тщеславный и коварный владыка, питавший утробную страсть к наживе и обложивший народ непосильными податями.
Народ восстал. К нему примкнула часть духовенства и феодалов. Несмотря на все потуги, Худояру не удалось силой подавить сопротивление. Занятый борьбой с восставшими, он не подозревал о заговоре в своем собственном доме, организованном против него сыновьями.
Братья, получив свободу действий, могли заварить такую кровавую кашу, что расхлебывать ее пришлось бы долгие месяцы. По-видимому, Скобелев, волею судьбы оказавшийся в самой гуще событий, сам напросился в посольство, которое должно было выяснить степень опасности, грозившей миру и спокойствию в крае. Неизвестно, что ожидало хана, если бы не находчивость Скобелева. Осталось загадкой, каким образом ему удалось уговорить братьев отпустить отца по-доброму, но так или иначе Худояр-хан с гаремом и челядью обосновался в Ходженте, под надежной защитой русского оружия.
Тем временем на престол в Коканде взошел старший сын Худояра Насреддин-бек. Насреддин явно уступал отцу в твердости и решительности и вскоре оказался игрушкой в руках кокандской знати и духовенства. Последнее бредило идеей газавата – «священной войны» против «неверных», то есть русских. Приемы, к которым прибегали фанатичные последователи пророка Магомета, были не новы. В городах, занятых русскими войсками, появились ходоки, дервиши, вещавшие на базарных площадях о зверствах, которые якобы чинили русские, не обходилось и без угроз. За ними потянулся шлейф кровавых деяний: налетов на почтовые станции, на караваны русских купцов. Мелкие уколы сменились открытыми нападениями на русские гарнизоны. Трое суток малочисленные защитники Ходжента отражали яростные атаки, и неизвестно, чем бы закончилась осада, если бы не Скобелев, подоспевший на помощь.
«А не малочислен ли наш отряд?» – спросил его капитан Михайлов. «Отряд в две сотни, – ответил Скобелев, – с четырьмя ракетными станками я считаю сильным и самостоятельным в здешних войнах». Уже на подходе к Ходженту отряд увеличился до восьми сотен. Он внезапно ударил по коканд-цам, заставив их с большими потерями отступить от города.
На этом военные действия могли закончиться, но воинственный Абдуррахман-автобачи, талантливый вождь кипчагов, совершивший намаз Намаз – мусульманский религиозный обряд – ежедневное пятикратное богослужение.
в Мекке, решил сражаться до конца. Фанатичный и честолюбивый, он поставил на карту не только спокойствие обширного края, но и тысячи жизней простых кокандцев, кипчагов, каракиргизов, вовлеченных им в боевые действия.
18 августа 1875 года отряд, состоявший из шестнадцати рот, девяти сотен казаков, с двадцатью орудиями и восемью ракетными станками (всего четыре тысячи человек), под командованием К. П. Кауфмана выступил из Ходжента. Скобелев в этом отряде командовал всей конницей. Примечателен его отзыв: «Я глубоко верю в казаков, как славную– боевую силу, и за поход надеюсь доказать, что они при маленькой сноровке не уступят регулярной коннице».
Кокандский поход можно условно разделить на два этапа – осенний и зимний. 21 августа русские войска завязали бой у кишлака Каракчикум. Противника ожидал сюрприз. Кокандцы, привыкшие действовать навалом, буквально опешили, когда невидимая сила разорвала и разметала их ряды. А это Скобелев, словно заправский артиллерист, дал приказ установить орудия на прямую наводку. После такой внушительной артподготовки конница, пользуясь паникой в стане противника, довершила его разгром. 22 августа почти пятидесятитысячная армия кокандцев сосредоточилась у города Махраме. Но русские войска имели уже достаточный боевой опыт, и численное превосходство уступило организации и умелому взаимодействию родов войск. Несмотря на отчаянное сопротивление, на затопленную перед укреплениями местность, шквальный огонь, Скобелев с отрядом ворвался в город. Его желтый знак метался по полю сражения, словно вихрь. Раненный в самом начале сражения в ногу, он не слез с коня до той минуты, пока противник не перестал сопротивляться. Победителям достались тридцать девять орудий и девятьсот пленных.
