Поскрипывая сапогами, капитан прошёлся по отделению, постучал ручкой по стеклянной поверхности стола, не поднимая глаз, спросил:
— Родные есть?
— Жена, мать престарелая, — быстро ответил Сева.
— Телефон какой.
Сева назвал номер Зинаиды, капитан набрал.
— Петрова здесь проживает? Петров Всеволод Борисович ваш супруг?
Со страхом и надеждой Петрушка прислушивался к разговору.
— Из двадцать седьмого отделения милиции беспокоят. Можете за ним приехать? Переулок Крылова три. Ничего страшного. Нарушал порядок. Штраф заплатит. Десять рублей. Можете сейчас.
Петрушка выдохнул с облегчением.
— Петров, сейчас за вами супруга приедет, — обратился к нему капитан, внезапно перейдя на «вы». — Заплатите штраф десять рублей за нарушение общественного порядка и можете ехать домой лечиться. Всё понятно?
— Так точно! — подтвердил Петрушка, глядя на милицейского капитана почти с нежностью.
Не прошло и часа, как Зинаида опять, второй раз за эти сутки, сажала в такси неугомонного супруга.

Женщина в гневе

Первые месяцы нашего пребывания в новом качестве Петрушка не переставал удивляться происходившим с нами переменам.
Сначала моё внезапное сближение с Верой Дансевой. Ещё со школы Сева знал нас обоих как облупленных и не допускал мысли, что Вера вообще когда-нибудь выйдет замуж. И уж тем более за давно и безнадёжно влюблённого меня.
Второе коленце выкинул Дима Котов, ставший в одночасье звездой ленинградского андеграунда. Что из себя представляет Дима Котов, нам всем было приблизительно понятно. Из него мог получиться хороший администратор, но никак не поэт и не музыкант.
Однажды в мае мы вчетвером собрались выпить у Котова, и у меня с Верой зашёл спор. Я настаивал, что состоявшуюся ближайшим летом связь Петрушки и Зинаиды необходимо расстроить. Вера утверждала, что мы не можем вмешиваться в чужие судьбы. (Если бы я знал, насколько она права…)
Подвыпивший Котов привязался к нам со своим ансамблем. Он держал в руках блокнот и карандаш.
— «Группа крови на рукаве… не остаться в этой траве?…» Чего-то я… из головы вылетело.
Этого делать не стоило. Вера любила песни Цоя и тогда, в восемьдесят восьмом, находилась под впечатлением от его последнего альбома. Пока Котов использовал материал безразличного ей «Наутилуса», она забавлялась. Но когда в ход пошли изуродованные до неузнаваемости, исполняемые идиотом Степановым, её любимые песни, терпение лопнуло.
— Что? Группа крови? Сейчас узнаешь.
Котов внезапно получил звонкую затрещину и выронил блокнот.
— Будет тебе и группа… и крови…
Я схватил свою жену за руки и силой вывел из комнаты.
— Скотина, я ему давно хотела морду набить, — кипятилась Вера.
Я затащил её в ванную, нагнул голову под кран и пустил холодную воду.
Вообще-то Вера девушка физически сильная. В школьные годы она занималась спортивной гимнастикой, могла бы стать чемпионкой, но, понятное дело, не прижилась в коллективе. А в последние месяцы я, на свою голову, занимался с ней так называемым каратэ. В кочегарке меня натаскивал Попов, а дома мы с женой устраивали лихие побоища, орудуя подушками и чем попало. Заметив, что достать меня становится всё труднее, Вера потребовала объяснений. После этого мне пришлось с ней заниматься. Теперь меня били и на работе, и дома. А для Котова всё могло закончиться ещё хуже.
Однако, пора уже рассказать главное.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Бесцеремонное вторжение на территорию, строго охраняемую государством

