Ну и как после этого у меня и на Земле пошло все иначе: асы, альвы, ваны, древо мира, роща Гласир… Это все, равно, что жить внутри сказки, и конца этому не предвидится.— Он тоже был таким. Рассказывал мне о Шамбале, о шамбалитах, об Агарти, столице Шамбалы. Он повторял, что Агарти — это и есть другое название Асгарда. Скандинавские мифы говорят о самой таинственной стране нашей планеты — Шамбале, а страна эта где-то в горах Тибета. Она помнила, что Брусникин рассказывал о немецком инженере и его супруге, с которыми приключилось вот что: они прогуливались, как вдруг налетела буря с мокрым снегом, в тридцати метрах от них появился четырехметровый светящийся шар, он приблизился и окутал их. Они оказались внутри этого шара, в облаке яркого света, но не ощущали тепла.— Он считал это проявлением сил Шамбалы. Это не летающий объект и не шаровая молния. Воплощение света Агарти.— В Асгарде свет золотистый. А в этом облаке?— Да, я вспоминаю: тёплый золотистый свет, и эта немецкая чета как бы ожидала тепла, но его не было. Помню, когда это случилось — в тысяча девятьсот четвёртом году. Очень давно. Вы верите в Шамбалу?— Милая Вера, я не могу, к сожалению, верить во все сразу. Туда, далеко в горы, бежали от всяких нашествий или просто переселялись потомки парфян и древних иранцев, то есть ариев. Они принесли с собой сказания. Так Асгард стал называться Агарти. Обещаю как-нибудь рассказать вам об этом подробнее.Сегодня утром, перед отъездом в Симферополь, она проходила мимо моей временной обители и услышала громкий разговор двух бабусь:— Уехал сегодня один, так надо же, оставил привязанную птицу на балконе, меня уборщица зовёт, я как увидела, ну, думаю, надо её освободить. Пошла, а это чайка, здоровущая, злая такая, не подступишься.— Ну и что же?— Ничего. С ним второй жилец, уехал тоже, но, поди, вернётся. Только сосед сказал: уберите эту птицу, у меня жена больная, давление, а она кричит, крыльями хлопает, что делать, Степановна?Вера подошла к ним, сказала:— Я птицу могу взять к себе.Они поднялись на этаж. Там ещё была уборщица, которая показала открытую дверь номера и назвала чайку хулиганкой. Странно вела себя чайка. Как только Вера подошла к балкону в сопровождении уборщицы, она притихла. Вера отогнула звено проволочной цепи и так, на цепи, повела чайку через холл на улицу. Почему эти женщины объявили чайку собственностью уехавшего Леонида? Да потому, что она была привязана на его половине лоджии. А на другой половине я размещал для ночлега свой матрац! Может быть, он упоминал о чайке в холле в их присутствии? Не берусь судить. Я остался за кадром этой истории, получившей огласку. Удивительно, что они мне даже не сказали ни слова после моего возвращения из Симферополя. Скорее всего, я внушал им уважение, которое несовместимо, конечно же, с хулиганившей и отбившейся от рук птицей.— Где она сейчас?— Птица? Я все поняла, увидела шины из бамбука и сразу же доставила её в пионерский лагерь, который, представьте себе, называется «Чайка». Это рядом. Там обещали вызвать ветеринара и вообще помочь птице. Её поместили в отдельной комнате. Вы бы видели, какой восторг вызвала чайка у всех! Расскажите об Албании!— От Албаны ничего не осталось. Когда-то в окрестностях Дербента, где она должна была находиться, по сообщениям греческих историков, я исходил все окрестности. Но, конечно же, ничего не смог там найти. Я был молод, почти юн и прошёл тогда много километров, увидел южные базары Шамхора и Баку, Дагестан, Каспий, горы и скалы, которые в эддических исландских песнях сравниваются с костями ящеров и драконов — это те самые горы, как я надеюсь, возможно, и Крымские тоже. Ведь и но здешним перевалам пролегали пути сарматов, скифов, албанских племён, готов.Я прочитал ей мои стихи о прошлом.Пророки Библии грозили Своему грешному народу:Позовут-де народ другой Ему в наказание, вызовут народ, Языка которого он не знает и Не будет понимать, наведут на Израиль Народ древний, народ сильный Колчан его как открытый гроб, Люди его храбры.Съедят они жатву твою, Израиль, Поработят дочерей твоих и сыновей, Съедят волов и овец, Виноград и смоквы.Слово древних пророков Готовило наказание.Ныне же вызови их дух, Вдохни жизнь в слова те снова, Оживи страх — и услышишь то же.