Никаких гинекологических заболеваний у нее не обнаружили. Я был убежден, что она просто свихнулась. Я высказал свои соображения заведующему психиатрическим отделением, тот побеседовал с этой женщиной, но в конце концов заявил, что не согласен со мной. Тем не менее, время шло, и день за днем я все более убеждался, что наша подруга чокнутая. Но заведующий психиатрическим отделением и слышать о ней не хотел. И вот я решился. В один прекрасный день я улучил момент и вошел к ней в палату, прихватив с собой небольшую стремянку и резиновую простыню. Я запер дверь изнутри, накрыл женщину простыней до подбородка, вытащил свою дудку и от души помочился на кровать. Женщина не верила своим глазам. Тогда я спустился с лестницы, свернул клеенку и молча удалился, не забыв прихватить и стремянку. А потом начал выжидать. Буквально через день в столовой я наткнулся на молодого психиатра. Он пристально посмотрел на меня и заявил: «Послушайте, а ведь вы оказались правы насчет той женщины. Вы даже не представляете, что она тут понаплела медсестрам!» – Темпл с довольным видом откинулся на спинку кресла. – Да, иногда приходится многое придумывать. Очень многое.– И для меня это был неплохой урок, доктор, – признался Киндерман. – В самом деле. Вы мне открыли глаза на кое-какие вещи. Знаете, многие врачи почему-то недолюбливают психиатров и в удобный момент не прочь покритиковать их.– Идиоты, – буркнул Темпл.– Между прочим, я сегодня обедал с одним из ваших коллег. Доктор Амфортас, невропатолог, может, слышали?Психиатр прищурился:– Уж Винс-то не преминул бы ущипнуть меня, это точно.– Да нет же, – поспешил вступиться за своего нового знакомого Киндерман. – Ничего плохого о психиатрах он не говорил. Мы говорили совсем о другом.– И что же?– Он оказался очень симпатичным человеком. Кстати, вы не могли бы попросить кого-нибудь проводить меня до палаты Ласло? – Киндерман встал. – Мне необходимо осмотреть ее кровать.Темпл поднялся с кресла и, свирепо взглянув на следователя, потушил сигару.– Я сам вас провожу, – сердитым голосом предложил он.– Нет-нет, ни в коем случае. Вы ведь чудовищно заняты. Я не могу быть таким навязчивым и отнимать у вас кучу времени. – Киндерман поднял руки, как бы умоляя Темпла остаться в кабинете.– Какая ерунда, – возразил Темпл.– Вы уверены?– Это отделение – мое детище. И я по праву горжусь им. Пойдемте, я вам все покажу сам. – И он распахнул дверь.– Это окончательное решение?– Абсолютно.Киндерман вышел в коридор. Темпл указал направо: – Вот сюда, пожалуйста. – И быстрым шагом устремился вдоль коридора. Киндерман едва поспевал за ним.– И все же мне так неудобно, – наигранно сокрушался следователь.– Лучше меня здесь никто ничего не покажет. Отделение представляло собой настоящий лабиринт коридоров, перемежающихся небольшими холлами. По обеим сторонам этого лабиринта располагались многочисленные палаты, кое-где встречались конференц-залы и комнаты для персонала. Тут же находилась небольшая столовая и целый комплекс физиотерапии. Но настоящей гордостью отделения являлся, разумеется, зал отдыха с настольным теннисом и телевизором. Очутившись в этом помещении, психиатр указал на кучку больных, наблюдавших по телевизору какие-то спортивные соревнования. Большинство пациентов – люди пожилого возраста – уставились на экран в полном безразличии, словно не понимая, что там происходит. Все они были в пижамах, халатах и в одинаковых тапочках.– Здесь-то и разыгрываются настоящие сражения – сообщил Темпл. – С утра до вечера бедолаги с пеной у рта обсуждают, какую именно программу смотреть. А медсестра выступает в роли арбитра. Собственно, в этом и заключается вся ее работа.– Похоже, они сейчас довольны своим выбором, – заметил Киндерман.– Погодите. Я вам кое-что о них расскажу. Вон там, например, видите? Очень интересный пациент, – шепнул Темпл, указывая на одного из мужчин, внимательно следящих за происходящим на экране. На голове у больного была бейсбольная кепка. – Он страдает кастрофренией, – пояснил Темпл. – Считает, что враги высасывают у него из головы мысли. Не знаю. Может, в этом и на самом деле что-то есть. А вон там, позади него, стоит Лэнг. Когда-то он считался неплохим химиком, но внезапно начал слышать голоса на чистых магнитофонных лентах. Это были голоса умерших. Они отвечали ему на любые вопросы. В свое время он где-то раздобыл книгу, вот с этого-то всё и началось.