— Ого, сколько всего на тебе висело! Ну и куда это теперь девать?
— Не имею понятия, — честно отвечаю я.
К моему удивлению, Фил просиял, почти с любовью созерцая мою переднюю башню.
— Это здорово! Я продам эти провода и все остальное на рынке. Да тут можно заработать пару сотен! Завтра я пригоню сюда грузовик сестры. Я кое-кого знаю на рынке, и мне хорошо заплатят. Может, раскрашу себе вторую половину лица!
Я решил не напоминать Филу, что продажа этих проводов и всего, что на них болтается, равнозначна краже государственного имущества. Вряд ли это произведет на него впечатление… Однако с этим Филом Фабрицио явно не соскучишься. А может, его манера тащить все, что плохо лежит, мне когда-нибудь пригодится? Жаль, что приходится рассчитывать на воровские замашки собственного механика, но при непрерывном ухудшении моего материально-технического снабжения и они могут оказаться полезными. А сухопутные линкоры запрограммированы на выживание любой ценой…
ГЛАВА 18

I
От долгого сидения перед компьютером у Кафари болели спина и шея. На орбитальной станции «Зива-2» произошел сбой в программе, и она начислила подлетающему кораблю «Звезда Мали» портовый сбор в восемнадцать раз больше положенного. Госпожу Айдити, капитана «Звезды Мали» чуть не хватил удар, и теперь Кафари лихорадочно пыталась устранить неполадку.
От капитанов грузовых кораблей требовали заранее оплатить сбор и приблизительную стоимость топлива и прочих припасов, запасы которых им предстояло пополнить. Реальная же стоимость услуг определялась перед отлетом, и капитаны либо доплачивали недостающие деньги, либо получали часть заранее выплаченных средств обратно. Кафари пришлось целых пятнадцать минут успокаивать рассвирепевшего капитана Айдити, пока ее корабль подлетал к станции. Впрочем, капитаны давно знали, что техническое обслуживание на «Зиве-2» — как и вообще на Джефферсоне — на очень низком уровне, а попытки компьютерных систем обсчитать их — в порядке вещей.
Дело в том, что джабовцы заменили опытных специалистов станции благонадежными людьми. Этими высокооплачиваемыми должностями ДЖАБ’а вознаграждала теперь своих преданных сторонников. При этом его руководителей совершенно не волновало, что большинство новоиспеченных «инженеров» на станции с трудом окончило среднюю школу. Впрочем, они прекрасно умели находить контрабанду в любом грузе и налагать огромные штрафы, чтобы присвоить большую их часть вместе с изрядным количеством грузов, которые они произвольно объявляли контрабандными. Многие разозленные капитаны грозились вообще больше не летать на Джефферсон.
В конце концов Кафари сказала:
— Послушайте, меня зовут Кафари Хрустинова, и я обещаю вам найти неисправность. У вас на борту служит мой двоюродный брат Стефан Сотерис. Спросите у него, можно ли положиться на мое слово.
— Я именно так и поступлю! — ледяным тоном заявила капитан Айдити.
Через восемь минут она снова вышла на связь. Теперь она говорила гораздо спокойнее, а на лице у нее было такое выражение, что Кафари невольно задумалась над тем, что же ей такого наговорил Стефан.
— Госпожа Хрустинова, приношу вам свои извинения! Буду ждать от вас новостей.
— Извинения ни к чему, капитан! Я свяжусь с вами, как только закончу работу.
В пять часов тридцать восемь минут Кафари наконец нашла ошибку в коде. Она застучала по клавишам и отправила несколько команд на станцию. Компьютеры на «Зиве-2» принялись лихорадочно работать и через некоторое время дали ответ. Кафари перевела дух. Наконец-то сумма портового сбора стала разумной.
Она тут же связалась с капитаном Айдити, которая взъерошила себе стриженые волосы и сказала:
— Милая моя, не знаю, как вам это удалось, но я вам очень признательна. Ведь я работаю сама на себя. Этот корабль — все, что у меня есть. Откровенно говоря, мне не хватило бы денег, чтобы оплатить сумму, которую мне назвали сначала. И что бы я тогда стала делать? Поворачивать обратно? А груз?! Вы понимаете, что только что спасли меня от банкротства?!
— Все хорошо, что хорошо кончается, капитан. Рада была оказать вам эту маленькую услугу.
— Ничего себе «маленькую услугу»! Вы спасли меня от голодной смерти! Я ваша должница. Можете просить меня о чем угодно!
