Из бокового кармана куртки торчит антенна радиотелефона, а унизанные кольцами толстые пальцы теребят четки и связку ключей. Он был гостиничным сутенером. Раз я поймал его с коробком «травки», которую он нес какому-то важному клиенту, а потом несколько раз бил его толстую морду, пока он сам не предложил мне жить в дружбе. Ничего ценного в плане информации я от него получить не успел, но кое-что, опасное для себя, он успел мне наболтать.
Не заходя в зал, я остановился у стены и присвистнул.
Он не обратил внимания. Я свистнул снова, а потом крикнул:
— Эй, Фунтик!
Фунт — кличка. Фунтиком его звали только я и другие опера, а Савельев при общении с ним неизменно добавлял еще и подзатыльник.
Фунт вздрогнул и обернулся. Лицо его выражало ярость. Отыскав взглядом меня, он покрылся пятнами, а потом, нахохлившись, засеменил ко мне, скрипя новыми ботинками.
Я стоял и улыбался.
— Послушай, ты, — задыхаясь, сказал он, — ты…
Я врезал ему по роже. Несильно. Он заткнулся и заморгал. Быстро-быстро, как и полтора года назад.
Я улыбался. Фунт был растерян. Он знал, конечно, что из милиции меня уволили, но кем я был теперь, не догадывался и боялся ошибиться.
— Здравствуй, Фунтик, — доброжелательно сказал я. — Как жизнь? Как здоровье?
Он потер ушибленное место и промолчал.
— Пошли, разговор есть. — Я показал на приоткрытую дверь кафетерия.
— А ты уверен, что нам есть о чем говорить? Я задумчиво посмотрел на свой кулак, и Фунт ощутимо напрягся.
— По-моему, я никогда не разрешал тебе обращаться ко мне на «ты». Разве не так?
Он пробурчал что-то нечленораздельное. Я снова кивнул на двери кафе, откуда выходили два высоченных нефа в сопровождении потрепанной нашей соотечественницы. Она работала в гостинице еще до моего увольнения; имени ее я не помнил. В память врезалось, что она имела высшее техническое образование и когда-то преподавала в ПТУ.
— Пошли?
Фунт вздохнул и, передернув плечами, зашагал к кафе.
Мы сели за столик. Я взял себе кофе, он — банку «джин-тоника». С треском открыл ее, глотнул и поставил на столик, разглядывая носки своих ботинок… Приняв какое-то решение, он вскинул голову и уставился на меня своими водянистыми бегающими глазами.
Я уже достал из кармана удостоверение, которым снабдил меня Марголин, и, не раскрывая, вертел его в руках, отхлебывая горячий кофе и усмехаясь.
— Ты уверен, что правильно себя ведешь? — спросил Фунт.
Он начал говорить энергично, с «наездом», встряхивая длинной светлой челкой и наклоняясь все ниже к столу. Постепенно напор его ослабевал, и, замолчав, он неотрывно смотрел на зажатую в моих пальцах «ксиву».
Я показал ему обложку, потом, когда он удивленно вскинул на меня свои водянистые голубые глаза, раскрыл книжечку.
— Понятно?
Он подавленно молчал. Убирая удостоверение в карман, я понял, что не обманул его ожиданий.
— Значит, говоришь, дела у тебя идут нормально? Это хорошо… Я тебя, Фунтик, не задержу. Так, обрешили пару вопросов и разбежались. Как в старые добрые времена. Помнишь, да? Помнишь, как ты мне про армян, которые с золотом заморачивались, говорил? Или про бойца с «тэтэшником», который на последнем этаже отирался?
Первый случай, про армян, был чистейшей правдой, а второй я придумал экспромтом. Фунт удивленно вскинул брови, но не возразил. Подумал, наверное, что я просто путаю.
— Или еще… — Я улыбнулся.
— Я понял. — Сутенер допил коктейль и нервно смял банку. Ему явно хотелось добавить еще, и чего-нибудь покрепче, но отойти к стойке он не решился.
— Я тебя сильно не затрудню. В память о нашей прежней пылкой дружбе. Меня интересуют трое наших ребят, которые приезжают сюда каждый понедельник.
— Но… — Похоже, он меньше всего ожидал услышать этот вопрос.
— Я работаю в отделе внутренней безопасности. Открою тебе такой маленький секрет, поскольку парень ты надежный, проверенный…
— Да?
— Жду.
— Я возьму еще джина…
— Попозже. Не бойся, я не дам тебе засохнуть. Ну?
