В городе вновь появлялись несмываемые творения «Малевичей», роботы снова выходили из-под контроля, и Петербург опять покрывался густым слоем граффити…
Жнец собрался было подняться на платформу, но обнаружил, что робот-черепаха перекрывает ему доступ в подъемную кабину. Потолкавшись с минуту и попытавшись обогнуть робота, Жнец отступил. Пока уборщика не заберет аварийная команда, платформа такси оказывалась временно заблокированной.
Жнец прикинул, как далеко находилась следующая станция таксомотора, поднял глаза к небу, пытаясь засечь свободную машину, светящуюся зеленым днищем, но ничего не увидел. Даже столбы с кнопками вызова пустующего флаера не могли ему помочь. У Жнеца был выбор: либо идти до другой платформы, либо направиться к станции метро, либо остаться возле помешанного на живописи робота, дожидаясь, когда его заберет карантинная служба.
Жнец выбрал первый пункт. Он ненавидел ждать, а также не переносил подземелий, пусть даже и неплохо обжитых, к коим он относил станции метрополитена. Он был человеком действия.
Платформа таксомотора, к которой он устремился, находилась на другом конце парка. Чтобы ее достичь, ему предстояло пересечь Приморский парк Победы насквозь. Жнец вздохнул и направился к открытым воротам.
Он вошел на пустынную аллею, укрытую желтым ковром опавшей листвы, и неспешно побрел вперед. Он оглядывался по сторонам, но никого не видел в парке. Парк будто вымер. И это было неудивительно. Ноябрьский холод уже дышал грядущей зимой. Деревья раскачивали голыми ветками, похожими на уродливые черные кости, сгибаясь под напором ледяного ветра. Кто в такую погоду в здравом уме решится на прогулку? Даже влюбленных парочек, которым и непогода нипочем, не наблюдалось.
Жнец сам того не заметил, как погрузился в размышления. Он совершил за сегодняшний день два убийства, и для него это было так же легко, как для доцента прочитать лекцию. Это была его работа. Сомневался ли он в правильности выбора профессии? Было ли ему жаль убитой Ольги? Нет! И уж тем более он не сожалел, что взорвал Столярова. Тот был дрянь человек, мусор, который Жнец убрал, как счищают уродливые граффити со стеклянной кабины лифта. Но девушка, в чем она провинилась? Умом Жнец понимал, что Ольга случайно оказалась ни в чем не повинной жертвой, но он ее не жалел. Она всё равно была обречена в этом хищном городе. Прожила бы на полстолетия больше и превратилась бы в такой же человеческий мусор, как и Столяров.
Научилась бы лгать, предавать, изворачиваться и убивать не делом, так словом.
Жнецу не было жалко людей. Он презирал их. Но на душе было муторно. Ему надоело убивать, так иногда писателю надоедают сюжетные композиции, слова, строчки, идеи, и он берет в руки посох, надевает сапоги, отвергая всё, что создал ранее, и уходит из дома, подальше от самого себя.
Но несмотря на то что Жнец испытывал отвращение к собственной работе, он не собирался ее бросать. Он олицетворял себя с живым воплощением смерти, которая неумолимо просеивала людскую массу, выжигая весь мусор и отбросы.
Из размышлений Жнеца вырвало острое ощущение ужаса, навалившееся со всех сторон.
Он резко остановился и замер. Сейчас он находился в самом сердце пустынного парка. Свистел ветер, заблудившийся в костлявых кронах. Деревья размахивали ветвями, точно пытались предостеречь человека от непоправимого поступка. Жнец обернулся по сторонам. Пусто. Никого. Но ощущение ужаса не пропадало. Он повернулся назад, к дороге, чтобы продолжить путь, и обнаружил, что прямо перед ним стоит человек. Высокий, средних лет, черноволосый, со смазанным, расплывающимся лицом, точно размытым водой, и белесыми глазами, буравящими насквозь. Человек был одет в длинный до пят черный кожаный плащ с поднятым, прикрывающим горло воротником. Кожаные штаны и яркий красный шейный платок, выглядывающий из-под воротника плаща, удачно дополняли зловещий образ. Жнец еще успел удивиться: как здесь оказался этот человек — ведь только что никого не было? Пустынная аллея… А в следующую секунду лавина страха обрушилась на последнее прибежище рассудка в глубине мозга.
