На камере болталась обычная магазинная бирка, ценник. Спековски перевернул бирку, и телекамера показала ее крупным планом. «Супруги Рейц», — было напечатано на бирке, — «цена: 29 центов».— Как вам это? — спросил Спековски, после того как камера опять переключилась на общий план. На краю экрана снова мелькнул сгорбленный Ашблесс — длинные седые волосы свешивались на пальто за воротник, но поэт тут же был сметен рекламным роликом средства для чистки сантехники, в котором мультипликационный мужчина усиленно греб в лодке по волнующемуся в ванной морю.— Бедняга Пиньон! — сказал Уильям, думая о том, что Пиньона предали и что к этому предательству изрядно приложил руку и он, Уильям, — по сути дела это предательство было целиком и полностью устроено им. Еще два дня назад Пиньон был для них недосягаем — без пяти минут величайший первооткрыватель со времен Брендана Морехода. И кто он теперь? Рыдающее ничтожество, общее посмешище. Репортеры, все утро хлеставшие пиво в городе, теперь плясали на его костях, хохотали во все горло, не видя в землеройной машине ничего, кроме повода для все новых шуток. Уильям живо представил себе заголовки передовиц: «Механический крот провалился в канализацию!» Пиньон бросился в пропасть на крыльях, которые услужливо подрезал Уильям. Бедняга.Уильям улыбнулся своим мыслям. Жалко Пиньона, хоть он и слизняк. Но Фростикос — это дело другое. Почему ему позволили уйти незамеченным? Почему репортеры не набрасывались на него с просьбами объяснить принцип действия удивительной машины? И Ашблесс сразу же отступил в тень. Какой козырь, подумал Уильям, припас старый пройдоха в своем рукаве на этот раз? Они очень скоро о нем снова услышат, Уильям в этом не сомневался. Ашблесс не из тех, кто легко отступается.Они по сравнению с ним легковесы, вот кто. Решив помериться силами с Уильямом Гастингсом, они попытались оттяпать себе кусок не по зубам. Он снова сделал ловкий ход и подставил им ножку. Теперь их дело труба. Даже если Пиньону удастся вытащить левиафана из ямы, без Гила эта машина всего-навсего груда металлолома. Подумав о Гиле, Уильям вспомнил о работе. Черт возьми, он же теряет время! Гил правильно решил не смотреть передачу и остаться в сарае. Сплошной цирк, ничего толкового. Пиньон был типичным клоуном, кривлякой и пустобрехом.Гил работал быстро и молчаливо, как хирург, — ни заминки, ни лишнего движения. Куча механического барахла на верстаке заметно уменьшилась, в то время как большая действующая машина Иеронимуса с модифицированным приводом Дина быстро обретала форму. Спуск батисферы на воду стал делом нескольких ближайших дней.— У них ничего не вышло, — с порога сообщил Уильям.Гил кивнул, копаясь отверткой в недрах одного из корпусов.— Не могу взять в толк, почему крот потерял управление. Хотя точно так же не могу понять, каким образом он вообще сдвинулся с места. Парадокс.— Я думаю, что левиафан все еще в рабочем состоянии, — ровным голосом отозвался Гил. — Просто мистер Пиньон не знал, как правильно им управлять.— Иначе говоря, править кротом должен был специальный пилот?— Да, что-то вроде того. Нужно чувствовать механизм. Если вы понимаете это, все остальное просто. Здесь все дело в излучении, в особых лучах. Читали книжки про марсиан?— Конечно, — отозвался Уильям. — Но что-то я не припоминаю там никаких лучей.— А там ничего о лучах и не было. Мы и половины того, что об этом знают в Барсуме, представить себе не можем, хотя один раз мне попалась в руки интересная статья о русских. Их ученые здорово обскакали наших. Все эти разговоры о ядерной войне по сути ерунда — так было сказано в этой статье. Русские придумали лучи, делающие человека безумным на любом расстоянии. Теперь они могут направить эти лучи прямо сквозь Землю на Лос-Анджелес, и готово! — мы все сидим на тротуаре и пускаем слюни. — Гил внезапно умолк, словно сообразив, что сболтнул лишнее. Он жалобно взглянул на Уильяма, явно смущенный тем, что так насмешливо говорил о безумии.