— Я…
— Фунтик, не раздражай меня. Глядишь, на свете станет одним сутенером меньше. Или одним инвалидом больше, кому как нравится. А твои девочки будут скучать недолго. Я позабочусь, подберу им какого-нибудь душевного товарища. Н-ну?
— Я… — Бедный, он весь покрылся испариной. — А что мне сказать?
— Все. Все, что знаешь. Я не обижусь, если получится много.
— Спрашивайте, а так…
— Ты меня утомил! Ты, баран, языка русского не понимаешь? Чего придуриваешься, блоха помойная?
В кармане куртки у него зазвонил радиотелефон, и я сказал:
— Я тебе сейчас трубку в задницу засуну, козел ты драный! Чего, бля, крутым стал?
Гостиницу курировали «хабаровские», никакой ценности Фунт для них не представлял и рассчитывать на их поддержку не мог. Он исправно отстегивал им деньги из заработка своих девочек, и на этом их отношения заканчивались, если не считать, что местный «бригадир» лупил его за какие-то дела, и разок его пинали всей бригадой, по пьяни. Он шмыгнул носом.
— Ну, приезжают в понедельник вечером. Часа на два-три. У одного из них тут сестра дежурной по этажу работает. Они и останавливаются на ее третьем этаже. Нигде, естественно, не регистрируются… она так пускает.
— Какие номера они берут?
— Триста сороковой, триста сорок третий. Это в конце коридора, около пожарной лестницы.
— Что делают?
— Да ничего! В номере своем сидят…
— Что, и баб к себе не водят?
— Нет, не видел ни разу. — Фунт опустил глаза.
Я перегнулся через стол, глядя ему в лицо, протянул руку, забрался под толстый меховой воротник и скомкал свитер. Выдержав паузу, тряханул его, сжимая свитером дряблую толстую шею.
Он прекрасно понимал, что я раскусил его вранье.
— Ты меня зае… л, падла, — прошипел я, и Фунт сорвавшимся тонким голоском отозвался:
— Я понял, понял!
Я немного подождал, глядя, как наливается кровью его лицо, а потом отпустил пальцы и брезгливо вытер их о скатерть. Закурил. Фунт попытался поднести мне зажигалку. Я презрительно оттолкнул его руку.
— Дальше!
— Павлик… Ну, этот, у которого здесь сеструха работает, иногда баб приводит. Я его с какой-то посторонней засек. И раза два моих брал, Ленку и Ритку. Вы их должны помнить…
— На что намекаешь, морда?
— Нет, они здесь еще при вас работали…
— Дальше!
— Чтобы пили — не видел. Раз попал, когда они в ресторане обедали, так все нормально.
— Кто обедал?
— Павлик и этот, нерусский. Не знаю, как его зовут. А потом и третий пришел. Травку или ширево не спрашивали никогда, и девчонки ничего не говорили. Из номера не ходят никуда, ну, если только на ужин. Я даже не знаю, зачем они сюда приезжают! Не знаю, честное слово!
— Погоди, дай подумать…
Я задал Фунту еще несколько вопросов. И остался доволен беседой. Потом вытащил бумажник.
— Держи. Сто баксов.
— Не, не надо! Зачем? — Фунт покраснел от смущения.
— Бери-бери, деньги лишними не бывают! Бери, ты их честно заработал!
Продолжая неизвестно чего стесняться, Фунт взял банкноту и, свернув, убрал в наружный карман куртки. Ему не терпелось сорваться с места и побыстрее забыть о моем визите. Но я не спешил расставаться. Убрав бумажник, я достал диктофон — тот самый, красильниковский. Батарейки я заменил, и теперь он работал исправно. Мне показалось, что Фунта хватит инфаркт.
С невинным видом я остановил запись, отмотал пленку назад и включил воспроизведение. Качество оказалось идеальным, отлично различались не только наши слова, но и гудение кофеварочного аппарата на стойке.
— Ну, зачем же вы так? — плаксиво пробормотал Фунт и помассировал область сердца.
— Странный ты человек, — отозвался я, убирая диктофон в карман. — А как же с тобой? Ты ведь не понимаешь по-нормальному. Столько лет на опасной работе, давно бы уже привыкнуть должен… Ладно, спасибо тебе за информацию! Хотя ничего ценного от тебя, как и раньше, не получишь.
— Так вы… — он не знал, что думать, и так и сидел, застыв с прижатой к груди рукой. — А вы точно из «Оцепления»?
— Нет, — я улыбнулся, — развлекаюсь.
