- "У французов были маки, у русских партизаны. Известно, чем занимались во время оккупации сербы, греки, норвежцы, бельгийцы, голландцы, поляки... Наберемся смелости и в этот час обратимся мыслью к горькой правде и своей совести. Вполне естественно, это неудобно. Но мы все в разной степени являемся сообщниками всех преступных актов, подлежащих суду. В то время, когда наши друзья, братья и товарищи гибли в тюрьмах, бродили по белому свету, не будем лицемерить - мы ели жирно, запивали смачно, хохотали громко, развлекались в переполненных пивных, ресторанах и на балах"...
Тудор Аргези был большой и честный писатель, он был правдив, нарисовал неприглядную картину позорного поведения определенных кругов. Но Аргези не знал, что в это время в Румынии существовали другие, прогрессивные силы, и в первую очередь коммунисты, что они боролись. Свидетельство тому - подлинный документ тех дней, короткий и выразительный. - Это листовка, напечатанная на машинке, она распространялась в румынских войсках:
"Генералы, офицеры и солдаты! Не выполняйте приказы
предателя Антонеску - это приказы нашего палача Гитлера!
Отказывайтесь идти в бой! Возвращайтесь в страну, чтобы
защитить ее вместе со всеми патриотами от опустошающих орд
гитлеровцев.
Создавайте во всех частях комитеты и тайные группы солдат
и офицеров-патриотов. Готовьтесь к великой освободительной
борьбе!"
Патриотические силы в тылу и на фронте, как видим, действовали, хоть их было слишком мало. Коммунистическая партия была еще очень слабой. Но тем не менее высшее командование армии пристально следило за работой коммунистов и принимало свои меры. Я привез из Румынии копию документа, не только подтверждающего это, но и показывающего обстановку в армии, которая действовала под Одессой. Это письмо по времени написано позднее и адресовано 3-му корпусу, но, видно, лишь оно попало в руки коммунистов.
Нет сомнения, что аналогичные распоряжения получали все соединения румынской армии в самое разное время. Ныне этот документ экспонируется в Национальном историческом музее в Бухаресте.
"Секретно.
Главный Генеральный штаб, 2 июня 1944 г.
2-е отделение Отдела контрразведки
3-му корпусу армии.
Генеральный штаб располагает информацией, что
Коммунистическая партия дала указание своим агентам максимально
усилить пропаганду как среди гражданского населения, так и в
армии. Одно из средств, используемых агентами-коммунистами,
контактирование с воинами, которые находятся в увольнении,
отпуске, командировке и т. д. ...У них пытаются ослабить веру в
победу и в искренность немецко-румынской дружбы. Они
рекомендуют создавать в частях "антинемецкие группы" и "группы
борьбы за мир" под руководством коммунистов, которые есть в
каждой части.
Предписываю - поручить вашим надежным воинам, имеющим
доверие у коммунистов, вести свою пропагандистскую работу для
ослабления влияния коммунистов.
За нач. главного штаба генерал И. Архип".
Завершая рассказ об обстановке в стане противника в период борьбы за Одессу, хочу, однако, подчеркнуть, что приведенные выше запоздалые сожаления моих румынских собеседников по поводу участия в войне против Советского Союза не снимают ответственности с румынской армии за все совершенные ею преступления. Армия Антонеску была верным союзником фашистской Германии, совершила вместе с ней вероломное нападение на нашу страну. Румынские войска вели себя на захваченных территориях как настоящие оккупанты - грабили советские города и села, убивали мирных жителей. Румынская военщина тех лет наравне с гитлеровцами в полной мере несет ответственность за все совершенные злодеяния. Нелегко мне писать, а румынским товарищам неприятно вспоминать об этом сегодня. Но что было, то было. Во время поездок по Румынии я искренне радовался переменам, которые произошли в стране после прихода к власти коммунистической партии, и от души желал Румынии дальнейшего процветания на социалистическом пути.