Грозный народ, владевший Палестиной,скифы С колчанами, открытыми, как гроб.Израиль, будь настороже!Скифы могут вернуться, Повинуясь слову.За что же грозил Господь Израилю устами пророков? Да все за то же: за поклонение иноземным богам, за предание забвению своего прошлого, за его поругание.В Асгарде земном, в Копетдаге, своих предков и государей чтили как богов. И вот с тем же, на том же, так же становились на ноги государства. Было бы самым невероятным делом, если хоть одно государство, в котором все поставлено с ног на голову, смогло бы устоять. Будущее вырастает только из прошлого. Отсюда — понятное желание иных деятелей кастрировать именно прошлое, потому что непосредственно будущее им недоступно.Она легко пожала мне руку, кивнула, как будто мы давным-давно знакомы, и быстро пошла по набережной. Мне даже показалось, что наша завтрашняя встреча состоится на том же месте. И только когда я вошёл в кафе, чтобы от нечего делать выпить ещё одну, двойную чашку кофе, мной овладели сомнения. Я нарочно использую выражение из старых длинных романов, чтобы прояснить ситуацию. Даже не сразу овладели, а постепенно. Два-три глотка, и я встрепенулся: мы что, договорились с ней о завтрашнем дне? Нет! Кажется, нет! Ещё глоток, я толкнул столик и услышал слово «бегемот». Это по моему адресу. Странно, правда, что сказал это верзила с такими плечами, что они загораживали от меня соседний столик.Я не стал отвечать. Ещё два глотка, и, ожегши губы, я выскочил из кафе к розарию. Было уже темно. Вприпрыжку, стараясь не задеть прогуливающиеся парочки, поскакал я наподобие серой лошадки на ипподроме, которую ждёт приз. Только на этот раз все ставки плакали бы: сто, двести, четыреста, шестьсот метров в возрастающем темпе, а золотоглазой, золотоволосой знакомой моей не было. Куда же я устремился после этого? За поворот? Туда, где набережная взбегает на горку и ведёт в город? Ничуть не бывало. Я повернул назад и медленно добрался до злополучного кафе. Там ещё сидел широкоплечий верзила, который вдруг подмигнул мне, как хорошему своему знакомому. Я глотнул снова жидкого горячего южного напитка по цене бразильского кофе. И заметил ненароком, что верзила ухмыльнулся. Припомнился обидный эпизод с бегемотом. Я старше и дал бы ему в ухо, если бы он вёл себя сейчас так же непристойно; к тому же я был расстроен.И вот, бывает же, я понял, что совершил ошибку: мне нужно было все же подняться по набережной, взять такси, даже просто так называемую кооперативную машину по тройной цене или, на худой конец, автобус — за наличные. Все, что угодно, но не останавливаться у поворота. Теперь было уж поздно!В дверях я обернулся. Здоровенный парень смотрел мне вслед с явным удовлетворением и с издёвкой. Я вернулся в свой тусклый номер, где гремело радио, но пока было пусто, плюхнулся на койку. Потом поднялся, вырубил радио и задумался. Задумался прочно, глубоко. Зажёг бра.Я догадался, достал кольцо. Надпись на кольце означала скорее всего: «Албена». Это курортный город в Болгарии. Побережье. Ясно, что экология там во главе угла. Куда оттуда могли летать чайки? Ну конечно, в соседние страны. Отсюда кольцо на птичьей лапе. Просто.Мне легко было извинить себя за возможную неточность в прочтении, тем более что именно ошибка дала мне возможность познакомиться с Верой.Албана. Был когда-то такой город. Что касается Албены, то я хорошо помню её корпуса в виде пирамид, широкие пляжи, цветущие сливы и персиковые деревья, потому что я был там в семьдесят седьмом. СХВАТКА В НОМЕРЕ Было около полуночи. Небо ясное. По нему разбрелись звезды. В дверь постучали. Я насторожился. После всех происшествий сегодняшнего дня даже простой стук в дверь воспринимался как нечто неординарное. Я подошёл к двери, прислушался. Разговаривали. Я повернул ключ, и сразу же дверь распахнулась. Ко мне пожаловал новый отдыхающий, на место Леонида Григорьевича, отбывшего восвояси. Круглолицый малый с гитарой в руках, в ковбойке и светлых, так называемых белёных джинсах, с огромной вещевой сумкой через плечо, и на том же плече у него повисли две девицы.Поздоровались.