Наконец, он обнаружил то, что
искал:
- Миграция! - воскликнул он, указывая вдаль, где маячили
несколько жирафов. Он погнал машину, не обращая внимания на
неровности. "Ровер" кидало из стороны в сторону. Он страшно
трещал, но упорно бежал вперед - это была очень крепкая машина.
- Миграция! - снова крикнул гид, указывая на клубы пыли.
Машина остановилась на едва обозначенной колее, по обе стороны
которой росли высокие акации и кусты.
Описать миграцию словами, передать чувства, охватившие всех,
включая гида, наблюдавшего эту картину, наверное, сотни раз, и
кончая хихикающими девицами, почти невозможно. Это надо увидеть.
Дорогу пересекала бесконечная цепочка животных. Антилопы гну шли
плотным косяком в несколько рядов, почти касаясь друг друга; у
них был странный вид: мощный, развитый, покрытый густой длинной
шерстью пояс передних конечностей и поджарая с подтянутым
животом задняя часть. Крупная голова с горбинкой на носу несла
сильно изогнутые рога; длинная борода, грива и хвост с метелкой
на конце отличали этих животных - их не спутаешь ни с кем. Их
было несколько тысяч (гид сказал, семь-восемь тысяч).
Зебры мигрировали вместе с гну, но шли кильватерной колонной. Мы
увидели голову колонны, но хвост ее, судя по пылевому облаку,
пропадал за горизонтом. Был слышен глухой топот копыт, ржание и
мычание, возникали короткие потасовки между самцами гну; зебры
подбрасывали зад и лягали друг друга, кусали за гриву. Они шли и
шли, то растягиваясь, то нагоняя передних легкой рысцой,
пощипывали на ходу траву, даже пытались заниматься любовью.
Вокруг нас появилось множество оводов и кусачих мух, запахло
навозом и кислым молоком - в стаде было много телят. Отдельные
животные выходили из косяка, приближались к машине и удивленно
глазели, мотая головами. Отдельной группой прошли слоны, их было
пятьдесят-шестьдесят голов, и они двигались медленно, уверенно и
время от времени трубили, подгоняя отстающую молодежь. Хищников
не было видно, за исключением шакалов, трусивших рысцой
параллельно мигрирующей колонне, но на почтительном расстоянии
от нее.
- Це-це, - сказал гид, прихлопнул насмерть муху у себя на руке и
показал ее нам: у нее на теле были желтые пятнышки и полоски и
она складывала крылья на спине одно на другое.
Гид посоветовал нам сгонять этих мух, так как они разносят
сонную болезнь. Поскольку клиентами нашего гида перебывали
представители почти всех европейских наций, он изволил
выразиться по-английски так:
- Это будет хорошо для вашего гезундхайта1.
Мы стояли часа полтора, а колонна все шла и шла. Девицы
забеспокоились насчет обеда, особенно низенькая, Стефани. У этой
худенькой невысокой девицы был волчий аппетит. Наши порции не
были ограничены, повар всегда готовил с запасом, чтобы не только
насытить нас, но и накормить ночного сторожа-масаи. Стефани
моментально съедала первую порцию, накладывала себе вторую, а ее
голодные глаза тревожно рыскали по сторонам: не пропустила ли
она что-нибудь съестное. Но самое удивительное было в том, что
неизвестно, куда это все уходило - она была тощей. Она съедала
как минимум в два раза больше меня, а когда мы делали остановки
в деревнях, первая летела в магазин, чтобы перехватить
что-нибудь съестное и бутылку-другую коки; в ее сумке всегда
были печенье и конфетки. Не в коня корм, как говорили в России.
Стало быстро темнеть. И мы поняли, что конца шествия нам не
дождаться. Мы сделали множество снимков.
- Они идут из Кении, - сказал гид. - Граница километрах в пяти
отсюда.
Не успели мы тронуться и отъехать от колонны несколько сотен
метров, как гид снова остановил машину: перед нами стояла зебра.
Она пыталась уступить нам дорогу и заковыляла к ближайшим
кустам, сильно припадая на переднюю ногу.
- Сломала ногу, - констатировал гид, - до утра не доживет.
Вот, оказывается, зачем шакалы сопровождали колонну.
