А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Борис ШТЕРН
РЕКВИЕМ ПО САЛЬЕРИ
Детективное либретто для исторического балета
в 2-х действиях с увертюрой и апофеозом

Действующие лица:
Все названные по ходу либретто
действующие лица и исторические личности
должны нам что-нибудь станцевать


УВЕРТЮРА
История - Великий Балетмейстер.
Не странно ли: исторические личности на сцене Истории
всегда танцуют парами - назовешь одного,
сразу же является второй.
Возьмем кого-нибудь наугад, например:
Кирилл и Мефодий,
Чернышевский и Добролюбов,
Гдлян и Иванов,
Тристан и Изольда,
Данте и Алигьери,
Робинзон Крузо и Пятница,
Карл Маркс и Фридрих Энгельс,
Каменев и Зиновьев,
Роберт Рождественский и Евгений Евтушенко
и многие-многие другие -
этот список можно продолжать до бесчувствия.
Получается какая-то дурная закономерность:
ЕСЛИ НЕТ ПАРЫ, ЗНАЧИТ, ЛИЧНОСТЬ НЕ ИСТОРИЧЕСКАЯ
Получается так...
Объяснение этой парной закономерности простое:
у любого нормального человека всегда найдется
друг (например, Огарев), враг (Троцкий),
любовница (Клеопатра), сын (Дюма-младший),
брат (Райт, Гонкур или Вайнер), сват,
кум, сосед и так далее -
поэтому, как только человек становится
исторической личностью,
он автоматически тащит с собой
на сцену Истории того,
кто первым подвернулся за кулисами.
Впрочем, для закона парности существует и другое
простейшее объяснение: конечно же, в реальной жизни
исторические личности бродят не только парами,
но и триумвиратами, и дюжинами,
и даже волчьими стаями, -
но, к сожалению, господам Геродотам
(Флавиям, Карамзиным) лень или недосуг
описывать Историю во всем ее многообразии,
и они толкуют ее _к_о_н_ц_е_п_т_у_а_л_ь_н_о_,
по заданной схеме "один плюс один", например:
"Поссорились как-то Михал Сергеич с Борис Николаичем
и развалили Советский Союз..."
Так получается...
Но что это мы все о политике да о политике -
криминальная История гораздо интересней,
тем более, что
криминалистика тоже подчинена закону парности.
Ежу понятно: если есть труп, значит, есть и убийца.
Вызовешь на бис одного - выходят вдвоем, например:
Давид и Голиаф,
Брут и Цезарь,
Иоан Грозный и его сын,
Борис Годунов и царевич Димитрий,
Стенька Разин и княжна,
Джугашвили и жена...
Но мы кажется опять ударились в политику...
Возьмем лучше какую-нибудь криминальную пару
из мира искусства - пусть танцует,
а мы на ее примере рассмотрим процесс
раздвоения и деградации творческой личности
в наше нелегкое время.
Возьмем хотя бы всем известных Моцарта и Сальери -
чем не классическая криминальная пара?
Хорошо.
Берем Моцарта и Сальери.
Оркестр заканчивает увертюру.
Занавес медленно-медленно поднимается.


ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ. СМЕРТЬ САЛЬЕРИ

1
Печка в Центральном Доме Композиторов -
все действующие лица должны от нее танцевать.
На стене висит портрет Петра Ильича Чайковского.
Под портретом - ружье Чайковского, двустволка.
В центре сцены - Мягкое Потертое Кресло
и шикарный черный рояль типа "Стейнвей Д"
На рояле дымит медный тульский самовар.
Вначале, по старшинству, на сцене появляется Сальери и, кряхтя,
усаживается в Потертое Кресло. Сальери старше Моцарта лет на сорок - когда
он у гроба Сталина в почетном карауле стоял, Моцарт еще под стол пешком не
ходил.
Итак, живет в Москве (можно и в Питере или в Новосибирске, но жить в
Москве все-таки ближе к делу) такой весь из себя Сальери Антонин Иванович,
композитор (можно и художник или писатель, но пусть уж по традиции Сальери
будет композитором), русский (итальянского происхождения), 1912 года
рождения, заслуженный, Гертруда и проч. Усаживается в Потертое Кресло и
начинает пить утренний чай из тульского самовара.
Как вдруг выскакивает на сцену его любимый ученик - Моцарт Валерьян
Амадеевич, а попросту "Валера", - молодой, глупый, гениальный, тоже
русский (но неизвестно какого происхождения, хотя в фамилии присутствует
подозрительный корень "моца"...) и начинает выделывать всякие антраша и
кренделя в три с половиной оборота и ни в грош не ставить Сальери -
дескать, "старый веник, плохо метет, загородил молодым дорогу, ни пройти,
ни проехать".
И все это происходит не в каком-то там занюханном 197...
определяющем, решающем или завершающем году какой-то очередной пятилетки
качества из количества, а на самом что ни на есть историческом переломе -
предположим, в году 1991-м.
Возникает вопрос: что должен делать Сальери в этой пиковой ситуации?
Самое простое и умное - сидеть, пить чай.
Но самое простое не всегда получается, а на самое умное чаю не
хватит. На "старого веника" можно бы и не обижаться - сойдет, как
признание заслуг; но Валера Моцарт в кулуарах совсем уже распоясался: и
композитор из Сальери хренниковый, и музЫчка у него соцреалистическая, с
мелодией, и Гимн Удыгейской автономной области не Сальери написал, а
Ференц Лист, а Антонин Иваныч свою подпись поставил и получил Ленинскую
премию; и дачу себе Сальери за казенный счет отгрохал, и служебную машину
почем зря на базар гоняет - в общем, все как положено, полный
джентльменский набор обвинений.
Нельзя же так.
Что посоветовать Антонину Иванычу, которому Моцарт всю оставшуюся
жизнь отравил?
"Ответить тем же! - подумает иной нетерпеливый балетоман. - Отравить
Моцарта! Пригласить этого Валеру-Швалеру в ресторан Центрального Дома
Композиторов - мол, посидим, выпьем, поговорим, - подсыпать ему яду в
стакан с водкой, и с концами."
Ничего себе!


2
Все тот же Дом Композиторов.
Справа - гардероб, слева - ресторан,
посередине - женский и мужской туалеты.
План отравления Моцарта не проходит - и вот по каким причинам:
Во-первых, что ни говорите, а так порядочные люди не поступают. Прав
поэт: гений и уголовщина в наше время несовместимы. Представьте на минуту
такую сцену:
Юрий Бондарев в ЦДЛитераторов подсыпал яду в стакан своему тезке Юрию
Нагибину...
Нонсенс!
Или наоборот: Василий Аксенов в том же доме взял да отравил
грибочками Валентина Распутина...
Нет, это невозможно! Нет, нет и нет!.. Дичь какая-то! Эти люди не то
что пить вместе не станут, но и газетку читать рядом не сядут.
"Не верю!" - как сказали бы хором Станиславский и Немирович-Данченко.
В самом крайнем случае могут сжечь чучело врага, но отравить не
отравят, внутренний гений не позволит, а гений внутри Сальери конечно
присутствует - хоть и потрепанный, злой и скособоченный, но тоже не лыком
шит. Ведь учениками Сальери, кроме Моцарта, являются такие гении
музыкального искусства, как Людвиг ван Бетховен, Ференц Лист и Франц
Шуберт. Чем же гений учителя хуже гениев ученических? Сальери этим
вурдала... вундеркиндам носы утирал, на "Стейнвейе Д" учил играть,
концерты в фининспекц... в филармонии пробивал - предположим, что ученики
обогнали учителя в области музыкального совершенства, но не до такой же
степени, чтобы травить всех подряд?
Это во-первых.
Во-вторых: криминалистика сегодня поставлена на такую научную основу,
что мимо криминалистов мышь не пробежит и мышьяк не проскочит. Представьте
такую сцену:
Ресторан ЦДКомпозиторов, затравленный Сальери подсыпает яду в стакан
Моцарту, извиняется за свой старческий мочевой пузырь, отправляется в
туалет, а потом хватает в гардеробе пальто, и с концами; а Моцарт ждет,
ждет, не выдерживает, хлопает стакан водки и... брык на пол!
Естественно, весь кордебалет в панике мечется по сцене и заламывает
руки:
"Что это с Валерой случилось?!.. Из-за одного стакана водки - с
копыт! Не бывало такого!"
Естественно, администрация ЦДК вызывает "скорую помощь", труп Моцарта
увозят на вскрытие, обнаруживают в крови мышьяк (а лучше цианистый калий)
и глубокомысленно произносят:
"Ага!"


