Где книга?
— Ну, насколько я понял, только два человека могли знать, где эта книга — Зоя и Кордин. Но у них не спросишь… Надеюсь, они упрятали ее достаточно глубоко, чтобы она больше не всплыла.
— Да, на одно это и можно надеяться. — сказал Ланге со вздохом.
— Нам пора ехать, — поторопила Оля.
— Пора ехать, — как эхо, откликнулся Ланге. — Но… Если бы вы не отказали мне в просьбе…
— В какой просьбе? — насторожилась она.
— Я могу видеть будущее, это правда, хотя и не могу бывать там физически. Но лишь настолько далекое, что… Я могу видеть ваше время, оно непонятно мне, близкое же от меня скрыто. Но для вас это — история, вы знаете ее…
— Вы хотите, чтобы мы рассказали вам о будущем? О том, что случится в ближайшие годы?
— Да…
Застигнутая врасплох этой неожиданной просьбой, Оля растерянно посмотрела на Бориса, а он в свою очередь так же растерянно — на Ланге. Да, они знали, они могли рассказать ему… Об ужасах ближайшего будущего. О том, что пройдет всего несколько лет, и все, чем живет Ланге и миллионы других людей в России, будет разрушено, уничтожено, сметено. О страдании, горе, смерти… Да, они могли рассказать.
Но Оля вспомнила еще и о картах Тонгра. Как знать… Может быть здесь, в этом Прошлом и минует чаша сия…
Должно быть, Ланге многое прочел на их лицах. Он вдруг сделал отстраняющий жест, словно защищаясь.
— Нет, нет, — проговорил он быстро, негромко. — Ничего не нужно, забудьте… Это… Судьба. Никто не имеет право знать. А я — меньше всех, потому что, ведомый гордыней, я сам тщился стать Судьбой… Будет то, что будет. И пусть будет так.
— Только одно, — сказал Борис, глядя прямо в его глаза. — Уезжайте из России, если для вас это приемлемо… Но если нет… Все равно уезжайте.
Ланге ничего не ответил. Он подошел к двери, открыл ее и вышел.
— Куда это он? — удивилась Оля. — Ладно, пока его нет… Слушай, что ты задумал?
— Я не буду тут говорить. У стен бывают уши… Черт его знает.
Но он и не успел бы ничего рассказать, Ланге вернулся почти сразу. Он нес небольшой ларец с плоской крышкой, украшенный резьбой по слоновой кости. Молча он вручил этот ларец Оле. В ответ на ее вопрошающий взгляд он сделал знак, показывающий, что она может открыть.
Оля так и поступила. Брызнувший из-под крышки искристый блеск заставил ее зажмуриться на миг. Ларец был полон драгоценностей, сверкающих и переливающихся бриллиантов, сапфиров, рубинов, изумрудов в золотых оправах тончайшей работы.
— Вот это, — Ланге кивнул на ларец, — имеет какую-нибудь ценность в вашем времени?
— Огромную ценность, — произнесла Оля, пораженная и ослепленная этой фантастической радугой. — Здесь целое состояние…
— Я хочу, чтобы вы взяли это с собой. Я дарю это вам.
— Но мы не можем принять такой подарок!
— Почему?
Оля замялась и не нашла, что ответить. Почему? Она и сама не знала, почему… Молчал и Борис.
— Я прошу, чтобы вы взяли это, — продолжил Ланге, — я хочу, чтобы… Словом, теперь это ваша собственность, а не моя. Прошу вас, не отказывайтесь. Позвольте мне сделать это для вас.
— Мы не должны отказываться, — шепнул Оле Борис.
Она поняла его. Этот человек, граф Александр Ланге, был приговорен к бремени огромной вины, от которого ему не избавиться никогда. Снять это бремя не могли ни Борис, ни Оля, ни кто-либо другой на Земле. И все, что было в их силах — лишь немного облегчить этот страшный груз, приняв щедрый подарок.
— Мы благодарим вас, граф, — сказала Оля, закрывая крышку ларца.
Ланге поклонился с признательностью. От него не укрылось, что потаенный смысл его подарка разгадан, и он мог ответить только этим безмолвным поклоном. Слова были не нужны.
20.
В Нимандштайне Борис представил Олю управляющему, как свою дальнюю родственницу, гостившую у графа Ланге. Он провел ее в спальню и приказал ни под каким видом их не беспокоить. Если Сиверский и счел ситуацию двусмысленной, у него хватило выучки этого не показать… Так подумал Борис; сам же Сиверский привык в Нимандштайне и не к такому.
— Рассказывай, — потребовала Оля, едва Борис поставил на пол саквояж, где находился ларец с драгоценностями.