Я сел и молча резал зеленые яблоки тоненькими ломтями — здесь на досуге я изобрёл новое блюдо на завтрак. Тонко нарезанные незрелые яблоки или алычу с косточками поместить на ночь в банку, наполненную холодной водой, туда же добавить две столовые ложки мёда. Утром яблочная или алычовая вода готова, у неё неповторимый вкус и аромат, можно выпить два или три стакана подряд. Завтрак отменяется вообще или заменяется чашкой взбитых сливок. Ну а они расселись на его постели. Девица бренчала на гитаре нечто несусветное и несостоятельное, он курил, разговаривая сразу с обеими спутницами, потом они вышли на лоджию, пинали ногами пустую банку, пока она не разбилась, осколки уронили кому-то на голову, ругались, опять бренчали на гитаре. Сосед прикрикнул на них, был отбой. Это не смутило компанию, для которой уже давно не существовало ни отбоев, ни подъёмов, ни проблем в окружающем их пространстве.Так вместе мы провели часть ночи, я лёг, накрылся одеялом. Они снова гремели чем-то, накурили так, что сквозь дым едва проглядывали звезды. Спать мне не захотелось бы и без них. Но часа в три я поменялся с ними. Они ушли с лоджии, а я туда вернулся.Так я снова стал ночным узником лоджии.Я разговаривал со звёздами на «ты», гора Кастель дышала мне в лицо ароматами южных трав, потом я уснул. Последней отчётливой и странной мыслью была мысль о чайке. Будто бы я снова ловил её, и она удивлялась этому. Кто-то даже произнёс вполголоса за кадром, что чайку поймать невозможно. И вся лента промелькнула снова, как быстрое документальное кино. Сначала так, как сказано: поймать я её не мог. Потом я постепенно перешёл из состояния «альфа» в состояние «бета». Терминология моя, а суть в том, что во втором состоянии как бы возрастают способности, быстрота, сила. Объяснить это нельзя. Я же сам чаще всего вижу вместо действительной картины другую. Я ловил чайку, а мне виделась рыба. Серебристая такая, медлительная, с золотыми плавниками. И я нырнул с крутой скалы — и за ней. Инерция разгона была так велика, что я даже не работал руками, тело моё неслось, как торпеда, я срезал повороты, и рыбине некуда было деться. Она медлительная. Я только управлял своим движением под водой. Прижал рыбу к песчаному дну. Плавники её били меня по рукам. Но это уже не плавники, а крылья — белые крылья чайки. И снова я на пляже, в руках птица, я пеленаю её полотенцем. Я был в состоянии «бета», пока преследовал рыбу. Но как только я поймал её и она превратилась в птицу, я перешёл в другую ипостась под буквой «альфа». Это самое обычное моё состояние, я ещё называю его замедленным.Видение промелькнуло, потускнело. А может, я уже спал.Едва рассвело, меня разбудили анемичные аккорды гитары и низкий уставший голос: «Алёша жарил на бая-ане, шумел-гремел посудою шалма-ан!» Я вскочил, как ужаленный. Было жаль парня, но это пришло потом, а сначала я крикнул: «Кончай, и побыстрее!» Однако он оказался из тех, кто больше всего на свете любит подобострастное к нему отношение и, конечно же, вежливость, беспредельную, самоуничижительную вежливость. Это послужило причиной конфликта.Он повелительно взмахнул гитарой, даже не удостоив меня ответом. Я подошёл, мы сцепились. Я одолел его так, без перехода в состояние «бета». Связал полотенцем руки. Стал медленно умываться, потом перенёс постель снова в комнату, лёг поверх одеяла, стал листать путеводители по Крыму и Кавказу. Можно было бы махнуть в Новороссийск, а оттуда… там виднее.— Дай хоть закурить! — пробасил связанный сосед. Я протянул ему сигарету, из его пачки. На ней остался след губной номады. Наверное, одна из девиц накурилась до одури и не осилила её, вернула в пачку. Он закурил, попросил развязать руки. Я выполнил его просьбу. Он представился:— Меня зовут Толик. Толик Половодов. А тебя?— Володя.— Не обращай внимания, Володя. Я хороший. Так, бывает… А здоров, не думал, что ты меня так упакуешь. Борьбой занимался?— Никогда борьбой не занимался. Некогда.— Кто же ты по специальности?— Переводчик, можно так назвать.— Да-а…неопределённо протянул Толик. — А что, есть такая специальность?— Как не быть? Книги и статьи пишут на разных языках, а читать хочется всем, вот и перевожу.— В институте сидишь?— Сидел. Сейчас чаще беру заказы и работаю в библиотеках.— Силён, переводчик!— И ты не слабак, Толя!