В одном ещё убережённом от прогресса цивилизации уголке природы Подмосковья, на огромном участке восхитительного соснового бора располагалась одна из самых лучших и желанных правительственных дач. Не самая богатая, но достаточная для того, чтобы товарищи по партии, обделённые таким счастьем, о ней ничего не знали. И хотя участок находился недалеко от города, приблизиться к нему человеку непосвящённому было непросто. Уже на повороте шоссе, ведущего в сторону заповедного местечка, на специальным посту ГАИ, отсекали всех лишних. Ещё дальше находился блокпост с охраняемым военными шлагбаумом.
Дорога с нездешним идеальным покрытием вела к железным краснозвёздным воротам, которые по сигналу с поста распахивались настежь, и машина хозяина, не сбавляя скорости, влетала на заповедную территорию.
По обе стороны от ворот, уходя далеко в лес, тянулась бетонная стена с колючей проволокой. Выстроившийся наряд караула отдавал честь проезжавшим, и ворота снова закрывались.
За стеной продолжался тот же лес, но ещё более густой и ароматный, как будто заботливо ухоженный и политый, с зарослями цветов на полянах, с весёлым щебетанием сытых птиц.
Вот слева от дороги показался добротный двухэтажный дом с островерхой черепичной крышей. Он похож на картинку из книги сказок. Но машина, не сбавляя скорости, катит дальше: это пока только дом для обслуживающего персонала. Вот небольшое кирпичное здание котельной с высокой железной трубой, растянутой с четырёх сторон тросами. Здесь, так же как и в карауле, несут службу солдаты спецвзвода под командой офицера КГБ и армейского прапорщика. В свободное от нарядов время они поступают в распоряжение персонала — столяра, садовника, кухарки, полотёра — или прочёсывают территорию, собирая лишние сухие листья, шишки и ветки; иного мусора здесь быть не может.
Вот дорога идёт под уклон, машина скатывается в болотистую низинку, комариное царство, но метров через сто снова взлетает вверх, ещё выше, чем раньше, и тут у случайного гостя может перехватить дыхание: с пригорка открывается вид на сверкающее лесное озеро, обрамлённое вековыми соснами и поросшими мхом каменными валунами.
Чуть в стороне от песчаного пляжа, опираясь портиком о белоснежные колонны, стоит бывший графский особняк с серпом и молотом на месте родового герба.
Проходит час, другой, в имении наступает вечер.
В озере, всплёскивая то там, то здесь тихую, будто нарисованную, гладь, резвится в нагретой воде рыба. Заходящее солнце рассветило малиновым цветом листву одичавшего яблоневого сада.
В доме с колоннами зажигаются окна. Сначала кухня, потом гостиная и столовая. Потом, после ужина, — кабинет на втором этаже; ещё позднее — супружеская опочивальня.

Ещё более бесцеремонное вторжение, не сравнимое с предыдущим

— Может быть, ты помоешься перед сном? — проговорила Людмила Каримовна, обращаясь к мужу.
Она сидела на краю кровати и не спеша растирала руки кремом. На ней была надета розовая ночная рубашка из тонкой полупрозрачной ткани; на голове, поверх бигуди, сидел такого же цвета чепец.
Павел Андреевич, уже в трусах и в майке, с задумчивым видом остановился возле постели, послушно повернулся и направился в ванную комнату.
— Дружок, ты чем-то озабочен сегодня? — повысила голос Людмила в сторону приоткрытой двери. — Нельзя так много думать, необходимо обязательно давать голове отдых. Занялся бы каким-нибудь спортом… Борис хотя и закладывает лишнего, но играет в теннис — и посмотри, какой у него здоровый вид.
Людмила продолжала о чём-то размеренно болтать, а из ванной доносилось журчание воды и шорканье зубной щётки. Поплескавшись, Павел Андреевич закончил свой вечерний туалет, обтёрся пушистым полотенцем и снова направился к кровати.
— Там, на полке… захвати мне «Сокровища Лувра», — попросила Людмила, уже утопавшая в пуховой перине под одеялом.
Однако Павел Андреевич проигнорировал её просьбу, решительно направился к своему месту, сбросил тапочки и залез под своё одеяло. Супруга посмотрела на него строго и вопросительно.
— Мне нужно с тобой серьёзно поговорить, — произнёс муж, озабоченно глядя в потолок.
Людмила Каримовна ещё за ужином заметила, что супруг немного не в себе. На все вопросы он отвечал невпопад, намазал блин горчицей вместо мёда, с задумчивым видом его съел. После чая долго сидел запершись у себя в кабинете.
— О чём же? — большим пальцем Людмила подтянула кверху мужнин кончик носа, сделав из него пятачок.
Павел Андреевич мягко, но решительно отвёл руку и повернулся к жене, провалившись локтём в перину.
— Людмила, сегодня я получил странное письмо. Написано вскоре после похорон Лёни, и ещё две страницы вложены совсем недавно.
Протянув ладонь, Людмила молча потребовала письмо.
— Погоди, это очень серьёзно. Разумеется, поначалу я решил, что это мистификация, но чем больше я думаю…
Раздражённая неповиновением, Людмила Каримовна холодно произнесла:
— Дай сюда письмо.
Павел Андреевич расстегнул кожаную папку для бумаг и протянул жене шесть машинописных листов бумаги.
— Конверт.
Получив конверт, Людмила Каримовна внимательно его осмотрела. Затем стала читать письмо. Её лицо приняло сначала насмешливое, затем сосредоточенное, а затем, под конец, растерянное выражение. Супруг искоса следил за её реакцией.
Закончив, Людмила ещё раз бегло просмотрела листки и, повернувшись к мужу, сказала:
— Этого не может быть. Они не могут этого знать.
Павел Андреевич налил себе молока из стоящего на ночном столике кувшина. Медленно выпил, утёр губы расшитой салфеткой.
— Пуся, они знают. Они знают всё, что здесь написано, и ещё много.
— Ты должен их найти.
— Должен найти… Пуся, я уже никому не могу доверять. Юра уже генеральный; я не могу к нему обратиться; из Комитета вообще ни к кому нельзя…
— Но… что ты собираешься делать?
— Утро вечера мудренее. Давай спать.