Уильям улыбнулся ему в ответ. Мальчик настоящий гений, подумал он, и конечно же чудак. Но это в порядке вещей. Он повернулся к клетке с мышами и достал оттуда Алексиса и Мари, своих любимцев. Покачав перед их мордочками парой одинаковых кукольных платьиц, он понаблюдал за реакцией грызунов. Раз прикоснувшись к сокровищнице цивилизации, мыши с той поры явно проявляют к одежде интерес. Уильям помог парочке с нарядами, потом выпустил их в сухую часть лабиринта, в длинный коридор, где мыши немедленно принялись настороженно обнюхиваться. Эта парочка будет основой его эксперимента — его фундаментом. Аксолотль относился к грызунам вполне дружелюбно, определенно почувствовав в них родную кровь. Уильям от всей души надеялся, что хвостатая парочка питает к амфибии ответные чувства и со временем выработает в себе устойчивую тягу к воде.Если бы он смог — если бы Гил смог — усовершенствовать миниатюрную модель машины Иеронимуса, то миллионы лет медленно ползущей эволюции были бы отвергнуты одним небрежным движением. Мышей можно было бы превратить в амфибий посредством техники. Если посмотреть на это под правильным углом, то можно заметить любопытную ироничность ситуации.Перед домом на улице хлопнула дверь машины. Ракетой сорвавшись с места, Уильям вылетел из сарая, вскочил на пень и перемахнул через забор. Захлопнув за собой дверь черного хода дома Кунца, он заперся. На улице никого не было. Канализационный люк в укромном месте отлично просматривался. О том, кто почтил их визитом, можно было только догадываться. Если это полицейские, то они опоздали примерно на полчаса — его можно было взять тепленьким в гостиной, когда он смотрел по телевизору Пиньона. Он не услышал даже колымагу Лазарела, от тарахтения которой закладывало уши. Это судьба, и до сих пор она была к нему благосклонна. Уильям прижался носом к стеклу и принялся смотреть на заднюю дверь своего дома. Внезапно та распахнулась, во двор вылетели двое полисменов и сразу же направились к баку со скошенной травой. Глупцы. Наверняка им уже до смерти надоело гоняться за призраком. А в полицию позвонил, конечно же, Фростикос. Мстит за поражение на джонке.Полицейские начали что-то орать Эдварду. Носатый офицер возбужденно махал руками. В ответ Эдвард только недоуменно пожимал плечами. Лазарел что-то возбужденно доказывал, подкрепляя свою точку зрения ударами кулака по ладони. Полицейские скрылись в сарае-лабиринте. Уильям мог только воображать себе их потрясенные и исполненные ненависти физиономии. Любопытно, как им понравились бегающие в своем загончике Мари и Алексис? Какое невероятное объяснение придумает Эдвард для оправдания мышиных нарядов? Ссылки на теорию цивилизации здесь не пройдут. Подобные люди, не будучи сами продуктом цивилизации, глухи к ее теориям.Младший из полицейских вышел быстрым шагом наружу. Грозя Эдварду пальцем, его старший товарищ появился следом. Уильям слышал их крики даже через закрытое окно.— …уклоняетесь! — неразборчиво донеслось со двора, хотя это могло быть так же и «…склонны!», что было бы даже лучше, поскольку могло подразумевать сексуальные извращения. Уильям захихикал. Вдруг на глаза ему попалась миссис Пембли, напряженно следящая за происходящим через живую изгородь. Так вот кто натравливал на него полицию. С его стороны было очень легкомысленно появляться во дворе при свете дня — старуха заметила его, когда он шел из сарая смотреть репортаж о Пиньоне. Уильям сжал кулаки и ухватился за ручку двери, но тут же осадил себя. Через два дня батисфера должна быть спущена на воду. Эдвард и профессор Лазарел завтра отправляются в Гавиоту договариваться насчет аренды. Сейчас он дома, или почти дома, и свободен. Нужно выждать. Проявить терпение. Но, Бог свидетель, придет время, и он рассчитается с коварной соседкой за все. Сейчас же ему необходимо попасть на борт батисферы. Он мечтал об этой экспедиции годами, задолго до того как первые ее моменты начали воплощаться в жизнь. Поэтому он дождется своего часа и не станет делать поспешных шагов. Таким будет его план. Потом, подобно молодцу Каю, он нанесет «удар проворный, мощный, сильный».В доме все стихло. Но миссис Пембли следила со своего двора, да и полиция наверняка рыскала где-то неподалеку. Нужно затаиться и отсидеться, выражаясь языком Эдварда, а к вечеру он выскользнет из своей норы и сбегает в «Высший класс» Питера, где перехватит пару гамбургеров.