Тетушка Куин вздохнула, осуждая бесчеловечный поступок, и через минуту заговорила снова:
– Ревекку ненавидели все – так, по крайней мере, гласит семейная легенда. Ах, тетя Камилла! Из нее могла бы получиться вторая Эмили Дикинсон или Эмили Бронте, если бы противная Ревекка не пропела во всеуслышание те стихи. Бедняжка Камилла порвала все листки, после того как, злобные глаза видели их и нечестивые губы произнесли записанные там слова. И больше не написала ни строчки. Больше того, она назло всем отрезала свои длинные косы и сожгла их в печке.
Но однажды, после очередного мучительного скандала за обеденным столом, эта отвратительная Ревекка действительно как сквозь землю провалилась. А поскольку ее никто не любил, никто и не захотел выяснять, почему или каким образом это произошло. Жасмин утверждает, что ее одежда до сих пор хранится на чердаке. Да и Квинн тоже видел там сундук или даже два, набитых нарядами Ревекки. Представьте только! Квинн принес оттуда несколько камей и требует, чтобы мы их сохранили. Лично я слишком суеверна и никогда бы не решилась достать камеи из сундуков.
Тетушка украдкой бросила на меня многозначительный взгляд. Наряды Ревекки! Меня била неутихающая дрожь.
Тетушка Куин вздохнула, потупилась, но потом вновь подняла на меня глаза и прошептала:
– Прости меня, Квинн, что я так разболталась. Тем более вспомнила о Ревекке. Я не хотела расстраивать тебя старыми байками. Наверное, нам следовало бы окончательно с ней расстаться. Почему бы нам не устроить костер из ее одежек, Квинн? Тебе не кажется, что в этой комнате достаточно прохладно, тем более при работающем кондиционере, чтобы разжечь огонь в камине?
Она первая посмеялась над своей идеей, едва успев высказать ее вслух.
– Тебя расстраивает этот разговор, Квинн? – тихо поинтересовался Лестат.
– Тетушка Куин, – заявил я, – что бы ты ни сказала, меня это не расстроит, не беспокойся. Я сам все время толкую о призраках и духах. Так стану ли расстраиваться, если кто-то говорит о вполне реальной, живой Ревекке, такой жестокой по отношению ко всем окружающим? Или вспоминает тетю Камиллу и ее уничтоженные стихи. Скорее всего, мой друг даже не подозревает, насколько хорошо я узнал Ревекку. Но если он захочет, я готов поведать еще пару историй, только позже.
Лестат кивнул, пробормотав что-то в знак согласия, а потом четко произнес:
– Буду рад послушать.
– Видимо, человек, способный видеть призраков, отчего-то испытывает непреодолимую потребность говорить об этом, – заметила тетушка Куин. – Мне это понятно.
Внутри меня вдруг словно открылся какой-то клапан.
– Тетушка Куин, я ни с кем столько не говорил о призраках и духах, как с тобой, если не считать Стирлинга Оливера, – спокойно заметил я. – Я говорю о своем старом друге из Таламаски, потому что он тоже в курсе. И каково бы ни было твое суждение обо мне, ты всегда относилась ко мне с нежностью и уважением, и я ценю это всем сердцем...
– А как же иначе? – быстро и решительно откликнулась она.
– Но неужели ты в самом деле веришь тому, что я рассказал тебе о призраке Ревекки? – спросил я. – Даже сейчас я не могу с уверенностью утверждать, что все было именно так. Люди находят миллион причин не верить нашим историям о привидениях. И у каждого свое собственное отношение к призракам. Признаюсь, я никогда не был полностью уверен, какова твоя точка зрения по этому вопросу. Сейчас, когда ты в настроении, самое время спросить об этом прямо.
Я чувствовал, что раскраснелся, да и голос слегка дрожал. Мне самому это не нравилось. Но пусть лучше гнев призраков и его последствия отвлекут меня от воспоминаний о Стирлинге Оливере в моих руках и об окровавленной невесте на кровати. Ошибки, ошибки!
– Какова моя точка зрения? – со вздохом повторила тетушка, переводя взгляд с Лестата на меня и обратно. – Твой друг решит, что попал в сумасшедший дом, если мы сейчас же не прекратим обсуждать это. Только прошу тебя, Квинн, скажи, что ты не вернулся в Таламаску. Ничто не огорчит меня так, как известие о твоем возвращении туда. Я буду сожалеть о вечере, когда поведала вам старые предания, если они вновь приведут тебя в ряды агентов ордена.
