БГ кивнул, сел за стол и принялся неторопливо есть, бросая кусочки под стол. Там, под столом, резвился неугомонный арапчонок. То он рычал и хватал царя зубами за перстни с камнями, то подставлял ему кучеряшки, чтоб царь жирные пальцы об них вытер.
В эти дни БГ жил по религии туземцев острова Туканака, позволявшей разговляться после длительного зимнего поста, во время которого несчастные аборигены питались исключительно сухими колючками. По счастью, в тот тяжёлый период поедания колючек царь молился идолам острова Накатука, находившемся в противоположном полушарии. А эти идолы предписывали до наступления весны есть мясо, даже, по возможности, человеческое. Но БГ не стал есть человеческого мяса, хотя имел на это полное право. Великодушие и аскетизм царя вызывали потоки слёз умиления у его паствы.
Отведав понемногу того, другого, третьего и утерев рот вышитой салфеткой, царь поднялся из-за стола. Поблагодарил солдат за верную службу, вернулся в спальню, принял из рук индийского друга туго забитую травами раскуренную папиросу. Густо запахло ароматами неспешного Востока. Где-то негромко заиграл ситар из Белого альбома. Солдаты и наложницы прикрыли дверь и тоже сели завтракать. А там ещё много было. Смели в полторы минуты, посуду вымыли, прибрались. Тоже прилегли подремать где придётся. На какое-то время сделалось тихо.
В расположенной под самой крышей дома коммунальной квартире были прописаны ещё другие. Но они нарочно жили в других коммунальных квартирах, снимая там комнаты. А двери их собственных комнат были заколочены досками, потому что они, осознав в полной мере величие своего случайного соседа, совершенно добровольно съехали, чтобы, случайно попавшись ему на глаза, не смутить его своим дурацким видом.
Часа в два БГ снова вышел, выпил кофию, прогнал всех на улицу, прилёг на кровать с гитарой, в задумчивости тихонько пощипал струны. В это время он писал новую гениальную песню. Эти песни сами собой рождались в его воображении, не требуя темы или вообще какого-либо напряжения мысли. Килограммы переводной самиздатовской белиберды, прочитанной в юности, на всю жизнь одарили его неповторимым поэтическим лексиконом. И музыка была прекрасна; не без цитат, конечно, но всё-таки больше оригинальная. Музыка цеплялась за слова, слова за музыку - и рождалась новая песня. И он видел, чувствовал, что она тоже хороша.
Втайне он никак не мог понять: откуда это берётся? По идее, вдохновение посылается свыше... Но ведь ещё выше, выше него уже совсем никого не может быть... Уж наверное, не деревянные идолы с какого-нибудь людоедского острова сочиняли за него эти прекрасные песни. Он читал Тору, Библию, Дзен, Коран, Конфуция, Боба Дилана и Владимира Шинкарёва, но не находил ответа на мучавший вопрос. Может быть, он сам сочинял их для себя? Но этого не может быть. Почему же тогда он сам не понимает их грёбаного смысла!
До четырёх - неспешная прогулка по Невскому в окружении рок-н-ролльного войска и сопровождении толпы зевак. Обед в американском консульстве, непринуждённая беседа на английском о творчестве Кизи, Вульфа, Керуака. Свечи. Официант во фраке и белых перчатках. "Гарсон №2" - незаметно помечает БГ на салфетке. Коллекционное виски, сигара, акустическое джазовое трио на маленькой эстраде.
На улице его терпеливо ждут. Стемнело, мороз. Кости ломит от холода. Исподтишка в который раз пускают по кругу нагретую под одеждой бутылку "Каберне" - собрали только один рубль шестьдесят пять копеек на вино и двадцать две копейки на папиросы.
Но вот он вышел - весёлый, разгорячённый. И солдаты тоже повеселели. Сели в трамвай, поехали обратно домой.
А дома уже гости сидят: митьки с портвейном. На столе плавленые сырки, хлеб толстыми ломтями и шпротный паштет. Теперь правила совсем другие. Всем предписывается орать, хохмить, петь, перебивать, травить анекдоты. Митьки хлещут портвейн стаканами, хохочут басом так, что стёкла звенят, разворачивают рулоны, дарят "Борисушке" свои нехитрые картины с ужасно смешными комментариями.
Хозяин улыбается, тоже выпивает со всеми: едва руку под стол опускает, сидящий в ногах арапчонок - хлоп - портвейн за него залпом заглатывает, а в стакан льёт лёгкий абрикосовый крюшон на коньяке. Царь не запойный, разборчивый, во всём знает меру. Другие-то потом, со временем, совсем завязали, чтобы в живых остаться, а он так и пьёт понемногу, когда захочет, в меру, для здоровья и удовольствия.