— А-а…
— Все, толстый, пока! Не ешь много сладкого и не нервничай, на твоей службе это вредно. Могут преждевременно на пенсию отправить. Пока! Берегись СПИДа!
Я вышел в холл и столкнулся с Савельевым. Он отшагнул в сторону, прижимая под мышкой папку, и исподлобья глянул на меня.
Мы молча пожали друг другу руки.
— Как живешь? — спросил Гена.
— По-разному. Иногда — ничего.
— Пошли, кофе попьем?
— Извини, со временем туго.
— Пять минут тебя не спасут.
Не дожидаясь ответа, он направился в кафетерий. После короткого колебания я двинулся следом.
В дверях Савельев столкнулся с Фунтом, тот куда-то спешил. Несильно ткнув его ладонью в лоб, Гена брезгливо сказал: «Брысь!» Фунт пропустил нас, глаза его при этом приобрели идеально круглую форму.
Мы сели за тот же столик. Гена взял кофе и, помешивая ложкой, о чем-то думал. Я почувствовал себя неуверенно, особенно когда Гена оторвался от созерцания темно-коричневой бурды и посмотрел на меня. Я помнил этот его взгляд. Так он смотрел, разговаривая с задержанными или с заявителями, которые откровенно врали. Неприятный взгляд, тяжелый. Сразу хочется во всем признаться. Даже если ничего и не совершал.
— Чем занимаешься-то? — выдавил он и криво улыбнулся, продолжая неторопливо размешивать кофе.
— Так, ничем конкретным.
— Говорил же, что нашел какое-то место?
— Я говорил?
— Ну, не ты, может, кто-то говорил. В фирме какой-то охранной. В «Оцеплении», что ли. Нет?
— Не взяли. Потерся у них пару месяцев, потом отказали. Не прошел стажировку.
— Да? А чего так?
— У них спроси!
— Понятно… А сюда каким ветром занесло? К девочкам, что ли, ходишь?
— К мальчикам! Заглянул по старой памяти перекусить.
— Да-а? А с этим уе… ком тоже случайно встретился?
— Я с ним встречи не искал. Оказался рядом — так что ж мне, шарахаться от него, что ли?
— Сколько совпадений… Ну и как встреча прошла?
— Послушай, Гена… Не пойму я, чего ты хочешь? Сказал бы прямо, а?
— Прямо? Хм… Так я и сам не знаю, чего хочу, вот ведь в чем беда! Совпадений всяких много. Вот я и думаю, к чему бы это? Может, ты подскажешь?
— Вряд ли. Я пойду, если ты не возражаешь.
— Я? Ни в коем случае! Иди! Если ничего сказать не хочешь. Как здоровье, в порядке?
— Не жалуюсь!
— Вот и хорошо. Это самое главное, чтобы со здоровьем было все в порядке, при такой нервной жизни!
— При какой? — Я уже начал подниматься из-за стола и замер, оперевшись на спинку стула.
— Дерьмовый здесь кофе варят… Да? Кстати, у Фунтика, говорят, проблемы в последнее время. Да?
— А я здесь при чем?
— Не знаю. — Савельев отхлебнул кофе и скривился. — Не с тобой ли они связаны? Так, случайно… Вон, сейчас-то у него вид совсем нездоровый был, как будто пирожными и лимонадом объелся.
— Понятия не имею, чего он там объелся. А ты что, защищать его взялся?
— Я? Конечно! За двадцать процентов от его доходов, а если со стрельбой, то и все двадцать пять. А что делать, зарплата маленькая, да и той второй месяц не платят! Ты что-то имеешь против?
— Гена, я тебя уважаю и все такое прочее, но… Не пошел бы ты на… ?
— Вот так! И это за все хорошее, что я для тебя сделал? — Он усмехнулся, разглядывая остатки кофе на дне своей чашки. — Да-а, обидеть человека, плюнуть в душу ему легко, а потом как быть? Кстати, товарищ твой, ну тот, который весь в судимостях, как поживает?
Я мгновенно покрылся потом, а сжимаемый пальцами стул дрогнул и царапнул ножками по паркету. Гена продолжал разглядывать свою чашку, а я не сомневался, что он заметил мою реакцию. Если он уже знает о трупе Красильникова — все, игра закончена. Он даже не даст мне отсюда уйти.
Но Савельев, похоже, ничего еще не знал и вопрос об Антоне задал без всякой задней мысли. Резко подняв голову, он пристально посмотрел на меня, потер виски и уставшим голосом сказал:
— Федя, даже ежу ясно, что у тебя неприятности. Ты не слишком далеко залез? Смотри, свернешь себе голову… Ты парень неглупый, да только вот неграмотный и… какой-то однолинейный, что ли! Летишь вперед, а по сторонам, пока в столб не упрешься, и не смотришь!
