Не подвела его профессиональная память и на этот раз: теперь он был уверен, что хранящийся в его лондонской квартире негатив красного командира, сделанный в Киеве минувшей весной, обеспечит ему одну из величайших в репортёрской практике сенсаций. Прикрыв глаза, он представил два портрета на первой полосе своей газеты и набранную крупным кеглем шапку: «Наш корреспондент разоблачает большевистского агента в штабе русской Добровольческой армии?»Ковалевский ждал Кольцова значимо, все это видели и оттого затихли.Печатая шаги, Кольцов подошёл к командующему.— Ваше превосходительство, депеша от генерала Бредова! — громко доложил он и передал в руки генерала лист бумаги.Ковалевский прочитал депешу, лицо его просветлело, он поднял голову, торжественно объявил:— Господа, рад сообщить вам, что час назад Киев — мать городов русских — взят доблестными войсками нашей армии.Ликующе прогремело «ура». Взметнулись в потолок пробки от шампанского. Зазвучали взаимные тосты, поздравления. Архиерей Харлампий провозгласил здравицу, закончив её словами:— Осени, господи, крестом своим воинов — защитников веры! Благослови, о господи, воинство твоё, идущее к вратам первопрестольной…— Аминь! — раздался чей-то зычный голос. И тут с бокалом в руках поднялся Рябушинский.— Господа! — попросил он внимания. — Господа, я пью за тот день, когда колокола церквей первопрестольной оповестят мир, что с большевизмом покончено, что Россия вновь обрела себя!..От имени русских патриотов-промышленников я объявляю, что полк, который первым войдёт в Москву, получит приз — биллион рублей!Зал взорвался аплодисментами. Оркестр грянул «Варяга». Ковалевский про себя продекламировал: «Так громче музыка играй победу!..»Когда снова наступила тишина, поднялся бригадный генерал Брике. Он торжественно обратился к Ковалевскому:— Уважаемый генерал! Король Англии и моё правительство поздравляют вас со званием лорда и награждением вас орденами святых Михаила и Георгия. Отныне ваш вензель будет навечно красоваться в церкви святого Михаила в Лондоне.И снова грянул оркестр. Снова засверкали яркие вспышки магния. Колен фотографировал вставших из-за стола ликующих участников банкета. Затем он быстро направил фотоаппарат на Кольцова, и ещё одна яркая вспышка вспыхнула в праздничном зале.На протяжении банкета Кольцов не раз замечал, с каким пристальным вниманием вглядывался в него Колен.«Спокойствие, Павел! — невозмутимо приказывал себе Кольцов. — Он все ещё приглядывается… Надо опередить его… Опередить, пока он не попытался ни с кем поделиться своими сомнениями. В этом, пожалуй, спасение. Вернее, шанс на спасение…»Колен вдруг увидел, что интересующий его офицер, встретившись с ним взглядом, стал сквозь толпу пробираться к нему. Это удивило и насторожило его. Он почувствовал, что офицер ведёт себя не совсем так, как следовало бы в его положении…Остановившись рядом с журналистом, Кольцов спросил:— Господин Колен, если не ошибаюсь?..Ещё не решив, как следует ему вести себя дальше, Колен молча склонил голову.— Генерал Брике передал командующему вашу просьбу… Его превосходительство даст вам интервью завтра в десять часов утра.«Да нет же, он не узнал меня! — успокаиваясь, подумал Колен.— Назначенное время меня устраивает, — кивнул он. — Благодарю.— А я, признаться, думал, что вы меня узнали, — с шутливой укоризной в голосе произнёс Кольцов.Этот вопрос смутил Колена. Притворяться, что он не понимает, о чем его спрашивают, теперь не имело смысла.— Как же, я прекрасно все помню! — сказал он, с вызовом глядя на Кольцова. — И крайне удивился, встретив вас здесь.— Догадываюсь, о чем вы подумали… — Кольцов негромко, но с таким весёлым безыскусственным удовольствием рассмеялся, что журналист окончательно растерялся.— Разве моё предположение лишено основания?— Ах, господин Колен, господин Колен!.. — с лёгкой улыбкой сказал Кольцов. — В Киеве у каждого из нас были свои дела. Мы здесь читали ваше интервью с главным чекистом Украины Лацисом. Я адъютант командующего, а не начальник контрразведки. Но даже нашим контрразведчикам не пришло бы в голову подозревать в вас агента красных. — Он помолчал, закуривая, и каким-то странным тоном добавил: — Извините, должен идти. Надеюсь, мы ещё продолжим эту нашу беседу. Или… — Кольцов многозначительно, в упор, посмотрел в глаза Колену, — или — её продолжат мои друзья. Они постараются сделать ваше пребывание здесь приятным.