– Нет, тетушка Куин, – ответил я, понимая, что уже достиг предела, за которым уже не смогу сохранить многие тайны, если этот опасный и болезненный разговор продолжится, и попытался вновь вызвать в душе радость, оттого что мы собрались здесь все вместе, но перед мысленным взором неустанно проплывали ужасающие образы. Я притих, стараясь сжать сердце в кулак.
– Не ходи на это болото, Квинн, – вдруг попросила тетушка, словно давно хотела это сказать. – Не ходи на проклятый остров Сладкого Дьявола. Я знаю, тебя тянет на приключения. Не гордись своим открытием. Держись подальше от этого места.
Я почувствовал боль, но не по вине тетушки. Я молился, чтобы мне как можно скорее представилась возможность признаться Лестату или кому-либо другому на этом свете, что тетушка опоздала со своими предостережениями. Когда-то они были своевременны, но прошлое давным-давно скрылось под непроницаемой черной вуалью. Таинственный он перестал быть для меня тайной.
– Не думай об этом, тетушка Куин, – как можно мягче произнес я. – Помнишь, что тебе говорил твой отец? На болоте Сладкого Дьявола нет никаких дьяволов.
– Да, конечно, Квинн, – ответила она, – но в отличие от тебя мой отец за всю свою жизнь ни разу не осмелился отправиться на пироге в те темные воды на поиски острова. Ничья нога не ступала на этот остров до тебя, Квинн. Не в характере моего отца и твоего дедушки было совершать такие непрактичные поступки. Да, конечно, он охотился возле берега, ставил ловушки на раков, как мы это делаем до сих пор, но никогда не пытался найти тот остров, и я хочу, чтобы ты больше туда не ездил.
Я словно впервые остро и ясно почувствовал, как она нуждается во мне.
– Я слишком тебя люблю, чтобы покинуть, – порывисто произнес я, сам полностью не успев осознать смысл собственных слов. А потом вдруг добавил: – Клянусь, я никогда тебя не оставлю.
– Мой дорогой, мой чудесный мальчик! – воскликнула тетушка, продолжая перебирать левой рукой камеи и выстраивая их в линию: – Одна, две, три четыре, пять... И на всех Ревекка у колодца...
– Они безукоризненны, тетушка Куин, – сказал я, глядя на эту пятерку, и ни с того ни с сего вспомнил, что призраки могут носить камеи. «Интересно, – подумалось мне, – а есть ли у призрака выбор? Может ли он позаимствовать что-то из собственных сундуков на чердаке?»
Тетушка Куин закивала, улыбаясь.
– Мой мальчик, мой красивый малыш, – восторженно произнесла она и вновь посмотрела на Лестата.
Его расположение к ней ничуть не уменьшилось.
– Знаете, Лестат, я ведь больше не могу путешествовать, – серьезным тоном призналась она, огорчив меня своим признанием. – Иногда в голову мне приходит жуткая мысль, что моя жизнь кончена. Следует, наверное, понимать, что в восемьдесят пять уже нельзя носить любимые туфли на шпильках, разве только прогуливаться в них по комнате.
Она опустила взгляд на свои ноги, на туфельки с блестками, которыми так гордилась.
– Даже поездка в Новый Орлеан к ювелирам, которые давно знают мою страсть к коллекционированию, становится целым событием. Хотя в любое время в моем распоряжении самый огромный лимузин, который только можно себе представить, и, разумеется, самый большой в нашем приходе. И есть кому меня отвезти и сопроводить: личный шофер и, конечно, Жасмин, моя дорогая Жасмин. Кстати, а где ты пропадаешь все дни, Квинн? Почему-то каждый раз, когда я просыпаюсь в урочный час и начинаю отдавать распоряжения, тебя нигде не могут найти.
В голове у меня стоял туман. Этой ночью мне было суждено не раз испытать чувство стыда. Я ощутил себя полностью отрезанным от нее, хотя находился совсем близко, и вновь вспомнил Стирлинга, вкус его крови и то, как я чуть было не поглотил его душу. И тут меня снова посетили сомнения, уж не применил ли Лестат свою магию по отношению ко мне и к тетушке Куин, чтобы мы оба освободились ото лжи.
Но мне нравилось то, что происходило. Я доверял Лестату и сознавал, что если бы он задумал какое-нибудь зло, то не стал бы вести столь долгую беседу с тетушкой Куин.
А тетушка продолжала щебетать веселым голоском, хотя слова ее были полны грусти.