Я задвинул стул и сунул руки в карманы.
— Я пойду?
— Иди! — Гена махнул рукой. — Что я тебя, задерживаю, что ли? Иди…
На улице стоял отделенческий «уазик». Тот же самый, который был и при мне, насквозь прогнивший, с расползающимися колесами и обвисшим брезентом. Измятая крышка капота была задрана, и в моторе, дымя папиросой и сплевывая под ноги, ковырялся водитель. Кажется, какой-то новенький.
Я доехал до офиса охранного предприятия «Спрут», и оказалось, что опоздал на каких-то десять минут — директор отправился обедать. Я выругался в адрес Савельева и уселся на диван в приемной. Помещение, которое занимала фирма, по сравнению с любым отделением милиции выглядело шикарно, но на фоне «Оцепления» смотрелось бледно. Штат «Спрута» был почти полностью укомплектован пенсионерами МВД и КГБ-ФСК, и, насколько я слышал, занимались они частной охраной…
Яковлев — ровно через час — озабоченно вошел в приемную, неся под мышкой пачку газет и на ходу расстегивая куртку. Увидев меня, кивнул, ничем не выказав своего удивления, как будто знал, что я приду.
— Наталья Ивановна, мне никто не звонил?
— Нет. — Пожилая секретарша оторвалась от пишущей машинки и взяла со стола конверт. — Михаил Петрович заходил, оставил вам…
— Спасибо, я понял. — Он убрал конверт в карман и, достав ключи от кабинета, повернулся ко мне: — Пошли?
Я сел в кресло перед столом, а он долго снимал свою кожаную куртку и убирал ее в шкаф, приглаживал перед зеркалом волосы и оправлял пиджак. Потом сел, включил кофеварку на приставном столике и достал из стола трубку.
— Ну-с, молодой человек… Какие проблемы? Он был очень неспокоен, это чувствовалось во всем. Я подумал, что отзвуки стрельбы на Рыбацкой докатились и до его конторы и сейчас он не ждет от меня ничего, кроме продолжения неприятностей.
Мне захотелось встать и уйти. Но сделать этого я не мог и сказал:
— Мне нужно встретиться с Гаймаковым.
— Что?
Он совсем не ожидал услышать это и растерялся. Толстые, с коротко остриженными ногтями пальцы шарили в пачке с табаком.
— А почему ты думаешь, что я с ним знаком? — спросил он. — И откуда уверенность, что я захочу эту самую встречу организовывать? Ни с того ни с сего? Какой мне в этом резон?
— Никакого. Я просто прошу помочь. Для вас это совсем не трудно.
— Что? Это еще почему?
— Я не собираюсь проситься к нему на работу. У меня есть информация, достаточно важная, которой я хотел бы с ним поделиться абсолютно бесплатно и на его условиях. На любых его условиях. При личной встрече. Где угодно и как угодно, это он пусть сам решает.
— Хм… Насколько мне известно, Гаймаков адвокат, ни от кого не прячется и не бегает, к нему можно прийти в контору и записаться на прием…
— У меня нет времени ждать, когда у него там будет прием и когда он согласится меня принять, и мне надо, чтобы меня кто-нибудь рекомендовал.
— По-моему, это уже наглость… Не находите, Федор Ильич?
— Нет. У меня есть информация, которая напрямую касается его… и еще многих-многих лиц, включая и вас, Виктор Михалыч. Так уж получилось.
— Я могу хотя бы в общих чертах поинтересоваться, о чем идет речь?
— Рыбацкая улица. Слышали про такую? Его лицо окаменело. А потом он тихо выругался.
— Я так и знал! Значит…
— Нет, не значит! Это был не я! Но я знаю об этом кое-что интересное. Если для вас это что-то значит, то моя встреча с ним может спасти десятки жизней.
— А почему бы тогда не обратиться куда следует?
— А куда? Куда следует обратиться? Яковлев усмехнулся:
— Все это наталкивает на определенные соображения. Нет?
— Не знаю. Мне нужно встретиться с Гай-маковым. Чего скрывать, для меня эта встреча значит многое, но и он, я уверен, не пожалеет. Да и вы тоже…
— А не страшно… вот так вот мне доверяться?
— Страшно. А что делать? К тому же вы человек умный, поспешных решений принимать не станете.
— Не знаю. — Яковлев набил наконец свою трубку и закурил.