Ровно в восемь пьяных митьков прогнали; пора на концерт ехать. Возле парадной уже автобус стоит, в автобусе солдаты рок-н-ролла репетируют. А ему репетировать не надо: что репетировать, если он сам всё придумал. Даже если петуха или поперёк сыграть - может оно так и надо.
Большой зал ДК имени тов. Крупского. "Кино", молодая группа, публику разогревает. БГ уже знает, что Цой талантливый, что за ним будущее, но публика ещё не врубается. Скучают, посвистывают, ходят табунами в буфет и обратно.
Но вот ему пора. Всё настроили, бойцы-музыканты на сцене, толпа ревёт. Вышел во всём блестящем, прожектора ударили по тёмным очкам, гитара зазвенела, бёдра завихляли, голос полился.
Слух не безупречный, так себе, как у всех. Но голос особенный, с лёгкой вибрацией, не то, чтобы совсем Марк Болан, а скорее чувственный баритон. И публика это понимает, отзывается на талант артиста. "Я констатирую факт..." - поёт БГ, - "Козлы!!" - подхватывает публика, срывая связки. А колонки всё равно не перекричать, не слышно.
Забойных хитов не так много, всё больше лирика, многословная, многозначительная. При большом таланте её сочинять легко, струны сами поют, слова сплетаются... Но после трёх-четырёх лирических одна непременно должна быть забойная, иначе заскучают. На концерт приходят ради тусни, поорать, а послушать можно и дома. А он приходит, чтобы напитаться ими. А иначе, без подпитки, какое творчество?
Больше часа прошло. Вот он уже и насытился. Вполне. Устал даже. Два выхода на бис. Они тоже выдохлись. Надо расстаться. Пока! Спасибо! Воздушный поцелуй. Толпа бежит за автобусом, тянет тысячу рук. Дешёвенькое белое сухое понемногу, прямо из горлышка, сигарета, демократично. О, как он устал. Блестящий костюм совсем промок. По лестнице в парадной двое несут на руках.
Все вон. И ты тоже, нигер.
Наложницы раздевают, ведут в ванную, под душ. Омывают тело ладошками, намыленными душистым, набрасывают халат, ведут в спальню. Лёгкий эротический массаж, немного секса, чтобы снять напряжение. Да, пальцем хорошо. Глубже. Ещё, ещё. А ты здесь... Так!.. О-о!!!
Всё. Теперь хорошо. Всё, всё, пошли, брысь. Теперь можно спать... Хррр...
2
Гусев открыл глаза в два часа дня. Что это? Кто он? Чушь какая приснилась! Царь русского рока... Почему БГ? Внешне вообще не похож. Бакенбарды... Какой-то ожиревший Элвис Пресли...
Ладно, сам-то он где?
Огляделся, принял сидячее положение. Всё вспомнил. Непонятно только, где нажрался. То есть, скорее всего, на дне рождения у Берёзкиной. Преодолевая тошноту, побежал в ванную, к зеркалу. Опершись руками о раковину, жадно припал к своему отражению.
Хорош. Без шуток, действительно хорош. Отражение в зеркале не может врать. От этого зрелища даже почувствовал себя получше. Не какой-нибудь зелёный стручок в школьной форме или стареющий лабух-неудачник. Молодой человек, юноша в расцвете сил. Нелепая бородёнка, вьющиеся волосы до плеч. Иисус Христос Суперзвезда. Так, почему волосы? А! он играет в какой-то группе... к... к... "Корни". Корневой блюз, рок, авангард... Настоящая, честная, крутая музыка. Сессионная работа по ночам в "Аквариуме", "Кино", "Зоопарке". Ещё курёхинская "Поп-механика". Сумасшедшее время. Подпольные концерты, интересные люди, жизнь, бьющая ключом. Запретные плоды на завтрак, обед и ужин. Вожди дохнут как мухи, на носу перестройка. Хорошее время!
Гусев с чувственным фырканьем умылся, почистил зубы, вышел на кухню и поставил чайник. В холодильнике докторская и рыбные консервы. Ни одной кастрюли... Интересно. Ага. Это квартира первой жены. Он только что развёлся, она живёт у родителей. Через полгода его отсюда попросят.
Две чашки чая подряд, обжигаясь. Потом бутерброды и ещё чай. В углу рюкзак с пустыми бутылками. Бутылки - серьёзная статья дохода. Не в том смысле, что собирать, а те, что накапливаются, особенно после гостей. Вот этот рюкзак потянет рублей на шесть. Стоимость месячной карточки на все виды транспорта. Или четыре сухого. Водку не пили, дорого и кайф туповатый. Портвейн ядовит. Сухое дёшево и напиваешься не сразу.