— Оля, я знаю, где эта чертова книга, — выпалил он.
— Знаешь?
— Вернее, я догадался, как ее найти.
Оля не проявила воодушевления.
— Ну и что? — спросила она довольно безразлично.
— Как что? Мы должны найти ее!
— Зачем?
— То есть как это «зачем»? — он вдруг смутился и сказал спокойнее. — Оля, то, что мы знаем об этой книге, мне очень не нравится. Из-за нее погиб брат Ланге…
— Он был священником… Может, вычитал в ней что-то, что поколебало его веру…
— На свете есть тысячи антирелигиозных, или там еретических, или каких еще книг, и ни один священник из-за этого не расстается с жизнью. Нет, тут что-то другое… А Монк предлагал десять миллионов за какую-то книгу…
— Да, за какую-то. Ведь он ее не назвал?
— Нет, не назвал.
— Тогда почему же ты думаешь, что…
— Потому что чересчур много совпадений! — Борис уселся на кровать и тут же вскочил. — А так не бывает! Все это связано, понимаешь?
Обняв Бориса, Оля прижалась щекой к его щеке.
— Я так люблю тебя… Мы чудом вывернулись, а удастся ли нам еще возвратиться домой? Я боюсь этой книги. Стоит ли начинать все сначала?
— Да? Чтобы меня до скончания века преследовал Монк, а тебя — какие-то пауки?
— Пауков уже не будет…
Неожиданно она отшатнулась от Бориса. Ужас мелькнул в ее глазах, зрачки расширились.
— Что, что такое? — Борис в тревоге сжал ее руки.
— Хогорт… Я забыла о Хогорте! Он найдет меня, она не угрожает впустую…
— Она? Она — это Зоя? Она угрожала тебе?
— Да…
— Но что за зверь этот Хогорт?
— Я не знаю…
— Оля, мы должны достать книгу, обязательно. Готов на что угодно поспорить, что в ней — сердце и мотор всей этой истории. Ты говоришь, стоит ли начинать сначала? Будто нас кто-то спрашивает.
— Я уже не говорю так… Ты прав. Так где она, по-твоему?
— Здесь, в Нимандштайне.
— Здесь?
— Да, в этой комнате. Когда Ланге сказал о зеркале, я вспомнил записку его брата, он мне ее показывал.
— Это я поняла.
— Свет истины в зеркале, так было в записке. Зеркало — это же «Зерцало магистериума»! А «свет истины»… Ты помнишь, что написано на крышке моей шкатулки?
— Тоже что-то про свет истины?
— «Свет истины в полуденном огне от глаз людских второй бедой сокрыт. Он запылает над мечом в окне, его шершавый камень отразит». Знаешь, я подумал, если книгу спрятал Кордин… Та записка… Она вполне могла натолкнуть его на такие стихи, может, даже и подсознательно.
— Кто бы их ни сочинил… Сейчас мне это кажется ничуть не яснее, чем раньше.
Борис подошел к наружной стене с мозаичной фреской.
— Посмотри сюда.
— Всадники Апокалипсиса?
— Они самые. Это тебя не наводит на мысль?
— На одну наводит. На ту, что человек, разрисовавший так свою спальню — не иначе как полный псих.
— А еще на какую-нибудь?
— Вроде бы нет, — призналась Оля.
— Откровение Иоанна Богослова, — сказал Борис, — это одна из немногих книг, которые будут существовать столько, сколько проживет человечество. И если ты хочешь зашифровать информацию так, чтобы ключ был доступен всегда, почему ей не воспользоваться? Переводы могут быть разными, но порядок появления четырех всадников, он не изменится. Первый всадник — с луком, второй — с мечом…
— Второй всадник! — воскликнула Оля. — Вторая беда — это второй всадник Апокалипсиса!
— Конечно, — подтвердил Борис.
— Но над мечом нет никакого окна.
— Свет истины сокрыт второй бедой… То есть, я думаю, там над мечом какое-то замурованное окно или что-то в этом роде. Сейчас проверим.
Он дернул за свисающий над кроватью шнур с золоченой кистью. Через полминуты явился лакей.
— Мне нужны, — распорядился Борис, — приставная лестница, молоток и хороший нож с прочным лезвием.
Еще через несколько минут все было доставлено. Когда лакей уходил, даже по его спине, изогнувшейся наподобие вопросительного знака, было видно, как он изводится от любопытства.
Прислонив лестницу к стене, Борис попросил Олю придержать ее и вскарабкался наверх. Он осторожно простучал молотком плитки мозаики над изображением меча, попытался поддеть одну из них ножом. Не тут-то было; маленькие мозаичные плитки вплотную прилегали одна к другой. Вдобавок их скреплял, по-видимому, прочный цементирующий состав. Лишь под мощными ударами молотка плитки отлетали, падали на пол, звеня как стекло. С очередным ударом на паркет пролилось немного воды, будто наверху открыли кран.