«Почему мне это кажется таким знакомым?» – удивился вдруг Киндерман. Ему стало не по себе.– Ну, а потом он стал слышать голоса и в ванной, когда принимал душ, – продолжал Темпл. – И в звуках любой текущей воды. Например, в струе из-под водопроводного крана. Или в шелесте океанского прибоя. Дальше – еще хлеще. Голоса раздавались в шорохе листвы. И, наконец, они проникли в его сон. Несчастный никуда не мог от них деться. А сейчас он утверждает, что телевизор лишь чуть-чуть заглушает их.– И из-за этих голосов он сошел с ума? – заинтересовался Киндерман.– Нет, не так. Из-за того, что он сошел с ума, он и начал их слышать.– Как щелчки в ухе?– Нет, этот парень по-настоящему чокнутый. Уж вы мне поверьте. А вон, гляньте на ту даму в дурацкой шляпке. Местная красотка. Но у нее-то вроде дела понемногу идут на лад. Видите, вон та? – Он указал на пышную женщину средних лет, восседающую в кресле возле телевизора.– Да, вижу, – подтвердил Киндерман.– Ax, черт возьми, – удрученно буркнул Темпл. – Она меня заметила и уже прется сюда.Женщина торопливым шагом приближалась к ним, оглушительно шаркая тапочками. Через пару секунд Киндерман уже разглядывал ее синюю фетровую шляпку, украшенную шоколадными плитками, которые она прикрепила к полям иголками.– Не надо полотенец, – сообщила она Темплу.– Не надо полотенец, – эхом отозвался психиатр.Женщина круто развернулась и с гордым видом зашагала назад к телевизору.– Дело в том, что раньше она припрятывала полотенца, – объяснил Темпл. – Воровала их у других больных и прятала. Но мне удалось ее вылечить. В течение первой недели она каждый день получала по семь полотенец дополнительно. Через неделю по двадцать штук ежедневно, а еще через неделю – уже по сорок. В результате у нее накопилось их столько, что в палате уже негде было повернуться, и вот, когда сестра принесла ей очередную порцию, наша красавица вдруг как закричит, да как примется метать из палаты полотенце за полотенцем. Теперь она видеть их не может. – Психиатр замолчал, наблюдая, как больная устраивается в кресле у телевизора, а затем добавил: – Думаю, что и с шоколадками нам удастся разобраться.– Они у вас такие спокойные, – заметил Киндерман. Он огляделся. Больные, расположившиеся в креслах, либо глядели на экран, либо безразлично уставились в одну точку.– Да, совсем как растения, – подхватил Темпл. Он многозначительно постучал пальцем по голове. – Никого нет дома. Разумеется, лекарства здесь не помогают.– Лекарства?– Да, таблетки, которые им обычно назначают. Торазин. Они получают его каждый день. Но толку мало.– Скажите, а тележку с лекарствами сюда тоже доставляют?– Разумеется.– А кроме таблеток на ней еще что-нибудь привозят?Темпл удивленно взглянул на Киндермана:– Разумеется. А что?– Ничего, просто так. Психиатр пожал плечами.– Особенно если тележка предназначена для палаты буйных.– По-моему, именно там производят лечение шокотерапией?– Сейчас ее почти не применяют.– Почти?– Ну, иногда, конечно, бывает, – спохватился Темпл. – Когда это крайне необходимо.– Скажите, а в этих палатах среди пациентов есть врачи?– Забавный вопрос, – улыбнулся Темпл.– Считайте, это мое слабое место, – начал оправдываться Киндерман. – Если мне в голову приходит какая-нибудь ерунда, я должен сразу же высказать ее вслух.Казалось, эти слова несколько озадачили Темпла, но он очень быстро пришел в себя и махнул рукой в сторону одного из больных – худощавого пожилого мужчины. Тот сидел у окна, тупо уставившись на улицу. Солнечные лучи попадали на него и разделяли сутулую фигуру на полосы света и тени. Лицо его абсолютно ничего не выражало.– В пятидесятые годы он служил в Корее военным врачом, – поведал Темпл. – И там потерял гениталии. За тридцать лет он не произнес ни слова.Киндерман кивнул. Потом повернулся в ту сторону, где располагалась стойка дежурной медсестры. Как раз в этот момент та что-то записывала в журнал. Рядом с ней, облокотившись о стойку, стоял крепкий чернокожий санитар и безразлично рассматривал больных.