— Буду иметь это в виду, — улыбнувшись, сказала Кафари.
Она уже закрывала кабинет в конце рабочего дня, когда у нее сработал наручный коммуникатор и она услышала голос отца:
— Включи новости! Арестовали Дэнни Гамаля!
— Что?! — Кафари бросилась к компьютеру, вошла в информационную сеть и уставилась на кроваво-красный заголовок «Убийство ни в чем не повинных школьников фермерами-террористами!».
У Кафари опустилось сердце, и она еле слышно прошептала: «Боже мой!..»
Ей был хорошо знаком появившийся на экране дом. Она пару раз бывала в нем по пути с работы домой, чтобы навестить Дэнни Гамаля, его мать Айшу и жену Эмилию. Речь шла о джабхозовском бараке. Он стоял в долине реки Адеры, и в нем ночевали члены кооператива Хэнкоков, когда им приходилось гнуть спины на джабовской барщине. Хэнкоки — кристально честные и безгранично порядочные люди! Они не обидели бы и мухи, не говоря о каких-то там школьниках!
Двор перед домом был полон реанимобилей и автомобилей с эмблемами ненавистной полиции государственной безопасности. Люди в белых халатах выносили из дома тела в полиэтиленовых мешках. Мешков было много. На переднем плане красовался Поль Янкович, размахивавший пятнадцатью фотографиями мальчиков, действительно смахивавших на школьников.
То срываясь на негодующий крик, то глотая слезы, Поль Янкович вещал:
«…Они просто хотели мирно выразить свой протест! Привлечь внимание общественности к тому, что творится на фермах! Разоблачить фермеров, укрывающих продукты питания от голодающих джефферсонцев! Чтобы найти тайник с продуктами, им даже не понадобилось отъезжать далеко от Мэдисона!»
«Этот дом, — продолжал он, показав на джабхозовскую казарму, которую кооператив Хэнкоков вынудили взять в аренду за огромные деньги, — принадлежит государству. В нем проживают те, кто трудится в джефферсонских общественных хозяйствах. Он находится в трех с половиной километрах от района космопорта, где живут самые бедные и самые голодные семьи на Джефферсоне. Их дети никогда не ели первосортных продуктов питания, которыми полны подвалы этого дома!»
Ах ты лживая мерзкая тварь! Кафари сжала край стола побелевшими от напряжения пальцами. Хэнкокам, как и тысячам других каламетских фермеров, приходилось бесплатно трудиться в джабхозах, а уже потом — вместо отдыха — возделывать собственную землю. Каламетским фермерам не доставалось ничего из того, что они выращивали в джабхозах. Они могли потреблять в пищу лишь то, что вырастало на их земле. В противном случае их ждали тюрьма и исправительная колония. Куда же идут выращенные в джабхозах продукты питания, если — не голодающим детям?!
Кафари просмотрела все ведущие каналы новостей, но везде говорили одно и то же. Потом она решила выйти на страницу информационной программы Аниша Балина. Это оказалось не просто. Для этого ей понадобилось целых пять минут. Оппозиционной и полемической программой Аниша Балина явно интересовалось множество народа. Впрочем, даже каламетские фермеры порой критиковали ее, опасаясь, что ее резкий стиль создаст среди остального населения Джефферсона представление о фермерах как об агрессивных маньяках и может повлечь за собой карательные меры против них.
Когда Кафари наконец вышла на страницу Аниша Балина, на весь экран ее компьютера заполыхала надпись «Первая ложь!». Вслед за ней появились тридцать фотографий, расположенных в два столбца. В левом столбце находились фотографии, которыми размахивали Поль Янкович и ему подобные. В правом же столбце были уже другие фотографии. Слева были изображены пятнадцать мальчиков. У них были грубые лица уличных хулиганов, но им явно было лет по двенадцать-тринадцать. Справа же были фотографии пятнадцати мускулистых молодых мужчин с усами, микротатуировками и кольцами в бровях и губах. Самому молодому из них было двадцать два или двадцать три года. По форме лиц, подбородков, положению ушей было хорошо видно, что на фотографиях изображены одни и те же люди. «Ни в чем не повинные школьники» Поля Янковича явно давно вышли из школьного возраста.
Потом на экране появилась надпись «Вторая ложь!», и удивление Кафари уступило место лютой ненависти.