Он где-нибудь работает? Нет, кажется, не работает. В том смысле, что все заработки от левых концертов. Заработки, конечно, чисто символические. Ночные сессии записи вообще даром, для истории. Бобины с наклеенными фотографиями можно продавать, но это занятие не серьёзное, к тому же опасное.
А много ли нужно? Рубашка, джинсы, чай, папиросы, вино, нехитрая закуска. В 1984-м всё это стоит копейки. Нет, кажется, джинсы стоили бешеные деньги, больше чем зарплата. Их покупали один раз и носили всю оставшуюся жизнь, бережливо подшивая и подштопывая. А он... - Гусев опустил глаза. - А он уже в джинсах!
Прилёг, задумался. Почему он открыл глаза только сейчас? Что было ночью, неужели проспал момент перемещения во времени? И это похмелье... А, ну да, конечно: был день рождения Берёзкиной. Она замужем? Нет, но скоро. У неё много поклонников, она ещё не выбрала. Но разве они с Телегиным могли праздновать день рождения после всего, что случилось... там... Чёрт! Чёрт!! Какое-то дьявольское наваждение. Несомненно, весь секс от дьявола. Это не случайно, что серийные маньяки все поголовно сексуально одержимы. Не дай Бог ещё раз пережить этот ненормальный возраст.
Зазвенел телефон. Некоторое время Гусев испуганно на него смотрел. Потом, будь что будет, повернулся на бок и снял трубку.
- Привет.
Телегин. Голос уже не детский, нормальный, как в сорок четыре. Но не весёлый.
- Со прибытием вас, товарисч! - приветствовал Гусев. - Отчего хмур?
- А тебе весело?
- Мне весело. Я молод, я крут, я талантлив!
- Выпил?
- Ещё не выпил. Но могу. Капуста есть?
- Что это...
- Ага! Забыл! Это деньги. Так назывались. Башли, бабульки, тити-мити.
- Я смотрю, ты уже в образе.
- А ты как этот... осёл, потерявший хвост. Ну, в мультике. Иа-Иа. А я Пятачок. А Берёзкина - Винни Пух.
- Слушай, Гусев, по поводу Берёзкиной... Давай где-нибудь пива попьём. У меня рублей сорок.
Названная сумма привела Гусева в смятение. Опасаясь, что его друг тоже с минуты на минуту "войдёт в образ" и осознает величину названной суммы, он завопил в трубку:
- Да! Срочно! В "Медведе"! Через шесть минут!
- Займи два места.
3
Пивной бар "Медведь" - прямо напротив "Сталина". То есть, тогда ещё не "Сталина", а киноцентра "Ленинград". Место знакомое, насиженное. Часто у входа вообще нет очереди. Пиво бутылочное, два-три сорта на выбор. Самое крепкое - светлое "Ленинградское", шесть алкогольных градусов - бывает редко: народ быстро перепивается. Пятиградусный тёмный портер - чаще. Почти всегда - четырёхградусное "Мартовское". Чайные, тонкого стекла, стаканы вместо пивных кружек.
Вскоре мы сидели перед десятью открытыми бутылками и жадно, стакан за стаканом насыщали обезвоженные похмельем организмы. Выпив по две бутылки, распрямили спины, огляделись, исследовали свои наборы. На вытянутой металлической тарелке кусок ставриды холодного копчения, половинка яйца и три солёные сушки. Съели рыбу, яйца, погрызли сушки, выпили ещё по бутылке, закурили.
- Ты всё помнишь?.. - заговорил Телегин, и Гусев сразу понял, о чём речь.
- Да, старик, тебе не повезло, - заговорил он сочувственно. - Выражаю. Но мы тоже хороши. То есть, не мы, а эти, бесы. Бесы в нас вселились, бесы, бесы виноваты. А мы ничего такого. Но у тебя же всё на месте? А? Что ты переживаешь.
- Ты тоже не очень радуйся. Но дело не в этом. Сегодняшнюю ночь помнишь?
- Вот эту? Нет, ещё не помню. Денька через три. Пока не помню. Пива попить, тогда...
- Она не хочет мириться.
- Берёзкина? Вот дура. Ну и фиг с ней. У нас теперь проблем с ляльками не будет.
- С кем?
- С тёлками. Ну, сейчас так говорят: с ляльками. А что было сегодняшней ночью?
- Мы сидели у Зюскевича под этими колпаками...
- Да-да, потом в голове что-то скрипнуло. И всё.
- Скрипнуло. И мы оказались в гостях у Лужина, на дне рождения Берёзкиной.
- Лужина?..
- Её первый муж. То есть, ещё не муж, жених. Партийный товарищ, инструктор чего-то там... горкома.
- Партии или комсомола?
- Партии.
- Это серьёзно. И что я?