— Благодарю, — сухо ответил Колен. Он понял, что это угроза. И быстрее, чем Кольцов, затерялся в толпе гостей, решил не ввязываться в это дело. Пока не ввязываться. Черт их разберёт, этих русских! От них всего можно ожидать. Ещё когда он первый раз ехал сюда, редактор сказал ему: «Будьте осторожны с русскими, Колен. Русская душа — потёмки». Похоже, он был прав.И все же для себя Колен твёрдо решил: по возвращении в Англию он обязательно опубликует эти две сенсационные фотографии. Туда, в Англию, руки этого русского уже не дотянутся.Поздно вечером, после того как бригадного генерала Брикса и генерала Журуа проводили в заранее приготовленный для них особняк, а корреспондентов по рангу разместили в гостиницах, Кольцов в смятенном состоянии отправился на Сумскую. Увидев его озабоченное лицо, Наташа догадалась: что-то случилось.— Ты с очень плохими вестями? Да?— Да, — не скрывая досады, согласился Кольцов. — Английский корреспондент Колен видел меня в Киеве в форме командира Красной Армии. И даже, помнится, постарался запечатлеть на фотографии. И сегодня узнал. Я, конечно, поговорил с ним. Припугнул. Надеюсь, будет молчать. Но… все может быть…— Та-ак? — невольно вздохнула Наташа. Она стояла в передней, зябко кутаясь в накинутый на плечи платок. — Что же делать? — И строго посмотрела в глаза Кольцова, словно все это он сам нарочно устроил. Она привыкла верить в Кольцова, восхищаться его смелостью, проницательностью, и вдруг — фотография! Какая нелепость!В переднюю заглянул тоже встревоженный Иван Платонович. И Наташа поспешила рассказать Старцеву о грозящем Павлу провале.— Ну что ж, заходи! — с загадочным лицом произнёс Стардцев. — Гостем будешь… Как видно, сегодня день гостей…В комнате навстречу Кольцову неспешно поднялся до странности знакомый человек — худой, сутулый, в косоворотке и сапогах. Это был Фролов.— Ну, Павел Андреевич, рассказывай, как вы здесь живёте? — сказал Фролов обыденным, будничным голосом, словно они и не доставались.— Хуже некуда! — объявил Кольцов, с трудом сдерживая радость от встречи с Фроловым. Понимал, что не такой сейчас момент, чтобы давать волю чувствам.Кольцов снова, но уже обстоятельно, с подробностями, расказывал обо всех тревожных событиях дня.— Не слишком ли много, провалов? — жёстко сказал Фролов. — Недавно Красильников, а теперь вот и ты… причём это уже вторично…— Кольцов удивлённо взглянул на Фролова:— Почему — вторично?Фролов вкратце изложил ему о чисто случайно разгаданной Лацисом щукинской операции с адресами и печально подытожил:— Тебе действительно надо уходить. Это уже ясно!..— Рановато, — улыбнулся Кольцов, — Сдаётся мне, этот журналист правильно меня понял, хотя и не слишком хорошо владеет русским. По крайней мере, до самого вечера он не поделился своим открытием с контрразведчиками. Иначе я уже не пришёл бы.Затем разговор зашёл о Красильннкове. Фролов стал подробно расспрашивать, какие меры предприняты для его освобождения.— Через Харьковское подполье мы налаживаем связь с тюремной охраной,— стала рассказывать Наташа. — Возможно, удастся организовать побег не только Красильникову, но и Кособродову с его напарником.Тусклые тени людей в неясном свете лампы метались по стенам, причудливо изгибаясь, словно передразнивая каждый жест, каждое движение разговаривающих, и от этого Наташе казалось, что в их доме множество людей, принёсших сюда тревогу и тесноту.— Нужно торопиться, — сказал Кольцов. — Сейчас удобный момент — прибыли союзники, пока Щукину не до Красильникова. А потом…Что будет потом, они знали…— И все же нужно хорошенько подумать, — сказал Фролов, внимательно вглядываясь в лицо Кольцова: очень он изменился за эти месяцы, что-то снисходительно-покровительственное появилось в выражении его лица. «Вжился в роль! — с одобрением подумал Фролов, но тут же опять мысленно вернулся к случаю с Коленом. — Даже если сейчас он и промолчит, то едва окажется в безопасности — не упустит случая написать об этом сенсационном открытии… Значит, время пребывания Павла здесь, в штабе, все равно исчисляется днями… Значит, пусть не сегодня, пусть через неделю, но Павлу надо уходить».