— Ага, есть! — торжествующе объявил Борис.
— Что там? — спросила Оля.
Спустившись с лестницы, Борис положил молоток и нож на подоконник, шумно перевел дыхание.
— Уф… Я все-таки музыкант, а не молотобоец… Там сквозная дыра в стене, узенький прямой шурф.
— Шурф?
— Ну, круглая такая трубка высверлена, диаметром сантиметра в два. Она идет наклонно вверх и немножко влево — думаю, что снаружи, снизу ее нельзя разглядеть.
— Нельзя разглядеть дыру в стене?
— Если я правильно прикидываю, она выходит над выступом кладки… Неудивительно, что ее так крепко заделали отсюда. Летом дожди, зимой она должна забиваться снегом, а вода, как известно, камень точит… Ты видела — там и сейчас дождевая вода скопилась, а ведь жарко!
Оля выглядела разочарованной.
— Трубка?.. Так там нет книги?
— Я ее там и не искал. Полуденный огонь запылает над мечом в окне, его отразит шершавый камень… Полуденный огонь — это солнце. Когда оно строго напротив этого шурфа, проходящий луч света указывает расположение тайника в противоположной стене.
— Ох, как мудрено! Не проще ли было спрятать книгу в стене над мечом?
— И найти было бы проще, — ответил Борис. — Все эти сложности, стихи и прочее — пожалуй, своеобразный тест на сообразительность. Тот, кто спрятал книгу, как бы проверял того, кто будет ее искать — а достоин ли?
— Это только твоя теория.
— Доказывать не берусь, да и какая разница… Мне другое непонятно.
— Что?
— Вот все это — Апокалипсис, стены замка… все это… Монументально как-то, если подходит такое слово, на века. А моя шкатулка — наоборот, уязвимый, хрупкий предмет, на всех ветрах. Не сочетается.
— Запишем в загадки, — согласилась Оля.
— Запишем и продолжим. Итак, солнце напротив шурфа, и луч света…
— Но сейчас солнце не напротив, — заметила она, — и луча нет.
— Да солнце тут, в общем, больше для поэзии. Луч света — это прямая линия, и он может пройти через эту длинную узкую трубку только в одном направлении. Наружная стена в добрых полметра толщиной… Мы продолжим эту линию и узнаем, в каком месте долбить шершавый камень.
— Это не камень, а плитка. И она не шершавая.
Борис провел рукой по расписанным узорами плиткам.
— Бугристая поверхность… Вполне шершавая, разве что с поправкой на ту же поэзию. И луч упадет… Примерно… Вот сюда…
— Нет, давай уж точно, — возразила Оля.
— А как?
— Вставим нож в этот шурф. А к рукоятке веревку привяжем и выверим прямую линию.
— Веревку?
— Вон тот шнур, которым портьеры открываются.
— Ну хорошо, давай…
Им пришлось перетаскивать лестницу, чтобы отрезать шнур под потолком. Затем они вернули ее на прежнее место, Борис привязал шнур к рукоятке ножа и прочно заклинил лезвие в шурфе. Оля внизу натянула шнур, а Борис сверху следил, чтобы не допустить никаких отклонений от прямой. Искомая точка оказалась невысоко от пола, сантиметрах в пятидесяти. Борис вытащил нож и спустился вниз.
— Значит, здесь, — он щелкнул ногтем по плитке.
— Да, вот здесь.
Молотком Борис несильно ударил по этой плитке, потом по соседней и еще по нескольким, потом простучал в стену в других местах. Звук везде был одинаковым.
— Не похоже, чтобы здесь была пустота, — сказал он. — Так, подожди…
Он открыл дверь, ведущую в коридор, встал на пороге, повернувшись к косяку. Правую ладонь он положил на стену со стороны комнаты, а левую — со стороны коридора. Проделав это измерение и захлопнув дверь, он возвратился к Оле.
— Эта стена слишком тонкая, — он показал руками примерную толщину стены. — В ней тайник не устроишь… Неужели я ошибся? Но нет — ведь мы нашли шурф, а значит, ход мысли был правильным… В чем же дело?
— Его шершавый камень отразит, — задумчиво процитировала Оля, — шершавый камень отразит… По-моему, в четверостишии нигде нет указаний на то, что тайник в этой стене. Камень отразит свет истины…Возможно — подскажет, где искать? Посмотри на эти узоры.