Человек в черном окинул Жнеца оценивающим взглядом с головы до ног, а потом заглянул ему в глаза. Жнец попытался отвести взгляд, чтобы не провалиться в эту белесую бездну, и в тот же миг увидел там страшную и реалистичную картину.
Он увидел с высоты, точно был орлом, парящим над грядущим полем битвы, два воинства, стоящих друг против друга на равнине, окруженной высокими холмами. Две армии, ждущие команды для атаки. Закованные в латы рыцари с опущенными забралами и пышными разноцветными плюмажами на шлемах восседали на лошадях, покрытых броней и с черными кожаными квадратами, закрывающими глаза. Всадники были вооружены длинными копьями и тяжелыми мечами, пока еще вложенными в ножны. Массивные геральдические щиты прикрывали тела рыцарей.
Их было немного — несколько сотен.
Основную массу обеих армий составляли пехотинцы: легковооруженные воины с короткими мечами, одетые в чешуйчатые панцири, — разменные фишки в любой войне. Круглые легкие щиты, прикрывавшие корпус, могли лишь предохранить их от случайных ударов, но уберечь от смерти, открывшей на поле в этот день выездной офис своей компании, не могли. Некоторые воины были вооружены алебардами, булавами и боевыми топорами явно трофейного происхождения.
Отдельными отрядами на холмах стояли арбалетчики. Им и предстояло начать этот бой.
Прокричал петух.
Жнец физически почувствовал, как впиваются в него глаза незнакомца…
Взвились в воздух стрелы, затмившие пасмурное небо. И стало темно над полем, которому предстояло сегодня быть обильно удобренным кровью и мертвой плотью.
И Жнец вдруг понял, что армия, стоявшая под флагами с изображением фигуры в черном балахоне с косой, принадлежала ему. А другая, что стояла напротив, и чьи арбалетные болты сейчас приближались, рассекая воздух, к его отрядам, принадлежала белесоглазому человеку.
Жнец приказал, и воины подчинились. Вскинулись вверх щиты, прикрывая хозяев от надвигающейся смертоносной тучи. Стрелы обрушились на ровные ряды воинов. Болты пробивали щиты, дробили руки, разваливали шлемы, под которыми лопались, точно перезрелые кокосовые плоды, головы. Но всё-таки армия выстояла.
Жнец приказал, и в небо поднялась ответная туча арбалетных болтов, которая пала на ряды противника. И в ту же минуту Жнец бросил рыцарскую конницу на врага. Железная лавина стремительно приближалась. И тут навстречу ей хлынул ответный поток стальной смерти. Две армии сшиблись в центре равнины. Раздался ужасающий лязг — оглушительный, закладывающий слух. Это тысячи мечей скрестились единовременно, высекая искры.
И пошла сеча.
Жнец стоял напротив человека в черном и не мог пошевелиться. Его взгляд сковывал движения, лишая свободы воли. Он раздирал его плоть, пытаясь ужом проникнуть внутрь. Но Жнец сопротивлялся. Он бросал всё новые полки на несокрушимую армаду воли белесоглазого…
Падали рыцари с коней, пронзенные копьями. Когда копья ломались, из ножен вырывались мечи и обрушивались на врага до глубоких зазубрин, до сломанных лезвий.
Пот катился по лбу Жнеца. Он еще стоял на ногах, но уже перестал их чувствовать, а незнакомец пядь за пядью продвигал свой взгляд в глубину его глаз, проникая в его сущность…
Лопались головы, разрубались латы, под которыми оказывалось хрупкое беззащитное тело. Падали мертвые пехотинцы, словно колосья ржи под раскаленной косой косаря.
А непорушенные ряды противника медленно продвигались вперед, тесня армию с флагом, на котором была изображена сама Смерть.
Жнец держался из последних сил. Он понимал, что белесоглазый, кем бы он ни был, победил и дальнейшее сопротивление бесполезно. Но он стоял, как металлический остов автомобиля, изъеденный насквозь ржой. Жнец стоял, дрожа всем телом, и чувствовал, как чужая воля проникает в него, как она проскальзывает под его телесную оболочку, просачивается куда-то вглубь, цепляет за душу и рвет ее изо всех сил.
Жнец попытался выкинуть чужой взгляд из себя. Взгляд, похожий на два луча лазера, уничтожающего Великую Китайскую стену. Но на это усилие он потратил последние крохи жизненной энергии и покачнулся. Ноги более не принадлежали ему, сознание метнулось к небу, и Жнец упал навзничь на кучу гнилых желто-красных листьев, непонятно каким образом оказавшихся за его спиной…
Глава 4.