Уже возле самого лагеря мы увидели одну из самых красивых и
грациозных африканских антилоп: бушбек гордо стоял под деревом и
смотрел на машину. У него вдоль всей спины шел хохолок густой
недлинной шерсти, от которого сбегали по бокам тонкие белые
полоски, резко контрастирующие с основным красновато-коричневым
тоном шерсти на боках.
Рядом пробежала большая стая мангустов, их было не меньше
двадцати пяти-тридцати особей. Они двигались довольно резво,
внезапно останавливались, поднимались на задние лапки и
осматривались. Мы видели мангустов и до этого, когда они
высовывали головы из оккупированных ими термитных строений, но
никогда сразу в таком количестве.
В лагере мы съели ланч вместе с обедом и с наслаждением вытянули
ноги. Впечатления были яркими, такими подавляющими, что говорить
не хотелось. Я отошел немного от лагеря и глядел на всходившую
луну. Внезапно послышался какой-то хруст и жвачные звуки в
соседних кустах. Кто был там?
Когда я влез на четвереньках в палатку, Джоэл уже сладко спал. Я
последовал его примеру.

Михаил Шапиро
КАКАО-КОКА
Михаил Шапиро относится к редкому, уже почти исчезнувшему типу -
романтика-одиночки. Таков он в жизни, таковы герои его книг.
Во время второй мировой войны он ушел на фронт не только
добровольно, но противозаконно, так как к тому времени не достиг
еще призывного возраста. Он воевал на Балтийском море, на
катерах-торпедоносцах, дослужился до офицерского чина, до
орденов и медалей, которые Родина сочла недостаточной наградой
для него, и поэтому вскоре после Победы присовокупила к ним еще
одну - несколько лет ГУЛАГа.
С его максимализмом и обостренным чувством справедливости он так
и не смог забыть подобной вот "благодарности", хотя и до сих пор
разделяет понятия "родная страна" и "чиновники родной страны".
Его оголтелый антикоммунизм был и есть результат не только
печального личного опыта и негативных эмоциональных всплесков,
но и следствие большой аналитической работы, чтения запрещенных
в то время книг, встреч с иностранцами - все это невзирая на
дотошность роящихся вокруг каких-то там агентов.
Нежелание прощать и приспосабливаться - вот основные
отличительные признаки Михаила Шапиро его московского периода
жизни. Будучи блестящим инженером, легко написавшим кандидатскую
диссертацию, он категорически отказался пополнить собой
партийные ряды, что в его случае ставило крест на научной
карьере. В 70-е годы, работая в одном из московских НИИ (который
он называл "филькинмаш"), он со злым удовольствием рисовал дома
стенные газеты с остроумнейшими карикатурами на все
институт-ское начальство, включая парт-, проф- и прочих оргов,
вывешивая потом эти газеты у себя на работе на самых видных
местах. Но, тем не менее, а может быть, именно поэтому, когда в
1978 году он уезжал в США, коллеги провожали его с большим
сожалением.
Мы уже привыкли с равнодушием относиться к невеселому парадоксу,
когда человек из России - в данном случае Михаил Шапиро -
находит счастье, благополучие, справедливое к себе отношение и
благодарность за свое прошлое в чужой стране. Он продолжил
заниматься своей профессией в Нью-Йорке, где сметливые
американцы быстренько скумекали и по достоинству оценили
инженерный талант и категорически не хотели отпускать его на
пенсию, приводя универсальный - по их мнению - аргумент:
баснословную прибавку к зарплате. Но Шапиро, в котором чувство
личной свободы, безусловно, является доминирующим абсолютом,
ответил отказом и перебрался именно туда, куда его уже давненько
тянуло.
Теперь он живет в маленьком городке Порт-Ричи (штат Флорида).
Прош-лым летом я гостил у него. У него морщинистая загорелая
кожа, он курит невкусные легкие сигарки (я пробовал) и пьет
вкуснейшее вино собственного изобретения и приготовления (я
пробовал тоже). Он бесконечно путешест-вует и пишет книги на
своем родном языке. К настоящему времени написаны и изданы в США
три книги - "Запах солнца", "Динамическое равновесие",
"Какао-Кока", фрагменты которой публикуются в этом номере "НЮ".