– Вот я и сижу здесь со своими маленькими талисманами и смотрю старые фильмы, надеясь, что Квинн меня навестит. – Она махнула рукой в сторону большого телевизора. – Однако не обижаюсь, когда он не приходит. Я стараюсь не думать о своей слабости. Жизнь моя была полноценной. И до сих пор камеи делают меня счастливой. Одержимость ими доставляет мне удовольствие. Так было всегда. Я начала их собирать с того самого дня в далеком прошлом. Вы понимаете?
– Да, – отозвался Лестат, – отлично понимаю. И несказанно рад знакомству с вами. Тому, что вы принимаете меня в своем доме.
– Как старомодно и изящно вы выражаетесь, – заметила тетушка, явно очарованная своим собеседником: ее улыбка сделалась шире, а глубоко посаженные глаза засветились ярче. – Вы действительно здесь желанный гость.
– Благодарю, мадам. – Лестат почтительно склонил голову.
– Пожалуйста, дорогой, называйте меня тетушка Куин, – настойчиво попросила она.
– Тетушка Куин, я люблю вас, – с теплотой произнес Лестат.
– Теперь ступайте, оба, – велела она. – Квинн, поставь стулья на место, раз ты такой большой и сильный, а то бедняжке Жасмин придется тащить их по ковру. Вы свободны, оба, мои молодые друзья. Я очень огорчена, что закончила наш оживленный разговор на печальной ноте.
– На величественной ноте, – отозвался Лестат, поднимаясь. – Поверьте, я крайне польщен вашими откровенными признаниями, – продолжил он. – Вы великая женщина и, если позволите, очаровательная дама.
Я взял оба стула и легко перенес их к письменному столу.
Тетушка зашлась довольным смехом, а я, обойдя вновь вокруг стола, бросил взгляд на ее блестящие туфельки и подумал, что такие ножки поистине неподвластны времени и могли бы перенести ее куда угодно. Поддавшись импульсу, я опустился на колени и склонился, чтобы коснуться губами туфелек.
Наедине с тетушкой я довольно часто гладил ее ступни. Мне нравилось трогать и целовать высокий подъем, затянутый в тонкий нейлон. Но то, что я сделал это в присутствии Лестата, чрезвычайно позабавило тетушку. Она рассмеялась – негромко и тоненько, вызвав в моем воображении образ серебряного колокольчика, звенящего в вышине на фоне ослепительно голубого неба, а когда я поднялся с пола, сказала:
– Теперь ступайте. Я официально освобождаю вас от необходимости присутствовать здесь. Свободны.
Я наклонился, чтобы снова ее поцеловать, и почувствовал прикосновение тонкой ручки к своей шее. Сознание хрупкости тетушкиного существования больно кольнуло в сердце. В ушах звучали ее слова о собственном возрасте. Во мне клокотали противоречивые чувства: всю жизнь она дарила мне ощущение безопасности и покоя, но теперь я понимал, что сама она лишена этого ощущения, и печаль моя сделалась еще глубже.
Лестат коротко поклонился, и мы вышли из комнаты.
В холле нас поджидала Жасмин, всегда державшаяся поблизости от тетушки, словно тень. Она спросила, где мы намерены расположиться. Ее сестра, Лолли, и их бабушка, Большая Рамона, были сейчас в кухне и могли приготовить все, что мы только пожелаем.
Я ответил, что мы поднимемся в мои комнаты и не стоит беспокоиться: нам пока ничего не нужно.
Жасмин подтвердила, что позже должна прийти сиделка тетушки Куин, этакий солнечный лучик с прибором для измерения давления, по имени Синди, с которой тетушка Куин, скорее всего, будет смотреть фильм «Гладиатор» режиссера Ридли Скотта. Жасмин, Лолли и Большая Рамона, разумеется, тоже усядутся перед телевизором.
Тетушка Куин всегда устраивала все по своему вкусу, так что к началу показа в ее комнате могла оказаться еще парочка сиделок. У нее вошло в привычку почти сразу делать из сиделок своих подруг, рассматривать фотографии их детей, получать от них поздравительные открытки в день рождения и собирать вокруг себя как можно больше таких молодых помощниц.
Старые друзья тетушки жили и в городе, и за его пределами. Но они были ее ровесниками и потому не могли запросто покинуть родной дом, чтобы вместе с ней скоротать вечерок перед телевизором. Пожилые люди лишь иногда встречались в клубе за ленчем.
Так что ночь безраздельно принадлежала тетушке и ее придворным.