Борис отошел к фреске и окинул взглядом противоположную стену. Еще когда он проснулся в Нимандштайне и увидел эту стену впервые, ему показалось, что в узорах скрыт какой-то смысл. Но тогда он, разумеется, не об этом думал. Но теперь… Теперь он, ко всему, видел уже, как выглядит Нимандштайн снаружи.
— Подойди сюда, Оля, — возбужденно заговорил он. — Смотри внимательно. Отбрось все зеленые, красные и синие узоры. Они для маскировки главного.
— Где же главное?
— Смотри только на коричневые линии… Видишь?
— Это же… Силуэт Нимандштайна!
— Верно! А на той плитке, куда указывает луч — коричневый крестик. Таких крестиков здесь сколько хочешь, но поблизости от этой плитки они все других цветов.
— Но вон еще коричневый. И еще.
— Они далеко. И если бы тут был только один коричневый крестик, кто-нибудь не ровен час и без стихов, и без дыры в стене додумался бы… А так — луч света указывает плитку, а крестик — точное расположение тайника!
— Похоже на то… И что мы будем делать?
— А вот что…
Вызвав лакея, Борис распорядился пригласить управляющего. Когда тот пришел, Борис потребовал у него подробные планы Нимандштайна. Управляющий попросил немного подождать и вскоре вернулся с большим альбомом, после чего был отпущен. Раскрыв альбом на кровати, Борис и Оля принялись переворачивать плотные страницы, поглядывая на стену.
— Вот, — палец Бориса уперся в очередной чертеж. — Это подвалы замка. Вот этот подвал соответствует плитке.
— А это что такое? — Оля показала на прямоугольники внизу чертежа.
— Это? Как будто… Колодцы какие-то в подвале? И крестик совпадает с этим колодцем, вторым слева.
— Колодцев нам только не хватало… Что, будем нырять или воду вычерпывать?
— Сначала пойдем взглянем, что это за подвал.
Расстегнув саквояж, Борис уложил туда нож и молоток и снова вызвал Сиверского.
— Павел Петрович, проводите нас вот сюда, — он ткнул пальцем в чертеж на альбомном листе.
— Извольте, ваша милость… Однако…
— Я еще не совсем оправился от того, что случилось со мной… С вами мне будет спокойнее.
— Храни вас Господь, Владимир Андреевич… Идемте…
Они прошли по залам Нимандштайна, давящим пышной и мрачной роскошью. Внизу Сиверский открыл окованную железом дверь и повернул ручку колесцового механизма на стене. Из-под кремня посыпались искры. Воспламенились шнуры наподобие бикфордовых, протянутые высоко вдоль грубой каменной кладки. От фонтанирующих огнем шнуров вспыхнули факелы, установленные перед жестяными рефлекторами. Ну и архаика, подумал Борис, такое и в средние века вряд ли считалось передовой технологией. А перезаряжать это каждый раз?! Зато вписывается в помпезную эстетику Нимандштайна… Как декорация. Но для чего в подвалах декорации? Подвал — это не театр и не зал для маскарадов. Здесь же… Какие подземные спектакли здесь разыгрывались?
Поблагодарив управляющего, Борис велел ему удалиться, но добавил.
— Будьте поблизости. Закройте за собой дверь — и чтобы сюда никто не входил.
Многих на месте Сиверского озадачило бы поведение барона Кордина в этот день… Но Павел Петрович давно служил в Нимандштайне и выработал для себя главное правило — ничему не удивляться.
— А что с тобой случилось? — спросила Оля, когда за Сиверским закрылась дверь.
— Со мной? — не понял Борис.
— Ну, ты говорил управляющему…
— А, это… Да я тут притворялся, будто память потерял. Хотел осмотреться на местности, да не успел толком…
21.
Стоя на верхних ступенях лестницы, Борис и Оля могли видеть весь обширный подвал целиком. Внизу тянулся ряд круглых колодцев без воды, с низкими каменными ограждениями-барьерами. Диаметр каждого колодца составлял метров пять, глубина, если судить по ближайшему, была примерно такой же. Через барьеры были перекинуты металлические лесенки с перилами, ведшие вглубь колодцев.
— Интересно, — пробормотал Борис. — Это зачем?
— Может, это вроде бассейнов? — предположила Оля.
— В подвале? Да ладно, давай обследуем второй колодец.
Они спустились в подвал, а потом по металлической лестнице на дно второго колодца. Дно и стены были вымощены булыжником, видимость оставляла желать лучшего в оранжево-багровом полумраке.
— Мы не можем выворачивать каждый камень, — сказала Оля.
Борис достал из саквояжа инструменты, ударил молотком по одному булыжнику, по второму и третьему.