Воспоминания. Послевоенные годы
Вернемся к знаменитой психической атаке. На следующий день, 24 августа, наступление противника продолжалось уже без таких эффектов. Бои шли тяжелые. Именно в этот день у Ивана Ефимовича произошла любопытная встреча с человеком, хорошо известным всем читателям. Прежде чем описать эту встречу, мне кажется необходимым сделать небольшое отступление.
О своем намерении написать книгу о генерале Петрове я рассказывал в семидесятых годах очень разным по положению и характерам людям - маршалу Гречко и писателю Константину Симонову.
Маршал Гречко читал мои книги о современной Советской Армии, он не раз отмечал их письменно и устно и наградил меня именным офицерским кортиком. Однажды он спросил, над чем я работаю, и, услыхав, что пишу книгу о Петрове, горячо поддержал мое намерение. Он рассказал о своих встречах с Петровым в годы войны, во время битвы за Кавказ и в Карпатах, где Гречко командовал армией и был подчиненным Ивана Ефимовича.
- Его очень часто и несправедливо обижали, и об этом надо обязательно рассказать, - советовал маршал. - Другого после опалы забыли бы или он сам опустил бы руки, обиделся и зачах, а Петров был настолько талантливый военачальник и одаренный человек, что его обязательно вспоминали после очередной опалы и, как правило, назначали с повышением. А сам он ни разу не сломался и отдавал свои силы делу защиты Родины каждый раз все с новой энергией. Прекрасный был человек! Чем вам помочь в работе?
Я попросил министра обороны дать возможность ознакомиться с личным делом генерала армии Петрова. Маршал Гречко тут же велел своему генералу для особых поручений генерал-лейтенанту В. А. Сидорову запросить дело в канцелярию министра обороны. Кстати, генерал-лейтенант Сидоров, мой старый сослуживец по Генеральному штабу (тогда мы с ним были еще капитанами), в пятидесятых годах служил офицером для поручений у генерала Петрова, когда тот был начальником Главного управления боевой подготовкой сухопутных войск. Сидоров был очень близок к Петрову и тоже многое рассказал мне о последних годах работы и жизни Ивана Ефимовича.
Через несколько дней мне позвонил генерал Сидоров и сообщил, что личное дело Петрова у него.
В министерстве мне отвели комнату, где я тщательно изучил все документы и сделал необходимые выписки. Эта помощь маршала Гречко была неоценима для меня. Благодаря ей я получил достоверные даты, факты и документы о жизни и службе Ивана Ефимовича, имел возможность прочитать автобиографию, написанную рукой Петрова, приказы и решения, снимающие кривотолки и слухи, ходившие по поводу некоторых очень крутых поворотов в судьбе Ивана Ефимовича.
...Я не могу назвать себя близким другом Константина Михайловича Симонова, хотя получал от него письма и книги с дарственными надписями, когда служил еще в далеких гарнизонах. Он относился ко мне доброжелательно и при всех встречах на различных совещаниях, литературных вечерах или в домах общих друзей. Случилось так, что мы дружили в последние годы с Александрой Леонидовной - матерью Константина Михайловича. Вот в ее квартире я часто встречал Симонова и однажды рассказал о намерении написать о Петрове.
Константин Михайлович не только одобрил мое намерение, но и всячески хотел мне помочь в написании книги. Он рассказал о том, что не раз встречался с Петровым в годы войны, что у него есть записи бесед с Иваном Ефимовичем, и предлагал мне использовать эти материалы в работе. Многое позже было опубликовано в его дневниках и воспоминаниях. Симонов не раз спрашивал при встречах, как идет работа и не нужна ли какая-нибудь помощь. Константин Михайлович высоко ценил и уважал Петрова, он один из первых запечатлел черты его психологического портрета. Заметки и суждения такого зоркого, наблюдательного и талантливого писателя, каким был Симонов, конечно же помогут воссоздать образ Петрова более полно.
Приведу одну из записей Симонова - о его знакомстве с Петровым, которое произошло на следующий день после описанного отражения психической атаки:
"Моя первая короткая встреча с Петровым произошла 24
августа 1941 года на подступах к осажденной Одессе в селе
Дальник, где размещался командный пункт 25-й Чапаевской
стрелковой дивизии, в командование которой незадолго перед этим
вступил Петров.
