Учили стрелять красноармейцев, к
оторые впервые держали винтовку в руках. Тяжелые выстрелы в бетонном узк
ом тире так набили барабанные перепонки, что в голове гудело. После ужина
в теплой казарме Василия охватила приятная истома, он прилег отдохнуть и
быстро заснул под мерный гул голосов.
Куржаков ходил между кроватями, ругал медлительных разомлевших в тепле
красноармейцев:
Ц Оружие отпотело, протрите. Раскисли! На фронт завтра, забыли?
Он остановился у койки, на которой, сдвинув ноги в сапогах в проход, лежал
одетый Ромашкин. Хотел поднять его Ц улегся, мол, раньше подчиненных, даж
е не привел оружие в порядок, но посмотрел на румяное чистое лицо сладко с
павшего лейтенанта, и что-то жалостливое шевельнулось в груди. Куржаков
тут же подавил в себе эту, как он считал, «бабью» слабость, но все же не разб
удил Василия, пошел дальше, с яростью отчитывал бойцов:
Ц Оружие протирайте, вояки, завтра не в бирюльки играть, в бой пойдете!
Красноармейцы брали влажные, будто покрытые туманом, винтовки, протирал
и их, а влага вновь и вновь выступала на вороненых стволах и казенниках.
Ц Смотри, железо и то промерзло, притомилось, а мы ничего, еще и железу пом
огаем, Ц бодрясь, сказал молодой боец Оплеткин.
Ц Не тараторь, лейтенанта разбудишь, Ц остановил его сосед, кивнув на Р
омашкина.
Ц Сморило командира, видать, городской, не привычный в поле на морозе, Ц
шепнул Оплеткин.
В десять улеглась вся рота. Молодые здоровые люди, утомившись, скоро засн
ули и спали крепко.
Василию показалось, что он только что закрыл глаза, и вот уже в уши стучит
знакомое, нелюбимое:
Ц Подъем! Подъем!
С первых дней в училище Василий по утрам тяжело перебарывал сладкую тяже
сть недосыпания. Ему нравилось в армии все, кроме этого неприятного слов
а «Подъем!». Даже в поезде, где никто не кричал «Подъем!», глаза сами открыв
ались в шесть, будто в голове, как в будильнике, срабатывала заведенная пр
ужинка.
Сегодня пробуждение было особенно тяжелым. Ромашкин взглянул на часы Ц
только три. «Наверное, дежурный ошибся», Ц подумал он, но тут же услыхал з
накомый, с хрипотцой голос Куржакова:
Ц По-одъем! Быстро умывайтесь и выходите строиться в полном снаряжении.
Ничего не оставлять, в казарму больше не вернемся!
В полковом дворе происходило что-то непонятное. Роты строились не в похо
дные колонны, а в длинные неуклюжие шеренги.
Куржаков подозвал взводных:
Ц Постройте строго по ранжиру, в ряду двадцать пять человек. Отработать
движение строевым шагом. Особое внимание Ц на равнение.
У Ромашкина было всего двадцать два бойца, весь взвод составил одну шере
нгу. Троих добавили из другого взвода. Выстраивая людей в темноте по рост
у, он замешкался, тут же подлетел Куржаков:
Ц Слушай мою команду! Направо! Выровняться чище в затылок! Головные убор
ы Ц снять! Встать плотнее! Еще ближе. Прижмись животом к спине соседа.
Обнаженные, остриженные под машинку головы вытянулись в ряд, кое-где они
то возвышались, то западали.
Ц Ты перейди сюда. Ты сюда, Ц вытягивая то одного, то другого за рукав шин
ели, переставлял их командир роты. Через минуту круглые стриженые головы
создали одну, постепенно снижающуюся линию.
Ц Головные уборы… Ц Куржаков помедлил и резко скомандовал: Ц Надеть! Н
але-во!
Перед Ромашкиным стояла шеренга его взвода, идеально подогнанная по рос
ту, Куржаков тихо сказал:
Ц Вот так надо строить по ранжиру, товарищ строевик, Ц и ушел.
Роты уже шагали по плацу и между казармами.
Все еще не понимая, зачем это нужно, Ромашкин стал учить свою шеренгу. Она
расползалась, ходила то выпуклая Ц горбом, то западала дугой, а то вдруг л
омалась зигзагом.
В конце двора шеренги, сбиваясь в кучу, поворачивали назад. Встретив здес
ь однокашников, Василий спросил Карапетяна:
Ц Ты не слыхал, зачем вся эта петрушка?
Ц На парад пойдем. Сегодня седьмое ноября. Забыл, да?
Ц Какой парад? Война же!
Подошел Куржаков, он слышал их разговор:
Ц Какой-нибудь строевик-дубовик, вроде вас, додумался. Парад, понимаешь!