3
И пошло-поехало: милиция, уголовный розыск, судмедэкспертиза, допросы
свидетелей. Следователь УГРО - демонического вида человек, в черной
тройке, с красными глазами - сразу решает танцевать от печки и задает
немой вопрос (это они умеют) шеф-повару ЦДК:
"Не знаете ли, любезный, кто подсыпал цианистого калия Моцарту в
голубцы?"
Шеф-повар - тоже брык на пол и лежит на авансцене без сознания.
Тогда довольный следователь танцует от печки к роялю, сверкая в луче
театрального прожектора красными глазами. Он поглаживает крутой бок
тульского самовара и в пол-оборота спрашивает у метрдотеля:
"А почему у вас ружье на печке висит? Предъявите разрешение на
хранение огнестрельного оружия."
"Так оно же музейное! - пугается метрдотель. - Оно не заряженное и,
вообще, никогда не стреляло! Прикладом этой двустволки повар Петра Ильича
Чайковского бил свиные отбивные барину на обед!"
"А подать сюда повара Петра Ильича!" - требует этот черный человек с
красными глазами, подбирая пальцем на рояле Чайковского "Собачий вальс".
"Так он же умер от горя в прошлом веке, не пережив смерти барина!" -
объясняет метрдотель языком танца.
"Вот так раз!.. Ладно, Бог с ним, с поваром, а вот не помните ли, кто
последним сидел за столиком с Моцартом до того как?.."
Метрдотель сразу в кусты:
"Не помню, спросите официанта."
Появляется белый официант, с бутылкой коньяка, с фужером, с салатиком
для черного следователя, и жестами показывает:
"Сальери!"
"Ага!.. А где тот граненый стакан, из которого Моцарт водку пил?"
Официант исполняет танец граненого стакана:
"Помыли, разбили и выбросили!"
"Ладно, обойдемся без стакана", - решает следователь, выпивает из
фужера коньяк, закусывает салатиком и обращается к старенькому
гардеробщику, показывая пальцем на Доску Почета Композиторов, где первой
висит фотография Сальери:
"Этого человека знаете? Что он делал такого-то числа приблизительно
около четырех?"
"Театр начинается с вешалки, - приплясывает издалека гардеробщик. -
Кто же не знает Антонина Ивановича Сальери?.. Такого-то числа
приблизительно около четырех этот маразматик как всегда вышел из женского
туалета с расстегнутой ширинкой, дрожащими руками схватил чужое пальто и
убежал - даже рубля на чай не оставил, скотина!.. Стоп! Да неужто Антонин
Иваныч... это..." - хватается за голову гардеробщик.
"Что "это"? Говорите!"
"Быть того не может! А Валера, бедняга, не успел свой "Реквием"
написать! Бывало придет сюда в гардероб, выпьет шкалик и жалуется:
Михалыч, говорит, - это я Михалыч, - хочу вот "Реквием" написать... Да
неужто Антонин Иваныч отравил Валерку Моцарта?!"
"Отравил, отравил, - успокаивает Михалыча следователь. - Но об этом
пока никому ни слова!"