И МЕРТВЫЕ ВОССТАЛИ…
Папа торжественно извлек из ящика стола стопку газет и, бросив ее на стол, отхлебнул из бокала.
— Читайте! — потребовал он.
Яровцев, Костарев и Зубарев разобрали газеты.
На первой полосе красовался заголовок: «И ПОЛЕТЕЛИ ГОЛОВЫ».
«Ресторан „Великий Князь“, что находится на крыше фешенебельного отеля „Александр Невский“, пользовался репутацией богемного заведения. Здесь собиралась городская элита: депутаты и артисты, бизнесмены и деятели шоу-бизнеса, писатели и режиссеры. Позавтракать или отужинать на высоте восьмидесяти этажей, когда под тобой расстилается скрытый туманом огромный город, считалось престижным и создавало определенный имидж. Так было до сегодняшнего дня, пока в ресторане „Великий Князь“ не случилось самое страшное и нелепое убийство, носящее явный характер заказного. Это убийство скажется не в лучшую сторону на престижности ресторана. Если служба безопасности отеля и ресторана допустила, что в самое сердце „Александра Невского“ проник убийца, то и в другой раз они могут проворонить беду.
Это произошло около полудня, когда известный петербургский бизнесмен Иван Столяров общался с представителем таможенной службы, чье имя не разглашается по этическим соображениям. Общение проходило за легким завтраком. Что могло связывать крупного бизнесмена и таможенника, еще предстоит выяснить следствию. Но именно во время этой встречи произошел пренеприятнейший инцидент. Один из посетителей ресторана, находившийся в состоянии жестокого алкогольного опьянения, пытаясь добраться до туалета, опрокинул столик, за которым сидели Столяров и государственный чиновник. Пока сотрудники ресторана устраняли неприятную оказию, Иван Столяров был буквально взорван изнутри.
Сцена, достойная абсурдистских романов Михаила Булгакова: человек разлетелся на куски. Причем его голова еще продолжала жить несколько мгновений, будучи пойманной таможенным чиновником, пришедшим от увиденного в ужас. Ныне он поступил в институт Скворцова-Степанова для прохождения срочного курса реабилитации.
По факту убийства возбуждено уголовное дело. Пока следствие воздерживается от комментариев, но уже сейчас ясно, что данное преступление спланировано и осуществлено профессионалом своего дела.
Кому была нужна смерть Ивана Столярова? Вот вопрос, на который предстоит дать ответ следствию. Но мы можем сказать определенно: в городе опять начался передел сфер влияния.
Мы будем и дальше следить за тем, как проходит расследование этого убийства…»
Яровцев испытал прилив тихой злобы. Ну чем шефу помешал Столяров?! Ну ввез бы он в город крупную партию контрафакта, в котором, как поговаривали источники, в город должен был въехать героин. Распространил бы. Кто оказался бы в убытке? Как брали у Папиных распространителей, так брать и будут. Ведь только у Папы самая дешевая дрянь в городе, к тому же все копы под колпаком, и прикрытие в Законодательном Собрании. А Столяров со своей дурью если бы и не погорел, то дважды на такую авантюру всё равно не решился бы. Нахлебался бы героинового бизнеса по самое не балуйся… Нет! Папе надо было проучить наглеца. Как же оставить такое нахальство без внимания? Ведь Столяров, в конце концов, влез на чужую территорию… Теперь же стоило ожидать осложнений. Семья Боголюбовых, чьей негласной поддержкой пользовался Иван Столяров, попытается отыграться за его смерть. Поэтому — и усиленная охрана, и введенное в Папином поместье чрезвычайное положение. Папина прихоть, а охране расхлебывай! Но дело уже сделано, и теперь стоило ждать ответного удара.
— Обратите внимание на дату. Эта газета выйдет в свет только завтра. Но мы уже имеем на руках свежие номера, — довольно проурчал шеф.
Он пыжился от гордости, напоминая глупую рождественскую утку, которой предстояло взойти на праздничный эшафот.