К их числу относился и я, пока не получил Темную Кровь. С того времени мои визиты к тетушке стали нерегулярными, ибо я чувствовал себя чудовищем среди невинных душ. Запах крови преследовал меня повсюду и порождал в душе недобрые чувства.
Мы с Лестатом покинули тетушку.
Несмотря на то, что был еще совсем ранний вечер, событий успело произойти много: я чуть не убил Стирлинга, без всяких угрызений совести насытился неизвестной женщиной и навестил тетушку Куинн как раз тогда, когда она пребывала в настроении поделиться воспоминаниями о прошлом.
Приблизившись к лестнице, Лестат подал мне знак, чтобы я пошел впереди.
В какую-то секунду мне показалось, что рядом зашуршал Гоблин. Почудилось его неуловимое присутствие. Я замер как вкопанный, всем сердцем желая, чтобы он убрался от меня как можно дальше, словно это был сам сатана.
Действительно ли портьеры в гостиной шелохнулись? Мне послышался тихий перезвон подвесок на люстрах. Какой концерт они могли бы сыграть, если бы вздрогнули все вместе! А Гоблин как раз умел выделывать такие трюки, возможно, даже не нарочно, а оттого, что он, когда-то тихий и бессловесный, теперь являлся и уходил когда заблагорассудится, даже не подозревая о собственной неуклюжести.
Однако сейчас его рядом не было.
Никаких духов, никаких призраков – только чистый прохладный воздух, с тихим шелестом легкого бриза поступавший из вентиляционных отдушин.
– Его с нами нет, – едва слышно произнес Лестат.
– Ты точно знаешь? – спросил я.
– Нет. Но это знаешь ты.
Лестат был прав.
Я повел его вверх по изогнутой лестнице, и меня пронзило острое сознание, что отныне, что бы ни случилось, Лестат будет со мной.
6
В верхнем холле было три двери по правую сторону и две – по левую, поскольку там находилась лестница. Первая дверь слева вела в мои покои, состоящие из двух комнат, а вторая – в спальню задней половины дома.
Лестат попросил разрешения осмотреть какие-нибудь комнаты, и я ответил, что он может заглянуть почти во все. Две из трех спален по правой стороне сейчас пустовали – одна предназначалась для моего маленького дядя Томми, когда тот приезжал из Англии, где учился в Кембридже, а вторую держали наготове для его сестры Бриттани. Эти комнаты можно было демонстрировать с гордостью: в каждой стояла роскошная кровать девятнадцатого века с неизменным балдахином на четырех столбиках, окна скрывались за шторами из бархата или тафты, а удобные, хотя и вычурные кресла и диваны очень походили на те, что украшали спальню тетушки Куин внизу.
В третьей комнате, куда вход был заказан, обитала моя мамочка, Пэтси, с которой, я надеялся, мы не увидимся.
Каждый из мраморных каминов – один белоснежный, а второй черный с золотом – был выполнен в своем стиле, и повсюду, куда ни взглянешь, висели зеркала в золоченых рамах и огромные портреты горделиво приосанившихся предков: Уильяма и его жены, хорошенькой Грейс, Гравье и его супруги, Блаженной Элис; Томаса, нашего Папашки, и Милочки, моей бабушки, чье настоящее имя было Роза.
Под потолком красовались газовые люстры с бронзовыми трубками и хрустальными плафонами – попроще, но тем не менее гораздо более оригинальные и колоритные, чем роскошные хрустальные люстры первого этажа.
Что касается последней спальни слева, то она тоже была открыта и прибрана, но в ней жил мой учитель, Нэш Пенфилд, который как раз сейчас заканчивал работу над диссертацией по английскому языку в одном из университетов на Западном побережье. Его вполне устраивали огромная кровать о четырех столбиках и покрывало с оборочками из голубого шелка. Пустой письменный стол застыл в ожидании хозяина, а вдоль стен, совсем как в моей комнате, выстроились книжные полки. Перед камином с двух сторон, как и у меня, стояли повернутые друг к другу два стула, обтянутые дамастом, – элегантные, но весьма потертые.
– В те времена, когда здесь был отель, гостей всегда размещали только в комнатах правой стороны, – пояснил я. – А комнату Нэша занимали мои дедушка и бабушка – Милочка и Папашка. Последний год или два мы с Нэшем только и делали, что читали друг другу Диккенса. Я до ужаса боюсь выдать ему свою тайну, хотя пока мне удается ее сохранять.
– Но ты ведь любишь этого человека? – поинтересовался Лестат, проходя за мною в комнату и осматривая книги на полках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12