До Коканда движение войск было мирным, население городов открывало ворота и встречало русских подношением даров. Участник этого похода подполковник Маев вспоминал: «Доверие населения к вступившему в Кокандское ханство русскому войску было полное». В Коканде Кауфмана встретил хан Насреддин. Здесь был подписан мирный договор, по которому подтверждались права русского купечества на торговлю, к Туркестанскому губернаторству присоединялся правый берег Сырдарьи с городами Чует и Наманган.
Скобелев с двумя ротами солдат да шестью сотнями казаков еще несколько дней преследовал остатки отряда автобачи. Затем настиг его и разбил, захватил всю артиллерию и обоз. В руках Скобелева оказался «меккский значок» кокандского военачальника, но самому ему удалось скрыться.
Русские войска покинули Коканд. Почти следом за ними в город ворвался Абдуррахман (его поддержало кипчакское население, не желавшее признавать себя побежденным), сверг Насреддина и отдал престол предводителю каракиргизов, получившему официальное имя Пулат-хан. Воинственные призывы накалили обстановку, и «священная война» развернулась с новой силой. Используя тактику внезапных налетов, отряды кокандцев изрядно досаждали русским гарнизонам. Терпение имело предел. К. П. Кауфман поручил генерал-майору В. Н. Троцкому покончить с набегами. Генерал сформировал отряд в составе пяти с половиной рот, трех с половиной сотен казаков, шести орудий, четырех ракетных станков. На Скобелева возлагались обязанности начальника штаба. Вполне может возникнуть вопрос: о каком планировании операций могла идти речь, когда действия отряда целиком и полностью зависели от поведения противника? И вот здесь-то и пригодился опыт Скобелева. В большинстве случаев ему приходилось вести обычную разведку. Зачастую она перерастала в сражение. Так случилось, например, под Андижаном. 1 октября отряд Троцкого на плечах противника ворвался в город. Ни скученность построек, ни узкие улицы, ни высокие глинобитные заборы, из-за которых оборонявшиеся вели огонь, не могли удержать порыв. Андижан пал.
18 октября 1875 года Скобелев за боевые заслуги был произведен в генерал-майоры, награжден шпагой с надписью «За храбрость» и зачислен в свиту императора Свита состояла из генералов, адмиралов и офицеров, зачисленных в нее за особые заслуги перед государем. Формально свита не являлась частью императорского двора, так как в большинстве своем лица, входившие в нее, занимали либо военные, либо гражданские должности. Внешним свидетельством принадлежности к свите царя была особая форма. По указу от 28 февраля 1855 года все свитские носили на погонах (эполетах) вензель Александра II, серебряные аксельбанты и имели вензельные нагрудные знаки.
.
Теперь ему поручили командование довольно значительным по силе отрядом, в который входило шестнадцать рот, семь с половиной сотен казаков, двадцать два орудия, четыре ракетных станка, рота саперов – всего четыре тысячи триста человек. Нетрудно заметить, что впервые Скобелеву предстояло выступить в роли общевойскового командира. О том, что он справился с нею блестяще, свидетельствует тот факт, что в течение двух месяцев отряд под командованием Скобелева отбил бесчисленное количество нападений мятежников и нанес им целый ряд серьезных поражений. Отнести победы только к удачливости Скобелева было бы неправомерно. В его действиях преобладал точный расчет, отменное знание противника, быстрота принятия решений.
Вот он врывается первым в самую гущу кокандцев, где только виртуозное владение конем и саблей способно сохранить жизнь. На удар следует удар, на укол копьем – ловкая увертка, атакующие Скобелева падают наземь, сраженные его рукой, словно снопы. С таким смелым до отчаяния военачальником невозможно не победить! Его не смущали ни превосходящие силы противника, ни прочная по меркам кокандцев оборона, ни ярость, которой были одержимы фанатичные мусульмане. Скобелев неизменно появлялся на поле боя на белой лошади и одетый в белую форму, а его суеверность, о которой еще предстоит сказать, была вовсе ни при чем. На жгучем солнце белое одеяние сквозь прорезь прицела попросту сливалось с окраской песчаных барханов. Попробуй тут попади! Но в глазах суеверных кокандцев Ак-паша Ак (тюрк.) – белый.