Петров приехал с передовой. Одна рука у него после ранения
плохо действовала и была в перчатке. В другой руке он держал
хлыстик. Он был одет в солдатскую бумажную летнюю гимнастерку с
неаккуратно пришитыми, прямо на ворот, зелеными полевыми
генеральскими звездочками и в запыленную зеленую фуражку. Это
был высокий рыжеватый человек с умным усталым лицом и резкими,
быстрыми движениями.
Он выслушал нас, постукивая хлыстиком по сапогу.
- Не могу говорить с вами.
- Почему, товарищ генерал?
- Не могу. Должен для пользы дела поспать.
- А через сколько же вы сможете с нами поговорить?
- Через сорок минут.
Такое начало не обещало ничего хорошего, и мы
приготовились сидеть и ждать по крайней мере три часа, пока
генерал выспится.
Петров ушел в свою мазанку, а мы стали ждать. Ровно через
сорок минут нас позвал адъютант Петрова. Петров уже сидел за
столом одетый, видимо, готовый куда-то ехать. Там же с ним за
столом сидел бригадный комиссар, которого Петров представил нам
как комиссара дивизии. В самом же начале разговора Петров
сказал, что он может уделить нам двадцать минут, так как потом
должен ехать в полк. Я объяснил ему, что меня интересует
история организации Одесской кавалерийской дивизии ветеранов и
бои, в которых он с ней участвовал.
Петров быстро, четко, почти не упоминая о себе, но в
пределах отведенного времени давая краткие характеристики своим
подчиненным, рассказал нам все, что считал нужным, об этой
сформированной им дивизии, потом встал и спросил, есть ли
вопросы. Мы сказали, что нет. Он пожал нам руки и уехал..."
Далее Симонов продолжает:
"Ивана Ефимовича Петрова я знал потом на протяжении многих
лет и знал, как мне кажется, хорошо, хотя, быть может, и
недостаточно всесторонне.
Петров был человеком во многих отношениях незаурядным.
Огромный военный опыт и профессиональные знания сочетались у
него с большой общей культурой, широчайшей начитанностью и
преданной любовью к искусству, прежде всего к живописи. Среди
его близких друзей были превосходные и не слишком обласканные в
те годы официальным признанием живописцы. Относясь с долей
застенчивой иронии к собственным дилетантским занятиям
живописью, Петров обладал при этом своеобразным и точным
вкусом.
Петров был по характеру человеком решительным, а в
критические минуты умел быть жестким. Однако при всей своей,
если можно так выразиться, абсолютной военности, он понимал,
что в строгой военной субординации присутствует известная
вынужденность для человеческого достоинства, и не жаловал тех,
кого приводила в раж именно эта субординационная сторона
военной службы. Он любил умных и дисциплинированных и не любил
вытаращенных от рвения и давал тем и другим чувствовать это.
В его поведении и внешности были некоторые странности или,
вернее, непривычности. Он имел обыкновение подписывать приказы
своим полным именем: "Иван Петров" или "Ив. Петров", любил
ездить по передовой на "пикапе" или на полуторке, причем для
лучшего обзора частенько стоя при этом на подножке.
Контузия, полученная им еще в гражданскую войну,
заставляла его, когда он волновался и особенно когда сердился,
вдруг быстро и часто кивать головой так, словно он подтверждал
слова собеседника, хотя обычно в такие минуты все бывало как
раз наоборот.
Петров мог вспылить и, уж если это случалось, бывал резок
до бешенства. Но к его чести надо добавить, что эти вспышки
были в нем не начальнической, а человеческой чертой. Он был
способен вспылить, разговаривая не только с подчиненными, но и
с начальством.
Однако гораздо чаще, а вернее, почти всегда, он умел
оставаться спокойным перед лицом обстоятельств.
О его личном мужестве не уставали повторять все, кто с ним
служил, особенно в Одессе, в Севастополе и на Кавказе, там, где
для проявления этого мужества было особенно много поводов.