Немцы под Москвой, а мы в солдатиков играть будем. Мало нас бьют, всю дурь е
ще не выбили.
Ромашкин бегал вдоль строя, семенил перед ним, двигаясь спиной вперед, ли
цом к строю, кричал:
Ц Тверже ногу! Раз, раз! А равнение? Куда середина завалилась?
Завтракали здесь же, на дворе, гремя котелками, обдавая друг друга паром и
приятным теплым запахом каши с мясной подливкой.
Было еще темно, когда полк двинулся в город. В черных окнах домов, заклеенн
ых крест-накрест белыми полосками бумаги, ни огонька, ни светлой щелочки.
По тихим безлюдным улицам полк шел парадными шеренгами, и всю дорогу до К
расной площади раздавались команды:
Ц Строевым! Раз, два! Раз, два! Чище равнение!
Командир полка майор Караваев за долгую службу много раз участвовал в па
радах и теперь, глядя на кривые шеренги, тихо говорил комиссару Гарбузу:

Ц К парадам готовились минимум месяц. Как мы пройдем по Красной площади,
не представляю! Да еще в полном снаряжении. Опозорим и себя, и всю Красную
Армию.
Ц Не беспокойтесь, Кирилл Алексеевич, Ц отвечал Гарбуз, который еще сов
сем недавно был вторым секретарем райкома на Алтае, под Бийском, и не слиш
ком разбирался в красоте строя. Ц Там обстановку понимают. Ц Комиссар п
оказал пальцем вверх. Ц Не знаю, правильно ли я сужу, но, думается, сегодня
важно не равнение в рядах, а сам факт проведения парада. Немцы под Москвой
, на весь мир кричат о своей победе, а мы им дулю под нос Ц парад! Гитлера ко
ндрашка хватит от такого сюрприза. Здорово придумано!
Ц Парад, конечно, затея смелая. Тут или пан, или пропал.
Ц Почему? Ц не понял комиссар.
Ц Если все пройдет хорошо Ц нам польза. А если нас разбомбят на Красной
площади?
Комиссар нахмурился, ответил не сразу.
Ц Я думаю, там, Ц он опять показал пальцем вверх, Ц все предусмотрели. Н
е допустят. Этим парадом, по-моему, сам Сталин занимается.
А шеренги все шли и шли мимо них, бойцы старательно топали, рассыпая дробн
ый стук замерзших на морозе кожаных подметок. Единого хлесткого шага, ко
торый привык слышать и любил Караваев на довоенных парадах, не было.
Карапетян показал Ромашкину на светящуюся синим светом букву «М» над вх
одом в метро, пояснил:
Ц До войны эти «М» были красные, чтоб далеко видно. Синие Ц немецкие лет
чики не замечают.
На Красную площадь вошли, когда начало светать. Ромашкин впервые увидел
Кремль не на картинке: узнал зубчатую стену, Мавзолей, высокие островерх
ие башки и удивился Ц звезды были не рубиновые, а зеленые Ц не то покраше
ны, не то закрыты чехлами. Площадь была затянута холодным сырым туманом. В
мрачном небе висели аэростаты воздушного заграждения, казалось, они упи
раются спинами в плотные серые облака.
Ц Погода что надо Ц нелетная! Ц сказал радостно Карапетян.
Ц Ты бывал раньше на Красной площади? Ц спросил Василий.
Ц Бывал. Мой дядя в Наркомате внутренних дел работает. Водил меня на демо
нстрации. Раньше тут даже ночью, как днем, все сияло. А днем такое творилос
ь Ц не рассказать!
Ц А почему не убрали мешки? Ц удивился Василий и показал на штабель меш
ков у собора Василия Блаженного.
Ц Чудак, их специально привезли Ц памятник Минину и Пожарскому обложи
ть, чтобы при бомбежке не повредило.
Ц А если нас бомбить начнут? Представляешь, какая заваруха тут начнется?!

Куржаков, стоявший рядом, сказал:
Ц Кончайте болтать в строю!
Воинские части прибывали и выстраивались на отведенных им местах, красн
оармейцы закуривали по разрешению командиров, голубой дымок вился над с
троем.
Пошел снег. Сначала порошили мелкие снежинки, потом посыпались все плотн
ее и плотнее. Василий, Карапетян и, должно быть, все участники парада с рад
остью подумали: бомбежки не будет. Облегчение это пришло не оттого, что сн
ималось опасение за себя, за свою жизнь. Каждый понимал Ц это не простой п
арад. Надо, чтобы он обязательно состоялся.