выглядел заговоренным от пуль. Так постепенно имя Скобелева стал окружать особый ореол и даже в самых отдаленных кочевьях о русском военачальнике знали и говорили одни с боязнью, другие – с уважением.
По указу царя от 18 февраля 1876 года Кокандское ханство упразднялось, а его территория преобразовывалась в Ферганскую область, которая вошла в состав Туркестанского генерал-губернаторства. Первым губернатором области и начальником войск, располагавшихся в его пределах, был назначен Скобелев.
Правитель канцелярии Туркестана генерал А. И. Гомзин, в руках которого находились кадровые перемещения, с опасением говорил К. П. Кауфману: «Не рискованно ли было... назначать на ответственный административный пост слишком ретивого кавалериста?» На что Кауфман ответил: «А вот, Андрей Иванович, сделаем опыт, авось этот кавалерист нас не осрамит».
Гомзин явно не симпатизировал Скобелеву, но перед лестью, которую пустил в ход новоиспеченный губернатор, устоять не смог. «Ваше превосходительство видит перед собой новичка в гражданской службе, – сказал Скобелев, обращаясь к Гомзину. – У меня нет ни знаний, ни опыта; мне нужен руководитель, и я пришел искать его в лице вашего превосходительства». Такой тон во многом смягчил Гомзина и как рукой снял высокомерие и пренебрежение.
С присущей ему энергией Скобелев взялся за устроительство разоренного военными действиями края. Уже к концу апреля Ферганская область по своему административному устройству мало чем отличалась от внутренних губерний России. Образовывались уезды и их управления, областное управление и губернаторская канцелярия рассылали указы и инструкции, становилось на ноги городское хозяйство. Возле резиденции Скобелева и в людных местах появились объявления, извещавшие жителей, что генерал-губернатор принимает просителей по любым вопросам ежедневно утром.
Но вся эта огромная по масштабу работа могла рухнуть в одночасье, поскольку Ферганская область напоминала пороховую бочку. Борьба за лучшее место под солнцем раздирала племена и была тем фитилем, который мог взорвать хрупкое спокойствие. И вот здесь Скобелев выступил как отменный дипломат. Он не раздумывая смещал вождей, которые безвольно следовали порывам толпы, задабривал лояльную знать, оберегал права дехкан, жестоко карал подстрекателей. К удивлению высшего мусульманского духовенства, ожидавшего расправы за то, что оно в ходе боевых действий подогревало страсти, Скобелев не стал вмешиваться в дела вероисповедания. Остались неприкосновенными и традиции разноплеменного края.
Вода испокон веков была здесь главной жизненной силой. Скобелев сосредоточил на строительстве арыков лучшие инженерные силы, какие имелись в его распоряжении. Фергана буквально на глазах превращалась в цветущий оазис. На дорогах, связующих города и долины, все реже и реже звучали истошные и разъяренные голоса купцов, проклинавших рытвины и ухабы. Караванные пути были взяты под охрану, и движение по ним сделалось безопасным.
К величайшему удовольствию простых людей, Скобелев дал понять, что избавление от рабства не сиюминутный каприз, а мера, ведущая к полному уничтожению этого позорного явления. Непреклонен был губернатор и в упорядочении налогов. Такое в Фергане было в диковину.
К. П. Кауфман писал в Петербург: «"Михаил Дмитриевич занимается серьезно своим делом, вникает во все, учится и трудится... Народ подает „арсы“ (просьбы. – Б. К. с полным доверием и, кажется, доволен своим теперешним положением...»