— И простукивать бесполезно, — заявил он, — эти булыжники любой звук погасят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
— Ну, насколько я понял, только два человека могли знать, где эта книга — Зоя и Кордин. Но у них не спросишь… Надеюсь, они упрятали ее достаточно глубоко, чтобы она больше не всплыла.
— Да, на одно это и можно надеяться. — сказал Ланге со вздохом.
— Нам пора ехать, — поторопила Оля.
— Пора ехать, — как эхо, откликнулся Ланге. — Но… Если бы вы не отказали мне в просьбе…
— В какой просьбе? — насторожилась она.
— Я могу видеть будущее, это правда, хотя и не могу бывать там физически. Но лишь настолько далекое, что… Я могу видеть ваше время, оно непонятно мне, близкое же от меня скрыто. Но для вас это — история, вы знаете ее…
— Вы хотите, чтобы мы рассказали вам о будущем? О том, что случится в ближайшие годы?
— Да…
Застигнутая врасплох этой неожиданной просьбой, Оля растерянно посмотрела на Бориса, а он в свою очередь так же растерянно — на Ланге. Да, они знали, они могли рассказать ему… Об ужасах ближайшего будущего. О том, что пройдет всего несколько лет, и все, чем живет Ланге и миллионы других людей в России, будет разрушено, уничтожено, сметено. О страдании, горе, смерти… Да, они могли рассказать.
Но Оля вспомнила еще и о картах Тонгра. Как знать… Может быть здесь, в этом Прошлом и минует чаша сия…
Должно быть, Ланге многое прочел на их лицах. Он вдруг сделал отстраняющий жест, словно защищаясь.
— Нет, нет, — проговорил он быстро, негромко. — Ничего не нужно, забудьте… Это… Судьба. Никто не имеет право знать. А я — меньше всех, потому что, ведомый гордыней, я сам тщился стать Судьбой… Будет то, что будет. И пусть будет так.
— Только одно, — сказал Борис, глядя прямо в его глаза. — Уезжайте из России, если для вас это приемлемо… Но если нет… Все равно уезжайте.
Ланге ничего не ответил. Он подошел к двери, открыл ее и вышел.
— Куда это он? — удивилась Оля. — Ладно, пока его нет… Слушай, что ты задумал?
— Я не буду тут говорить. У стен бывают уши… Черт его знает.
Но он и не успел бы ничего рассказать, Ланге вернулся почти сразу. Он нес небольшой ларец с плоской крышкой, украшенный резьбой по слоновой кости. Молча он вручил этот ларец Оле. В ответ на ее вопрошающий взгляд он сделал знак, показывающий, что она может открыть.
Оля так и поступила. Брызнувший из-под крышки искристый блеск заставил ее зажмуриться на миг. Ларец был полон драгоценностей, сверкающих и переливающихся бриллиантов, сапфиров, рубинов, изумрудов в золотых оправах тончайшей работы.
— Вот это, — Ланге кивнул на ларец, — имеет какую-нибудь ценность в вашем времени?
— Огромную ценность, — произнесла Оля, пораженная и ослепленная этой фантастической радугой. — Здесь целое состояние…
— Я хочу, чтобы вы взяли это с собой. Я дарю это вам.
— Но мы не можем принять такой подарок!
— Почему?
Оля замялась и не нашла, что ответить. Почему? Она и сама не знала, почему… Молчал и Борис.
— Я прошу, чтобы вы взяли это, — продолжил Ланге, — я хочу, чтобы… Словом, теперь это ваша собственность, а не моя. Прошу вас, не отказывайтесь. Позвольте мне сделать это для вас.
— Мы не должны отказываться, — шепнул Оле Борис.
Она поняла его. Этот человек, граф Александр Ланге, был приговорен к бремени огромной вины, от которого ему не избавиться никогда. Снять это бремя не могли ни Борис, ни Оля, ни кто-либо другой на Земле. И все, что было в их силах — лишь немного облегчить этот страшный груз, приняв щедрый подарок.
— Мы благодарим вас, граф, — сказала Оля, закрывая крышку ларца.
Ланге поклонился с признательностью. От него не укрылось, что потаенный смысл его подарка разгадан, и он мог ответить только этим безмолвным поклоном. Слова были не нужны.
20.
В Нимандштайне Борис представил Олю управляющему, как свою дальнюю родственницу, гостившую у графа Ланге. Он провел ее в спальню и приказал ни под каким видом их не беспокоить. Если Сиверский и счел ситуацию двусмысленной, у него хватило выучки этого не показать… Так подумал Борис; сам же Сиверский привык в Нимандштайне и не к такому.
— Рассказывай, — потребовала Оля, едва Борис поставил на пол саквояж, где находился ларец с драгоценностями.