Я тоже достал сигареты.
— Не знаю, что и сказать. Все странно и смахивает на провокацию. Нет?
— Ничуть. Подумайте сами:
— Вот-вот, в таких случаях всегда именно так и говорят!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Не заходя в зал, я остановился у стены и присвистнул.
Он не обратил внимания. Я свистнул снова, а потом крикнул:
— Эй, Фунтик!
Фунт — кличка. Фунтиком его звали только я и другие опера, а Савельев при общении с ним неизменно добавлял еще и подзатыльник.
Фунт вздрогнул и обернулся. Лицо его выражало ярость. Отыскав взглядом меня, он покрылся пятнами, а потом, нахохлившись, засеменил ко мне, скрипя новыми ботинками.
Я стоял и улыбался.
— Послушай, ты, — задыхаясь, сказал он, — ты…
Я врезал ему по роже. Несильно. Он заткнулся и заморгал. Быстро-быстро, как и полтора года назад.
Я улыбался. Фунт был растерян. Он знал, конечно, что из милиции меня уволили, но кем я был теперь, не догадывался и боялся ошибиться.
— Здравствуй, Фунтик, — доброжелательно сказал я. — Как жизнь? Как здоровье?
Он потер ушибленное место и промолчал.
— Пошли, разговор есть. — Я показал на приоткрытую дверь кафетерия.
— А ты уверен, что нам есть о чем говорить? Я задумчиво посмотрел на свой кулак, и Фунт ощутимо напрягся.
— По-моему, я никогда не разрешал тебе обращаться ко мне на «ты». Разве не так?
Он пробурчал что-то нечленораздельное. Я снова кивнул на двери кафе, откуда выходили два высоченных нефа в сопровождении потрепанной нашей соотечественницы. Она работала в гостинице еще до моего увольнения; имени ее я не помнил. В память врезалось, что она имела высшее техническое образование и когда-то преподавала в ПТУ.
— Пошли?
Фунт вздохнул и, передернув плечами, зашагал к кафе.
Мы сели за столик. Я взял себе кофе, он — банку «джин-тоника». С треском открыл ее, глотнул и поставил на столик, разглядывая носки своих ботинок… Приняв какое-то решение, он вскинул голову и уставился на меня своими водянистыми бегающими глазами.
Я уже достал из кармана удостоверение, которым снабдил меня Марголин, и, не раскрывая, вертел его в руках, отхлебывая горячий кофе и усмехаясь.
— Ты уверен, что правильно себя ведешь? — спросил Фунт.
Он начал говорить энергично, с «наездом», встряхивая длинной светлой челкой и наклоняясь все ниже к столу. Постепенно напор его ослабевал, и, замолчав, он неотрывно смотрел на зажатую в моих пальцах «ксиву».
Я показал ему обложку, потом, когда он удивленно вскинул на меня свои водянистые голубые глаза, раскрыл книжечку.
— Понятно?
Он подавленно молчал. Убирая удостоверение в карман, я понял, что не обманул его ожиданий.
— Значит, говоришь, дела у тебя идут нормально? Это хорошо… Я тебя, Фунтик, не задержу. Так, обрешили пару вопросов и разбежались. Как в старые добрые времена. Помнишь, да? Помнишь, как ты мне про армян, которые с золотом заморачивались, говорил? Или про бойца с «тэтэшником», который на последнем этаже отирался?
Первый случай, про армян, был чистейшей правдой, а второй я придумал экспромтом. Фунт удивленно вскинул брови, но не возразил. Подумал, наверное, что я просто путаю.
— Или еще… — Я улыбнулся.
— Я понял. — Сутенер допил коктейль и нервно смял банку. Ему явно хотелось добавить еще, и чего-нибудь покрепче, но отойти к стойке он не решился.
— Я тебя сильно не затрудню. В память о нашей прежней пылкой дружбе. Меня интересуют трое наших ребят, которые приезжают сюда каждый понедельник.
— Но… — Похоже, он меньше всего ожидал услышать этот вопрос.
— Я работаю в отделе внутренней безопасности. Открою тебе такой маленький секрет, поскольку парень ты надежный, проверенный…
— Да?
— Жду.
— Я возьму еще джина…
— Попозже. Не бойся, я не дам тебе засохнуть. Ну?
— Я…
— Фунтик, не раздражай меня. Глядишь, на свете станет одним сутенером меньше. Или одним инвалидом больше, кому как нравится. А твои девочки будут скучать недолго. Я позабочусь, подберу им какого-нибудь душевного товарища. Н-ну?