Из столицы во вновь приобретенные владения потянулись высокопоставленные инспекторы и визитеры. Скобелев встречал гостей с необычайной помпезностью и поражал восточным гостеприимством и обилием развлечений. Но за время долгого обратного пути восторги и впечатления становились умереннее и уступали место зависти и недобрым мыслям, которые в великосветских кругах обретали реальные очертания в виде нелестных отзывов и сплетен о молодом генерал-губернаторе. О них в весьма противоречивых строках повествует американский военный агент в России А. Грин: «Скобелев... пустился в поход против интендантских чиновников... И так как они столь же ловки, сколь неразборчивы, то и не замедлили обвинить его в Петербурге в весьма серьезных злоупотреблениях. Один флигель-адъютант послан был для расследования дела; холодно принятый генералом, флигель-адъютант вернулся в Петербург с докладом, в котором Скобелев обвинялся во взяточничестве на сумму около миллиона рублей».
Скобелев, этот непримиримый противник обкрадывания солдат, не позволял никому запускать руку в государственный карман и жестоко карал тех, кто пытался нажиться на недоплате и недодаче. Это создало ему множество врагов, которые вели нечистоплотную борьбу против генерала. Скобелев вынужден был испросить у Кауфмана отпуск и спешно выехал в Петербург, где представил все счета и бумаги в Государственный Контроль. Генерал был оправдан.
В письмах, получаемых Кауфманом из Петербурга, недоброжелатели Скобелева обозначены буквами латинского алфавита, поскольку близость их ко двору была очевидна. Скобелев, словно от назойливых мух, отбивался от столичных протеже. Возвращаясь из Туркестана ни с чем, они поливали грязью молодого генерал-губернатора, ставили под сомнение его боевые заслуги и, уж конечно, не обходили молчанием административную деятельность. И вот здесь напридумывали черт знает чего!
Поговаривали: дескать, Скобелев живет как падишах, в администрации края полно аборигенов, в ней царит дух угодничества и казнокрадство. Известно ли было верхоглядам, что казацкая нагайка грозила тому, кто осмелился поднести чиновникам дорогие подарки? Таков обычай, пытались убедить Скобелева некоторые. Но генерал был непреклонен. Свой единственный достархан – лошадей, верблюдов, ковры, украшения – он продал на аукционе. Выручив от продажи три тысячи рублей, Скобелев купил землю, построил на ней кишлак, провел к нему арык и поселил часть беднейших семей.
Туркестан стал подлинной школой для русской армии. Ей и ранее были чужды проявления человеконенавистничества, не возобладали они и в пору завоевательных походов. И хотя авторитет России утверждался силой оружия и полководческими дарованиями военачальников, Скобелев считал, что на отдаленную перспективу этого недостаточно. Все должно познаваться в сравнении. И вот среди неимоверной грязи и полудикого бытия стали возникать островки цивилизации – военные городки, радующие глаз ухоженностью и порядком. Пришла рота или батальон с учений – готов теплый душ, настал вечер – пожалуйте в чайную, а в дневную жару самое лучшее – посидеть в прохладе библиотеки за доброй книгой. Наступил христианский праздник – помывка в бане, извечная чарка и молебен в походной церкви. На это зрелище собирались целые толпы. Могущество духа победителей воздействовало на умы местного населения более, нежели угрозы и расправы.
А тут случилось и вовсе невиданное. В военных городках появились женщины. Это Скобелев настоял на том, чтобы солдатские и офицерские жены получили возможность присоединиться к мужьям. Скобелеву с трудом удавалось унять поток благодарности. Он-то ведь хорошо знал, что вовсе не райские кущи ожидают русских женщин. Между тем, они не сидели сложа руки. Так появились мастерские, где чинили и шили солдатскую и офицерскую одежду, школы, где сеяли разумное, доброе, вечное воспитанницы пансионов и институтов благородных девиц.
Однажды в одной из слободок, что возникла вблизи военного городка, появился на свет первенец. Надо ли говорить, что радость была всеобщей? Детский плач возвестил, что отныне Россия твердо стоит в Средней Азии. Забегая вперед, можно сказать, что многие вышедшие из службы солдаты так и не пожелали расстаться с Ферганским краем.