— Оля, я знаю, где эта чертова книга, — выпалил он.
— Знаешь?
— Вернее, я догадался, как ее найти.
Оля не проявила воодушевления.
— Ну и что? — спросила она довольно безразлично.
— Как что? Мы должны найти ее!
— Зачем?
— То есть как это «зачем»? — он вдруг смутился и сказал спокойнее. — Оля, то, что мы знаем об этой книге, мне очень не нравится. Из-за нее погиб брат Ланге…
— Он был священником… Может, вычитал в ней что-то, что поколебало его веру…
— На свете есть тысячи антирелигиозных, или там еретических, или каких еще книг, и ни один священник из-за этого не расстается с жизнью. Нет, тут что-то другое… А Монк предлагал десять миллионов за какую-то книгу…
— Да, за какую-то. Ведь он ее не назвал?
— Нет, не назвал.
— Тогда почему же ты думаешь, что…
— Потому что чересчур много совпадений! — Борис уселся на кровать и тут же вскочил. — А так не бывает! Все это связано, понимаешь?
Обняв Бориса, Оля прижалась щекой к его щеке.
— Я так люблю тебя… Мы чудом вывернулись, а удастся ли нам еще возвратиться домой? Я боюсь этой книги. Стоит ли начинать все сначала?
— Да? Чтобы меня до скончания века преследовал Монк, а тебя — какие-то пауки?
— Пауков уже не будет…
Неожиданно она отшатнулась от Бориса. Ужас мелькнул в ее глазах, зрачки расширились.
— Что, что такое? — Борис в тревоге сжал ее руки.
— Хогорт… Я забыла о Хогорте! Он найдет меня, она не угрожает впустую…
— Она? Она — это Зоя? Она угрожала тебе?
— Да…
— Но что за зверь этот Хогорт?
— Я не знаю…
— Оля, мы должны достать книгу, обязательно. Готов на что угодно поспорить, что в ней — сердце и мотор всей этой истории. Ты говоришь, стоит ли начинать сначала? Будто нас кто-то спрашивает.
— Я уже не говорю так… Ты прав. Так где она, по-твоему?
— Здесь, в Нимандштайне.
— Здесь?
— Да, в этой комнате. Когда Ланге сказал о зеркале, я вспомнил записку его брата, он мне ее показывал.
— Это я поняла.
— Свет истины в зеркале, так было в записке. Зеркало — это же «Зерцало магистериума»! А «свет истины»… Ты помнишь, что написано на крышке моей шкатулки?
— Тоже что-то про свет истины?
— «Свет истины в полуденном огне от глаз людских второй бедой сокрыт. Он запылает над мечом в окне, его шершавый камень отразит». Знаешь, я подумал, если книгу спрятал Кордин… Та записка… Она вполне могла натолкнуть его на такие стихи, может, даже и подсознательно.
— Кто бы их ни сочинил… Сейчас мне это кажется ничуть не яснее, чем раньше.
Борис подошел к наружной стене с мозаичной фреской.
— Посмотри сюда.
— Всадники Апокалипсиса?
— Они самые. Это тебя не наводит на мысль?
— На одну наводит. На ту, что человек, разрисовавший так свою спальню — не иначе как полный псих.
— А еще на какую-нибудь?
— Вроде бы нет, — призналась Оля.
— Откровение Иоанна Богослова, — сказал Борис, — это одна из немногих книг, которые будут существовать столько, сколько проживет человечество. И если ты хочешь зашифровать информацию так, чтобы ключ был доступен всегда, почему ей не воспользоваться? Переводы могут быть разными, но порядок появления четырех всадников, он не изменится. Первый всадник — с луком, второй — с мечом…
— Второй всадник! — воскликнула Оля. — Вторая беда — это второй всадник Апокалипсиса!
— Конечно, — подтвердил Борис.
— Но над мечом нет никакого окна.
— Свет истины сокрыт второй бедой… То есть, я думаю, там над мечом какое-то замурованное окно или что-то в этом роде. Сейчас проверим.
Он дернул за свисающий над кроватью шнур с золоченой кистью. Через полминуты явился лакей.
— Мне нужны, — распорядился Борис, — приставная лестница, молоток и хороший нож с прочным лезвием.
Еще через несколько минут все было доставлено. Когда лакей уходил, даже по его спине, изогнувшейся наподобие вопросительного знака, было видно, как он изводится от любопытства.
Прислонив лестницу к стене, Борис попросил Олю придержать ее и вскарабкался наверх. Он осторожно простучал молотком плитки мозаики над изображением меча, попытался поддеть одну из них ножом. Не тут-то было; маленькие мозаичные плитки вплотную прилегали одна к другой. Вдобавок их скреплял, по-видимому, прочный цементирующий состав. Лишь под мощными ударами молотка плитки отлетали, падали на пол, звеня как стекло. С очередным ударом на паркет пролилось немного воды, будто наверху открыли кран.