Поздно ночью — по укоренившейся привычке все самые важные допросы проводились после полуночи — Щукин велел доставить к нему ротмистра Волина. Даже приезд союзников никак не повлиял на распорядок работы Щукина.Волин шёл, вернее, уныло волочил ноги по коридору, держа руки сзади, чуть ли не натыкаясь на штыки конвойных. Впереди него тяжело вышагивал заменивший в контрразведке Осипова штабс-капитан Гордеев.Волин понимал, что причиной его ареста явился не оговор, а роковая случайность, одна из тех, что порой решает судьба! и великих людей. «Лучше бы я проштрафился, — обречённо думал он. — Лучше бы оступился — меня бы поняли и простили. А теперь… Нет, и сейчас должны понять. Я ведь делом доказал свою преданность…»Ротмистр Волин был неузнаваем. Китель с оторванными рукавами болтался на нем без пуговиц, через прорехи кителя проглядывала грязно-серого цвета нижняя рубашка. Брюки были без ремня, они то и дело спадали. Лицо в ссадинах и кровоподтёках, волосы на голове слиплись от запёкшейся крови. Но главное, что отличало его от прежнего Волина, — в глазах исчез прежний фанатичный блеск, делавший его страшным и грозным властелином человеческих судеб. Теперь ротмистр был весь потухшим, покорным, раздавленным.Перед тяжёлой дверью кабинета Щукина конвоиры остановились» тупо, тяжело прогремев прикладами винтовок. И Волин тоже сразу остановился, не в силах понять внезапно прихлынувшего к сердцу страха и напряжённо ожидая дальнейших распоряжений.Сопровождающий его штабс-капитан Гордеев с таинственной поспешностью скрылся за дверью кабинета.Ждать пришлось долго. Конвоиры успели покурить, пока из приоткрывшейся двери не послышалась команда:— Введите!Конвоиры отчуждённо посторонились, пропуская Волина. И он, одёрнув зачем-то свалявшийся, покрытый грязными пятнами китель и глотнув воздуху, вошёл в щукинский кабинет.Щукин стоял сбоку стола, опираясь одной рукой о его край, и курил.— Волин остановился в нерешительности посреди кабинета, но Щукин указал ему на кресло, пытливо вглядываясь в ротмистра, словно не видел его никогда.— Проходите, садитесь. — И, не дожидаясь, когда Волин сядет, продолжил с лёгкой насмешливостью: — Вы вызвали во мне определённое восхищение…— Господин полковник!.. Николай Григорьевич!.. — Волин прижал руки к груди. Губы у него задрожали, как у плачущего.Но Щукин жестом остановил его:— Зачем вы пытаетесь вести эту недостойную игру? Я могу расценить это или как неуважение к противнику — ко мне то есть… или…— Или… — машинально повторил Волин.— Или как элементарную трусость. А я хотел бы восхищаться вами, Волин. Как солдат солдату скажу, мне импонирует ваше великолепное самообладание. И вызвал я вас вовсе не для того, чтобы допрашивать. У меня есть к вам одно предложение. Но прежде чем согласиться на него или отвергнуть, хорошенько подумайте… взвесьте все…Волин поднял на Щукина страдальчески-усталые глаза и преданно воззрился на него.— Но скажите же наконец, в чем меня обвиняют?Щукин укоризненно посмотрел на Волина и ещё раз удивился его выдержке.— Только в одном… да-да, только в одном: вы работали хорошо, но — не ювелирно… Я затребовал из казанского жандармского управления ваше досье… Вы ведь работали в Казани?— Недолго. С января по октябрь семнадцатого года.— Вот ответ: «Ротмистр Волин был убит в июне пятнадцатого года при усмирении студенческих волнений…»— Простите… — не сразу понял Волин, а затем его лицо расплылось в блаженной улыбке, он облегчённо опустил голову на руки и начал тихо смеяться, затем расхохотался неестественно, радостно-истерично.— Господи… господи… Так вот в чем дело!.. Так точно, господин полковник, ротмистр Волин был убит в июне пятнадцатого года… точнее, одиннадцатого июня… при усмирении студенческих волнений… так точно… — самозабвенно продолжал ротмистр, прямо на глазах превращаясь в прежнего, самоуверенного Волина. — Это был… это был мой брат, господин полковник. Брат мой — Леонид. А я в ту пору ещё и ротмистром не был… Поручиком… Господи!.. Вы запросите Казань… это брата моего убили. Брата! — И он снова опустил голову на руки и, раскачиваясь, продолжал смеяться.