Храбрость его была какая-то мешковатая, неторопливая, такая,
какую особенно ценил Толстой. Да и вообще в повадке Петрова
было что-то от старого боевого кавказского офицера, каким мы
его представляем себе по русской литературе XIX века.
Такой сорт храбрости обычно создается долгой и постоянной
привычкой к опасностям: именно так оно и было с Петровым".
Конец августа 1941 года
25 августа противник, бросив в бой больше десяти дивизий, перешел в наступление на все три сектора. Это было еще одно решительное наступление для прорыва к городу. С большим трудом наши дивизии удерживали позиции своих секторов: в предшествовавших боях части понесли очень большие потери. В этот день начали рваться первые артиллерийские снаряды в Одесском порту - раньше Одесский порт был досягаем только для авиации противника. В этот же день, 26 августа, из Ставки пришла телеграмма, подписанная начальником Генерального штаба маршалом Б. М. Шапошниковым. Члены Военного совета Одесского оборонительного района спешно выехали в секторы для того, чтобы довести до частей указание Ставки. К Петрову в Южный сектор приехал бригадный комиссар И. И. Азаров. Знакомя генерала Петрова с содержанием телеграммы, он сказал:
- Маршал Шапошников отмечает, что в период с шестнадцатого по двадцать пятое августа в Западном секторе Одесского оборонительного района наши части отошли на пятнадцать - двадцать километров к востоку от линии, которая рассматривалась Верховным Главнокомандованием как основной рубеж обороны. А вот совсем недавно, вчера и сегодня, и части Восточного сектора тоже отошли на четыре - восемь километров. Сужение пространства оборонительного района очень беспокоит Ставку, и она предупреждает вас о возможности тяжелых последствий. Эти последствия уже наступили. Сегодня противник обстреливал Одесский порт артиллерийским огнем. Пока обстреливают со стороны Восточного сектора, но если, Иван Ефимович, ваши части отойдут еще хотя бы немного, то город будет обстреливаться и отсюда, с вашей, южной стороны. Ведь весь город целиком находится в вашем Южном секторе. Ставка требует большей устойчивости в обороне, требует сделать все возможное, чтобы не допустить прорыва противника к городу. Мы попытаемся помочь вам - дополнительно мобилизуем всех, кто может носить оружие, и пришлем на пополнение ваших частей. Вот в Девяносто пятой дивизии у вашего соседа организовали сбор трофейного оружия и оружия своих погибших бойцов на поле боя. Этим оружием они вооружают тех, кто приходит на пополнение частей. Советую и вам, Иван Ефимович, организовать такие же группы сбора оружия в вашей дивизии. Город тоже поможет всем чем только можно. Там начали изготовлять ручные гранаты. Придумали запал для бутылок с горючей смесью, теперь уже не надо зажигать их вручную, перед тем как бросить в танк. На судостроительном заводе организовано производство самодельных танков.
Азаров помолчал, понимая, как трудно генералу Петрову, потом добавил:
- В городе очень тяжелое положение, Иван Ефимович. Но рабочие просили передать, что они сделают все, только, пожалуйста, остановите и отгоните врага. Рабочие сейчас получают продукты по карточкам, и даже вода выдается по норме. После того как были захвачены головные сооружения водопровода в Беляевке, сделано пятьдесят восемь новых колодцев. Но разве для такого города хватит воды этих колодцев?
Петров ответил комиссару спокойно, как-то даже неофициально:
- Вы знаете, что мы делаем все возможное и даже невозможное. Конечно, чапаевцы отдадут все силы, чтобы выполнить указания Ставки и Военного совета Одесского оборонительного района. А в доказательство того, что силы еще есть, скажу, что даже сейчас бойцы и командиры не теряют оптимизма и чувства юмора. У нас здесь родилась поговорка: "Все трудное мы делаем немедленно, а невозможное - немножко позже". И вот еще - бойцы написали письмо Гитлеру, подражая письму запорожцев турецкому султану. Может быть, вам интересно будет, почитайте на досуге.
И Петров вручил Азарову два письма. Они были размножены на машинке, видимо, в штабе. Одно называлось "Генералу без армии Антонеску", другое "Людоеду Адольфу Гитлеру".