— Ага, есть! — торжествующе объявил Борис.
— Что там? — спросила Оля.
Спустившись с лестницы, Борис положил молоток и нож на подоконник, шумно перевел дыхание.
— Уф… Я все-таки музыкант, а не молотобоец… Там сквозная дыра в стене, узенький прямой шурф.
— Шурф?
— Ну, круглая такая трубка высверлена, диаметром сантиметра в два. Она идет наклонно вверх и немножко влево — думаю, что снаружи, снизу ее нельзя разглядеть.
— Нельзя разглядеть дыру в стене?
— Если я правильно прикидываю, она выходит над выступом кладки… Неудивительно, что ее так крепко заделали отсюда. Летом дожди, зимой она должна забиваться снегом, а вода, как известно, камень точит… Ты видела — там и сейчас дождевая вода скопилась, а ведь жарко!
Оля выглядела разочарованной.
— Трубка?.. Так там нет книги?
— Я ее там и не искал. Полуденный огонь запылает над мечом в окне, его отразит шершавый камень… Полуденный огонь — это солнце. Когда оно строго напротив этого шурфа, проходящий луч света указывает расположение тайника в противоположной стене.
— Ох, как мудрено! Не проще ли было спрятать книгу в стене над мечом?
— И найти было бы проще, — ответил Борис. — Все эти сложности, стихи и прочее — пожалуй, своеобразный тест на сообразительность. Тот, кто спрятал книгу, как бы проверял того, кто будет ее искать — а достоин ли?
— Это только твоя теория.
— Доказывать не берусь, да и какая разница… Мне другое непонятно.
— Что?
— Вот все это — Апокалипсис, стены замка… все это… Монументально как-то, если подходит такое слово, на века. А моя шкатулка — наоборот, уязвимый, хрупкий предмет, на всех ветрах. Не сочетается.
— Запишем в загадки, — согласилась Оля.
— Запишем и продолжим. Итак, солнце напротив шурфа, и луч света…
— Но сейчас солнце не напротив, — заметила она, — и луча нет.
— Да солнце тут, в общем, больше для поэзии. Луч света — это прямая линия, и он может пройти через эту длинную узкую трубку только в одном направлении. Наружная стена в добрых полметра толщиной… Мы продолжим эту линию и узнаем, в каком месте долбить шершавый камень.
— Это не камень, а плитка. И она не шершавая.
Борис провел рукой по расписанным узорами плиткам.
— Бугристая поверхность… Вполне шершавая, разве что с поправкой на ту же поэзию. И луч упадет… Примерно… Вот сюда…
— Нет, давай уж точно, — возразила Оля.
— А как?
— Вставим нож в этот шурф. А к рукоятке веревку привяжем и выверим прямую линию.
— Веревку?
— Вон тот шнур, которым портьеры открываются.
— Ну хорошо, давай…
Им пришлось перетаскивать лестницу, чтобы отрезать шнур под потолком. Затем они вернули ее на прежнее место, Борис привязал шнур к рукоятке ножа и прочно заклинил лезвие в шурфе. Оля внизу натянула шнур, а Борис сверху следил, чтобы не допустить никаких отклонений от прямой. Искомая точка оказалась невысоко от пола, сантиметрах в пятидесяти. Борис вытащил нож и спустился вниз.
— Значит, здесь, — он щелкнул ногтем по плитке.
— Да, вот здесь.
Молотком Борис несильно ударил по этой плитке, потом по соседней и еще по нескольким, потом простучал в стену в других местах. Звук везде был одинаковым.
— Не похоже, чтобы здесь была пустота, — сказал он. — Так, подожди…
Он открыл дверь, ведущую в коридор, встал на пороге, повернувшись к косяку. Правую ладонь он положил на стену со стороны комнаты, а левую — со стороны коридора. Проделав это измерение и захлопнув дверь, он возвратился к Оле.
— Эта стена слишком тонкая, — он показал руками примерную толщину стены. — В ней тайник не устроишь… Неужели я ошибся? Но нет — ведь мы нашли шурф, а значит, ход мысли был правильным… В чем же дело?
— Его шершавый камень отразит, — задумчиво процитировала Оля, — шершавый камень отразит… По-моему, в четверостишии нигде нет указаний на то, что тайник в этой стене. Камень отразит свет истины…Возможно — подскажет, где искать? Посмотри на эти узоры.