— Оставим это, Волин!— Как то есть?.. — Волин поднял голову и капризно переспросил: — Как то есть оставим? Как можно?.. — Волину показалось, Что полковнику Щукину нужно его обязательно обвинить.— Выясним, — холодно пообещал Щукин.— Да-да… Но поверьте… — Волин опять приложил руки к груди. — Поверьте, Николай Григорьевич…— Скажите, Волин, а чем объяснить такую вашу необыкновенную любовь к красным? — с внезапной ехидцей спросил Щукин, и лицо у него при этом стало лукавым и компанейским.— Что-о?.. Я их ненавижу… всех вместе… и каждого в отдельности! И неоднократно это доказывал на деле, ваше высокоблагородие!.. — уже не оправдывался, гневался Волин.— И вероятно, только ненависть руководила вами, когда вы после побега от Ангела отпустили двух красных командиров? — задал вопрос Щукин.— Ах, вот вы о чем!.. Но… господин полковник… Мы все оказались в особых условиях… Наконец, элементарное благородство… Право, вас ввели в заблуждение… Вот и полковник Львов, он тоже меня поддержал… Нет-нет, поверьте, в той ситуации вы поступили бы примерно так же…— Возможно, — холодно сказал Щукин.— Я понимаю, ту ситуацию трудно себе представить. Но честное слово…— Волин снова приложил руки к груди, уменьшаясь прямо на плазах полковника Щукина.— Так вернёмся к моему предложению! — оборвал Волина Щукин. И тот захлебнулся на полуслове, замер в ожидании. — Небольшая сделка! Вы кончите эту проигранную вами игру и откровенно ответите на все мои вопросы. Я же в свою очередь обещаю не применять к вам никаких крайних мер. Вы понимаете, о чем я говорю?— Ну же! Вы все ещё продолжаете мне не верить?! — воскликнул Волин.— У меня есть для этого основания. Их много. А самое веское — я о нем уже могу сказать! — ваше последнее донесение красным о динамите, взрывах, о Прорезной, восемь, и господине Тихомирове. Припоминаете? Так вот, вас провели, Волин. Как мальчишку.— Какое донесение? Какой господин Тихомиров?.. — с отчаянием вопрошал Волин и озирался вокруг, словно искал свидетелей своей невиновности.— Словом, кончайте эту недостойную разведчика игру, Волин.Я не стану вам врать — вас ждёт смерть. Но я бы на вашем месте предпочёл смерти под пыткой смерть, достойную солдата… Выбирайте! — Щукин резко поднял голову, вызвал конвойных: — Уведите арестованного!Немедля два конвоира послушно стали по бокам Волина.— Это недоразумение… Ошибка… Ошибка… — бормотал Волин. — Поверьте, это роковое совпадение… Нет-нет, вы обязательно запросите Казань. Это брат мой… Леонид… — И он смолк и несколько мгновений стоял так, словно прислушиваясь к тишине, затем сказал: — Вы знаете, я вспомнил… Они же его тогда перевязывали… Бож-же, как я это упустил. Конечно же, это навет. Это поручик Дудицкий сказал вам о двух красных. Да, теперь начинаю кое-что понимать! Это он работает на красных, и ему необходимо…Щукин кивнул головой — и конвоиры двинулись, подталкивая Волина. Сзади него встал штабс-капитан Гордеев.— Ваше высокоблагородие! — уже у двери обернулся Волин. — Я вас прошу, не разрешайте ему меня пытать. Он зверь, покалечит меня. Когда выяснится, что все это клевета, я уже не могу вам быть полезен.— Клевета, но господин Тихомиров арестован Киевской Чека, — сказал ему Щукин. — Клевета, но Осипов убит, клевета, да, наши оперативные сводки регулярно получает враг…— Бред… кошмарный бред… Какой Тихомиров? Какое я имею отношение к убийству Осипова?..Волин опустил голову, сник: наконец он понял, что никто здесь, в этом здании, не поверит в его невиновность, что он обречён в результате какой-то страшной, непоправимой ошибки.— Мне вас жаль, господин полковник. Вы жестоко расправляетесь с преданными людьми. С кем же вы останетесь? — сказал он совсем угасшим, безнадёжным голосом.Щукин не ответил.Конвоиры подталкивали Волина, а он упирался, все время оборачивался так, что на шее взбугрились жилы, и торопливо кричал:— Я буду ждать, господин полковник! Как только выяснится, пришлите ко мне. Я верю, справедливость…Захлопнулась дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52