— Да я, если вправду, троих могу под настроение раскидать, может, повторим?— Не надо!— Боишься?— Нет. Ну а если боюсь, то за тебя, понял?— Понял… переводчик. А я вот простой электрик, из Москвы.— Пора завтракать, давай стакан! — Я плеснул ему в стакан яблочно-медовой, и он выпил до дна, но поскольку мне досталась только половина моей обычной порции, то мы вместе пошли в столовую.Он выше меня, примерно метр восемьдесят пять. Пока шли, косился на меня, наконец заявил:— Это я тебя проверить хотел, извини уж, так получилось. К кому, думаю, в комнату попал…— Проверить? — Я расхохотался, ко мне вернулось нормальное настроение, и я сразу понял, с кем имею дело. Толик был не просто электриком, а инженером, слегка хипповал и в таком виде любил, пользуясь своим превосходством в силе, ставить над людьми психологические опыты. У Толика чистые, зеленые, нагловатые глаза, впрочем, их выражение говорит о склонности к искренности. ЕЁ ИМЯ: ЗОЛОТОВОЛОСАЯ СИВ После завтрака мне вспомнилось это слово «проверить», и я даже вздрогнул. Что во мне такого, что вызывало бы желание проверить? Я ведь не в первый раз с этим встречаюсь. Проверить…Вечером на пляже я кормил чаек сочниками, которые продавали девушки на пустынной набережной. Продавали. Но их никто не покупал, кроме меня. Я разламывал их, бросал на галечную россыпь, и птицы слетались, сбегались, громко требовали ещё. Чаек здесь два вида: рыжеватые с тёмными клювами и голубовато-серые. Я впервые видел, что и здоровые, нормальные чайки после ужина, который я им устроил, подходили к самому берегу и пили морскую воду, плескались. Кажется, и до угощения некоторые из них занимались тем же.Потом я увидел, что у парапета Толик выделывал немыслимые па. Ещё мгновение, и я понял, что он поворачивался как винт вокруг собственной оси, все время теряя высоту, и наконец приземлился на обочине. Поднявшись, он поспешил ретироваться. Оглянулся. Но меня не заметил. А у парапета я рассмотрел это чудо природы в блузке цвета морской волны и светлой юбке. Подошёл, поздоровался. Она любезно ответила, даже кивнула. От ресниц её — тени, необыкновенная вечерняя глубина её глаз.— Только что…начал я, и она меня оборвала:— Он вполне это заслужил.— Да, Толик экспансивный молодой человек.— Вы его знаете?— Немного. Со вчерашнего дня он мой сосед по номеру или по палате, как угодно.— Проводите меня.— Хорошо.— У вас есть время?— Странный вопрос. Время, которое мы тратим всю свою жизнь на всевозможные дела, потом, по зрелом размышлении, оказывается выброшенным на ветер.— Не вполне удачная острота, — заметила она хмуро.Я покорно кивнул.Склон дикий, и на нем дикие кусты шиповника и дрока, а среди них — дорожка и кое-где старый камень, обросший чёрным лишайником: не то бывшие ступени, не то втоптанные в почву плиты. Она ещё вздрагивала. Я знал, почему. Разумеется, я хотел её кое о чем расспросить, но сейчас это было бы неуместно. И вот, когда мы поднимались к девятиэтажному корпусу с антеннами на плоской крыше (я почему-то знал, что именно туда её надо проводить), становилось все проще и проще.— Вы очень похожи на левитатора,уже мягче сказала она.— На левитатора? Это что, от слова «летать», что ли? — Да. Брусникин говорил, что иногда рождаются люди со свободным полётом мысли, то есть левитаторы.Корпус. Кажется, пансионат. Но не уверен. Мы вошли. В холле женщина с книгой. Столик, два-три кресла. Зачем-то мы сели в эти кресла. Потом подошли к лифту. Она нажала кнопку. Двери лифта раскрылись, и, когда мы оказались внутри, она предоставила мне право угадать этаж. Так я понял её неподвижность. Но она ещё и добавила вполголоса: «Ну!» Я прошёлся безымянным пальцем по белым квадратикам, как по клавишам, остановился на одном, потом на другом, потом на третьем. Машина заработала. Тут только я поймал себя на том, что и эта моя шутка неудачная. А она хоть бы что! Значит, левитатор угадал. Мы вышли из лифта. Стекла, вьющиеся растения, кисти сизого винограда, под ногами — темно-малиновый ковёр. В стекло напротив лифта заглядывал край заходившего солнца. Уже здесь, в холле, я задавал себе вопрос: как это отсюда можно видеть закат солнца, если мы поднимались по восточному склону горы Кастель?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31