— Мы можем праздновать победу! — объявил Папа и тут же потребовал повторить винца по новой. — Нам удалось подложить громадную свинью Боголюбовым. Они делали большую ставку на Столярова. Им очень хотелось, чтобы его бизнес начал работать. А мы бы понесли убытки и тем самым ослабили свои позиции. Но, как говорили в старину, враг не пройдет. Так поднимем же бокалы…
Напыщенная речь Папы была оборвана громкой автоматной трелью, донесшейся откуда-то издалека. Яровцев встрепенулся. В ответ чужой трели рыкнули автоматы охраны. Не зря поместье перевели на военное положение! Яровцев и Зубарев, не дожидаясь команды, метнулись из-за стола. Включив пуговицы переговорной сетки охраны, они с ходу вклинились в происходящее. Яровцев сразу разобрался в ситуации. Группа неизвестных лиц в составе восьми человек пыталась преодолеть заградительный периметр, когда сработала сетка охраны, извещая о посторонних. Чувствуя, что терять всё равно нечего и к их приходу подготовились, неизвестные открыли огонь. На их выпад охрана ответила незамедлительно, правда, допустила несколько ошибок, которые Яровцев тут же попытался ликвидировать.
Пока начальство было занято, охранники стянули все силы в один сектор, где наблюдался прорыв, ослабив тем самым остальные участки и подставив их под удар неприятеля.
Яровцев отдал ряд приказаний, пытаясь выправить положение, но в это время штурм поместья начался по всему периметру. На тех участках, где охраны не наблюдалось, противнику удалось преодолеть периметр, разобраться с системой «Страж» и рассредоточиться по парку, занимая удобные для обстрела поместья позиции.
Когда Яровцев оказался снаружи, он понял, что положение серьезнее, чем могло показаться изнутри. Боголюбовы решили всерьез взяться за Папу. Очень уж им не понравилось, что их ставленника убрали, причем таким наглым образом.
Ярослав увидел охранников, которые, заняв позиции за укрытиями, вели непрерывный огонь по точкам, где должен был находиться противник. Но их стрельба не приносила результата. Враг огрызался короткими очередями, и почти все они находили своего адресата.
Ярослав крикнул в эфир:
— Рассредоточиться! Рубежи не сдавать!
Ответом ему был сильный удар в голову. Пуля чиркнула по черепу, оторвав ухо. Ярослав рыкнул от боли и получил вторую пулю в ногу. Он рухнул на каменный пол, и сознание померкло, погрузив его во тьму.
* * *
Яровцев очнулся оттого, что его резко вздернули на ноги и попытались установить, словно он был памятником павшему начальнику охраны, отдавшему жизнь за хозяина. Ярослав открыл глаза и увидел перед собой недоумевающего Сергея Зубарева.
— Я еще жив? — спросил Яровцев.
— А ты что, собрался умирать? — спросил Зубарев.
— Меня же…
Ярослав хотел сказать, что его ранили, но бросил взгляд на пол, откуда только что поднялся, и кроме белых мраморных плиток ничего не увидел. Ни капли крови, что было удивительно! Инстинктивно рука метнулась к оторванному уху и нашла его на месте.
Яровцев перекрестился и пощупал ногу. Она оказалась также цела. Только память услужливо напоминала о том, как оторвало пулей ухо и продырявило ногу.
Зубарев увидел его движения и злобно ухмыльнулся.
— А как сволочи, еще лезут? — спросил Ярослав. На что Сергей истерично расхохотался.
Яровцев посмотрел на него как на умопомешанного, но Зубарев поспешил объяснить свой поступок:
— А нет никого!
— Что, отступили? — спросил Ярослав, приводя в порядок малость помятый костюм.
И чем это боголюбовские стреляли, что никаких следов от вошедшей в ногу пули не осталось?
— Нет. Зачем? Их и не было!
— Что значит не было?! — не понял Яровцев и пристально посмотрел на своего заместителя.
Но от взгляда начальника Зубарев не пожелал таять и признаваться, что учинил над шефом дурацкий розыгрыш. Он твердо стоял на своей позиции.
— Не было никого. Никто не нападал на Папину дачу…
— Я что-то не понял: это пока я без сознания валялся, вы здесь все умом спятили?
— Зачем, — возразил Зубарев. — Мы практически все в нирване побывали. Всех я, конечно, не расспрашивал, но кто рядом со мной был, те все вырубились. Вот только что сражались, перестрелка шквальная была, а потом раз — и без сознания. Точно какая-то гнида свет вырубила. А когда сознание обратно проклюнулось — у кого как: у тебя вот почти одним из последних, — то тут уже никого и не было. Ни одного нападавшего! Ни одной стреляной гильзы! Все рожки в автоматах полные, словно мы и не стреляли вовсе.