Бывают в жизни дни и часы, когда человек ощущает: вот она, история, рядом. И с
ейчас, как только заиграли и начали бить Кремлевские куранты, у Василия з
атукало сердце, будто там, в груди, а не на башне была эта музыка и колоколь
ный перезвон исторического времени. Василию хотелось запомнить все, что
он видит и слышит, все, что происходит на площади. Он понимал: этому сужден
о остаться в веках. Он подумал и о том, что, пожалуй, не совсем прав, считая, ч
то историческое вершится лишь в такие торжественные минуты. Каждый день
, каждый час начинается, продолжается или завершается какое-то событие. Н
о есть минуты, которым суждено остаться не только в памяти его, Ромашкина,
а всем, всего народа, вот такое и называется историческим событием. И тако
е вершилось сейчас, здесь.
…Без пяти минут восемь по Красной площади пролетел рокот, будто ветер по
роще. Ромашкин смотрел вправо и влево, пытаясь понять, в чем дело. Его толк
нул в бок стоявший рядом Синицкий:
Ц Не туда смотришь. Гляди на Мавзолей.
Ромашкин взглянул на мраморную пирамиду в центре площади и обмер: там, в ш
еренге фигур, одетых в пальто с каракулевыми воротниками, он увидел Стал
ина в знакомой по фотографиям шинели и суконной зеленой фуражке, «Сталин
! Ц пронеслось в голове Василия. Ц Хоть бы он шапку надел, в фуражке-то за
мерзнет…» Куранты на Спасской башне рассыпали по площади мелодичный пе
резвон, генерал, плотно сидевший верхом на коне, вдруг что-то крикнул и по
скакал вперед. От Спасской башни ему навстречу приближался другой всадн
ик на коне с белыми ногами. Кто это Ц мешал узнать тихо падающий снег. Пре
жде чем всадники съехались, снова, будто ветер по макушкам деревьев, прон
есся шепот над строем войск:«Буденный!.. Буденный!»
Буденный остановился перед их полком поздороваться, и только тогда Рома
шкин увидел маршальские звезды на петлицах и черные усы вразлет. Еще ник
то не произнес речь, военачальники все еще объезжали строй войск, а Ромаш
кина так и распирало желание кричать «ура». У него громко стучало сердце
и голова кружилась от охмеляющей торжественности. Вот о такой военной сл
ужбе, о такой войне он мечтал Ц красиво, величественно, грандиозно! Ромаш
кин покосился на Куржакова, который стоял справа. Лицо Григория будто ок
аменело, челюсти сжаты, только ноздри трепетали. Ромашкин не понял, что вы
ражало это лицо Ц неизбывную злость или верную преданность. «Вот гляди,
Ц злорадно думал Ромашкин, Ц гляди, сухарь холодный, вот она, красота во
инской службы, а ты говорил Ц нет ее!..»
Наконец с другой площади, из-за угла красного кирпичного здания, как приб
лижающийся обвал, покатилось «ура». Василий набрал полную грудь воздуха
, дождался, пока могучий возглас достигнет квадрата его полка, и закричал
изо всех сил, но голоса своего не услышал. Общий гул Ц «У-р-р-а-а-а!» Ц прон
есся над строем, подхватил голос Ромашкина и унесся дальше. Потом этот гу
л еще не раз накатывался на строй, и каждый раз Василий, как ни старался, та
к и не смог расслышать свой голос.
Буденный между тем поднялся на Мавзолей. Сталин дождался его, посмотрел
на часы, едва заметная улыбка мелькнула под усами. Не обращаясь ни к кому,
но уверенный Ц все, что он скажет, будет исполнено без промедления, Ц Ст
алин сказал:
Ц Включайте все радиостанции Союза. Ц И шагнул к микрофону.
Ромашкин, слушая Сталина, подался всем телом в сторону Мавзолея, не тольк
о уши, каждая жилка, казалось, превратилась в слух.
Сталин говорил негромко и спокойно, произносил фразы медленно, будто дик
товал машинистке. Ромашкин подумал даже, что Сталин говорит слишком медл
енно. Он будто подчеркивал каждую фразу. Слова выговаривал без затруднен
ия, по-русски правильно, и только в ударениях, в повышении и понижении тон
а проскальзывал грузинский акцент.
Василий проклинал снег, который повалил еще гуще и не давал ему возможно
сти рассмотреть Сталина. «Ну ничего, Ц надеялся он, Ц разгляжу, когда пр
ойдем у Мавзолея».
Сталин говорил о том, как трудно было бороться с врагами в годы гражданск
ой войны Ц Красная Армия только создавалась, не было союзников, наседал
и четырнадцать государств. Ленин тогда вел и вдохновлял нас на борьбу с и
нтервентами…
«…Дух великого Ленина и его победоносное знамя вдохновляют нас теперь н
а Отечественную война так же, как двадцать три года назад.
