуло? Кто тебя под руку толкал? Что ж ты
так... не устоял? Как ты мог?..
Инна скорбно кивала, соглашалась, теребила в кармане зажигалку - и не вери
ла в версию самоубийства.
Она мало знала Мухина, но и того, что знала, было достаточно, чтобы не верит
ь.
Он был “медведь, бурбон, монстр” - такой же кадровый работник, как Симоненк
о, закаленный “партийным аппаратом” и отобранный той системо
й для руководства той страной. Он был твердо убежден, что все, ч
то делает, - только во благо, даже когда во вред, все равно “во благо”.
Он не лез в крупный бизнес, не пытался прижать криминал, не удалял от власт
и олигархов и не ссорился с федеральной властью. Он был вполне удовлетво
рен положением, которое занимал, и даже верил в то, что он на самом деле губ
ернатор - кортеж состоял по меньшей мере из четырех машин, мигалки заполо
шно мигали, гаишники вытягивались вслед по стойке “смирно”, личный самол
ет с красным бархатным салоном исправно возил его в Москву и обратно, кол
хозники и колхозницы встречали с рушниками и караваями. В Кремле его тож
е принимали с почетом, без рушников и караваев, правда, но вполне уважител
ьно, и он, давая интервью, говорил, намеренно и значительно окая, соблюдая
максимальную “близость к народу”: “Когда губернаторская власть сильна,
когда она уважаема, тогда и порядок будет!”
За ним не было никакого бурного криминального прошлого, он не являлся ст
авленником “промышленных группировок”, единственной серьезной его бед
ой был сын, не удавшийся во всех отношениях.
- Ты на машине, Инна Васильевна, или подвезти тебя?
- На машине, спасибо.
Бессменный Осип, наверное, уже все газеты прочитал, все кроссворды отгад
ал, всю музыку послушал, все прутья в кладбищенской ограде сосчитал.
...Что покойный Мухин делал ночью в кабинете?! Он никогда не работал по ноча
м! Он всегда говорил, что “после девяти он не губернатор, а нормальный мужи
к”, и бравировал, и гордился этим! Модные штуки - работать, мол, работать и ра
ботать - нисколько его не занимали. Он был слишком уверен в себе, чтобы тра
тить на работу времени больше “положенного”.
...Откуда у него пистолет? Нет, конечно, он вполне мог купить его, или получит
ь в подарок, или найти на улице, но все это невероятно, невероятно!.. Он не ис
пытывал ни тяги, ни интереса к оружию - в силу возраста и положения, которо
е занимал довольно давно. Мальчики от политики, только что выскочившие н
иоткуда и гордившиеся своей “причастностью” - пистолетами, джипами, мига
лками, охранниками, тысячедолларовыми костюмами, - изгонялись из его окр
ужения немедленно. То есть, разумеется, оставались на своих постах, но бол
ьше доступа к губернатору не имели - чтобы не раздражать батюшку.
...Почему он застрелился? Ничего такого не происходило - президент не вызыв
ал его на ковер, счетная палата не проводила расследований. Правда, крими
нал воевал с криминалом, но так было всегда. Выборов и тех не предвиделось
в ближайшее время, только через два с половиной года, и рано еще думать с х
олодеющим сердцем - как там дальше?!
Что могло случиться, что заставило “медведя, бурбона и монстра” в ночном
кабинете приставить к виску холодное дуло?! Почему именно сейчас?! Или узн
ал то-то такое, о чем во врачебном диагнозе говорится - несовместимо с жизн
ью?
Что? От кого? Когда?
И - самое главное - ни вопросы, ни ответы не могли иметь к Инне отношения. Не
только непосредственного, но и вообще никакого!.. Зачем так настойчиво пр
ятала лицо Любовь Ивановна, зачем звала ее к десяти на городскую квартир
у?
Осип Савельич, завидев ее, выскочил из машины и распахнул дверь в теплое и
душистое нутро - она не любила в салоне сигаретной вони, и водитель смолил
свои “самокрутки” только на улице. Стуча зубами, Инна пробралась на пере
днее сиденье и повернула к себе вожделенную решетку отопителя. Оттуда ро
вно и сильно дуло теплом, и она замерла, закрыв глаза.
- Где это видано, чтоб на кладбище по три часа!.. Ишь, развлечение какое выдум
али - как будто не в последний путь, а в армию провожают!
- Ладно тебе, Осип Савельич.
- Да ничего не ладно. Смотри, синяя вся! Может, выпьешь вот тут у меня... один гл
оток. Для здоровья.
Инна открыла глаза и покосилась на своего “кулака и белобандита”. Он выу
дил из кармана плоскую металлическую флягу и тыкал ею Инне в бок - пережив
ал за ее здоровье. Угрюмая физиономия выражала заботу пополам с досадой.

Старый друг. Боевой товарищ. Член семьи.
- Давай, Осип Савельич.
Осип проворно отвинтил крышечку, сунул фляжку Инне под нос, а сам опять за
шуровал в кармане, отодвинувшись к самой двери.
1 2 3 4 5