– Разве у вас здесь только одна сестра? – поинтересовался Киндерман.– А больше и не надо, – спокойно откликнулся Темпл и, хлопнув себя по бедрам, уставился куда-то вдаль. – Видите ли, когда работает телевизор, единственным звуком в этой комнате является шарканье тапочек. Хотя, надо признаться, звук этот довольно неприятный. – Некоторое время он еще рассматривал то-то впереди себя, а затем взглянул на следователя. Тот продолжал наблюдать за пациентом у окна. – Вы чем-то расстроены? – встревожился Темпл. Киндерман будто очнулся.– Кто, я?– Вы, кажется, любите погружаться в раздумья, верно? Я сразу заметил, как только вы переступили порог моего кабинета. С вами это часто происходит?Киндерман с удивлением отметил про себя, что сейчас Темпл как никогда близок к истине. Войдя в его кабинет, следователь сразу почувствовал себя не в своей тарелке. Психиатр, похоже, начинал исподволь влиять на него. Как же это у него получалось? Киндерман взглянул на Темпла. В глазах доктора бурлила энергия.– Такая уж у меня работа, – уклонился от ответа Киндерман.– Так поменяйте ее. Знаете, один мне тут выдал: «Доктор, как быть, только начинаю есть свинину, меня сразу же одолевают головные боли», на что я ему ответил: «Завяжите со свининой».– Простите, можно мне осмотреть палату мисс Ласло?– Только в том случае, если вы немного приободритесь.– Постараюсь.– Вот и хорошо. Тогда пойдемте, я вас туда отведу. Здесь недалеко.Темпл через зал провел Киндермана в коридор, затем в другой небольшой холл, и очень скоро они очутились в довольно уютной палате.– Вещичек здесь негусто, – объявил Темпл.– Да, я вижу.Иными словами, палата оказалась пуста. Киндерман открыл шкаф. Там висел синий халат. Следователь обыскал ящики, но во всех хоть шаром покати. В ванной обнаружилось несколько полотенец и мыло. Других вещей в комнате не было. Киндерман еще раз окинул взглядом скромное помещение. И вдруг почувствовал на лице холодное дуновение. Казалось, ветерок промчался сквозь тело лейтенанта и точно так же внезапно стих. Киндерман взглянул на окно, но оно было закрыто. Странное чувство охватило следователя. Он посмотрел на часы и про себя отметил точное время: три часа пятьдесят пять минут.– Да, ну мне пора идти, – засобирался Киндерман. – Огромное вам спасибо.– Всегда к вашим услугам, – отозвался Темпл. Психиатр вывел Киндермана из палаты и проводил до холла, откуда начиналось отделение невропатологии.У самого выхода они расстались.– Ну, а мне надо назад, – торопливо бросил Темпл. – Дальше сами доберетесь?– Разумеется.– Был ли я вам полезен, лейтенант?– Еще как!– Чудесно. И если у вас снова начнется депрессия, звоните или лучше заходите сразу. Думаю, что смогу вам помочь.– А какой школы в психиатрии вы придерживаетесь?– Я убежденный бихевиорист, – ответил Темпл. – Вы мне подробно излагаете все факты, а я вам наперед говорю, что сделает любой человек.Киндерман уставился в пол и покачал головой.– И что же это означает? – поинтересовался Темпл.– Нет-нет, ровным счетом ничего.– Ну уж меня-то вы не проведете, – запротестовал Темпл. – У вас какие-то проблемы?Киндерман поднял взгляд и уловил злобный огонек в глазах психиатра.– Просто мне всегда было жаль бихевиористов, доктор. Они ведь никогда не поблагодарят соседа по столику: «Спасибо, что передали мне горчицу».Психиатр стиснул зубы и процедил:– Так когда вернется Ласло?– Сегодня вечером. Я позабочусь об этом.– Хорошо. Просто великолепно. – Темпл толкнул стеклянную дверь. – Мы еще увидимся, лейтенант, – произнес он и скрылся в коридоре.Киндерман некоторое время постоял, прислушиваясь к звуку быстро удаляющихся шагов, и когда они стихли, неожиданно для самого себя испытал облегчение. Тяжело вздохнув, он почувствовал, будто все же забыл кое-что. Рука его нащупала оттопыривающийся карман, – там лежали книги, купленные для Дайера. Следователь повернулся и быстро зашагал прочь.Когда Киндерман заглянул в палату, Дайер по-прежнему лежал на кровати и читал.– Ну, как же ты долго шлялся, – пожаловался он. – Мне тут уже несколько раз переливали кровь.Киндерман подошел к кровати и выгрузил книги прямо на живот Дайера.