Для Лондона российские завоевания в Средней Азии – это кость в горле. К тому же их надежно опекали и оберегали от проникновения английских агентов генералы туркестанской закалки К. П. Кауфман и М. Д. Скобелев. Последнему пришлось приложить немалые усилия, чтобы поубавить прыть у охотников пощупать на прочность положение русских в Фергане.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Народ восстал. К нему примкнула часть духовенства и феодалов. Несмотря на все потуги, Худояру не удалось силой подавить сопротивление. Занятый борьбой с восставшими, он не подозревал о заговоре в своем собственном доме, организованном против него сыновьями.
Братья, получив свободу действий, могли заварить такую кровавую кашу, что расхлебывать ее пришлось бы долгие месяцы. По-видимому, Скобелев, волею судьбы оказавшийся в самой гуще событий, сам напросился в посольство, которое должно было выяснить степень опасности, грозившей миру и спокойствию в крае. Неизвестно, что ожидало хана, если бы не находчивость Скобелева. Осталось загадкой, каким образом ему удалось уговорить братьев отпустить отца по-доброму, но так или иначе Худояр-хан с гаремом и челядью обосновался в Ходженте, под надежной защитой русского оружия.
Тем временем на престол в Коканде взошел старший сын Худояра Насреддин-бек. Насреддин явно уступал отцу в твердости и решительности и вскоре оказался игрушкой в руках кокандской знати и духовенства. Последнее бредило идеей газавата – «священной войны» против «неверных», то есть русских. Приемы, к которым прибегали фанатичные последователи пророка Магомета, были не новы. В городах, занятых русскими войсками, появились ходоки, дервиши, вещавшие на базарных площадях о зверствах, которые якобы чинили русские, не обходилось и без угроз. За ними потянулся шлейф кровавых деяний: налетов на почтовые станции, на караваны русских купцов. Мелкие уколы сменились открытыми нападениями на русские гарнизоны. Трое суток малочисленные защитники Ходжента отражали яростные атаки, и неизвестно, чем бы закончилась осада, если бы не Скобелев, подоспевший на помощь.
«А не малочислен ли наш отряд?» – спросил его капитан Михайлов. «Отряд в две сотни, – ответил Скобелев, – с четырьмя ракетными станками я считаю сильным и самостоятельным в здешних войнах». Уже на подходе к Ходженту отряд увеличился до восьми сотен. Он внезапно ударил по коканд-цам, заставив их с большими потерями отступить от города.
На этом военные действия могли закончиться, но воинственный Абдуррахман-автобачи, талантливый вождь кипчагов, совершивший намаз Намаз – мусульманский религиозный обряд – ежедневное пятикратное богослужение.
в Мекке, решил сражаться до конца. Фанатичный и честолюбивый, он поставил на карту не только спокойствие обширного края, но и тысячи жизней простых кокандцев, кипчагов, каракиргизов, вовлеченных им в боевые действия.
18 августа 1875 года отряд, состоявший из шестнадцати рот, девяти сотен казаков, с двадцатью орудиями и восемью ракетными станками (всего четыре тысячи человек), под командованием К. П. Кауфмана выступил из Ходжента. Скобелев в этом отряде командовал всей конницей. Примечателен его отзыв: «Я глубоко верю в казаков, как славную– боевую силу, и за поход надеюсь доказать, что они при маленькой сноровке не уступят регулярной коннице».
Кокандский поход можно условно разделить на два этапа – осенний и зимний. 21 августа русские войска завязали бой у кишлака Каракчикум. Противника ожидал сюрприз. Кокандцы, привыкшие действовать навалом, буквально опешили, когда невидимая сила разорвала и разметала их ряды. А это Скобелев, словно заправский артиллерист, дал приказ установить орудия на прямую наводку. После такой внушительной артподготовки конница, пользуясь паникой в стане противника, довершила его разгром. 22 августа почти пятидесятитысячная армия кокандцев сосредоточилась у города Махраме. Но русские войска имели уже достаточный боевой опыт, и численное превосходство уступило организации и умелому взаимодействию родов войск. Несмотря на отчаянное сопротивление, на затопленную перед укреплениями местность, шквальный огонь, Скобелев с отрядом ворвался в город. Его желтый знак метался по полю сражения, словно вихрь. Раненный в самом начале сражения в ногу, он не слез с коня до той минуты, пока противник не перестал сопротивляться. Победителям достались тридцать девять орудий и девятьсот пленных.