— Я… — Бедный, он весь покрылся испариной. — А что мне сказать?
— Все. Все, что знаешь. Я не обижусь, если получится много.
— Спрашивайте, а так…
— Ты меня утомил! Ты, баран, языка русского не понимаешь? Чего придуриваешься, блоха помойная?
В кармане куртки у него зазвонил радиотелефон, и я сказал:
— Я тебе сейчас трубку в задницу засуну, козел ты драный! Чего, бля, крутым стал?
Гостиницу курировали «хабаровские», никакой ценности Фунт для них не представлял и рассчитывать на их поддержку не мог. Он исправно отстегивал им деньги из заработка своих девочек, и на этом их отношения заканчивались, если не считать, что местный «бригадир» лупил его за какие-то дела, и разок его пинали всей бригадой, по пьяни. Он шмыгнул носом.
— Ну, приезжают в понедельник вечером. Часа на два-три. У одного из них тут сестра дежурной по этажу работает. Они и останавливаются на ее третьем этаже. Нигде, естественно, не регистрируются… она так пускает.
— Какие номера они берут?
— Триста сороковой, триста сорок третий. Это в конце коридора, около пожарной лестницы.
— Что делают?
— Да ничего! В номере своем сидят…
— Что, и баб к себе не водят?
— Нет, не видел ни разу. — Фунт опустил глаза.
Я перегнулся через стол, глядя ему в лицо, протянул руку, забрался под толстый меховой воротник и скомкал свитер. Выдержав паузу, тряханул его, сжимая свитером дряблую толстую шею.
Он прекрасно понимал, что я раскусил его вранье.
— Ты меня зае… л, падла, — прошипел я, и Фунт сорвавшимся тонким голоском отозвался:
— Я понял, понял!
Я немного подождал, глядя, как наливается кровью его лицо, а потом отпустил пальцы и брезгливо вытер их о скатерть. Закурил. Фунт попытался поднести мне зажигалку. Я презрительно оттолкнул его руку.
— Дальше!
— Павлик… Ну, этот, у которого здесь сеструха работает, иногда баб приводит. Я его с какой-то посторонней засек. И раза два моих брал, Ленку и Ритку. Вы их должны помнить…
— На что намекаешь, морда?
— Нет, они здесь еще при вас работали…
— Дальше!
— Чтобы пили — не видел. Раз попал, когда они в ресторане обедали, так все нормально.
— Кто обедал?
— Павлик и этот, нерусский. Не знаю, как его зовут. А потом и третий пришел. Травку или ширево не спрашивали никогда, и девчонки ничего не говорили. Из номера не ходят никуда, ну, если только на ужин. Я даже не знаю, зачем они сюда приезжают! Не знаю, честное слово!
— Погоди, дай подумать…
Я задал Фунту еще несколько вопросов. И остался доволен беседой. Потом вытащил бумажник.
— Держи. Сто баксов.
— Не, не надо! Зачем? — Фунт покраснел от смущения.
— Бери-бери, деньги лишними не бывают! Бери, ты их честно заработал!
Продолжая неизвестно чего стесняться, Фунт взял банкноту и, свернув, убрал в наружный карман куртки. Ему не терпелось сорваться с места и побыстрее забыть о моем визите. Но я не спешил расставаться. Убрав бумажник, я достал диктофон — тот самый, красильниковский. Батарейки я заменил, и теперь он работал исправно. Мне показалось, что Фунта хватит инфаркт.
С невинным видом я остановил запись, отмотал пленку назад и включил воспроизведение. Качество оказалось идеальным, отлично различались не только наши слова, но и гудение кофеварочного аппарата на стойке.
— Ну, зачем же вы так? — плаксиво пробормотал Фунт и помассировал область сердца.
— Странный ты человек, — отозвался я, убирая диктофон в карман. — А как же с тобой? Ты ведь не понимаешь по-нормальному. Столько лет на опасной работе, давно бы уже привыкнуть должен… Ладно, спасибо тебе за информацию! Хотя ничего ценного от тебя, как и раньше, не получишь.
— Так вы… — он не знал, что думать, и так и сидел, застыв с прижатой к груди рукой. — А вы точно из «Оцепления»?
— Нет, — я улыбнулся, — развлекаюсь.
— А-а…
— Все, толстый, пока! Не ешь много сладкого и не нервничай, на твоей службе это вредно. Могут преждевременно на пенсию отправить. Пока! Берегись СПИДа!
Я вышел в холл и столкнулся с Савельевым. Он отшагнул в сторону, прижимая под мышкой папку, и исподлобья глянул на меня.