Ещё одно вторжение, степень бесцеремонности которого ставит автора на грань жизни и смерти

«Давай спать», — прозвучало в динамике, Владилен Казимирович щёлкнул тумблером и размял в пальцах новую папиросу.
В огромном богатом кабинете за своим рабочим столом сидел председатель Комитета государственной безопасности СССР генерал-полковник Змий. По правую руку от него, за длинным совещательным столом, — референт Феликс Петрович Коршунов. Перед ними на ковре, вытянувшись по стойке «смирно», — очень немолодой подполковник по фамилии Хромов. Змий разговаривал со своим референтом.
— Кто ещё в курсе этого дела?
— Капитан Рахметов. Был на дежурстве в аппаратной во время записи.
— Он слышал?
— Слышал и немедленно доложил подполковнику Хромову, своему непосредственному начальнику.
— Где он сейчас?
— Продолжает нести службу.
— Это правильно. Хорошо.
Змий пристально и тяжело посмотрел на вытянувшегося по струнке Хромова.
— Всё понимаете?
Хромова от напряжения передёрнуло, он не смог произнести ни звука.
— Ничего, я вижу, вы понимаете. Утечка информации повлечёт за собой тяжкие последствия. Вплоть до моего приказа вы будете один, бессменно вести запись. По телефону вы сообщите семье о длительной командировке. Впрочем, нет: слово «длительной» употреблять не следует. Я запрещаю вам любые контакты помимо контактов со мной и моим помощником Коршуновым.
Хромов перевёл взгляд на Коршунова и задрожал головой, пытаясь кивнуть.
— Сейчас: примите душ. Здесь, в соседней комнате. Затем смените капитана Рахметова и пришлите его ко мне. Не одного, под конвоем.
Хромов не сдвинулся с места, потому что слова «можете идти» ещё не прозвучали.
— Должен вас предупредить… — негромко заговорил генерал, глядя подполковнику в глаза. — Я знаю, у вас хорошая и дружная семья. Поздний ребёнок. Нужно уметь ценить своё счастье. Ваша жена, ваш ребёнок. Девочка… она такой пупсик. Надо об этом помнить. Всегда.
Хромов побледнел, взмок и покрылся пятнами.
— Никто… Ничего… Не узнает.
— Можете идти.
Развернувшись, Хромов не твёрдым, но строевым шагом, более похожим на шаг разжиревшей цапли, удалился.
— Что скажете? — обратился генерал к референту.
— Этот будет молчать.
— Тот, второй?
— С капитаном Рахметовым несколько сложнее. Парень из детдома, живёт в нашем общежитии. Помещение оборудовано под спортивный зал. Не имеет ни гомо — ни гетеросексуальных связей, по всей видимости импотент. Малообщителен, товарищи по курсу отзываются о нём сдержанно. Похоже, что они его боятся. Художественной литературы не читает; выписывает журналы «Вооружение» и «Философия атеизма», а также газету «Советский спорт». Отлично мимикрирует в любой среде: будучи подсадным, не вызвал ни тени подозрения у сокамерников. Почти всё свободное время уделяет занятиям рукопашным боем. Год назад подавал рапорт с просьбой о переводе в следственную часть; очевидно, имеет садистские наклонности.
— Любопытный субъект… Надо на него посмотреть.
— Когда прикажете? После обеда?
— Да…
— Хорошо, Владилен Казимирович.