Илья Ильич быстро прочитал второе:
"Мы, правнуки и внуки славных и воинственных запорожцев
земли Украинской, которая теперь входит в Великий Советский
Союз, решили тебе, проклятый палач, письмо это написать, как
писали когда-то наши деды, которые громили врагов Украины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
Тудор Аргези был большой и честный писатель, он был правдив, нарисовал неприглядную картину позорного поведения определенных кругов. Но Аргези не знал, что в это время в Румынии существовали другие, прогрессивные силы, и в первую очередь коммунисты, что они боролись. Свидетельство тому - подлинный документ тех дней, короткий и выразительный. - Это листовка, напечатанная на машинке, она распространялась в румынских войсках:
"Генералы, офицеры и солдаты! Не выполняйте приказы
предателя Антонеску - это приказы нашего палача Гитлера!
Отказывайтесь идти в бой! Возвращайтесь в страну, чтобы
защитить ее вместе со всеми патриотами от опустошающих орд
гитлеровцев.
Создавайте во всех частях комитеты и тайные группы солдат
и офицеров-патриотов. Готовьтесь к великой освободительной
борьбе!"
Патриотические силы в тылу и на фронте, как видим, действовали, хоть их было слишком мало. Коммунистическая партия была еще очень слабой. Но тем не менее высшее командование армии пристально следило за работой коммунистов и принимало свои меры. Я привез из Румынии копию документа, не только подтверждающего это, но и показывающего обстановку в армии, которая действовала под Одессой. Это письмо по времени написано позднее и адресовано 3-му корпусу, но, видно, лишь оно попало в руки коммунистов.
Нет сомнения, что аналогичные распоряжения получали все соединения румынской армии в самое разное время. Ныне этот документ экспонируется в Национальном историческом музее в Бухаресте.
"Секретно.
Главный Генеральный штаб, 2 июня 1944 г.
2-е отделение Отдела контрразведки
3-му корпусу армии.
Генеральный штаб располагает информацией, что
Коммунистическая партия дала указание своим агентам максимально
усилить пропаганду как среди гражданского населения, так и в
армии. Одно из средств, используемых агентами-коммунистами,
контактирование с воинами, которые находятся в увольнении,
отпуске, командировке и т. д. ...У них пытаются ослабить веру в
победу и в искренность немецко-румынской дружбы. Они
рекомендуют создавать в частях "антинемецкие группы" и "группы
борьбы за мир" под руководством коммунистов, которые есть в
каждой части.
Предписываю - поручить вашим надежным воинам, имеющим
доверие у коммунистов, вести свою пропагандистскую работу для
ослабления влияния коммунистов.
За нач. главного штаба генерал И. Архип".
Завершая рассказ об обстановке в стане противника в период борьбы за Одессу, хочу, однако, подчеркнуть, что приведенные выше запоздалые сожаления моих румынских собеседников по поводу участия в войне против Советского Союза не снимают ответственности с румынской армии за все совершенные ею преступления. Армия Антонеску была верным союзником фашистской Германии, совершила вместе с ней вероломное нападение на нашу страну. Румынские войска вели себя на захваченных территориях как настоящие оккупанты - грабили советские города и села, убивали мирных жителей. Румынская военщина тех лет наравне с гитлеровцами в полной мере несет ответственность за все совершенные злодеяния. Нелегко мне писать, а румынским товарищам неприятно вспоминать об этом сегодня. Но что было, то было. Во время поездок по Румынии я искренне радовался переменам, которые произошли в стране после прихода к власти коммунистической партии, и от души желал Румынии дальнейшего процветания на социалистическом пути.
Воспоминания. Послевоенные годы
Вернемся к знаменитой психической атаке. На следующий день, 24 августа, наступление противника продолжалось уже без таких эффектов. Бои шли тяжелые. Именно в этот день у Ивана Ефимовича произошла любопытная встреча с человеком, хорошо известным всем читателям. Прежде чем описать эту встречу, мне кажется необходимым сделать небольшое отступление.