Все они относятся к жанру приключенческого авантюрного романа,
но их ценная особенность заключается в том, что все без
исключения события в них реально пережиты самим автором. Он
пишет картины маслом. Он держит у себя дома экзотических
ласковых животных, которые издают странные радостные звуки,
когда он приближается к ним. Он вовсю ухлестывает за местными
дамами и может с готовностью подраться из-за всякой
двусмысленности, подрывающей - по его мнению - авторитет любой
из них. Он состоит в любезной переписке с американскими
ветеранскими организациями. Он потешно рассказывает русские
скабрезные анекдоты. И знает, что добился в этой жизни всего,
чего хотел. И когда я спро-сил его, а не скучает ли он по дому,
он отрицательно покрутил головой, но сигарка в его тонких
пальцах вдруг преда-тельски вздрогнула, оставив в воздухе
затейливый завиток пахучего дыма.
Евгений ЛАПУТИН.
l
Из каждого путешествия в тропики я привозил домой косточки и
семена понравившихся мне растений. Я высаживал их в горшки с
богатой черной землей; приблизительно половина из них прорастала
и четверть - переживала пересадку во флоридский грунт. Буйно
росло роскошное дерево с Эспаньолы - у него были большие мягкие
зеленые листья с красной окантовкой. Устремилось вверх гинко с
этого же острова, дерево - живое ископаемое, его современники
образовали пласты каменного угля, а оно - выжило. Плодоносили
гуавы; Чили было представлено колючим деревом с
микроскопическими листочками; Аргентина - деревом с крупными
редкими розовыми цветами. Олива и хурма из Израиля чувствовали
себя плохо во влажном флоридском климате. Были у меня и
традиционные флоридские цитрусовые, манго, ананасы, авокадо,
локвисты и папайя. Участок вокруг дома был опоясан по периметру
живой изгородью из лимонов, покрытых большими колючками,
олеандров и кустов лигаструма. Я следовал мудрой англий-ской
пословице: "Хорошие живые изгороди делают хороших соседей".
Я считал свое решение в отношении живых изгородей мудрым, так
как на подъезде к моему дому иногда ночевали большие, сверкающие
никелем американские машины. В доме был гараж на один
автомобиль, и в нем законно жила моя "японка", а дорогой
престижный мастодонт, пожирающий неимоверное количество бензина
на сделанную милю, оставался на ночь под живой аркой
бугенвиллей, перекрывающей подъезд к гаражу. Мои соседи - в
подавляющем числе итальянцы с севера - ретиво посещают мессы, не
пропускают ни одной воскресной службы, но это почему-то не
мешает им оставаться мелочными, завистливыми людьми с
неисчерпаемым запасом ненависти. Они осуждают мой образ жизни не
только из-за ночующих машин, но и потому, что я отверг
общепринятый стандарт и не растил травяную лужайку, а превратил
небольшой участок в цветущий сад. Они презрительно называют мой
сад "джунглями", не сознавая, что делают мне комплимент: моя
цель достигнута - дом утопает в буйной зелени. Они даже
жаловались куда-то, и меня посетила женщина в непонятной форме,
не то - рейнджер из департамента парков, не то - полицейский, на
ней была уйма эмблем, и я не успел прочесть их. Мы поговорили.
Она напомнила мне, что перед домом живые изгороди не должны
превышать пяти футов, а на заднем дворе высота не ограничена. Я
поинтересовался, чем вызваны такие ограничения, и она вежливо
объяснила: более высокие изгороди будут закрывать обзор машинам,
выезжающим из гаражей на улицу. Это было разумно, и я стал
поддерживать требуемую высоту, регулярно подстригая кусты.
Итальянские соседи не успокоились: на этот раз их волновало,
почему я держу не кошку или собаку, как это делают они, а зверя
коати. Они снова жаловались куда-то, и меня снова посещал
человек в униформе, на этот раз мужчина, который благодушно
научил меня, как получить официальное разрешение на содержание
животного, и я получил такую бумагу от департамента "Охоты и
пресноводного рыболовства". Мое сопротивление разъярило соседей
еще больше: дамы при встрече со мной поджимали губы, а мужчины
устремляли взгляд в пространство, чтобы не здороваться со мной.
Конфликт из-за ничего - ночующая перед домом машина, сад вместо
лужайки и чудный зверек коати вместо собаки. Откуда этот запас
ненависти у людей, регулярно посещающих церковь? Я уверен, что
пастор учит их обратному. Они грешили всю свою жизнь и просили
Бога простить им грехи; теперь, в последние годы жизни, у них
появилась возможность жить праведно, им предоставился "второй
шанс", чтобы попасть на том свете туда, куда мечтают. Бог прощал
их всю жизнь, он тем более простит сейчас, если увидит истинное
раскаяние. Используйте эту возможность! Вам до могилы пара шагов
осталась, не упускайте случая! Не тут-то было, они ненавидят.