Борис отошел к фреске и окинул взглядом противоположную стену. Еще когда он проснулся в Нимандштайне и увидел эту стену впервые, ему показалось, что в узорах скрыт какой-то смысл. Но тогда он, разумеется, не об этом думал. Но теперь… Теперь он, ко всему, видел уже, как выглядит Нимандштайн снаружи.
— Подойди сюда, Оля, — возбужденно заговорил он. — Смотри внимательно. Отбрось все зеленые, красные и синие узоры. Они для маскировки главного.
— Где же главное?
— Смотри только на коричневые линии… Видишь?
— Это же… Силуэт Нимандштайна!
— Верно! А на той плитке, куда указывает луч — коричневый крестик. Таких крестиков здесь сколько хочешь, но поблизости от этой плитки они все других цветов.
— Но вон еще коричневый. И еще.
— Они далеко. И если бы тут был только один коричневый крестик, кто-нибудь не ровен час и без стихов, и без дыры в стене додумался бы… А так — луч света указывает плитку, а крестик — точное расположение тайника!
— Похоже на то… И что мы будем делать?
— А вот что…
Вызвав лакея, Борис распорядился пригласить управляющего. Когда тот пришел, Борис потребовал у него подробные планы Нимандштайна. Управляющий попросил немного подождать и вскоре вернулся с большим альбомом, после чего был отпущен. Раскрыв альбом на кровати, Борис и Оля принялись переворачивать плотные страницы, поглядывая на стену.
— Вот, — палец Бориса уперся в очередной чертеж. — Это подвалы замка. Вот этот подвал соответствует плитке.
— А это что такое? — Оля показала на прямоугольники внизу чертежа.
— Это? Как будто… Колодцы какие-то в подвале? И крестик совпадает с этим колодцем, вторым слева.
— Колодцев нам только не хватало… Что, будем нырять или воду вычерпывать?
— Сначала пойдем взглянем, что это за подвал.
Расстегнув саквояж, Борис уложил туда нож и молоток и снова вызвал Сиверского.
— Павел Петрович, проводите нас вот сюда, — он ткнул пальцем в чертеж на альбомном листе.
— Извольте, ваша милость… Однако…
— Я еще не совсем оправился от того, что случилось со мной… С вами мне будет спокойнее.
— Храни вас Господь, Владимир Андреевич… Идемте…
Они прошли по залам Нимандштайна, давящим пышной и мрачной роскошью. Внизу Сиверский открыл окованную железом дверь и повернул ручку колесцового механизма на стене. Из-под кремня посыпались искры. Воспламенились шнуры наподобие бикфордовых, протянутые высоко вдоль грубой каменной кладки. От фонтанирующих огнем шнуров вспыхнули факелы, установленные перед жестяными рефлекторами. Ну и архаика, подумал Борис, такое и в средние века вряд ли считалось передовой технологией. А перезаряжать это каждый раз?! Зато вписывается в помпезную эстетику Нимандштайна… Как декорация. Но для чего в подвалах декорации? Подвал — это не театр и не зал для маскарадов. Здесь же… Какие подземные спектакли здесь разыгрывались?
Поблагодарив управляющего, Борис велел ему удалиться, но добавил.
— Будьте поблизости. Закройте за собой дверь — и чтобы сюда никто не входил.
Многих на месте Сиверского озадачило бы поведение барона Кордина в этот день… Но Павел Петрович давно служил в Нимандштайне и выработал для себя главное правило — ничему не удивляться.
— А что с тобой случилось? — спросила Оля, когда за Сиверским закрылась дверь.
— Со мной? — не понял Борис.
— Ну, ты говорил управляющему…
— А, это… Да я тут притворялся, будто память потерял. Хотел осмотреться на местности, да не успел толком…
21.
Стоя на верхних ступенях лестницы, Борис и Оля могли видеть весь обширный подвал целиком. Внизу тянулся ряд круглых колодцев без воды, с низкими каменными ограждениями-барьерами. Диаметр каждого колодца составлял метров пять, глубина, если судить по ближайшему, была примерно такой же. Через барьеры были перекинуты металлические лесенки с перилами, ведшие вглубь колодцев.
— Интересно, — пробормотал Борис. — Это зачем?
— Может, это вроде бассейнов? — предположила Оля.
— В подвале? Да ладно, давай обследуем второй колодец.
Они спустились в подвал, а потом по металлической лестнице на дно второго колодца. Дно и стены были вымощены булыжником, видимость оставляла желать лучшего в оранжево-багровом полумраке.
— Мы не можем выворачивать каждый камень, — сказала Оля.
Борис достал из саквояжа инструменты, ударил молотком по одному булыжнику, по второму и третьему.
— И простукивать бесполезно, — заявил он, — эти булыжники любой звук погасят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32