Рахметов

— Капитан Рахметов по вашему приказанию прибыл.
Генерал с минуту разглядывал хорошо сложенного молодого человека с выдающимися скулами, слегка раскосыми глазами и отчего-то светлыми, почти совсем белыми волосами, бровями и ресницами. Ещё с минуту он полистал страницы личного дела Рахметова и, наконец, заговорил:
— Где ваши родители?
— Вероятно, они умерли.
— Почему вы не женаты?
— Меня не интересуют женщины.
— Что вас интересует? Алкоголь? Наркотики? Сладкое? Подглядывание? Переодевания? Голые дети?
— Нет.
— У вас есть цель в жизни?
— Да. Моя цель — беспорочная служба и уничтожение врагов существующего порядка.
— Имея такую цель, вы когда-нибудь займёте моё место.
— Возможно.
«Случай, несомненно, клинический. Но он мог бы далеко пойти, — рассудил генерал. — Его опустят свои же товарищи».
— Вы далеко пойдёте. Знаете почему я вас вызвал?
— Это письмо… Тот, кто написал его, слишком много знает. Знает то, чего ещё не произошло.
— Подписано: «Ваши единомышленники». Сколько же их всего, на ваш взгляд?
— Двое.
— Почему вы так полагаете?
— Третий донёс бы нам.
— Неплохо. Эти двое могут быть полезны?
— Всё, что нам необходимо, мы уже знаем. Мы можем предотвратить катастрофу, которую они называют перестройкой. Но эти двое могут помешать, они опасны.
С самого начала генерал колебался между двумя решениями: наблюдением и убийством. Теперь он принял соломоново решение: непродолжительное наблюдение с последующим убийством.
— Правильно, сынок. Надо их убить. Но сначала найди их и понаблюдай. Попробуй войти в доверие. Если не получится, то убей сразу. Но как же ты их найдёшь?
— Во втором, ночном разговоре упоминались следы угольной пыли на бумаге. Объект получил письмо через своего астролога. Написано ровно, как в книжках. Надо искать мистика и грамотея, работающих в одной котельной.
— Молодчина. Возьми что тебе надо и поезжай. Какое оружие больше всего любишь?
— Нож.
— Правильно, это самое лучшее. А то у нас тут есть ковбои… шуму много, а толку мало. Пистолетик тоже возьми на всякий случай. Хороший, с глушителем. С титан-серебряными пульками. Дело серьёзное.
— Слушаюсь.
— Ну, иди, капитан. Скоро будем тебе папаху шить.
Рахметов повернулся, прищёлкнув каблуками, и лёгкой, пружинящей походкой спортсмена вышел из кабинета.

Крепкая рука на смену демократии

Настенное зеркало растворилось, и в кабинет вошёл референт.
— Что скажешь? — обратился к нему генерал.
— Я бы не хотел, чтобы такой вцепился мне в горло. Сделайте ему на всякий случай прививку от бешенства.
— Не бойся, он тебя не знает. Слушай, помощник, подменяй этого… Хромова — хотя бы раз в сутки. Часа на два, на четыре, чтобы мог работать. Пускай таблетки жрёт, колется, но месяца два должен продержаться, этого нам хватит. Обещай чины, дворцы — что хочешь, лишь бы не спал.
— Потом… вы его оставите?
Генерал не ответил. Чтобы замять неловкость, референт перевёл тему на более приятную.
— Как вы собираетесь распределить роли в новом государстве, Владилен Казимирович?
Змий снял со стены хлыст и с видимым удовольствием оглушительно хлопнул им в воздухе.
— Для начала создадим новую, великую национальную идею. Такую, чтобы весь народ спятил…
Змий оседлал своего любимого конька. Его глаза загорелись дьявольскими огнями.
— Закодировать теле-радио сигналы! Переписать прошлое!
Хлопок хлыста.
— Всё подстроено Гитлером и американскими сионистами!
Хлопок.
— Реорганизация!
Хлопок.
— Вместо КГБ — НКВД; вместо погон — петлицы!
Хлопок.
— Сталин — с нами!
Хлопок.
— Икона!
Хлопок.
— Поруганный и оболганный!
Хлопок.
— В Мавзолее!
Хлопок.
—
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31