Откуда берется эта ненависть?!
Никто не может понять мотивы, руководящие людьми, их логику.
Чужая душа - потемки, так было, так остается, несмотря на все
религии на свете. Я хочу мира в душе и успокаиваю себя тем, что
на каждого злопыхателя приходится по меньшей мере один Джон и
одна Мэйбл. В который раз подтвердилось мое жизненное правило:
нельзя любить всех, это нормально - иметь друзей и врагов, в
жизни необходимо поддерживать динамическое равновесие.
Живые изгороди буйно рвались вверх - надо будет снова укрощать
их. Под кухонным окном я сложил поленницу дров для камина. В
этом году в природе все пошло наоборот: в конце марта налетел
шторм, хотя по флоридскому расписанию он имеет право появляться
только между июлем и ноябрем. Стомильный ветер дул под прямым
углом к линии берега и натворил много бед. Он развил высокую
приливную волну, подняв уровень воды на несколько футов, и
затопил плоскую, как тарелка, прибрежную Флориду на большом
протяжении - сотни домов оказались под водой. Он ломал вековые
деревья, срывал крыши и валил телефонные столбы, как спички.
Возле здания почты он сломал старую тую. Я проезжал мимо, увидел
поверженного великана с расщепленным стволом и притормозил.
Казалось невероятным, как это ветер, даже со скоростью около ста
миль в час, может переломить ствол метрового диаметра. Наружные
слои древесины были светлого цвета, а сердцевина -
темно-коричневой.
Случилось так, что на следующий день мне надо было поехать на
почту, и я увидел, как городские рабочие распиливали великана
моторными цепными пилами. Я остановил машину и нагрузил ее
чурбаками; рабочие одобрили мои действия - им меньше останется
грузить - и сказали, чтобы я приезжал еще. Я так и сделал,
совершив три рейса и обеспечив себя дровами для камина. Эта
будничная операция имела совершенно неожиданный эффект: когда я
открывал окно, весь дом наполнялся сильным хвойным ароматом,
который подавлял все остальные запахи.
Солнце садилось, и я открыл окно в кухне - дыхание столетнего
великана ворвалось в дом, хвойный аромат разлился по комнатам:
плотный, свежий, чуть горьковатый; дерево продолжало дышать три
месяца спустя после своей смерти.
Багровый закат залил добрую четверть неба. Он полыхал. Птицы
развили хлопотливую деятельность перед сном: перелетали с дерева
на дерево, громко разговаривали, и маленькая колибри зависала в
воздухе, как вертолет, поворачивая голову и посматривая на меня.
Зазвонил колокольчик и заиграла простенькая мелодия с вялой
растянутой строкой - традиционные звуки приглашали детей
полакомиться мороженым из курсирующего по улицам грузовичка,
который ехал очень медленно, медленней, чем обычно, но дети к
нему не выходили, их было мало в этом городке пенсионеров; те
немногие, которые жили здесь и принадлежали к семьям работающей
части населения, мороженым больше не интересовались, марихуана и
секс были куда занимательней. Грузовичок все же вызванивал, я
еще долго слышал его призывные звуки, когда он объезжал квартал
по периметру, и даже увидел его пестро разрисованный белый кузов
через гущу зелени.
Я достал из бара бутылку с массой этикеток и надписей - только у
космонавтов больше эмблем на комбинезонах, чем на этой бутылке -
и налил содержимое в бокал поверх кубиков льда, "на камни", как
говорят американцы, и попробовал - самая обыкновенная сивуха из
каких-то фруктов; на вкус - ничего. Я прочитал этикетку и узнал,
что этот брэнди сделан из абрикосов. Запах был безошибочным, и в
происхождении напитка сомневаться не приходилось, но я далеко не
был уверен, что он выдерживался в течение пяти лет, как было
написано на отдельной наклейке вокруг горлышка; количество
медалей и дипломов тоже показалось мне подозрительно большим, а
утверждение, что этот брэнди лучший в мире - вовсе
безосновательным, если не сказать, лживым.
1 2 3 4 5 6