1 2 3 4 5 6
Жнец собрался было подняться на платформу, но обнаружил, что робот-черепаха перекрывает ему доступ в подъемную кабину. Потолкавшись с минуту и попытавшись обогнуть робота, Жнец отступил. Пока уборщика не заберет аварийная команда, платформа такси оказывалась временно заблокированной.
Жнец прикинул, как далеко находилась следующая станция таксомотора, поднял глаза к небу, пытаясь засечь свободную машину, светящуюся зеленым днищем, но ничего не увидел. Даже столбы с кнопками вызова пустующего флаера не могли ему помочь. У Жнеца был выбор: либо идти до другой платформы, либо направиться к станции метро, либо остаться возле помешанного на живописи робота, дожидаясь, когда его заберет карантинная служба.
Жнец выбрал первый пункт. Он ненавидел ждать, а также не переносил подземелий, пусть даже и неплохо обжитых, к коим он относил станции метрополитена. Он был человеком действия.
Платформа таксомотора, к которой он устремился, находилась на другом конце парка. Чтобы ее достичь, ему предстояло пересечь Приморский парк Победы насквозь. Жнец вздохнул и направился к открытым воротам.
Он вошел на пустынную аллею, укрытую желтым ковром опавшей листвы, и неспешно побрел вперед. Он оглядывался по сторонам, но никого не видел в парке. Парк будто вымер. И это было неудивительно. Ноябрьский холод уже дышал грядущей зимой. Деревья раскачивали голыми ветками, похожими на уродливые черные кости, сгибаясь под напором ледяного ветра. Кто в такую погоду в здравом уме решится на прогулку? Даже влюбленных парочек, которым и непогода нипочем, не наблюдалось.
Жнец сам того не заметил, как погрузился в размышления. Он совершил за сегодняшний день два убийства, и для него это было так же легко, как для доцента прочитать лекцию. Это была его работа. Сомневался ли он в правильности выбора профессии? Было ли ему жаль убитой Ольги? Нет! И уж тем более он не сожалел, что взорвал Столярова. Тот был дрянь человек, мусор, который Жнец убрал, как счищают уродливые граффити со стеклянной кабины лифта. Но девушка, в чем она провинилась? Умом Жнец понимал, что Ольга случайно оказалась ни в чем не повинной жертвой, но он ее не жалел. Она всё равно была обречена в этом хищном городе. Прожила бы на полстолетия больше и превратилась бы в такой же человеческий мусор, как и Столяров.
Научилась бы лгать, предавать, изворачиваться и убивать не делом, так словом.
Жнецу не было жалко людей. Он презирал их. Но на душе было муторно. Ему надоело убивать, так иногда писателю надоедают сюжетные композиции, слова, строчки, идеи, и он берет в руки посох, надевает сапоги, отвергая всё, что создал ранее, и уходит из дома, подальше от самого себя.
Но несмотря на то что Жнец испытывал отвращение к собственной работе, он не собирался ее бросать. Он олицетворял себя с живым воплощением смерти, которая неумолимо просеивала людскую массу, выжигая весь мусор и отбросы.
Из размышлений Жнеца вырвало острое ощущение ужаса, навалившееся со всех сторон.
Он резко остановился и замер. Сейчас он находился в самом сердце пустынного парка. Свистел ветер, заблудившийся в костлявых кронах. Деревья размахивали ветвями, точно пытались предостеречь человека от непоправимого поступка. Жнец обернулся по сторонам. Пусто. Никого. Но ощущение ужаса не пропадало. Он повернулся назад, к дороге, чтобы продолжить путь, и обнаружил, что прямо перед ним стоит человек. Высокий, средних лет, черноволосый, со смазанным, расплывающимся лицом, точно размытым водой, и белесыми глазами, буравящими насквозь. Человек был одет в длинный до пят черный кожаный плащ с поднятым, прикрывающим горло воротником. Кожаные штаны и яркий красный шейный платок, выглядывающий из-под воротника плаща, удачно дополняли зловещий образ. Жнец еще успел удивиться: как здесь оказался этот человек — ведь только что никого не было? Пустынная аллея… А в следующую секунду лавина страха обрушилась на последнее прибежище рассудка в глубине мозга.
Человек в черном окинул Жнеца оценивающим взглядом с головы до ног, а потом заглянул ему в глаза. Жнец попытался отвести взгляд, чтобы не провалиться в эту белесую бездну, и в тот же миг увидел там страшную и реалистичную картину.