Не успело солнце скрыться за горизонтом, как в его дверь постучали условным стуком. Уильям отомкнул замок, и в его убежище проскользнул переполненный отчаянием Эдвард, принеся с собой тревожные новости. Ситуация осложняется. Полиция, он уверен, на этот раз взялась за них серьезно. Сведения о том, что Уильям время от времени бывает возле своего дома, поступают в полицию слишком часто, чтобы пытаться навести ее на ложный след. То, что они еще не появились на Стикли-стрит и не догадались проверить дом Кунца, можно считать необыкновенной удачей. Завтра они могут поумнеть и сделать это.Завтра спозаранок он и Лазарел собираются в Гавиоту. Джим отправится в школу. Гил решил забрать свое устройство домой, чтобы там довести его до ума. Эдварду очень не хотелось его отпускать, но парень настоял на своем. Пиньон, по мнению Эдварда, еще не выбыл из игры. Можно было только догадываться, на какие отчаянные выходки он теперь способен. Кроме того, оставался еще Фростикос — несмотря на провал «крота», доктор наверняка продолжает питать к Гилу интерес. Вильма Пич решила эти дни побыть дома. Стойкая женщина, сказал Эдвард. Если бы дело обстояло несколько иначе — будь Вильма с Бэзилом разведены… хм…Уильям посочувствовал шурину и пригласил его с собой перекусить гамбургерами. Сейчас не время для гамбургеров, отрезал Эдвард. Что, если Уильяма снова заметят и ему придется уходить через канализацию? Через два дня батисфера должна быть спущена на воду обязательно. То, как и почему они собираются доработать аппарат, в океанариуме не понимают и смотрят на них косо. Чем быстрее они начнут, тем лучше. По словам Гила, его устройство уже почти готово. Он полон решимости. Стоит им поколебаться, и они наверняка потеряют Гила. Он готов отправиться в плавание хоть в цветочном горшке. И добьется своего, а они присоединятся к Пиньону в его клубе неудачников.Уильям со всем согласился. Со всем без исключения. Чем раньше они выступят, тем лучше — это верно. Если ему придется скрываться, они узнают об этом. Он просто исчезнет. После этого от них потребуется только четко придерживаться плана. Если ему будет необходимо отсидеться в канализации, он найдет их в Сан-Педро. А если не там, то в Пало-Верде. Если же он не объявится и в Пало-Верде, это будет означать, что он в когтях каких-нибудь недругов — полиции или Иларио Фростикоса; в таком случае он все равно не сможет принять участие в экспедиции. Но подобный исход маловероятен, сказал Уильям. У него есть книга Пен-Сне. На карте он нашел небольшой сток-проход, соединяющий лабиринт с бухтой. В три часа пополудни отлив самый низкий, так что может быть легче?Эдвард покачал головой. Ему все таким уж легким не казалось. Слишком многое могло пойти не так, как думалось. Но, как бы то ни было, от Уильяма требовалось одно — сидеть тихо. Притаиться. После восхода солнца он не должен высовывать носа наружу.Уильям не возражал. Превращусь в летучую мышь, сказал он. В вампира, для которого убийственны солнечные лучи. Однако сейчас он собирается пройтись к Питеру в «Высший класс», съесть там двойной чизбургер, жареную картошечку и запить все черничным молочным коктейлем.Эдвард с сомнением покачал головой — на душе у него было тяжело. Он не знал, что его пугает сильнее — тучи, сгустившиеся над Уильямом, или его оживление, которое, как всегда, проявилось не в самое подходящее время.Ночью поднялся ветер и зашумел ветвями пальм, высаженных вдоль Стикли. Под неровными порывами широкие и сухие пальмовые ветви шелестели то громче, то тише, то и дело вырывая Уильяма из объятий неглубокого сна. Он постелил себе на полу и не то чтобы спал, а то и дело задремывал и примерно каждые полчаса просыпался и принимался ругать ветер. Просыпаясь, он клялся себе, что если через пять минут не заснет, то зажжет лампу и будет читать, наплевав на опасность, но неизменно каким-то образом опять погружался в чуткий полусон, так ни разу и не взглянув на фосфоресцирующий циферблат карманных часов.