Мы молча пожали друг другу руки.
— Как живешь? — спросил Гена.
— По-разному. Иногда — ничего.
— Пошли, кофе попьем?
— Извини, со временем туго.
— Пять минут тебя не спасут.
Не дожидаясь ответа, он направился в кафетерий. После короткого колебания я двинулся следом.
В дверях Савельев столкнулся с Фунтом, тот куда-то спешил. Несильно ткнув его ладонью в лоб, Гена брезгливо сказал: «Брысь!» Фунт пропустил нас, глаза его при этом приобрели идеально круглую форму.
Мы сели за тот же столик. Гена взял кофе и, помешивая ложкой, о чем-то думал. Я почувствовал себя неуверенно, особенно когда Гена оторвался от созерцания темно-коричневой бурды и посмотрел на меня. Я помнил этот его взгляд. Так он смотрел, разговаривая с задержанными или с заявителями, которые откровенно врали. Неприятный взгляд, тяжелый. Сразу хочется во всем признаться. Даже если ничего и не совершал.
— Чем занимаешься-то? — выдавил он и криво улыбнулся, продолжая неторопливо размешивать кофе.
— Так, ничем конкретным.
— Говорил же, что нашел какое-то место?
— Я говорил?
— Ну, не ты, может, кто-то говорил. В фирме какой-то охранной. В «Оцеплении», что ли. Нет?
— Не взяли. Потерся у них пару месяцев, потом отказали. Не прошел стажировку.
— Да? А чего так?
— У них спроси!
— Понятно… А сюда каким ветром занесло? К девочкам, что ли, ходишь?
— К мальчикам! Заглянул по старой памяти перекусить.
— Да-а? А с этим уе… ком тоже случайно встретился?
— Я с ним встречи не искал. Оказался рядом — так что ж мне, шарахаться от него, что ли?
— Сколько совпадений… Ну и как встреча прошла?
— Послушай, Гена… Не пойму я, чего ты хочешь? Сказал бы прямо, а?
— Прямо? Хм… Так я и сам не знаю, чего хочу, вот ведь в чем беда! Совпадений всяких много. Вот я и думаю, к чему бы это? Может, ты подскажешь?
— Вряд ли. Я пойду, если ты не возражаешь.
— Я? Ни в коем случае! Иди! Если ничего сказать не хочешь. Как здоровье, в порядке?
— Не жалуюсь!
— Вот и хорошо. Это самое главное, чтобы со здоровьем было все в порядке, при такой нервной жизни!
— При какой? — Я уже начал подниматься из-за стола и замер, оперевшись на спинку стула.
— Дерьмовый здесь кофе варят… Да? Кстати, у Фунтика, говорят, проблемы в последнее время. Да?
— А я здесь при чем?
— Не знаю. — Савельев отхлебнул кофе и скривился. — Не с тобой ли они связаны? Так, случайно… Вон, сейчас-то у него вид совсем нездоровый был, как будто пирожными и лимонадом объелся.
— Понятия не имею, чего он там объелся. А ты что, защищать его взялся?
— Я? Конечно! За двадцать процентов от его доходов, а если со стрельбой, то и все двадцать пять. А что делать, зарплата маленькая, да и той второй месяц не платят! Ты что-то имеешь против?
— Гена, я тебя уважаю и все такое прочее, но… Не пошел бы ты на… ?
— Вот так! И это за все хорошее, что я для тебя сделал? — Он усмехнулся, разглядывая остатки кофе на дне своей чашки. — Да-а, обидеть человека, плюнуть в душу ему легко, а потом как быть? Кстати, товарищ твой, ну тот, который весь в судимостях, как поживает?
Я мгновенно покрылся потом, а сжимаемый пальцами стул дрогнул и царапнул ножками по паркету. Гена продолжал разглядывать свою чашку, а я не сомневался, что он заметил мою реакцию. Если он уже знает о трупе Красильникова — все, игра закончена. Он даже не даст мне отсюда уйти.
Но Савельев, похоже, ничего еще не знал и вопрос об Антоне задал без всякой задней мысли. Резко подняв голову, он пристально посмотрел на меня, потер виски и уставшим голосом сказал:
— Федя, даже ежу ясно, что у тебя неприятности. Ты не слишком далеко залез? Смотри, свернешь себе голову… Ты парень неглупый, да только вот неграмотный и… какой-то однолинейный, что ли! Летишь вперед, а по сторонам, пока в столб не упрешься, и не смотришь!
Я задвинул стул и сунул руки в карманы.