До Коканда движение войск было мирным, население городов открывало ворота и встречало русских подношением даров. Участник этого похода подполковник Маев вспоминал: «Доверие населения к вступившему в Кокандское ханство русскому войску было полное». В Коканде Кауфмана встретил хан Насреддин. Здесь был подписан мирный договор, по которому подтверждались права русского купечества на торговлю, к Туркестанскому губернаторству присоединялся правый берег Сырдарьи с городами Чует и Наманган.
Скобелев с двумя ротами солдат да шестью сотнями казаков еще несколько дней преследовал остатки отряда автобачи. Затем настиг его и разбил, захватил всю артиллерию и обоз. В руках Скобелева оказался «меккский значок» кокандского военачальника, но самому ему удалось скрыться.
Русские войска покинули Коканд. Почти следом за ними в город ворвался Абдуррахман (его поддержало кипчакское население, не желавшее признавать себя побежденным), сверг Насреддина и отдал престол предводителю каракиргизов, получившему официальное имя Пулат-хан. Воинственные призывы накалили обстановку, и «священная война» развернулась с новой силой. Используя тактику внезапных налетов, отряды кокандцев изрядно досаждали русским гарнизонам. Терпение имело предел. К. П. Кауфман поручил генерал-майору В. Н. Троцкому покончить с набегами. Генерал сформировал отряд в составе пяти с половиной рот, трех с половиной сотен казаков, шести орудий, четырех ракетных станков. На Скобелева возлагались обязанности начальника штаба. Вполне может возникнуть вопрос: о каком планировании операций могла идти речь, когда действия отряда целиком и полностью зависели от поведения противника? И вот здесь-то и пригодился опыт Скобелева. В большинстве случаев ему приходилось вести обычную разведку. Зачастую она перерастала в сражение. Так случилось, например, под Андижаном. 1 октября отряд Троцкого на плечах противника ворвался в город. Ни скученность построек, ни узкие улицы, ни высокие глинобитные заборы, из-за которых оборонявшиеся вели огонь, не могли удержать порыв. Андижан пал.
18 октября 1875 года Скобелев за боевые заслуги был произведен в генерал-майоры, награжден шпагой с надписью «За храбрость» и зачислен в свиту императора Свита состояла из генералов, адмиралов и офицеров, зачисленных в нее за особые заслуги перед государем. Формально свита не являлась частью императорского двора, так как в большинстве своем лица, входившие в нее, занимали либо военные, либо гражданские должности. Внешним свидетельством принадлежности к свите царя была особая форма. По указу от 28 февраля 1855 года все свитские носили на погонах (эполетах) вензель Александра II, серебряные аксельбанты и имели вензельные нагрудные знаки.
.
Теперь ему поручили командование довольно значительным по силе отрядом, в который входило шестнадцать рот, семь с половиной сотен казаков, двадцать два орудия, четыре ракетных станка, рота саперов – всего четыре тысячи триста человек. Нетрудно заметить, что впервые Скобелеву предстояло выступить в роли общевойскового командира. О том, что он справился с нею блестяще, свидетельствует тот факт, что в течение двух месяцев отряд под командованием Скобелева отбил бесчисленное количество нападений мятежников и нанес им целый ряд серьезных поражений. Отнести победы только к удачливости Скобелева было бы неправомерно. В его действиях преобладал точный расчет, отменное знание противника, быстрота принятия решений.
Вот он врывается первым в самую гущу кокандцев, где только виртуозное владение конем и саблей способно сохранить жизнь. На удар следует удар, на укол копьем – ловкая увертка, атакующие Скобелева падают наземь, сраженные его рукой, словно снопы. С таким смелым до отчаяния военачальником невозможно не победить! Его не смущали ни превосходящие силы противника, ни прочная по меркам кокандцев оборона, ни ярость, которой были одержимы фанатичные мусульмане. Скобелев неизменно появлялся на поле боя на белой лошади и одетый в белую форму, а его суеверность, о которой еще предстоит сказать, была вовсе ни при чем. На жгучем солнце белое одеяние сквозь прорезь прицела попросту сливалось с окраской песчаных барханов. Попробуй тут попади! Но в глазах суеверных кокандцев Ак-паша Ак (тюрк.) – белый.