Примерно около двух пополуночи он начал сожалеть о том, что заказал чизбургеры с луком, — вполне предсказуемый итог. У стены рядом с ложем Уильяма стояла недопитая бутылка с теплым пивом, но вместо того чтобы залить огонь в гортани, пиво, казалось, наоборот, раздуло пламя. Дома в аптечке у него стояла бутылочка «Ролэйдс» — с пятью сотнями таблеток, — и в два тридцать, не в силах вспомнить, как провел минувшие полчаса, но готовый поклясться, что не спал ни секунды, Уильям перевернулся на спину и принялся подсчитывать, сколько бы он заплатил сейчас за пару чудодейственных таблеток цвета мела.Ветер усиливался. Где-то неподалеку все хлопала и хлопала на ветру дверь, со всех сторон из ночной тьмы в комнату проникал настойчивый шорох растревоженных деревьев. Время от времени, но всегда внезапно, Уильям ловил ухом стук-скрип ветви вяза в оконную ставню. Каждый раз он испуганно вздрагивал и просыпался, задыхаясь, с яростно колотящимся сердцем, выныривая из неглубокого сна в полной уверенности, что кто-то пытается поднять ставню, что за окном вот-вот мелькнет знакомое лицо. Это лицо можно было увидеть сейчас же, едва закрыв глаза. Он снова принялся медленно уплывать в сумеречный сон, тянущиеся из ночи невидимые пальцы стучали в ставни, а бледное холодное лицо, каким-то образом смешавшееся с ветром, теперь уже не более чем дымка, облачко в форме лица, все смотрело и смотрело на него, выжидая и примеряясь. Донесшийся со двора стук ворвался в его сон, заставив это лицо рассыпаться на части.Уильям услышал сквозь сон резкий звук. Пальмовая ветка, сказал он себе, сломалась и упала на мостовую. Навеянные дремой видения закружились у него в голове. Уильям увидел себя — он встал и подошел к окну; во сне он собирался прогуляться в букинистическую лавочку. Но донесшийся из темноты шум разрушил его планы. Ветер не просто гулял над улицей — он был деятелен, ненормально деловит. В свете луны мимо окна пролетала всякая всячина: шляпа-котелок, неторопливо вращающееся велосипедное колесо, раскрытый зонтик, кувыркающийся шезлонг, который перемахнул через живую изгородь и, внезапно решившись, взмыл в небо прямо к луне. Вяз, все еще без листвы, гнулся, мотая на фоне сине-черного неба ветвями. Уильяму показалось, что на дереве что-то есть — какое-то стальное блестящее приспособление с веревками, лебедка. В своем дворе за живой изгородью торчала как перст на ветру миссис Пембли, полы ее халата неприлично широко распахивались и хлопали. Она смотрела прямо на Уильяма, но, казалось, не видела его.Рядом с миссис Пембли возился с чем-то невидимым доктор Фростикос — садовник Ямото помогал ему. Широкие белые брюки Ямото тоже парусили, и впечатление было такое, что его может в любой миг сорвать с места, унести в небо вслед за котелком и шезлонгом. Надев на пса миссис Пембли кожаные помочи, Фростикос с Ямото принялись вздергивать протестующее животное к небесам. Собака была облачена в твидовую куртку и шляпу-котелок. «Да они издеваются надо мной», — пронеслось в голове Уильяма. Конечно, издеваются. Они знают, что он видит их, но в вихре ветреной ночи не посмеет помешать.Доберман раскачивался на канате, его лапы глупо болтались. Ветер сдул с пса шляпу, Фростикос выругался, Ямото попытался поймать шляпу, но промахнулся, и головной убор унесло в темноту вместе с подхваченным с лужайки миссис Пембли очередным шезлонгом, которые один за другим попадали в восходящий смерч, кружились, взмывали вверх и исчезали. Пес продолжал раскачиваться над самой изгородью, описывая маленькие окружности. Доктор и садовник толкнули добермана за изгородь, на участок Уильяма, и опустили там на траву, посмеиваясь и шепотом подбадривая. Миссис Пембли по-прежнему стояла, скрестив на груди руки, и с непроницаемо серьезным выражением лица смотрела в темноту.Через несколько мгновений пес снова был поднят в воздух, а его грязная миссия выполнена. От ненависти и ужаса Уильям онемел. Черт возьми, да ведь твидовая куртка на псине — его! Сомнений быть не могло. Негодяи украли ее — прокрались в дом под покровом ветра и стащили, как последние домушники. Они могли с легкостью перерезать ему горло, могли избить его, спящего, отравить. Они играли с ним как хотели. Уильям пришел в ярость. Они заплатят за все. Ни один не избежит расплаты.Доберман скрылся за живой изгородью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39