О своем намерении написать книгу о генерале Петрове я рассказывал в семидесятых годах очень разным по положению и характерам людям - маршалу Гречко и писателю Константину Симонову.
Маршал Гречко читал мои книги о современной Советской Армии, он не раз отмечал их письменно и устно и наградил меня именным офицерским кортиком. Однажды он спросил, над чем я работаю, и, услыхав, что пишу книгу о Петрове, горячо поддержал мое намерение. Он рассказал о своих встречах с Петровым в годы войны, во время битвы за Кавказ и в Карпатах, где Гречко командовал армией и был подчиненным Ивана Ефимовича.
- Его очень часто и несправедливо обижали, и об этом надо обязательно рассказать, - советовал маршал. - Другого после опалы забыли бы или он сам опустил бы руки, обиделся и зачах, а Петров был настолько талантливый военачальник и одаренный человек, что его обязательно вспоминали после очередной опалы и, как правило, назначали с повышением. А сам он ни разу не сломался и отдавал свои силы делу защиты Родины каждый раз все с новой энергией. Прекрасный был человек! Чем вам помочь в работе?
Я попросил министра обороны дать возможность ознакомиться с личным делом генерала армии Петрова. Маршал Гречко тут же велел своему генералу для особых поручений генерал-лейтенанту В. А. Сидорову запросить дело в канцелярию министра обороны. Кстати, генерал-лейтенант Сидоров, мой старый сослуживец по Генеральному штабу (тогда мы с ним были еще капитанами), в пятидесятых годах служил офицером для поручений у генерала Петрова, когда тот был начальником Главного управления боевой подготовкой сухопутных войск. Сидоров был очень близок к Петрову и тоже многое рассказал мне о последних годах работы и жизни Ивана Ефимовича.
Через несколько дней мне позвонил генерал Сидоров и сообщил, что личное дело Петрова у него.
В министерстве мне отвели комнату, где я тщательно изучил все документы и сделал необходимые выписки. Эта помощь маршала Гречко была неоценима для меня. Благодаря ей я получил достоверные даты, факты и документы о жизни и службе Ивана Ефимовича, имел возможность прочитать автобиографию, написанную рукой Петрова, приказы и решения, снимающие кривотолки и слухи, ходившие по поводу некоторых очень крутых поворотов в судьбе Ивана Ефимовича.
...Я не могу назвать себя близким другом Константина Михайловича Симонова, хотя получал от него письма и книги с дарственными надписями, когда служил еще в далеких гарнизонах. Он относился ко мне доброжелательно и при всех встречах на различных совещаниях, литературных вечерах или в домах общих друзей. Случилось так, что мы дружили в последние годы с Александрой Леонидовной - матерью Константина Михайловича. Вот в ее квартире я часто встречал Симонова и однажды рассказал о намерении написать о Петрове.
Константин Михайлович не только одобрил мое намерение, но и всячески хотел мне помочь в написании книги. Он рассказал о том, что не раз встречался с Петровым в годы войны, что у него есть записи бесед с Иваном Ефимовичем, и предлагал мне использовать эти материалы в работе. Многое позже было опубликовано в его дневниках и воспоминаниях. Симонов не раз спрашивал при встречах, как идет работа и не нужна ли какая-нибудь помощь. Константин Михайлович высоко ценил и уважал Петрова, он один из первых запечатлел черты его психологического портрета. Заметки и суждения такого зоркого, наблюдательного и талантливого писателя, каким был Симонов, конечно же помогут воссоздать образ Петрова более полно.
Приведу одну из записей Симонова - о его знакомстве с Петровым, которое произошло на следующий день после описанного отражения психической атаки:
"Моя первая короткая встреча с Петровым произошла 24
августа 1941 года на подступах к осажденной Одессе в селе
Дальник, где размещался командный пункт 25-й Чапаевской
стрелковой дивизии, в командование которой незадолго перед этим
вступил Петров.
Петров приехал с передовой. Одна рука у него после ранения
плохо действовала и была в перчатке. В другой руке он держал
хлыстик. Он был одет в солдатскую бумажную летнюю гимнастерку с
неаккуратно пришитыми, прямо на ворот, зелеными полевыми
генеральскими звездочками и в запыленную зеленую фуражку. Это
был высокий рыжеватый человек с умным усталым лицом и резкими,
быстрыми движениями.