– Вот все, что ты заказывал, – доложил он. – «Жизнь Моне» и «Беседы с Вольфгангом Паули». Знаете ли вы, святой отец, за что распяли Христа? Он тоже прятал эти книжонки, боясь, что другие их обнаружат.– Ну, не будьте таким снобом.– Да, святой отец, а вы слыхали о иезуитской миссии в Индии? Может, и для вас там найдется работенка? И мухи там не такие уж и злые, как люди судачат. А очень даже милые – всех цветов радуги. Кстати, «Угрызения совести» уже перевели на хинди и все, к чему вы так привыкли, вам будут сразу же непременно доставлять первым рейсом. А еще там можно приобрести сразу несколько миллионов экземпляров «Камы Сутры».– Это я уже проштудировал.– Я и не сомневался. – Киндерман подошел к краю кровати, где лежала медицинская карта Дайера и, пробежав ее глазами, положил на место.– Вы уж простите меня, если я прекращу нашу милую мистическую беседу. Эстетика в непомерных количествах вызывает у меня страшную головную боль. Кроме того, в соседних палатах меня ждут еще два священника: Джо ди Маджо и Джимми Криик. Посему я оставляю вас.– Оставляйте.– А к чему такая спешка?– Я хочу вернуться к «Угрызениям». Киндерман повернулся и направился к выходу.– Разве я что-то не так сказал? – забеспокоился Дайер.– Мать Индия зовет нас к себе, святой отец. Киндерман вышел из палаты. Как только он скрылся из виду, Дайер, глядя в открытую дверь, улыбнулся.– Прощай, Билл, – тихо проговорил он и сноса углубился в чтение.Вернувшись в участок, Киндерман миновал шумную приемную, вошел в свой кабинет и плотно прикрыл дверь. Аткинс уже ждал его, прислонившись к холодной стене. На сержанте поверх синих джинсов и теплой водолазки била наброшена блестящая черная кожаная куртка.– Мы погружаемся слишком глубоко, капитан Немо, – посетовал Киндерман, грустно глядя в глаза своему помощнику. – Корпус может не выдержать такого давления. – Он не спеша подошел к столу. – То же самое и с моей обшивкой. Аткинс, о чем ты все время думаешь? Довольно «Двенадцатую ночь» гонят не здесь, а в кинотеатре напротив. А это еще что такое? – Следователь нагнулся и, взяв со стола два рисунка, посмотрел на них, а потом исподлобья взглянул на Аткинса. – И это что, подозреваемые? – раздраженно вскинулся он.– Никто в точности не запомнил их, – попытался оправдаться Аткинс.– Сам вижу. Старик смахивает скорее на сушеный плод авокадо. А второй меня просто сбивает с толку. Разве у него были усы? Что-то я не припомню, чтобы в церкви мне хоть кто-нибудь обмолвился об усах.– Это мисс Вольп вспомнила.– Мисс Вольп... – Киндерман бросил рисунки на стол и устало потер рукой лицо. – Мисс Вольп, познакомьтесь, это Джулия Фебрэ.– Мне надо вам кое-что сообщить, лейтенант.– Только не сейчас. Неужели ты не видишь, что я готовлюсь к смерти? А ведь это требует от человека полной сосредоточенности и абсолютного внимания. – Киндерман тяжело опустился в кресло и уставился на рисунки. – Вот Шерлоку Холмсу было намного легче. – заворчал он. – Ему ведь не подсовывали таких портретов собаки Баскервилей. И уж, конечно, мисс Вольп не идет ни в какое сравнение с Мориарти.– Пришло дело о «Близнеце».– Я знаю. Вот оно передо мной на столе. Ну что, Немо, мы понемногу всплываем на поверхность? По-моему, видимость слегка улучшается.– Лейтенант, есть новости.– Не забудь о них. А вот у меня сегодня выдался чудеснейший денек в Джорджтаунской больнице. Неужели тебе не интересно?– Что же там произошло?– Пожалуй, я еще не готов к обсуждению. Тем не менее, горю желанием узнать, что ты думаешь по этому поводу. Хотя пока это только теория. Понимаешь? Просто некоторые факты. Известный психиатр, занимающий в больнице видное место, скажем, заведующий целым отделением, делает зачем-то откровенно неуклюжую попытку выгородить одного из своих коллег, скажем, невропатолога, работающего над проблемами боли. Так вот, когда я спрашиваю психиатра, не напоминает ли ему определенный почерк руку одного из его коллег, он вдруг начинает притворяться. Психиатр целый час буравит меня взглядом, а затем очень четко и громко произносит слово «нет». И я, как опытная лиса, тут же делаю вывод, что между ними уже давно кошка пробежала. Может быть, я и ошибаюсь, но почему-то уверен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29