Ввиду того что у членов кооператива Хэнкоков было примерно пятнадцать детей, не достигших еще двухлетнего возраста и, следовательно, не ходивших еще в джабовские ясли, по всему джабхозовскому бараку стояли видеокамеры, «следившие за безопасностью и правомерным обращением» с маленькими детьми и грудными младенцами, пока их родители работают на государственных полях. Такие камеры имелись во всех джабхозовских казармах. Они включались, реагируя на движения и звуки, когда фермеры приезжали отрабатывать обязательные пятьдесят часов на государственных плантациях.
Эти камеры работали и в тот момент, когда в дом ворвались «невинные школьники» Поля Янковича. Анишу Балину удалось взломать джабхозовскую компьютерную сеть и скопировать запись этих камер еще до того, как на место трагедии прибыла ПГБ. Теперь на его странице непрерывно воспроизводилась эта запись. Всего в доме стояло три камеры. Одна снимала в столовой и на кухне, другая — в детской, а третья — в спальне. С ужасом Кафари слушала испуганные детские крики и наблюдала за тем, как пятнадцать здоровых парней буквально вышибли дверь в барак. Их бандитский жаргон не оставлял ни малейших сомнений в том, что это одна из так называемых крысиных банд, охотившихся за своими жертвами в окрестностях космопорта. Они грабили в основном прозванных космическими крысами членов экипажей челноков, перевозивших грузы из доков станции «Зива-2» на грузовые площадки космопорта, Крысиные банды были самыми опасными преступными группировками в Мэдисоне. Они безраздельно господствовали в его пригородах, несмотря на периодические попытки ПГБ их ликвидировать.
Крысиная банда ворвалась в дом, размахивая оружием. В это время в бараке оставались только пожилые женщины и их маленькие внуки. Бандиты согнали их в спальню, где началась такое, от чего Кафари чуть не вырвало…
Те из подонков, кто не истязал детей, шныряли по дому. Главари приказали им выгрести всю еду из ближайших сараев и амбаров, обчистить грядки в огороде и коптильни. Они прибрали к рукам все, что казалось съедобным или могло пойти на продажу… Внезапно Кафари затаила дух. Она увидела на экране Айшу Гамаль.
Камера заметила, как Айша успела незаметно включить наручный коммуникатор и отправить в службу спасения Джефферсона сигнал о помощи. Анишу Балину удалось запеленговать и полученный ответ, гласивший: «В настоящий момент все сотрудники местных правоохранительных органов заняты. Ваш запрос будет отправлен в отдел по борьбе с кражами и мелким хулиганством. Всего хорошего!»
Через две с половиной минуты бандиты, грабившие амбары, с криками вбежали в дом. Бесчинствовавшие в спальне изуверы бросились к окнам и открыли огонь. Оказалось, что сигнал Айши достиг не только полицейских приемников, но и трудившихся в полях фермеров.
В воцарившейся суматохе Айша Гамаль бросилась к одной из коек, с грохотом перевернула ее, схватила спрятанный под ней пистолет и застрелила двух негодяев. Остальные мерзавцы попрятались кто куда, но один из них не испугался. Они с Айшой одновременно взяли друг друга под прицел, и отважная женщина первой нажала на спуск… Последовал сухой щелчок — у нее кончились патроны…
— Ах ты вонючая жома! — взревел бандит и выстрелил ей прямо в грудь.
Айша вскрикнула и отлетела к стене, заливая кровью опрокинутую койку и стену. Не успело ее тело рухнуть на пол, как распахнулась входная дверь и в дом ворвались фермеры. ДЖАБ’а почти до смерти замучила их обязательными работами, прибирая к рукам плоды их труда, их деньги, а иногда и землю, а теперь в их дом ворвались гнусные убийцы и насильники. Лица фермеров искажала ярость, и они никому не давали пощады. Они стреляли и стреляли, не жалея пуль для еще корчившихся на полу бандитов… Кафари трясло. Зажав рот ладонью, она была не в силах оторвать глаз от разыгравшейся на экране бойни.
Она узнала Дэнни Гамаля и его молодую жену Эмилию, души не чаявшую в своем замечательном муже. Дэнни бросился к телу матери. К счастью, Айша была жива, но из ее раны хлестала кровь.
Раздались крики: «Вызывайте полицию и "скорую,,!». Тем временем фермеры выводили малышей из превращенного в бойню барака.