Он увидел с высоты, точно был орлом, парящим над грядущим полем битвы, два воинства, стоящих друг против друга на равнине, окруженной высокими холмами. Две армии, ждущие команды для атаки. Закованные в латы рыцари с опущенными забралами и пышными разноцветными плюмажами на шлемах восседали на лошадях, покрытых броней и с черными кожаными квадратами, закрывающими глаза. Всадники были вооружены длинными копьями и тяжелыми мечами, пока еще вложенными в ножны. Массивные геральдические щиты прикрывали тела рыцарей.
Их было немного — несколько сотен.
Основную массу обеих армий составляли пехотинцы: легковооруженные воины с короткими мечами, одетые в чешуйчатые панцири, — разменные фишки в любой войне. Круглые легкие щиты, прикрывавшие корпус, могли лишь предохранить их от случайных ударов, но уберечь от смерти, открывшей на поле в этот день выездной офис своей компании, не могли. Некоторые воины были вооружены алебардами, булавами и боевыми топорами явно трофейного происхождения.
Отдельными отрядами на холмах стояли арбалетчики. Им и предстояло начать этот бой.
Прокричал петух.
Жнец физически почувствовал, как впиваются в него глаза незнакомца…
Взвились в воздух стрелы, затмившие пасмурное небо. И стало темно над полем, которому предстояло сегодня быть обильно удобренным кровью и мертвой плотью.
И Жнец вдруг понял, что армия, стоявшая под флагами с изображением фигуры в черном балахоне с косой, принадлежала ему. А другая, что стояла напротив, и чьи арбалетные болты сейчас приближались, рассекая воздух, к его отрядам, принадлежала белесоглазому человеку.
Жнец приказал, и воины подчинились. Вскинулись вверх щиты, прикрывая хозяев от надвигающейся смертоносной тучи. Стрелы обрушились на ровные ряды воинов. Болты пробивали щиты, дробили руки, разваливали шлемы, под которыми лопались, точно перезрелые кокосовые плоды, головы. Но всё-таки армия выстояла.
Жнец приказал, и в небо поднялась ответная туча арбалетных болтов, которая пала на ряды противника. И в ту же минуту Жнец бросил рыцарскую конницу на врага. Железная лавина стремительно приближалась. И тут навстречу ей хлынул ответный поток стальной смерти. Две армии сшиблись в центре равнины. Раздался ужасающий лязг — оглушительный, закладывающий слух. Это тысячи мечей скрестились единовременно, высекая искры.
И пошла сеча.
Жнец стоял напротив человека в черном и не мог пошевелиться. Его взгляд сковывал движения, лишая свободы воли. Он раздирал его плоть, пытаясь ужом проникнуть внутрь. Но Жнец сопротивлялся. Он бросал всё новые полки на несокрушимую армаду воли белесоглазого…
Падали рыцари с коней, пронзенные копьями. Когда копья ломались, из ножен вырывались мечи и обрушивались на врага до глубоких зазубрин, до сломанных лезвий.
Пот катился по лбу Жнеца. Он еще стоял на ногах, но уже перестал их чувствовать, а незнакомец пядь за пядью продвигал свой взгляд в глубину его глаз, проникая в его сущность…
Лопались головы, разрубались латы, под которыми оказывалось хрупкое беззащитное тело. Падали мертвые пехотинцы, словно колосья ржи под раскаленной косой косаря.
А непорушенные ряды противника медленно продвигались вперед, тесня армию с флагом, на котором была изображена сама Смерть.
Жнец держался из последних сил. Он понимал, что белесоглазый, кем бы он ни был, победил и дальнейшее сопротивление бесполезно. Но он стоял, как металлический остов автомобиля, изъеденный насквозь ржой. Жнец стоял, дрожа всем телом, и чувствовал, как чужая воля проникает в него, как она проскальзывает под его телесную оболочку, просачивается куда-то вглубь, цепляет за душу и рвет ее изо всех сил.
Жнец попытался выкинуть чужой взгляд из себя. Взгляд, похожий на два луча лазера, уничтожающего Великую Китайскую стену. Но на это усилие он потратил последние крохи жизненной энергии и покачнулся. Ноги более не принадлежали ему, сознание метнулось к небу, и Жнец упал навзничь на кучу гнилых желто-красных листьев, непонятно каким образом оказавшихся за его спиной…
Глава 4.