выглядел заговоренным от пуль. Так постепенно имя Скобелева стал окружать особый ореол и даже в самых отдаленных кочевьях о русском военачальнике знали и говорили одни с боязнью, другие – с уважением.
По указу царя от 18 февраля 1876 года Кокандское ханство упразднялось, а его территория преобразовывалась в Ферганскую область, которая вошла в состав Туркестанского генерал-губернаторства. Первым губернатором области и начальником войск, располагавшихся в его пределах, был назначен Скобелев.
Правитель канцелярии Туркестана генерал А. И. Гомзин, в руках которого находились кадровые перемещения, с опасением говорил К. П. Кауфману: «Не рискованно ли было... назначать на ответственный административный пост слишком ретивого кавалериста?» На что Кауфман ответил: «А вот, Андрей Иванович, сделаем опыт, авось этот кавалерист нас не осрамит».
Гомзин явно не симпатизировал Скобелеву, но перед лестью, которую пустил в ход новоиспеченный губернатор, устоять не смог. «Ваше превосходительство видит перед собой новичка в гражданской службе, – сказал Скобелев, обращаясь к Гомзину. – У меня нет ни знаний, ни опыта; мне нужен руководитель, и я пришел искать его в лице вашего превосходительства». Такой тон во многом смягчил Гомзина и как рукой снял высокомерие и пренебрежение.
С присущей ему энергией Скобелев взялся за устроительство разоренного военными действиями края. Уже к концу апреля Ферганская область по своему административному устройству мало чем отличалась от внутренних губерний России. Образовывались уезды и их управления, областное управление и губернаторская канцелярия рассылали указы и инструкции, становилось на ноги городское хозяйство. Возле резиденции Скобелева и в людных местах появились объявления, извещавшие жителей, что генерал-губернатор принимает просителей по любым вопросам ежедневно утром.
Но вся эта огромная по масштабу работа могла рухнуть в одночасье, поскольку Ферганская область напоминала пороховую бочку. Борьба за лучшее место под солнцем раздирала племена и была тем фитилем, который мог взорвать хрупкое спокойствие. И вот здесь Скобелев выступил как отменный дипломат. Он не раздумывая смещал вождей, которые безвольно следовали порывам толпы, задабривал лояльную знать, оберегал права дехкан, жестоко карал подстрекателей. К удивлению высшего мусульманского духовенства, ожидавшего расправы за то, что оно в ходе боевых действий подогревало страсти, Скобелев не стал вмешиваться в дела вероисповедания. Остались неприкосновенными и традиции разноплеменного края.
Вода испокон веков была здесь главной жизненной силой. Скобелев сосредоточил на строительстве арыков лучшие инженерные силы, какие имелись в его распоряжении. Фергана буквально на глазах превращалась в цветущий оазис. На дорогах, связующих города и долины, все реже и реже звучали истошные и разъяренные голоса купцов, проклинавших рытвины и ухабы. Караванные пути были взяты под охрану, и движение по ним сделалось безопасным.
К величайшему удовольствию простых людей, Скобелев дал понять, что избавление от рабства не сиюминутный каприз, а мера, ведущая к полному уничтожению этого позорного явления. Непреклонен был губернатор и в упорядочении налогов. Такое в Фергане было в диковину.
К. П. Кауфман писал в Петербург: «"Михаил Дмитриевич занимается серьезно своим делом, вникает во все, учится и трудится... Народ подает „арсы“ (просьбы. – Б. К. с полным доверием и, кажется, доволен своим теперешним положением...»