Одна из женщин склонилась с искаженным лицом над неподвижным детским тельцем. Другая что-то ей говорила, пытаясь хоть как-то успокоить, но та вдруг вскочила на ноги и трясущимися руками перезарядила пистолет. Она пошла по кругу, стреляя в голову тем из бандитов, кто проявлял еще хоть малейшие признаки жизни. Потом она поднесла пистолет себе к виску, но один из мужчин успел выбить у нее из руки оружие и вывел ее из комнаты.
Потом прибыли местные полицейские из окрестностей космопорта. Они вроде бы даже стали помогать фермерам копать ямы, чтобы захоронить тела бандитов, но тут прибыло подразделение ПГБ, и трагедия получила страшное продолжение. Пэгэбэшным подразделением командовал сверкавший шевронами офицер с холодными, жестокими глазами. Кафари запомнила, что его зовут Юрий Локкис. Он немедленно приказал арестовать всех присутствовавших на ферме, не исключая тяжелораненых. Пока фургоны ПГБ увозили их в штаб-квартиру ПГБ, находившуюся на бывшей базе «Ниневия», щеголявший безукоризненно выглаженным мундиром Локкис выступил перед журналистами.
— Так называемый семейный кооператив Хэнкоков, — прямо в камеру заявил он, — на самом деле опасное незаконное вооруженное формирование. В этой шайке процветает культ ненависти и насилия. Взрослые фермеры вдалбливают в головы своим несчастным детям, что споры могут решаться только с помощью оружия. Они отказываются честно делиться пищей с голодающими джефферсонцами и только что продемонстрировали вопиющее презрение к человеческой жизни… Что же, собственно, произошло! Пятнадцать подающих большие надежды мальчиков не могли больше прозябать в ужасающей нищете, царящей в окрестностях космопорта, и мужественно решили провести мирную манифестацию, чтобы привлечь внимание общественности к тому, как эгоистичные фермеры сидят на горах еды, как собака на сене, пока рядом с ними пухнут от голода городские дети. И вот этих-то замечательных ребят хладнокровно умертвили именующие себя фермерами звери в человеческом обличье. За что?! А за то, что они посмели выразить протест против бессовестных производителей сельскохозяйственной продукции, обжирающихся деликатесами на глазах у тех, кто больше всего пострадал от поразившего нашу планету экономического кризиса!.. Мы вряд ли скоро забудем горечь утраты наших дорогих мальчиков! Мы не успокоимся до тех пор, пока убийц не осудят за их кровавое деяние! Теперь наши добропорядочные граждане наконец поймут, что фермеры — фанатики и террористы. Они не успокоятся, пока не уморят голодом наши города, растоптав право их обитателей на достойную жизнь.
Кафари не выдержала и выключила компьютер. У нее стучали зубы. Неужели и теперь население Джефферсона не поймет, что представляет собой ДЖАБ’а?!. На Хэнкоков напала банда убийц, полиция отказалась помочь, и им пришлось самим спасать от расправы своих матерей и детей. Это должны понимать даже существующие на пособие тунеядцы, привыкшие жить и кормиться за чужой счет!
Однако, добравшись до дома, Кафари начала сознавать, что заблуждается. Елена сидела у экрана и, забыв про домашнее задание, затаив дыхание, смотрела новости. Кафари долго стояла в дверях своей мэдисонской квартиры, изучая выражение лица дочери. Елена с жадностью внимала официальной версии кровавых событий. Наблюдая за своим ребенком, превращенным ДЖАБ’ой в бездумную марионетку, Кафари невольно задумалась над тем, сможет ли и дальше жить на родной планете. У нее почти не осталось надежды спасти Елену. Той едва исполнилось пятнадцать, но она уже целиком и полностью попала под власть Витторио Санторини. Она носила такую же прическу, как Насония Санторини, и такую же одежду, как Ханна Урсула Ренке. Стены в комнате у Елены были оклеены «Манифестом» ДЖАБ’ы. Она слушала музыкантов, распевавших песни во славу ДЖАБ’ы, и посмотрела уже все фильмы с участием Мирабеллы Каресс и Леверетта Беллами — популярнейших джефферсонских кинозвезд.
Мирабелла, длинноногая и худая как вешалка красавица, грудным голосом произносила перед объективами камер что-то вроде того, что «тех, кто чуть что хватается за оружие, надо содержать в психиатрической лечебнице» или «обжорство — это не просто неумение себя вести, а грубое оскорбление, брошенное в лицо бедным и обездоленным».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77