И МЕРТВЫЕ ВОССТАЛИ…
Папа торжественно извлек из ящика стола стопку газет и, бросив ее на стол, отхлебнул из бокала.
— Читайте! — потребовал он.
Яровцев, Костарев и Зубарев разобрали газеты.
На первой полосе красовался заголовок: «И ПОЛЕТЕЛИ ГОЛОВЫ».
«Ресторан „Великий Князь“, что находится на крыше фешенебельного отеля „Александр Невский“, пользовался репутацией богемного заведения. Здесь собиралась городская элита: депутаты и артисты, бизнесмены и деятели шоу-бизнеса, писатели и режиссеры. Позавтракать или отужинать на высоте восьмидесяти этажей, когда под тобой расстилается скрытый туманом огромный город, считалось престижным и создавало определенный имидж. Так было до сегодняшнего дня, пока в ресторане „Великий Князь“ не случилось самое страшное и нелепое убийство, носящее явный характер заказного. Это убийство скажется не в лучшую сторону на престижности ресторана. Если служба безопасности отеля и ресторана допустила, что в самое сердце „Александра Невского“ проник убийца, то и в другой раз они могут проворонить беду.
Это произошло около полудня, когда известный петербургский бизнесмен Иван Столяров общался с представителем таможенной службы, чье имя не разглашается по этическим соображениям. Общение проходило за легким завтраком. Что могло связывать крупного бизнесмена и таможенника, еще предстоит выяснить следствию. Но именно во время этой встречи произошел пренеприятнейший инцидент. Один из посетителей ресторана, находившийся в состоянии жестокого алкогольного опьянения, пытаясь добраться до туалета, опрокинул столик, за которым сидели Столяров и государственный чиновник. Пока сотрудники ресторана устраняли неприятную оказию, Иван Столяров был буквально взорван изнутри.
Сцена, достойная абсурдистских романов Михаила Булгакова: человек разлетелся на куски. Причем его голова еще продолжала жить несколько мгновений, будучи пойманной таможенным чиновником, пришедшим от увиденного в ужас. Ныне он поступил в институт Скворцова-Степанова для прохождения срочного курса реабилитации.
По факту убийства возбуждено уголовное дело. Пока следствие воздерживается от комментариев, но уже сейчас ясно, что данное преступление спланировано и осуществлено профессионалом своего дела.
Кому была нужна смерть Ивана Столярова? Вот вопрос, на который предстоит дать ответ следствию. Но мы можем сказать определенно: в городе опять начался передел сфер влияния.
Мы будем и дальше следить за тем, как проходит расследование этого убийства…»
Яровцев испытал прилив тихой злобы. Ну чем шефу помешал Столяров?! Ну ввез бы он в город крупную партию контрафакта, в котором, как поговаривали источники, в город должен был въехать героин. Распространил бы. Кто оказался бы в убытке? Как брали у Папиных распространителей, так брать и будут. Ведь только у Папы самая дешевая дрянь в городе, к тому же все копы под колпаком, и прикрытие в Законодательном Собрании. А Столяров со своей дурью если бы и не погорел, то дважды на такую авантюру всё равно не решился бы. Нахлебался бы героинового бизнеса по самое не балуйся… Нет! Папе надо было проучить наглеца. Как же оставить такое нахальство без внимания? Ведь Столяров, в конце концов, влез на чужую территорию… Теперь же стоило ожидать осложнений. Семья Боголюбовых, чьей негласной поддержкой пользовался Иван Столяров, попытается отыграться за его смерть. Поэтому — и усиленная охрана, и введенное в Папином поместье чрезвычайное положение. Папина прихоть, а охране расхлебывай! Но дело уже сделано, и теперь стоило ждать ответного удара.
— Обратите внимание на дату. Эта газета выйдет в свет только завтра. Но мы уже имеем на руках свежие номера, — довольно проурчал шеф.
Он пыжился от гордости, напоминая глупую рождественскую утку, которой предстояло взойти на праздничный эшафот.