Он выслушал нас, постукивая хлыстиком по сапогу.
- Не могу говорить с вами.
- Почему, товарищ генерал?
- Не могу. Должен для пользы дела поспать.
- А через сколько же вы сможете с нами поговорить?
- Через сорок минут.
Такое начало не обещало ничего хорошего, и мы
приготовились сидеть и ждать по крайней мере три часа, пока
генерал выспится.
Петров ушел в свою мазанку, а мы стали ждать. Ровно через
сорок минут нас позвал адъютант Петрова. Петров уже сидел за
столом одетый, видимо, готовый куда-то ехать. Там же с ним за
столом сидел бригадный комиссар, которого Петров представил нам
как комиссара дивизии. В самом же начале разговора Петров
сказал, что он может уделить нам двадцать минут, так как потом
должен ехать в полк. Я объяснил ему, что меня интересует
история организации Одесской кавалерийской дивизии ветеранов и
бои, в которых он с ней участвовал.
Петров быстро, четко, почти не упоминая о себе, но в
пределах отведенного времени давая краткие характеристики своим
подчиненным, рассказал нам все, что считал нужным, об этой
сформированной им дивизии, потом встал и спросил, есть ли
вопросы. Мы сказали, что нет. Он пожал нам руки и уехал..."
Далее Симонов продолжает:
"Ивана Ефимовича Петрова я знал потом на протяжении многих
лет и знал, как мне кажется, хорошо, хотя, быть может, и
недостаточно всесторонне.
Петров был человеком во многих отношениях незаурядным.
Огромный военный опыт и профессиональные знания сочетались у
него с большой общей культурой, широчайшей начитанностью и
преданной любовью к искусству, прежде всего к живописи. Среди
его близких друзей были превосходные и не слишком обласканные в
те годы официальным признанием живописцы. Относясь с долей
застенчивой иронии к собственным дилетантским занятиям
живописью, Петров обладал при этом своеобразным и точным
вкусом.
Петров был по характеру человеком решительным, а в
критические минуты умел быть жестким. Однако при всей своей,
если можно так выразиться, абсолютной военности, он понимал,
что в строгой военной субординации присутствует известная
вынужденность для человеческого достоинства, и не жаловал тех,
кого приводила в раж именно эта субординационная сторона
военной службы. Он любил умных и дисциплинированных и не любил
вытаращенных от рвения и давал тем и другим чувствовать это.
В его поведении и внешности были некоторые странности или,
вернее, непривычности. Он имел обыкновение подписывать приказы
своим полным именем: "Иван Петров" или "Ив. Петров", любил
ездить по передовой на "пикапе" или на полуторке, причем для
лучшего обзора частенько стоя при этом на подножке.
Контузия, полученная им еще в гражданскую войну,
заставляла его, когда он волновался и особенно когда сердился,
вдруг быстро и часто кивать головой так, словно он подтверждал
слова собеседника, хотя обычно в такие минуты все бывало как
раз наоборот.
Петров мог вспылить и, уж если это случалось, бывал резок
до бешенства. Но к его чести надо добавить, что эти вспышки
были в нем не начальнической, а человеческой чертой. Он был
способен вспылить, разговаривая не только с подчиненными, но и
с начальством.
Однако гораздо чаще, а вернее, почти всегда, он умел
оставаться спокойным перед лицом обстоятельств.
О его личном мужестве не уставали повторять все, кто с ним
служил, особенно в Одессе, в Севастополе и на Кавказе, там, где
для проявления этого мужества было особенно много поводов.
Храбрость его была какая-то мешковатая, неторопливая, такая,
какую особенно ценил Толстой. Да и вообще в повадке Петрова
было что-то от старого боевого кавказского офицера, каким мы
его представляем себе по русской литературе XIX века.
Такой сорт храбрости обычно создается долгой и постоянной
привычкой к опасностям: именно так оно и было с Петровым".