4
Так что травить Моцарта нет никакого резона - во-первых, собственный
гений не позволит, во-вторых, все сразу раскроется.
Что же все же делать Антонину Иванычу? На дуель Моцарта не вызовешь -
какие уж там дуели, прости Господи.
В морду, что ли, Моцарту дать?..
В принципе, можно и в морду... Но ведь морда - понятие растяжимое и
относительное. Сальери, хотя и представительный мужчина, но больной и
старый, а Моцарт - наоборот, молодой и здоровый, под два метра ростом,
кулачищи - во! Когда Моцарт выпимши садится за "Стейнвей-Д" и начинает
кулаками по клавишам молотить - гром небесный!
Ну, можно конечно влепить пощечину, можно. Ну, оближется Моцарт и
ничем не ответит, постесняется учителю отвечать - значит, пощечина не
выход, а всего лишь небольшая психологическая разрядка.
Здесь требуется нечто этакое...
Что же посоветовать старику?
Опытный балетоман уже заметил, что Моцарт моложе Сальери лет на сорок
- по сцене передвигается легко, прыгает высоко и далеко, балерин вертит и
ставит во все позиции, как хочет. Все, вроде бы у него хорошо и даже
отлично, но чувствуется в Моцарте некоторая... задумчивость, что ли?..
Некоторый автоматизм в танце - вертит балерину и так и эдак, а думает о
чем-то своем. Это конечно не дефект, когда человек думает, но специалист
понимает - это вроде как заниматься в постели любовью с Прекрасной Дамой,
а думать черт-те о чем, будто на работу пришел.
"Вкалывает Моцарт... - с грустью замечает опытный балетоман. -
Работает... А гений и работа - несовместимы. Сколько же это Моцарту лет
получается, если при Сталине он еще под стол пешком не ходил?.. Да не
такой он уже и молодой, Валера - Пушкина пережил. Ему уже 39 лет, за ним
во-он сколько молодых в очередюге стоит!"
А Сальери, надо учесть, мужик умный и дошлый, хотя и композитор. Он
все видит. Он прекрасно понимает, что его светлые застойные времена
безвозвратно прошли, и пора, пора сходить с этой балетной сцены, пока не
растоптали статисты. Антонин Иванович прикидывает: с деньгами у него хотя
и не худо, но надвигающаяся Галопирующая Инфляция все сожрет, с этой
Примой-балериной шутки плохи, она любого балетмейстера раскрутит и
поставит в непристойную позицию, никакие накопления не спасут; зато дача,
квартира, автомобиль и прочая твердая недвижимость у Сальери имеется, а уж
музыки на слова советских поэтов он столько насочинял, что хватит и детям,
и внукам, а правнукам останется.
И это хорошо.
"Жизнь прожита и прожита не зря, - размышляет Антонин Иванович. -
Всякое бывало... Даже больно бывало, но не мучительно. Утром по гудку не
вставал, на фронте бывал только с концертами, от Архипелага Семен Буденный
уберег, от звонка до звонка не вкалывал, а пахал и сеял разумное, доброе,
вечное исключительно на ниве музыкального искусства. И слава Богу! Пора,
пора уходить. Мне 80 лет. Здоровье ни к Черту, но еще держусь. Ох, как
хочется еще поработать в свое удовольствие - написать, например, давно
задуманную симфонию ми-бемоль мажор... Или концерт для фортепиано и
скрипки с оркестром..."
И вот хитрый Сальери решает уйти без боя. Добровольно освободить
Моцарту Потертое Кресло Главного Композитора Всея Страны. Подает заявление
по форме:
"ПРОШУ УВОЛИТЬ ПО СОБСТВЕННОМУ ЖЕЛАНИЮ В СВЯЗИ... и т.д."
Моцарт приятно удивлен и не чувствует подвоха. Прощальный банкет, все
как положено. Моцарт от всей души произносит заздравную речь в честь
нашего дорогого юбиляра и пьет за его здоровье полный фужер хорошего
неотравленного коньяка. Антонину Ивановичу вручаются памятные адреса и
дорогостоящие подарки. Исполняются популярные песни Сальери на слова
советских поэтов: "Катись колбаской", "Машинистка бронепоезда", "Кабул нам
только снится" и другие. Начинаются половецкие пляски. К ночи все -
вдрабадан. На следующий день - похмелье. А утром третьего дня Антонин
Иванович попивает чай из тульского самовара, не спеша собирает вещички,
целуется с Моцартом, которому уже невтерпеж усесться в Кресло, отдает ему
ключи от пустого сейфа, крестится на портрет Чайковского и уходит,
оставляя Моцарту отравленную приманку.
Пост сдал - пост принял; Король умер - да здравствует Король!
Ты этого хотел, Валера?
1 2 3