— Мы можем праздновать победу! — объявил Папа и тут же потребовал повторить винца по новой. — Нам удалось подложить громадную свинью Боголюбовым. Они делали большую ставку на Столярова. Им очень хотелось, чтобы его бизнес начал работать. А мы бы понесли убытки и тем самым ослабили свои позиции. Но, как говорили в старину, враг не пройдет. Так поднимем же бокалы…
Напыщенная речь Папы была оборвана громкой автоматной трелью, донесшейся откуда-то издалека. Яровцев встрепенулся. В ответ чужой трели рыкнули автоматы охраны. Не зря поместье перевели на военное положение! Яровцев и Зубарев, не дожидаясь команды, метнулись из-за стола. Включив пуговицы переговорной сетки охраны, они с ходу вклинились в происходящее. Яровцев сразу разобрался в ситуации. Группа неизвестных лиц в составе восьми человек пыталась преодолеть заградительный периметр, когда сработала сетка охраны, извещая о посторонних. Чувствуя, что терять всё равно нечего и к их приходу подготовились, неизвестные открыли огонь. На их выпад охрана ответила незамедлительно, правда, допустила несколько ошибок, которые Яровцев тут же попытался ликвидировать.
Пока начальство было занято, охранники стянули все силы в один сектор, где наблюдался прорыв, ослабив тем самым остальные участки и подставив их под удар неприятеля.
Яровцев отдал ряд приказаний, пытаясь выправить положение, но в это время штурм поместья начался по всему периметру. На тех участках, где охраны не наблюдалось, противнику удалось преодолеть периметр, разобраться с системой «Страж» и рассредоточиться по парку, занимая удобные для обстрела поместья позиции.
Когда Яровцев оказался снаружи, он понял, что положение серьезнее, чем могло показаться изнутри. Боголюбовы решили всерьез взяться за Папу. Очень уж им не понравилось, что их ставленника убрали, причем таким наглым образом.
Ярослав увидел охранников, которые, заняв позиции за укрытиями, вели непрерывный огонь по точкам, где должен был находиться противник. Но их стрельба не приносила результата. Враг огрызался короткими очередями, и почти все они находили своего адресата.
Ярослав крикнул в эфир:
— Рассредоточиться! Рубежи не сдавать!
Ответом ему был сильный удар в голову. Пуля чиркнула по черепу, оторвав ухо. Ярослав рыкнул от боли и получил вторую пулю в ногу. Он рухнул на каменный пол, и сознание померкло, погрузив его во тьму.
* * *
Яровцев очнулся оттого, что его резко вздернули на ноги и попытались установить, словно он был памятником павшему начальнику охраны, отдавшему жизнь за хозяина. Ярослав открыл глаза и увидел перед собой недоумевающего Сергея Зубарева.
— Я еще жив? — спросил Яровцев.
— А ты что, собрался умирать? — спросил Зубарев.
— Меня же…
Ярослав хотел сказать, что его ранили, но бросил взгляд на пол, откуда только что поднялся, и кроме белых мраморных плиток ничего не увидел. Ни капли крови, что было удивительно! Инстинктивно рука метнулась к оторванному уху и нашла его на месте.
Яровцев перекрестился и пощупал ногу. Она оказалась также цела. Только память услужливо напоминала о том, как оторвало пулей ухо и продырявило ногу.
Зубарев увидел его движения и злобно ухмыльнулся.
— А как сволочи, еще лезут? — спросил Ярослав. На что Сергей истерично расхохотался.
Яровцев посмотрел на него как на умопомешанного, но Зубарев поспешил объяснить свой поступок:
— А нет никого!
— Что, отступили? — спросил Ярослав, приводя в порядок малость помятый костюм.
И чем это боголюбовские стреляли, что никаких следов от вошедшей в ногу пули не осталось?
— Нет. Зачем? Их и не было!
— Что значит не было?! — не понял Яровцев и пристально посмотрел на своего заместителя.
Но от взгляда начальника Зубарев не пожелал таять и признаваться, что учинил над шефом дурацкий розыгрыш. Он твердо стоял на своей позиции.
— Не было никого. Никто не нападал на Папину дачу…
— Я что-то не понял: это пока я без сознания валялся, вы здесь все умом спятили?
— Зачем, — возразил Зубарев. — Мы практически все в нирване побывали. Всех я, конечно, не расспрашивал, но кто рядом со мной был, те все вырубились. Вот только что сражались, перестрелка шквальная была, а потом раз — и без сознания. Точно какая-то гнида свет вырубила. А когда сознание обратно проклюнулось — у кого как: у тебя вот почти одним из последних, — то тут уже никого и не было. Ни одного нападавшего! Ни одной стреляной гильзы! Все рожки в автоматах полные, словно мы и не стреляли вовсе.
1 2 3 4 5 6