Из столицы во вновь приобретенные владения потянулись высокопоставленные инспекторы и визитеры. Скобелев встречал гостей с необычайной помпезностью и поражал восточным гостеприимством и обилием развлечений. Но за время долгого обратного пути восторги и впечатления становились умереннее и уступали место зависти и недобрым мыслям, которые в великосветских кругах обретали реальные очертания в виде нелестных отзывов и сплетен о молодом генерал-губернаторе. О них в весьма противоречивых строках повествует американский военный агент в России А. Грин: «Скобелев... пустился в поход против интендантских чиновников... И так как они столь же ловки, сколь неразборчивы, то и не замедлили обвинить его в Петербурге в весьма серьезных злоупотреблениях. Один флигель-адъютант послан был для расследования дела; холодно принятый генералом, флигель-адъютант вернулся в Петербург с докладом, в котором Скобелев обвинялся во взяточничестве на сумму около миллиона рублей».
Скобелев, этот непримиримый противник обкрадывания солдат, не позволял никому запускать руку в государственный карман и жестоко карал тех, кто пытался нажиться на недоплате и недодаче. Это создало ему множество врагов, которые вели нечистоплотную борьбу против генерала. Скобелев вынужден был испросить у Кауфмана отпуск и спешно выехал в Петербург, где представил все счета и бумаги в Государственный Контроль. Генерал был оправдан.
В письмах, получаемых Кауфманом из Петербурга, недоброжелатели Скобелева обозначены буквами латинского алфавита, поскольку близость их ко двору была очевидна. Скобелев, словно от назойливых мух, отбивался от столичных протеже. Возвращаясь из Туркестана ни с чем, они поливали грязью молодого генерал-губернатора, ставили под сомнение его боевые заслуги и, уж конечно, не обходили молчанием административную деятельность. И вот здесь напридумывали черт знает чего!
Поговаривали: дескать, Скобелев живет как падишах, в администрации края полно аборигенов, в ней царит дух угодничества и казнокрадство. Известно ли было верхоглядам, что казацкая нагайка грозила тому, кто осмелился поднести чиновникам дорогие подарки? Таков обычай, пытались убедить Скобелева некоторые. Но генерал был непреклонен. Свой единственный достархан – лошадей, верблюдов, ковры, украшения – он продал на аукционе. Выручив от продажи три тысячи рублей, Скобелев купил землю, построил на ней кишлак, провел к нему арык и поселил часть беднейших семей.
Туркестан стал подлинной школой для русской армии. Ей и ранее были чужды проявления человеконенавистничества, не возобладали они и в пору завоевательных походов. И хотя авторитет России утверждался силой оружия и полководческими дарованиями военачальников, Скобелев считал, что на отдаленную перспективу этого недостаточно. Все должно познаваться в сравнении. И вот среди неимоверной грязи и полудикого бытия стали возникать островки цивилизации – военные городки, радующие глаз ухоженностью и порядком. Пришла рота или батальон с учений – готов теплый душ, настал вечер – пожалуйте в чайную, а в дневную жару самое лучшее – посидеть в прохладе библиотеки за доброй книгой. Наступил христианский праздник – помывка в бане, извечная чарка и молебен в походной церкви. На это зрелище собирались целые толпы. Могущество духа победителей воздействовало на умы местного населения более, нежели угрозы и расправы.
А тут случилось и вовсе невиданное. В военных городках появились женщины. Это Скобелев настоял на том, чтобы солдатские и офицерские жены получили возможность присоединиться к мужьям. Скобелеву с трудом удавалось унять поток благодарности. Он-то ведь хорошо знал, что вовсе не райские кущи ожидают русских женщин. Между тем, они не сидели сложа руки. Так появились мастерские, где чинили и шили солдатскую и офицерскую одежду, школы, где сеяли разумное, доброе, вечное воспитанницы пансионов и институтов благородных девиц.
Однажды в одной из слободок, что возникла вблизи военного городка, появился на свет первенец. Надо ли говорить, что радость была всеобщей? Детский плач возвестил, что отныне Россия твердо стоит в Средней Азии. Забегая вперед, можно сказать, что многие вышедшие из службы солдаты так и не пожелали расстаться с Ферганским краем.
Для Лондона российские завоевания в Средней Азии – это кость в горле. К тому же их надежно опекали и оберегали от проникновения английских агентов генералы туркестанской закалки К. П. Кауфман и М. Д. Скобелев. Последнему пришлось приложить немалые усилия, чтобы поубавить прыть у охотников пощупать на прочность положение русских в Фергане.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34