— Я пойду?
— Иди! — Гена махнул рукой. — Что я тебя, задерживаю, что ли? Иди…
На улице стоял отделенческий «уазик». Тот же самый, который был и при мне, насквозь прогнивший, с расползающимися колесами и обвисшим брезентом. Измятая крышка капота была задрана, и в моторе, дымя папиросой и сплевывая под ноги, ковырялся водитель. Кажется, какой-то новенький.
Я доехал до офиса охранного предприятия «Спрут», и оказалось, что опоздал на каких-то десять минут — директор отправился обедать. Я выругался в адрес Савельева и уселся на диван в приемной. Помещение, которое занимала фирма, по сравнению с любым отделением милиции выглядело шикарно, но на фоне «Оцепления» смотрелось бледно. Штат «Спрута» был почти полностью укомплектован пенсионерами МВД и КГБ-ФСК, и, насколько я слышал, занимались они частной охраной…
Яковлев — ровно через час — озабоченно вошел в приемную, неся под мышкой пачку газет и на ходу расстегивая куртку. Увидев меня, кивнул, ничем не выказав своего удивления, как будто знал, что я приду.
— Наталья Ивановна, мне никто не звонил?
— Нет. — Пожилая секретарша оторвалась от пишущей машинки и взяла со стола конверт. — Михаил Петрович заходил, оставил вам…
— Спасибо, я понял. — Он убрал конверт в карман и, достав ключи от кабинета, повернулся ко мне: — Пошли?
Я сел в кресло перед столом, а он долго снимал свою кожаную куртку и убирал ее в шкаф, приглаживал перед зеркалом волосы и оправлял пиджак. Потом сел, включил кофеварку на приставном столике и достал из стола трубку.
— Ну-с, молодой человек… Какие проблемы? Он был очень неспокоен, это чувствовалось во всем. Я подумал, что отзвуки стрельбы на Рыбацкой докатились и до его конторы и сейчас он не ждет от меня ничего, кроме продолжения неприятностей.
Мне захотелось встать и уйти. Но сделать этого я не мог и сказал:
— Мне нужно встретиться с Гаймаковым.
— Что?
Он совсем не ожидал услышать это и растерялся. Толстые, с коротко остриженными ногтями пальцы шарили в пачке с табаком.
— А почему ты думаешь, что я с ним знаком? — спросил он. — И откуда уверенность, что я захочу эту самую встречу организовывать? Ни с того ни с сего? Какой мне в этом резон?
— Никакого. Я просто прошу помочь. Для вас это совсем не трудно.
— Что? Это еще почему?
— Я не собираюсь проситься к нему на работу. У меня есть информация, достаточно важная, которой я хотел бы с ним поделиться абсолютно бесплатно и на его условиях. На любых его условиях. При личной встрече. Где угодно и как угодно, это он пусть сам решает.
— Хм… Насколько мне известно, Гаймаков адвокат, ни от кого не прячется и не бегает, к нему можно прийти в контору и записаться на прием…
— У меня нет времени ждать, когда у него там будет прием и когда он согласится меня принять, и мне надо, чтобы меня кто-нибудь рекомендовал.
— По-моему, это уже наглость… Не находите, Федор Ильич?
— Нет. У меня есть информация, которая напрямую касается его… и еще многих-многих лиц, включая и вас, Виктор Михалыч. Так уж получилось.
— Я могу хотя бы в общих чертах поинтересоваться, о чем идет речь?
— Рыбацкая улица. Слышали про такую? Его лицо окаменело. А потом он тихо выругался.
— Я так и знал! Значит…
— Нет, не значит! Это был не я! Но я знаю об этом кое-что интересное. Если для вас это что-то значит, то моя встреча с ним может спасти десятки жизней.
— А почему бы тогда не обратиться куда следует?
— А куда? Куда следует обратиться? Яковлев усмехнулся:
— Все это наталкивает на определенные соображения. Нет?
— Не знаю. Мне нужно встретиться с Гай-маковым. Чего скрывать, для меня эта встреча значит многое, но и он, я уверен, не пожалеет. Да и вы тоже…
— А не страшно… вот так вот мне доверяться?
— Страшно. А что делать? К тому же вы человек умный, поспешных решений принимать не станете.
— Не знаю. — Яковлев набил наконец свою трубку и закурил.
Я тоже достал сигареты.
— Не знаю, что и сказать. Все странно и смахивает на провокацию. Нет?
— Ничуть. Подумайте сами:
— Вот-вот, в таких случаях всегда именно так и говорят!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30