Конец августа 1941 года
25 августа противник, бросив в бой больше десяти дивизий, перешел в наступление на все три сектора. Это было еще одно решительное наступление для прорыва к городу. С большим трудом наши дивизии удерживали позиции своих секторов: в предшествовавших боях части понесли очень большие потери. В этот день начали рваться первые артиллерийские снаряды в Одесском порту - раньше Одесский порт был досягаем только для авиации противника. В этот же день, 26 августа, из Ставки пришла телеграмма, подписанная начальником Генерального штаба маршалом Б. М. Шапошниковым. Члены Военного совета Одесского оборонительного района спешно выехали в секторы для того, чтобы довести до частей указание Ставки. К Петрову в Южный сектор приехал бригадный комиссар И. И. Азаров. Знакомя генерала Петрова с содержанием телеграммы, он сказал:
- Маршал Шапошников отмечает, что в период с шестнадцатого по двадцать пятое августа в Западном секторе Одесского оборонительного района наши части отошли на пятнадцать - двадцать километров к востоку от линии, которая рассматривалась Верховным Главнокомандованием как основной рубеж обороны. А вот совсем недавно, вчера и сегодня, и части Восточного сектора тоже отошли на четыре - восемь километров. Сужение пространства оборонительного района очень беспокоит Ставку, и она предупреждает вас о возможности тяжелых последствий. Эти последствия уже наступили. Сегодня противник обстреливал Одесский порт артиллерийским огнем. Пока обстреливают со стороны Восточного сектора, но если, Иван Ефимович, ваши части отойдут еще хотя бы немного, то город будет обстреливаться и отсюда, с вашей, южной стороны. Ведь весь город целиком находится в вашем Южном секторе. Ставка требует большей устойчивости в обороне, требует сделать все возможное, чтобы не допустить прорыва противника к городу. Мы попытаемся помочь вам - дополнительно мобилизуем всех, кто может носить оружие, и пришлем на пополнение ваших частей. Вот в Девяносто пятой дивизии у вашего соседа организовали сбор трофейного оружия и оружия своих погибших бойцов на поле боя. Этим оружием они вооружают тех, кто приходит на пополнение частей. Советую и вам, Иван Ефимович, организовать такие же группы сбора оружия в вашей дивизии. Город тоже поможет всем чем только можно. Там начали изготовлять ручные гранаты. Придумали запал для бутылок с горючей смесью, теперь уже не надо зажигать их вручную, перед тем как бросить в танк. На судостроительном заводе организовано производство самодельных танков.
Азаров помолчал, понимая, как трудно генералу Петрову, потом добавил:
- В городе очень тяжелое положение, Иван Ефимович. Но рабочие просили передать, что они сделают все, только, пожалуйста, остановите и отгоните врага. Рабочие сейчас получают продукты по карточкам, и даже вода выдается по норме. После того как были захвачены головные сооружения водопровода в Беляевке, сделано пятьдесят восемь новых колодцев. Но разве для такого города хватит воды этих колодцев?
Петров ответил комиссару спокойно, как-то даже неофициально:
- Вы знаете, что мы делаем все возможное и даже невозможное. Конечно, чапаевцы отдадут все силы, чтобы выполнить указания Ставки и Военного совета Одесского оборонительного района. А в доказательство того, что силы еще есть, скажу, что даже сейчас бойцы и командиры не теряют оптимизма и чувства юмора. У нас здесь родилась поговорка: "Все трудное мы делаем немедленно, а невозможное - немножко позже". И вот еще - бойцы написали письмо Гитлеру, подражая письму запорожцев турецкому султану. Может быть, вам интересно будет, почитайте на досуге.
И Петров вручил Азарову два письма. Они были размножены на машинке, видимо, в штабе. Одно называлось "Генералу без армии Антонеску", другое "Людоеду Адольфу Гитлеру".
Илья Ильич быстро прочитал второе:
"Мы, правнуки и внуки славных и воинственных запорожцев
земли Украинской, которая теперь входит в Великий Советский
Союз, решили тебе, проклятый палач, письмо это написать, как
писали когда-то наши деды, которые громили врагов Украины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15