- У него большая квартира, прямо на Невском. Гостиная, стол ломится, танцы-шманцы под магнитофон... Потом ты пел под гитару, что-то из "Аквариума". Слова забывал. Потом... мы с тобой на пару за столом с рюмками, другие разошлись по квартире или танцуют, на нас никто не обращает внимания. Берёзкину, в тот момент, когда переклинило, сильно качнуло. Она попросила полежать, Лужин её вывел. И ты вдруг подсаживаешься на измену. Безобразным голосом кричишь: "Лужин! Я твою невесту в четырнадцать лет имел. Как хотел. Понял, Лужин? Жених!.. Ты же них-хуя не знаешь. А я твою невесту и так и так..." И в таком духе.
Гусев перестал пить пиво. Ощупал подбородок.
- Били?
- Вообще-то хотели гитарой по голове треснуть. Я тебя увёл. Довёз до дома, уложил спать. Я им сказал, что у тебя контузия, после армии. Как будто ты в Афгане служил. Ну, что ты псих.
- Это хорошо, это правильно, - Гусев сосредоточенно закурил. - Лужин опасный человек, я его вспомнил. Он потом был заместителем Романова. Очень хорошо про контузию, что псих...
- Он, я думаю, не поверил. Тёртая сволочь. Так, для гостей, сделал вид, что всем это известно и не стоит обращать внимания на несчастного. Думаю, что запомнил.
- Да, теперь всё зависит от Берёзкиной. От того, как она себя поведёт по отношению к нам.
- Надо поговорить, попросить прощения, - Гусев продолжал тихо паниковать. - Мне здесь нравится, я не хочу обратно в сорок четыре! - он посмотрел в окно. - Для меня это последний шанс. Через десять лет, в девяносто четвёртом, я уже там, в "Сталине", в лакейской униформе... Тебе не представить, как достало. Только здесь, здесь и сейчас настоящий рок-н-ролл! Сейчас, пока за него не платят, пока он под запретом!
- Ладно, ладно, - Телегин попытался друга успокоить, - никто тебя ещё не трогает. Кира выйдет замуж, всё простит, будет делать нам протекцию. Ну, то есть, чтобы никто не дёргал. Даже КГБ состоит на службе у партии... я надеюсь.
- Если выйдет за Лужина, тогда нормально. Ковры, хрусталь, спецпросмотры в Доме кино, дачи, круизы, капстраны... Забудет все обиды и все свои принципы. У тебя-то какие планы?
- Напишу "Генерального секретаря".
- Опять?!
- На этот раз успею. Успею издать до перестройки. Получу своё положенное всё и ещё маленькую тележку. На Нинке-Как-Картинке женюсь.
- Вот это мудро. То, что ты на счёт Нинки. Флаг в руки, - одобрил Гусев. - Знаешь, что меня удивляет... То, что Берёзкина пригласила нас на день рождения. Ну, после всего этого.
- После чего! Что ты помнишь?
- Ну... что мы её тогда... напали на неё, чёрт попутал.
- Ты что дурак? Она же приглашала в другой жизни, когда ничего не было.
- А, ну да.
Они закосели, появилось желание добавить. Пошуршали записными книжками, возрадовались нахлынувшим воспоминаниям, позвонили туда-сюда, направились в гости. В те времена никто нигде особенно не работал, все были не прочь выпить, вопрос упирался только в деньги. А деньги у Телегина были.
4
Спустя несколько дней, едва более или менее очухавшись от пьянки, Телегин засел за пишущую машинку. В 1984-м он имел стабильную работу и хлебосольный приют в небедном родительском доме. Встреча с помолодевшей на двадцать лет матерью и начинавшем потихоньку спиваться отцом его потрясла. Здесь было хорошо. Надёжно и уютно. Ему больше не хотелось отдельной, самостоятельной жизни. Неудачная женитьба, размены квартир, переезды - всего этого впереди уже совершенно точно не было. Он не стал бы писать и "Генерального секретаря", если бы не мамаша. Он помнил, как она переживала его неудачу. Тогда, с началом перестройки, рухнула перспектива массовых миллионных тиражей, госдач и привилегий члена Секретариата союза Писателей. Мамочка напрягала партийные связи, но система уже не работала. На этот раз он успеет.
Телегин помнил все редакции своей эпопеи наизусть. В том числе самый первый, идейно насыщенный. Две трети к этому времени уже напечатаны. Оставшиеся пятьсот страниц он напечатает за месяц. Если будет лень печатать, наймёт машинистку и надиктует, не поднимаясь с дивана... Далее. - Телегин прищёлкнул пальцами. - У него в самом разгаре отношения с Ниночкой. Секретаршей главного редактора. Потом он сам станет главным, а она так и останется секретаршей. И она будет верна ему всю жизнь. А он, не понимая истинной женской красоты, будет волочиться за "роковыми" красотками и громоздить одну непростительную глупость на другую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24