Разве можно сомневаться в том, что мы можем и должны победить немецких за
хватчиков?
…Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, командиры и политработники, па
ртизаны и партизанки! На вас смотрит весь мир, как на силу, способную уничт
ожить грабительские полчища немецких захватчиков. На вас смотрят пораб
ощенные народы Европы, подпавшие под иго немецких захватчиков, как на св
оих освободителей. Великая освободительная миссия выпала на вашу долю. Б
удьте же достойны этой миссии! Война, которую вы ведете, есть война освобо
дительная, война справедливая. Пусть вдохновляет вас в этой войне мужест
венный образ наших великих предков Ц Александра Невского, Дмитрия Донс
кого, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Ку
тузова! Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!»
И опять Ромашкин кричал «Ура!», пьянея от ощущения огромной силы своей ар
мии, частичку которой он представляет, от радости, что родился, живет, буде
т защищать такую великую страну, что участвует в таких грандиозных событ
иях.
Меньше всех видят, как происходит парад, обычно его участники. После кома
нды «К торжественному маршу!» Василий забыл обо всем, кроме равнения: хот
елось, чтобы его шеренга прошла лучше других, не завалила бы и не выпятила
сь. Он косил глазом, вполголоса командовал, пока не вышли на последнюю пря
мую. Где-то в подсознании пульсировала мысль:«Рассмотреть Сталина, расс
мотреть Сталина». Но, когда зашагал строевым, высоко вскидывая ноги, забы
л К об этом.
Вдруг у кого-то из краноармейцев в котелке заблямкала ложка. Василий не с
лышал оркестра, железное блямканье в котелке перекрыло все. Он похолодел
от ужаса, ему казалось, это звяканье слышат на Мавзолее и оно портит весь
парад. В этот момент Василий увидел человека, который слегка возвышался
над площадью и взмахивал руками Ц то правой, то левой. Василию показалос
ь, что он ищет, у кого стучит эта злополучная ложка. Человек один был виден
над головами марширующих и, несомненно, высматривал виновника. Только по
дойдя ближе, Ромашкин сообразил: «Это же дирижер!»
Василий спохватился, метнул глазами в сторону Мавзолея, но было поздно
Ц Сталина разглядеть не успел. А в голове мелькали какие-то цифры:«Семь-
десять пять…семьдесят шесть…» Когда и почему начал он считать? Лишь мино
вав трибуны и произнеся мысленно «сто шестьдесят», вспомнил:» Это я по по
воду того, что участники парада видят меньше всех. Вот отшагал я сто шесть
десят шагов, и на этом парад для меня закончен. Но какие это шаги! Это не шаг
и Ц полет! Кажется, сердце летит впереди и не барабан вовсе, а сердце отст
укивает ритм шага:«бум, бум!» Только проклятая ложка в котелке все подпор
тила».
Ромашкин поглядел на Карапетяна, Синицкого Ц они улыбались. И сам он тож
е улыбался. Чему? Неизвестно. Просто хорошо, радостно было на душе. Стук ло
жки, оказывается, никто и не слышал. Даже Куржаков посветлел, зеленые глаз
а потеплели, но, встретив взгляд Ромашкина, ротный нахмурился и отвернул
ся.
За Москвой-рекой, в тесной улочке, майор Караваев остановил полк. Пронесл
ось от роты к роте: «Можно курить», и сиреневый дымок тут же заструился над
шапками, запорошенными снегом. Позади, на Красной площади, еще играл орке
стр Ц там продолжался парад.
Четыре девушки в красноармейской форме шли по тротуару. Карапетян не мог
упустить случая познакомиться. Он шагнул на тротуар, лихо откозырял и сп
росил, играя черными бровями:
Ц Разрешите обратиться?
Ц Это мы должны спрашивать: вы старший по званию, Ц сказала голубоглаза
я, у которой светлые локоны выбивались из-под шапки. Другие девушки хихик
нули. Только одна, ладная, стройная, с ниточками бровей над карими глазами
, осталась серьезной и больше других приглянулась Ромашкину. Синицкий и
Сабуров шагнули на подкрепление Карапетяну, а Василий подошел к строгой
девушке:
Ц Здравствуйте. Как вас зовут?
Ц Вы считаете, сейчас подходящее время для знакомства?
Ц А почему бы и нет?
Ц В любом случае наше знакомство ни к чему.
Ц Потому что я иду на фронт?
Девушка грустно поглядела ему в глаза, непонятно ответила:
Ц Мы никогда больше не встретимся. Ц И добавила, чтобы не обидеть: Ц Не п
отому, что вас могут убить. Просто ни к чему сейчас эти знакомства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10